Завоевание 2.0. Книга 2

На дворе уже стоял январь, весьма суровый месяц: шёл снег и тут же смерзался. Вода замерзала в кувшинах, битая птица в амбарах стала точно деревянная; колбасы покрывались инеем, коровье масло стало твёрдо, как камень, деревянное масло побелело. Деревенские мальчишки ловко ловили на клей воробьев, искавших под мёрзлой корой снега какой-нибудь жалкой поживы, и таскали эту жалкую дичь домой. На сером и ясном небосклоне чётко выделялись неподвижные скелеты деревьев, ветки которых были покрыты снежным пухом. Одеяло из снега лежало также на хижинах и на верхушках заборов, усеянных следами кошачьих лап, ибо и кошки тоже охотились по снегу на воробьев. Вдали поля и луга также были покрыты этим чудесным белым мехом, оберегающим теплоту земли от резкого холода зимней поры. Чёрным столбом поднимался вверх к небу дым над домами и хижинами, и нигде не было слышно ни малейшего шума, словно все вокруг вымерзли и теперь весна никогда не наступит. Тем приятней было сознавать, что денежки мне постоянно капают. Купцы из Брюгге охотно выкупали наши ткани и требовали еще и еще.

Наступил февраль: был пронзительный ветер и крепкий мороз. Корабли в порту Зебрюгге, застряли во льдах до потепления. Я немного затосковал здесь. Сытая, размеренная жизнь, без всяких приключений, начала меня уже угнетать. Светает поздно, темнеет рано, заниматься кроме работы в деревне нечем. По воскресеньям обязательные поездки в соседнее село, посещение церкви, прослушивание службы. Тут женщины на любителя, даже в церкви особо рассматривать на мой вкус некого, так что я корчил из себя сурового иностранца, не владеющего местными языками чужака. Немного помогали мне развеется поездки в город. А там наступила пора ярмарок, народ со всей округи валом валил на Большой рынок. Рядом с каналом залили большой каток. Вокруг меня разворачивалась весёлая картина: люди, катающиеся на санях; конькобежцы в бархатных одеждах; девушки на коньках, в отделанных парчой и бисером, сверкающих пурпуром и лазурью юбках и телогрейках. Молодежь веселилась. Эти юноши и девушки прибегали, убегали, хохотали, скользили, гуськом, парочками, напевая песни любви на льду или заходя выпить и закусить в многочисленные ярмарочные балаганы, украшенные флагами, там они угощались водочкой, заморскими фруктами апельсинами и фигами, вяленой камбалой, яйцами и варёными овощами и мелкими пельменями с зеленью в уксусе. А вокруг раздавался скрип льда под полозьями саней и салазок. Чувствуешь себя немного чужим на этом празднике жизни, но потерпим, весна уже не за горами.

Но вот в конце февраля подул теплый ветер со стороны Брабанта, снег растаял, и низкие луга были залиты водой. Корабли в порту освободились от плена и спешили восполнить свой простой, пошли челночные рейсы в Англию. Я давал заказы на небольшие партии дешевого грязного цветмета, а кузнец Ян Смайтте из Зебрюгге с которым я подрядился, плющил и вытягивал большие тонкие листы из моего металла и понемногу складывал его у себя во дворе. Наши дела шли неплохо, и Клаус Сколап уже примеривался выкупить мою долю, но пока же он возвращал мне деньги, которые я вложил в оборотные средства.

Наступил март, погода была неустойчива, иногда пригревало солнце, а иногда резкий противный ветер дул с моря; и тогда с серого неба падал в воду каналов и прудов мелкий град. Тем не менее, крестьяне уже чувствовали, что скоро им придет пора возвращаться на поля, тогда вся надежда у Клауса останется только на детей и старушек. Торопливый Клаус гнал объемы производства, как бешенный, торопясь сделать задел на лето.

Пришёл апрель. Вначале стояла мягкая погода, но потом снова ударил мороз, и небо стало пасмурным, как в зимний день. Теперь погубят нагрянувшие заморозки и цветущую грушу, и жасмин, и все те бедные растения, которые, доверившись теплу преждевременной весны, поторопились распустить свои цветочки. Опять падают снежинки на дорогу, и не торопясь, словно нехотя, тают. Мне же до бед местных селян особо дел нет. Свои шестьсот песо из оборотных средств я уже изъял и на них частично куплен металл, а большая часть денег еще ждет своего часа. Дивиденды за прошлый год мы тоже уже подсчитали, и Клаус мне их уже выплатил, получилось еще почти четыреста песо, после вычета всех моих расходов на проживание и питание. Неплохо теперь за два месяца Клаус должен постепенно выплачивать мне основной капитал, потом подсчитаем дивиденды за текущий год и прощай, Фландрия, вперед, к приключениям.

Был самый конец апреля, холода, наконец, ушли в прошлое, все деревья стояли в цвету, все растения, полные соков, нетерпеливо ждали мая, благоухающего, словно букет цветов. В весенних садах, заливаясь, распевали соловьи. Легкий ветерок разносил по дорогам сладостные ароматы цветущих лугов. Море шумело вдали, словно нежась под лучами приветливого солнца. Яблони и вишни стояли в цвету, омываемые морями тёплого воздуха, распустившиеся маргаритки розовели на лугах, терновник, весь белый обрамлял заборы… В Брюгге меня известили, что будет продаваться подходящий корабль, не новая, но еще вполне крепкая французская каравелла, которую английские пираты захватили совсем недавно. Судно небольшое, предназначенное для каботажного плавания вдоль берегов, но у Колумба его «Кружка» и «Малышка» были примерно такого же размера, так что и через океан можно сходить. Корабль будет продаваться с аукциона, но желающих пока немного, здесь Франция под боком, тебя остановят, так потом объясняй, что ты его купил. Возьмут, конечно, плавать дальше на Балтику или еще куда, но там и своего леса достаточно, сами себе строят, корабли там нужны совсем небольшие, в океане им плавать не нужно. Как говорят испанцы: «Выбирая долго, выбирают худшее». Так что нужно брать.

Мне необходимо 1500 песо, а у меня пока что только в наличии тысяча с небольшим, почти 1050. Ничего, сегодня мы в Брюгге неплохо расторговались, так что Клаус сможет выделить мне нужную сумму. Итак, я тоже участвую, даю доверенность агенту, в пределах заданной суммы покупаем, если выше, то будем ждать дальше. Неплохой шанс у меня есть, но «присесть — еще не значит прыгнуть». Аукцион будет через несколько дней, нахожу Клауса и выбиваю у него обещание раздобыть мне необходимую сумму.

И вот в ясный майский день, когда распустились белые цветы боярышника, и веселые солнечные лучи играли на вызолоченных флюгерах на верхушках крыш, я узнал, что стал счастливым обладателем своего корабля. На это ушло чуть более 1400 песо, плюс аукционный сбор плюс налоги. Итого почти полторы тысячи. Теперь еще нужно поставить корабль на верфь, привести его в порядок и обить днище медными листами. Приехали в Брюгге, я оформил необходимые бумаги, так же оформили с Клаусом нашу сделку, теперь он выкупает мою долю, но уже за 1200 песо. Помогли рыночные колебания курса из за военного вторжения осенью, а также были учтены мои улучшения в его ткацкое производство. Так что теперь любой желающий за эту сумму мой пай теперь выкупит. Клаус обязуется собрать остаток средств в течении двух месяцев, ничего, время пока терпит. Он то на мне заработал в два раза больше против моего, теперь, наверное, мечтает, что скоро разбогатеет. Всякая козявка лезет в букашки. Не буду разочаровывать этого товарища, что уже через год его родную Фландрию будут топтать грязные сапоги французских оккупантов. Воистину, народ говорит: «Незнайка лежит, а знайка далеко бежит». Я же аванс в пару сотен песо получаю уже сейчас, он пойдет на оплату ремонтных работ на верфи. В деревню Осткамп сейчас возвращаться уже не буду, перебазируюсь в Зебрюгге. Сам разместился неподалеку от порта, в приюте для купцов под названием «Царство объедал».

Протолкнул свой корабль на верфь, здесь тоже очередь работ, но у меня объем небольшой. Поставили корабль в сухой док, забрали у кузнеца листы, теперь проблема с гвоздями, нужны шляпки луженые сверху. Нахожу нужного мастера, будет понемногу делать. С утра до вечера теперь пропадаю на верфи, исправляем недочеты, ремонтируем, прилаживаем тонкие листы к днищу, как бы их не ободрать при спуске на воду. Денег в обрез, еле убеждаю всех потерпеть до очередной порции денежных вливаний от Клауса, но, кажется, конец уже виден. Постепенно делаю заказы на дешевые ткани, металлические предметы (иглы, ножи, топоры и прочие стальные вещи), стеклянную мишуру, пора подумать и о товаре, который повезет мой корабль. Подбираю несколько человек в команду, пока хватит, до Севильи перегоним, а там еще моряков наберем. Провел здесь я уже более семи месяцев, а эту страну так и не полюбил, и не стал здесь своим; жителей Фландрии я нашел чванными, враждебными и жадными обжорами, они же считали меня наглым, самоуверенным и хитрым негодяем.

Подбиваю баланс, было 1600 песо, я провернул удачно спекуляцию паем, купил корабль который обошелся мне в 1900 песо с обивкой днища и ремонтными работами, дивидендов я получил и еще получу остаток всего в 800 песо (зима — высокий сезон для сельской мануфактуры, а у нас продукция с высокой добавленной стоимостью), итого на товар, продукты набор команды и хотя бы одно орудие у меня остается всего 700 песо. Нормально, жить можно. Кроме того ищу и договариваюсь перевезти попутные грузы до Севильи, так — то: ткани, трикотаж, разнообразные металлические предметы. Так что, ждем остаток средств от Клауса и пока торжественно спускаем на воду мой новый «Эль Сагио».

И вот, наконец, жарким июньским днем, 2 числа, в период упоительного цветения боярышника, а также множества роз, жасмина и жимолости в садах, мы готовились отплывать. Трудолюбивые пчёлы без устали собирали мёд с цветов, делали воск и заводили куколок в ульях, не вмещавших уже их роёв. Когда дул ветер из Фландрии и нёс благоухание этой расцветшей страны все мои восемь матросов, поднимали к верху носы и весело замечали:

— Чувствуете, какой приятный запах доносится из Фландрии?

И физиономия нашего старшего боцмана Адриана Хембейзе, краснорожая, точно печёная луковица, принимала умильное выражение. Пора, труба зовет, караван из нескольких судов отплывает на юг, кто во французскую Бретань за солью, кто в Лиссабон и Севилью, а кто и дальше, в Средиземное море. Большим караваном плыть намного безопасней, пираты не рискнут напасть. На каждого «корсара», найдется управа.

Клаус окончательно рассчитался, я закупил на остаток дешевых железных стрел для арбалетов и наконечников для пик из не самого хорошего железа, но Кортесу для индейцев пойдет и так, ему латы пробивать не нужно, а также немного дешевых клепаных шлемов и нагрудников из незакаленного железа, для индейцев и такие подойдут. Все денег у меня больше нет, взять их негде, в долг мне никто не даст (и так долги в Испании и на Карибах), моя Нидерландская эпопея подошла к концу, время деньги, поехали!

ГЛАВА 11

Отплыли, идем ходко. Я разместился в своей каютке, разложил вещички и поднялся на палубу. Вокруг была полутьма, но звезды уже появились на небе, а по левому борту на французском берегу мерцали огоньки. Я посмотрел на север, где была Фландрия, но ничего не увидел, кроме пустынного серого моря, и внезапно подумал: «Боже мой, что же я здесь делаю? Куда мы идем? Вот где я оказался — ведь еще несколько недель назад катил себе как лорд в Осткампе, намереваясь стать фабрикантом, а сейчас, мчусь по волнам на краденой каравелле под командой непроверенного кормчего, ориентирующегося на кормовой фонарь впереди идущего корабля, вблизи враждебных берегов. Но войны с Францией пока нет, и то хорошо».

— Это уже слишком, — пробормотал я себе под нос, стоя у борта.

Попытался укрыться в тихой бухте и вот опять плыву, словно щепка по воле волн. И глядя на пробегающие мимо волны, я чувствовал, как меня все больше наполняет раздражение и жалость к себе. Почти год в новом мире пропал зря, мне уже здесь 28 лет. Надо взять себя в руки, положение у меня не такое уж плохое, я уже опять судовладелец и капитан корабля. А значит, мне теперь не нужно схватываться в рукопашную с главным корабельным задирой, подружиться с коком или учиться чинить бушприт под руководством старого просоленного моряка, который называл бы меня «настоящим парнем», я и так молодец. «Ночь Печали» состоится в Теночтитлане, 30 июня 1520 года, так что мне туда при всем желании не успеть, и мой персонаж будет жить, если, конечно не случиться что-то иное, например, кораблекрушение.

Плывем ходко, погода благоприятствует, Бискайский залив на этот раз принял нас вполне благосклонно, впереди северные испанские порты, но мне плыть дальше, на юг в Севилью, там спокойнее. В Испании сейчас очередная гражданская война.

Еще в прошлом году, как только государь Карл I (он же V) узнал о своей победе, он решил отбыть в Германию за своей императорской короной. Министр Родригес де Фонсека организовал это отплытие из Ла-Коруньи. Но казначеи империи были очень обеспокоены развитием ситуации. Казна была пуста, и долги, сделанные ради подкупа немецких избирателей, могли привести в отчаяние самого закоренелого оптимиста. Карл V нашел решение. Он просто поднял налоги, и вся Кастилия теперь должна была теперь платить. Не желая откладывать свой отъезд, король решил выиграть время, созвав парламентский совет (кортесы) в непосредственной близости от порта — в Сантьяго-де-Компостела. Первый просчет: император собирал депутатов Кастилии в периферийной Галисии, политически слабо связанной с Кастилией и к тому же не представленной в кортесах!

Открытие кортесов весной 31 марта 1520 года прошло весьма шумно. Великий канцлер Гаттинара, уроженец Пьемонта (Италия), председательствовавший на заседаниях, не мог справиться с собранием. Нарушения регламента следовали за нарушениями. Под обстрел критики попал сам император, ничего не понимавший в дебатах. На упрек в том, что он раздает высокие посты и престижные должности иностранцам, он пообещал тех натурализовать! Опять до боли знакомые по грядущему лозунги: «Нам нужны мигранты»! Король явно не понимал чаяний испанского народа. Заседания были прерваны, затем снова возобновлены с 25 апреля. После туманных обещаний Карл V вырвал у депутатов согласие на чудовищные налоги, призванные покрыть расходы на его безумную избирательную кампанию, и 20 мая отбыл в Германию, передав Испанию в руки своего исповедника фламандца Адриена Утрехтского.

Вспышка возмущения не заставила себя ждать. Депутаты, проголосовавшие за новый налог, пережили тяжелые моменты. Начались народные волнения. Водворяя порядок, войска Карла V открыли огонь в Медине-дель-Кампо. Мятежники бросили грито — призыв к всеобщему восстанию. Возмущение испанцев дошло до предела. Избрание на трон Кастилии короля-чужестранца — к тому же вечно отсутствующего — лишило монархию ее законности и обоснованности: этот абстрактный король, не реальный и не испанский, уже сам по себе доказывал, что без него можно прекрасно обойтись. «Король есть наш наемник» — так без обиняков выразились кастильские депутаты на кортесах в Вальядолиде еще за два года до этих событий. Повстанцы из Тордесильяса, «комунерос», вообще не желали более иметь своим королем того, кто не считает себя обязанным по отношению к своим подданным, того, кто не исполняет неписаный договор с народом. Они выступали не столько против чужеземного короля, не столько против налога, сколько против всей монархической системы в ее абсолютистской форме. Это восстание объединило как прогрессивных республиканцев, опередивших время лет на двести пятьдесят, так и упертых националистов, не находивших себе места в этой всемирной монархии.

Весь север уже охвачен огнем бунта. Уже скоро, через два месяца, в конце августа Вальядолид, фактическая столица Испании, восстанет и изгонит из своих стен непопулярного регента-фламандца. А эти два месяца будет очень весело, будут бунтовать другие города: Бургос, Авила, Сория, Леон, Самора, Topo, Куэнка, Гвадалахара, Мадрид и Саламанка. В Севилье должно быть тихо, но доплывем и увидим, едва ли там рады платить новые налоги.

Вот и знакомые места, впереди порт Сан-Лукар. На этот раз я за штурвалом (людей на борту не хватает), так что осторожно маневрирую, вхожу в порт и становлюсь на якорь. Река Гвадалквивир здесь широкая, в нее легко войти, а невысокая скалистая южная оконечность устья обеспечивает некоторую защиту от южных ветров. Оказавшись за барьером, который несколько сдерживает реку, ты попадаешь в тихое место с песчаным берегом, облегчающим высадку. Общаюсь с прибывшими таможенными чиновниками, узнаю новости: в Севилье пока относительно тихо, все возмущение ограничивается разговорами, волнения минимальные. Ну и хорошо!

Дела разгружаемся, передаем сторонние грузы агентам, продаю часть тканей, и металлопродукции, здесь они дороже и беру несколько бочек испанского вина хереса, покупаю небольшой фальконет с зарядами и нанимаю 6 матросов. Теперь команда у меня интернациональная: 6 испанцев, 6 фламандцев и двое оказались валлонами (франкоязычными бельгийцами). Капитана или штурмана нет. А где их взять нормальных? Видел тут некоторых…Кто здесь сегодня набирает таких идиотов на флот? Каждый командир, это либо какой-нибудь пропитанный вином недоумок-пенсионер или, еще того лучше, безусый щенок, папаша которого заседает в кортесах провинции, а мамаша корчит из себя важную сеньору и увивается за знатными грандами. Хороших кадров днем с огнем не найдешь.

Нахожу попутные грузы до Санто Доминго, загружаемся, берем продукты и пресную воду, тороплюсь выйти из порта. Время бежит неумолимо, скоро июль. Попутчиков никого не ждем, мне некогда, на Карибах приближается сезон ураганов, теперь постараюсь сам довести свой корабль до места. Первый этап — Канарские острова, держимся в пределах видимости от берега, пик Тенерифе виден издалека, не промахнемся. Рискую, конечно, но риск оправдан. Как гласит народная мудрость: «Пора, что железо, куй, доколе кипит»!

Вдали осталась Севилья, ее кабальерос с гитарами и шпагами, женщины, балконы, лимоны и померанцы. Но пока мне мои долги платить нечем, сделаю вид, что спешу. Съездить бы пожить, в Гренаду куда-нибудь, где можно вытянуть до капли всю сочную сладость испанского неба и воздуха, женщин и апельсинов, — пожить бы там, полежать под олеандрами, тополями, сочетая природную русскую лень с местной испанскою. Как разбогатеем, так там и отдохнем. А пока нам плыть до Канарских островов от шести до десяти дней, в зависимости от попутного ветра.

Вот и первая летняя буря, которую я переживаю в качестве капитана нового корабля. Не шибко сильная, стандартная. Я стоял на палубе и смотрел, как море вдруг скроется из глаз совсем под каравеллу и перед вами палуба стоит стоймя, то вдруг скроется палуба и вместо нее очутится стена воды, которая так и лезет на тебя. Но, не нужно боятся: она сейчас опять спрячется, только держитесь обеими руками за что-нибудь. Буйство стихий красиво, но однообразно…Качало мой парусник, чем дальше, тем сильнее, подбрасывая вверх и швыряя вниз. Да, и не забудьте еще про неприятную вонь: пусть внешне судно напоминало настоящий плавучий собор, но внутри трюма запах соленой сырости стоял хуже, чем в конюшне. Мой новый «Эль Сагио»-«Мудрец» пока не вызывал особых нареканий, но ночь была полна забот, работ, возни.

Утром проснувшись, я вышел на палубу. Что за приятная картина! Вместо уродливых бугров с пеной и брызгами — крупная, но ровная зыбь. Ветер не режет лица, а только ласково играет около шеи, словно шелковая ткань, и приятно щекочет нервы; солнце сильно греет.

Слева от нас, перед глазами, в нескольких километрах, лежит масса бурых холмов, один выше другого; разнообразные глыбы земли и скал, брошенных в кучу, лезут друг через друга всё выше и выше, это африканский берег. Интересно где мы? Даю команду приблизится, пока еще береговая линия идет на юго-запад, еще рано, вот как пойдет круто на юг, а потом опять на юго-запад, тогда нужно будет смотреть в оба. Но нам еще, по моим прикидкам, плыть день или два. Рассказать бы моим матросам, что наступят такие времена, когда здесь, в Африке, негритосы сами будут прыгать в трюмы Европейских кораблей, да боюсь, что все меня сочтут сумасшедшим.

Вот и нужное место, отходим подальше от берега, и впередсмотрящий ищет на западе в океане горные пики, махает нам рукой указывая направление, плывем туда. Острова приближаются, вскоре перед моим взором предстала великолепная и громадная картина, которая как будто поднималась из моря, заслонила собой и небо, и океан, одна из тех картин, которые видишь на полотне, и не веришь своим глазам. Группа гор тесно жалась к одной главной горе — эта гора показалась истинным исполином. И как она была хорошо убрана! На вершине белелся снег, а бока покрыты темною, местами бурою растительностью; кое-где ярко зеленели сады.

В разных местах по горам носились облака. Там белое облако стояло неподвижно, как будто прильнуло к земле, а там раскинулось по горе другое, тонкое и прозрачное, как фата невесты или оконный тюль, и сеяло дождь; гора опоясывалась радугами. Мы еще довольно далеко были от берега, а на нас уже повеяло теплым, пахучим воздухом, смесью ананасов, гвоздики, как мне казалось, и еще чего-то сладкого и неуловимого. Нам нужен большой средний остров Гран-Канария, там расположена столица островов город Лас-Пальмас. Коренные жители островов — гуанчи еще сопротивляются испанцам где-то в горах, их добьют только лет через семьдесят. Швартуемся, нам нужно пополнить свои запасы воды и продуктов перед трансатлантическим переходом.

Отплываем, штурман я еще тот, но мимо Америки явно не промахнусь. Пока же плыву, ориентируюсь на самый западный из Канарских островов — Гомеру. Рано утром 28 июня оставляю Канары далеко позади себя и отправляюсь в неизвестность. С первыми солнечными лучами мои моряки на палубе дружно грянули: «Благословен будь, свет дневной», но это не помогло. Сильные ветры противоположного направления относят мое судно опять назад. Лишь в четыре часа утра 30 июня мы достигли зоны устойчивых ветров, которые понесли нас на запад. Вечером 1 июля земля полностью скрылась за горизонтом. Теперь дни и ночи отличались у моих моряков только сменой вахты на корабле. Людей в команду я себе подобрал хороших, это были закаленные моряки, спокойные и рассудительные. Они мало говорили, зато исполняли любое дело с быстротой и эффективностью, которые заставили бы устыдиться даже хваленых японских работников. Конечно же, все они были настоящими морскими волками, на голову выше обычной матросни.

Наше плавание начинало становиться приятным, так как ветер дул достаточно сильно, чтобы обеспечивать нам хорошую скорость и в то же время не причинять нам особого беспокойства. Работа на палубе была легкой, как и на всяком быстроходном судне при попутном ветре, и находилось время просто посидеть, наблюдая за летучими рыбками и слушая, как матросы травят свои байки.

Главный праздник — прием пищи, у нас обычно готовил молодой матрос Герард Роозе. Пили вино или воду. Обед включал в себя сухари, соленое мясо или рыбу, сыр, бобы, чечевицу, приготовленную с оливковым маслом и чесноком. Это Вам не Фландрия, колбас и всяких почек, петушьих гребешков, телячьих желез, бычьих хвостиков, бараньих ножек; здесь нет.

Некоторое время дули лишь слабые ветры. 17 июля одному матросу показалось, что он видит впереди землю, только галлюцинаций мне еще тут не хватало. Это было всего лишь облако. Океан был настолько спокоен, что моя команда заскучала. В последнюю неделю июля подул свежий попутный ветер, и наша скорость заметно увеличилась. Но направление немного изменилось на юго-запад, отчасти из-за ветра. Погода становилась все теплее, солнце явно припекает, тут можно легко заработать солнечные ожоги на коже. Мука закончилась, сухари с каждым днем становились все черствее, а вода из бочек — все более затхлой. Скоро стали встречаться большие стаи птиц, обычно летящих с севера из Северной Америки на Карибские острова, последуем за ними. 1 августа впереди стал виден берег, скорее всего, это Багамские острова или Гаити, судя по углу, под которым ночью Полярная звезда находится к горизонту. Не хотелось бы, чтобы внезапный ураган застал меня вне гавани, но пока еще приближения шторма я не ощущаю. Вижу в море рыбацкую пирогу индейцев, тут всегда существует риск быть убитым аборигенами или подхватить Желтого Джека, а то и какую другую мерзкую туземную болезнь. Но мне нужно определиться с местом. Осторожно приближаемся, я на ломаном таинос узнаю, где находятся большие острова. Понятно, к Гаити нужно прямо на юг, а западнее Куба. Отлично, все получилось.

ГЛАВА 12

Повернули на юг, плывем под палящими лучами летнего солнца, раскалившего все вокруг словно в духовке, мои северяне фламандцы истекают потом. К ночи, прямо по курсу видим темную кромку берега на горизонте, теперь следуем вдоль берега на восток. Утром замечаю, что побережье поворачивает на юг, но в воздухе начинает ощущаться сильное присутствие атмосферного электричества, ожидаем дождь, а может и шторм, торопимся изо всех сил. Но на южное побережье завернуть уже не успеваем, начавшийся шторм пережидаем в глубоко врезавшейся в берег бухте на северо-восточном побережье Гаити. Спускаем паруса, становимся на якоря, злобные вихри реют над нами, но мы теперь надежно укрыты от их безумств.

Через день после шторма мы уже входим в гавань Санто Доминго. Здравствуй, полутора тысячная столица Западного полушария. Только за 7 лет с 1503 по 1510 год через этот небольшой поселок было ввезено в Испанию 5 тонн золота, наменянного у индейцев или намытого на золотоносных приисках Карибских островов. Неплохо, за эти деньги можно купить пару титулов Императоров Священной Римской Империи. Сейчас, конечно, все эти источники истощены, но уже на подходе золото ацтеков и инков. Снова знакомые ощущения: раскаленный воздух острова, тухлая вонь порта и все проникающая пыль.

Высаживаемся, выгружаем доставленные местным негоциантам из Испании груз, я же пока отправляюсь получать и отдавать деньги. Снова я в центре города в конце улицы Дам, на которой живут все влиятельные люди Санто-Доминго, любуюсь видом на дворец вице-короля, который еще Диего Колумб выстроил себе в стиле, который сами испанцы называют «альказар» — «мусульманский замок». Фасад из белого камня смотрит на город гармоничной галереей в пять сводов, подобная галерея повторяется на втором этаже в удачно выдержанных пропорциях; стойки балконных перил и украшения крыши оживляют весь комплекс, вызывая игру света на белом камне дворца.

Я так и не смог полюбить этот город, летом тут можно изойти потом не хуже чем в Африке, и при этом люди одеваются так, будто находятся где-то в Мадриде или Вальядолиде. В здешнем воздухе постоянно витала лихорадка, и я всегда удивлялся, почему только Христофор Колумб вообще выбрал это место. На улицах много народу, люди мелькают словно ласточки, часто замечаю знакомых, подхожу, здороваюсь, узнаю новости. Губернатор Кубы Веласкес в начале мая отправил в мексиканский Вера-Крус гигантскую экспедицию: восемнадцать кораблей, девятьсот человек команды, восемьдесят лошадей, девяносто арбалетов, семьдесят пищалей и двадцать пушек.

Веласкес явно пошел ва-банк. Он вложил в предприятие все свое состояние и мобилизовал все людские ресурсы Кубы. Двигали им исключительно оскорбленное самолюбие и жажда мести. Ему было известно, что Кортес направил Карлу V сказочные дары, и опасался, что его титул аделантадо (губернатора Мексики) теперь не более чем пустой звук. Веласкес пустился в эту авантюру без какого-либо разрешения королевского суда Санто-Доминго. Предупрежденные доброжелателями, судьи не замедлил послать к Веласкесу в Сантьяго аудитора Лукаса Васкеса де Аильон, чтобы уговорить его отказаться от своих планов. Аделантадо ни о чем не желал слушать, но ему не удавалось подыскать человека, способного возглавить экспедицию. Многие из его окружения, словно предчувствуя недоброе, отказались от его предложения. Наконец, во главе армады согласился встать Панфило де Нарваес, ветеран конкисты, прошедший уже через Санто-Доминго, Ямайку и Кубу.

Карательная экспедиция прибыла в Мексику, разместилась в главном городе тотанаков Семпоале, и попыталась переманить людей Кортеса на свою сторону угрозами и посулами. Зря, Кортес опирается на ядро из земляков Эстремадурцев, составляющих до трети его воинства, а там еще пока сильны традиции рыцарского ордена Алькантары, и чужаков там слушать не будут. К тому же Кортес еще со мной, в июле прошлого года, отправил свой донос королю на кубинского губернатора. «Веласкес чинил вред власти королевской, побуждая туземных людей к мятежу».

Бенито Мартин, капеллан Диего Веласкеса, тоже очутился в Вальядолиде и рассказывал там о людях Кортеса небылицы, как о бунтарях и смутьянах. Монтехо как-то не умел сопротивляться его напору, зато Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро, имевший знатную родню, не стеснялся и на одно слово отвечал десятью, сильно донимая этим епископа Фонсеку. Тогда тот вспомнил ему старую историю, как Пуэрто Карреро года три тому назад увез чужую мужнюю жену, и велел его арестовать, а сам, уже не стесняясь, донес Его Величеству во Фландрию о великих заслугах Диего Веласкеса, не упомянув даже о наших реляциях и письмах.

Когда же Алонсо Эрнандес Пуэрто Карреро был освобожден, он, вместе с Мартином Кортесом, отцом нашего вождя, и лиценциатом Нуньесом, тоже родственником Кортесов, послал особого курьера к королю во Фландрию, снабдив его дубликатами всех наших донесений, а также жалобой на действия и слова епископа Фонсеки, как отъявленного сторонника Диего Веласкеса. Отцу завоевателя, дону Мартину Кортесу, удалось с помощью своего ловкого адвоката добиться обратно выдачи драгоценностей из золота. Так все продолжалось до приезда Короля в Испанию.

Посылка Кортеса попала в руки короля в марте месяце, незадолго до его очередного отъезда в Германию на коронацию. Многие придворные в восторге убеждали императора взять эти драгоценные дары с собой. Надо было показать этим фламандцам, немцам, а заодно и аугсбургским банкирам, что Мексика даст все необходимые средства, чтобы обеспечить соответствующее положение императору и оплатить его долги. Но пока король молчал по поводу Мексики, у него были другие заботы.

В Троицын день, воскресенье 28 мая, Кортес организовал тайную операцию командос в Семпоале. Была ночь, тропический ливень, обрушившийся на тотонакский городок, загнал часовых в укрытия и скрывал любой шум. Разбившись на четыре группы, люди Кортеса штурмом взяли лагерь испанцев. Дальнейшие события здесь пока неизвестны. Но я то в курсе: в Ночь Печали Кортес бежал из Теночтитлана и сейчас зализывает раны у Тласкаланцев, готовя свою страшную месть ацтекам. Долгими зимними вечерами во Фландрии, несмотря на мучительную головную боль, я вспоминал историю конкисты. Теперь у меня в голове сложился целый цветной художественный фильм о завоевании Мексики, который я всегда мог при желании посмотреть. При этом часто картинку дополняли белые субтитры внизу, с датами и географическими названиями. Как обычно в этих краях, пойдут воевать в сентябре, когда поспеет очередной урожай кукурузы. Но мне сентября ждать не стоит, сентябрь — пик сезона ураганов, так что короткими перебежками пойдем в Вера-Крус. И желательно успеть до эпидемии оспы, разразившейся на побережье как раз в сентябре. И нужно там стараться держаться подальше от чернокожего раба Нарваеса Гвиделы.

Я потратил в Санто-Доминго два дня, груз сдал получателям, приемные акты подписали, деньги получил, налоги и сборы уплатил, заодно продал испанский херес и часть тканей и металлических изделий, а взял на все вырученную деньги местного рома. Заодно закрыл прошлогодние долги у своих кредиторов на Гаити. Восьмого августа мы переждали в гавани Санто-Доминго очередной шторм, а уже девятого августа, я поспешил выйти в море. Время подгоняет, медлить нельзя!

Двенадцатого августа мы швартовались в столице острова Ямайки Мелильо. Здесь мы переждем следующий шторм, а заодно поторгуем по мелочам. Губернатор Ямайки Франциско де Гарай также хочет завоевать Мексику. Ему также удалось получить от отцов иеронимитов представляющих на Санто-Доминго интересы министра колоний Фонсеки лицензию на исследование Мексиканского залива. С 1518 года Франсиско де Гарай без устали посылает свои корабли в Мексиканский залив на поиски знаменитого пролива, выдуманного Колумбом. Того самого пролива, который, по мнению генуэзца, должен был вести прямиком в Китай. Как говорят: «Дурака учить, что мертвого лечить».

Первая экспедиция отбыла с Ямайки в ноябре 1518 года под руководством Алонсо Альвареса де Пинеды, одного из его помощников. Она достигла оконечности Флориды, поднялась вдоль побережья сначала к северу, затем к западу, открыв дельту Миссисипи и места, которые в дальнейшем станут Луизианой, Техасом и Тамаулипасом. Спустя восемь месяцев, в августе прошлого года (я уже уехал) команда Пинеды решила захватить Мексику, высадившись на берету на расстоянии всего 5 километров от лагеря Кортеса! Но тот этого не потерпел. Нотариус Гарая и его свидетели были немедленно и без колебания заключены под стражу людьми конкистадора. Шлюпка, посланная на поиски пропавших, также была задержана, а все, кто в ней находился, закованы в железо. Гарай не стал упорствовать, и все четыре корабля вернулись на Ямайку. Но теперь он собирается высадиться немного севернее на месте будущего порта Тампико, а это как раз самый короткий путь от побережья к рудникам Потоси. Чтоб тебя лихоманка скрутила! Там ты совсем не нужен! Я здесь не афиширую, что еду в Вера-Крус, всем ямайским испанцам говорю, что собираемся в Дарьен (Панаму). Своей команде тоже приказал помалкивать, еще не хватало, чтобы из-за интриг паршивых лгунов я оказался где-нибудь в сточной канаве.

Пятнадцатого августа, переждав очередной шторм в ямайском порту, выхожу в открытое море. Идем вдоль побережья Кубы в Юкатанский пролив, если разразится шторм, то придется укрываться где-то на побережье, как бы не попасться под горячую руку сторонникам губернатора Веласкеса. Плывем четыре дня, шторма пока нет, но жара стоит адская, опять в трюме лопнула бочка с водой, у одного из фламандцев солнечный удар, разместил его у себя в каютке, в тени. Смола пузырилась в швах судовой обшивки, а ветер, казалось, вырывался прямо из огнедышащей печи. Вот и Куба заканчивается, виднеется мыс Санто Антонио, мы развернулись на запад, круто идем наперерез проливу с его сильным Карибским течением, если сейчас ударит ураган, то нам придется несладко.

Бог миловал, на горизонте зеленые холмы Юкатана, атмосфера сгущается, нужно найти своему прожаренному солнцем кораблю какое-нибудь укрытие возле берега. Ищем подходящее местечко, при этом едва не садимся на коралловые рифы, спускаем шлюпки на воду, матросы промеряют глубину, потом шлюпки берут корабль на буксир и помогают ему пройти на безопасное место. Гребцы работают слаженно, мощно. При каждом рывке мелкая волна дробью постукивает о днище. У нас уже явственно ощущается недостаток воды, ее часто не хватает на этих маленьких, зачастую переполненных судах, медленно передвигающихся в этих жарких тропических водах. Замечаю у берега пироги, это индейцы патрулируют здешние воды вблизи побережья. Приказываю зарядить свои фальконеты картечью, не стоит схватываться сейчас с индейцами, у нас команды всего 15 человек (один из них еще болен), плохо вооруженных, на этот раз у меня нет даже аркебузы, а шпага тут мало поможет, у других дело обстоит еще хуже.

Индейцев на своих пирогах между тем становилось все больше. Эти лодки изготовляются искусным способом из очень больших и толстых бревен, которые выжигали и выдалбливали, чтобы они были полыми; и во многих из них находилось по 40 индейцев. Было жарко, как в аду на кухне, я нервно смотрел на чаек, вьющихся над двумя десятками маленьких лодчонок, деловито снующих возле берега, а также на здоровенные каноэ индейцев племени майя, пробивающихся к нам сквозь прибой, и пытался отвлечься от зловония, которое поднималось от всякой дряни, гниющей в маслянистой воде. Десять лодок с индейцами были уже около нашего кораблика. Я был здесь один, кто немного знал язык ацтеков наутль, но слово «друзья» отчего-то вылетело у меня из головы, и все мы лишь улыбались и махали руками и плащами в знак миролюбия и привета. Индейцы же нам в ответ не улыбались. К черту всех Вас, еще свою шпагу затуплю!

Но тут пришел ураган и индейцы моментально пропали из вида, заспешив спрятаться на берегу. Мощный ураган бушевал почти сорок восемь часов и чуть было не погубил наше небольшое судно, если бы оно сейчас было в море, мы бы пережили катастрофу (или не пережили). К этому моменту большинство бочек для воды совсем рассохлись, теперь нам грозит жажда, но лучше потерпеть и сматываться от сюда. Здешние индейцы уже предупреждены о нас и скоро снова пожалуют в гости. Опять спускаем шлюпки и буксируем наш кораблик в море.

Двадцать третье августа идем вдоль побережья Ютакана. До реки Грихальва тут крупных рек нет, полуостров довольно беден водой, известковая почва так называемой Юкатанской плиты пропускает ее вглубь земли, остается одна надежда на дождь. Чтобы уловить испарения океана я приказал по ночам растягивать запасные паруса на палубе и по утрам выжимать росу в ведра, может, протянем так лишний день. Держимся вдали от берегов с их рифами и мелями, ловим парусами любой ветер. Зной допекает, многие мои северяне настолько истомились от жажды, что охлаждают губы и язык, прикладывая к ним лезвие топора.

Четыре дня страданий позади, знакомые места, рискую подойти в предрассветных сумерках к побережье, свежий ветерок сдувает густой мрак куда-то за тропический дождевой лес, моряки спускают лодки, они промеряют глубину и буксируют наш кораблик к устье реки. Наши корабельные фальконеты хоть какая-то защита. Местные индейцы табаски уже подданные Испании, но как теперь они примут нас без войска Кортеса? Лучше не рисковать, а побыстрей набрать воды, чтобы иметь возможность в случае опасности быстро снятся с якоря и уйти. Скоро пройти выше по реке стало невозможно из-за мелководья, и мы отправились за водой в лодках. В этот миг солнце встало у нас за спиной. Полыхнуло так, что воды разом загорелись золотистым светом. Разом грянул хор птиц в мангровых зарослях на берегу.

Пристали к берегу, начали набирать воду, но со всех сторон сбежались во множестве разукрашенные индейцы, вооруженные, с мечами, вроде наших двуручных и со щитами, сделанными из панциря черепахи; все они были украшены перьями, а тела их расписаны белой, черной и бурой краской. В грозном молчании надвинулись они на нас и, подойдя, опять-таки спросили знаками, с восхода ли мы пришли, я тут же закричал, поглаживая рукоять шпаги: «Кортес, Кортес, кастилан», что невольно внесло в ряды туземцев смущение и недоумение. Я сделал жест рукой, по моему знаку один из фальконетов на корабле сделал холостой выстрел. Смотри-ка, помнят!

Индейцы успокоились, нападать сейчас они явно не будут. Предлагаю обмен, с моей стороны металлические изделия (ножи, гвозди), стеклянные бусы (синие и зеленые), разноцветный бисер, маленькие зеркальца и кораллы из зеленного стекла, огненная вода (ром), дешевые ткани; с их стороны ваниль, какао-бобы, селитра, каучук, хлопок сырец. Ром я взял на Гаити просто великолепный по индейским меркам, стоило только понюхать эту жуткую смесь, чтобы волосы вставали дыбом даже на заднице. Вижу что мои матросы, новички в здешних местах, стоят с разинутыми ртами, приказывают им заканчивать с водой. Побольше служебного рвения! Мои моряки шустро набрали воду в целые бочки и свезли на берег прохудившиеся и часть моих товаров для обмена. Индейцы меняют некоторые товары из ближайшего селения, которое называется Потончан, я рисковать не хочу и ждать людей из Сентлы, расположенной выше по реке, не буду. За прошедшее время солнце стало еще жарче, вонь — сильнее, а мои мысли — более тяжелыми. Первым же каучуком заделываем дыры в негодных бочках и набираем в них воду. Все что есть, то есть: пара мешков хлопка сырца, мешок селитры, мешок какао-бобов, немного ванили, немного каучука, продукты, в том числе трех индеек, три десятка кукурузных лепешек, мешок маисовых початков, десяток плодов ананаса грузим на шлюпки, к Вам мы еще приедем, а сейчас спешим. Возвращаемся на корабль, но сниматься с якоря не торопимся, погода опять быстро портится. Льет долгожданный дождь — как его не хватало нам эти несколько дней, бушует шторм. Здесь, в устье реки, он нам не страшен. Пока же нами даже поставлены были сети, из двух из них утром мы вынули рыбу.

Двадцать восьмого августа стартуем дальше по маршруту. Под плеск речных струй «Эль Сагио» вышел в широкую бухту, лег на мелкую волну. Я сам встал к штурвалу, и под одним лишь фок-марселем мы медленно пробирались между зелеными берегами, сопровождаемые мерными криками лотовых, едва первые рассветные лучи начали озарять темные джунгли у нас за кормой. Это была необычная картина — мы скользили почти бесшумно, сопровождаемые лишь глухим унылым бормотанием матросов, скрипом древесины или снастей и плеском разрезаемой форштевнем воды. Наконец, берега разошлись в стороны, и поднимающееся солнце осветило яркими лучами поверхность расстилающегося перед нами открытого моря. Хорошо бы дня за три при попутном ветре добраться до места, хочется пересидеть штормовой сентябрь в надежной гавани. Ветер был не слишком попутным, погода стояла жаркая, дождей и штормов не было и 1 сентября, часов в одиннадцать утра мы пришвартовались в гавани Вера-Круса.

ГЛАВА 13

Во время восстания индейцев Веракрус устоял. Тотонаки не изменили дружбе, и теперь в Мексике было только два противостоящих лагеря, всего только два — ацтеков и всех остальных племен, одним из которых были испанцы. В Веракрусе сейчас командует комендант Родриго Рангель, ранее получивший в свое распоряжение двести человек. Сам главнокомандующий Кортес, теперь имеет достаточно кораблей, захваченных у Веласкеса. Более прежнего убежденный в правоте своего плана колонизации, Кортес даже уже послал на Ямайку два корабля из числа тех, что прибыли с Нарваесом, для закупки племенного скота, чтобы в будущем заняться в Мексике животноводством. Пока же Кортес находится в Тласкале, где со своими индейскими союзниками совершают набеги на долину Мехико, чтобы помешать ацтекам собрать урожай. Урожай этого сезона ацтеки не получат, а следующего уже не дождутся, Кортес в 1521 году будет штурмовать Теночтитлан, отсюда и голод у ацтеков. Кто знает как повернулись бы события, если бы не эпидемия оспы, которая вот вот разразится.

Кроме того, Кортесу еще нужно оправдаться за самоуправство в захвате экспедиции Нарваэса. Многие перешли к нему добровольцами, но к многим пришлось применить силу. Опять Кортес строчит свои реляции королю. Ему оставалось только подыскать надежных гонцов, чтобы доставить свое впечатляющее послание. Выбор теперь пал на Диего де Ордаса и Алонсо де Авила для поездки в Санто-Доминго, где располагалась королевская Аудиенция Кастилии, уже в следующем месяце, когда кончатся основные шторма, так что мне можно будет ехать с ними. Теперь, когда Кортес почувствовал, что будущее находится в его руках, Эрнан даже позволит себе роскошь отослать некоторых людей Нарваеса обратно на Кубу. Он дал согласие на отъезд своего друга и помощника Андреса де Дуеро, секретаря Веласкеса, с которым Кортес обсуждал возвращение людей Нарваеса в Веракрус. Эрнан передал ему конверт для своей законной жены Каталины, письмо для кубинской любовницы Леоноры и немного золота для обеих. Кортес приводил свои дела в порядок.

Моим морякам я объясняю, что мы на полтора месяца застряли здесь. Рад бы выйти в море, но сейчас пик сезона ураганов. А здесь место нездоровое, вот и сейчас тут бушует эпидемия оспы.

— Кто уже болел оспой? — задают своим матросам животрепещущий вопрос.

Выясняется, что уже переболели пять человек. Вот они и будут держать вместе со мной связь с берегом. Остальные пусть ловят рыбу. Боцману Адриану Хембейзе поручаю выдавать каждому матросу ежедневную порцию рома для обеззараживания, как во внутрь, так и наружно. Пусть его в воду добавляют и руки моют. Кто меня не послушается, того пороть нещадно, заболевшие мне не нужны, у меня тут корабль, а не лазарет.

Высаживаюсь в порту, нахожу коменданта Ронгеля. Я кое-что привез для конкистодоров, но не бесплатно. Рассказываю, что по слухам на Кубе была эпидемия оспы. Ронгаль крепкий смуглый человек, на вид лет за сорок с сединой в черных волосах, на вид типичный старый служака, делится местными новостями:

— У нас тоже началось, уже почти две недели. Первый был негр, его звали Гвидела; это был чернокожий раб Нарваеса, жизнерадостный весельчак, неутомимый говорун и сочинитель, несколько хвастливый и нагловатый. Потеряв хозяина, брошенного в тюрьму, он первым присягнул Кортесу в Веракрусе и сделал это столь оригинально и неподражаемо остроумно, что, генерал-капитан наградил его золотой короной стоимостью более шестисот песо. «Если вы когда-нибудь повелите заковать меня, — ответил негр Кортесу, благодаря за подарок, — то пусть мои кандалы будут сделаны из этого металла». Но скоро балагур Гвидела заболел. Он заразился оспой и скоропостижно скончался в Семпоале. Эпидемия распространилась по городу с быстротой молнии. Уже более пятисот заболевших и это только начало.

— Дальше будет еще хуже, туземцы плохо переносят наши болезни. Через две недели болезнь охватит все побережье — даю я мрачный прогноз. — Поэтому пока не началась паника, давайте грузиться. Товара я привез немного, денег хватило только на корабль, но могу оставить один фальконет, мешок селитры, пару бочек рома, четыре ящика наконечников для арбалетных стрел и пик и почти полтора десятка шлемов и нагрудников. Также есть немного товаров для обмена с индейцами. Мне нужны какао-бобы, ваниль, каучук, остальное возьму хлопком сырцом, очищенным от семян. Пусть пока есть рабочие, притаскивают все на пристань и окуривают дымов костров от болезни (кроме ванили и какао конечно). У меня пяток уже переболевших матросов есть, так что они понемногу все перетаскают на корабль. Если у кого есть какой попутный груз доставлю потом до Санто Доминго. Как там поживает Кристобаль и мои люди?

— Хорошо — ответил задумчивый Родриго — но Вы же понимаете что я должен известить генерал-капитана? Что касается Ваших людей, то моряков старались до последнего времени не брать для веления боевых действий, только в июле этого года Кортес всех затребовал к себе. Пока ничего доподлинно не известно. Кристобаль, как я слышал, Ночь Печали пережил, но был ранен, сейчас уже должен прийти в норму. Или наоборот, у нас некоторые скончались позже — кто от ран, кто от понесенных трудов, тот остался без руки, тот — без ноги, ибо раны оказались слишком опасными, а для должного лечения не было времени, и сам Кортес тоже лишился двух пальцев на левой руке…

— Извещайте конечно, но пока есть рабочие руки прикажите сгрузить те товары которые я перечислил на пристани и окурить их — поспешно сказал я — Грузится я пока не буду и вообще, пока сезон ураганов никуда от Вас не денусь. Договорились?

— Договорились — ответил мне комендант Веракруса и пошел раздавать приказания.

Я же тоже пошел передать своим пятерым матросом чтобы перевезли мои товары по списку в порт. Пока же я размышлял об услышанном. Но какой же Кортес олух! Меня, человека, который вложил в его экспедицию почти три тысячи песо, он отправил обратно ни с чем, а какого-то раба, стоимостью в сто песо, который ему своевременно поклонился, осыпает золотом! Искатель дешевой популярности! При этом я опять вернулся и привез ему нужные товары, а его новый любимец раб просто сразу помер. С такой интуицией Кортесу на бирже нужно играть!

За пару дней мы совершили обмен нашими товарами, правда, свои я пока не грузил на корабль, просто накрыл парусиной, и соорудили из нее же навес от дождя. Кроме того, оставил часовых, чтобы приглядывали. Остальные матросы проходили карантинные мероприятия на корабле, ловили рыбу и загорали в тени. Болезнь между тем распространялась. Скоро уже число заболевших в Семпоале перевалило за тысячу. Оспа, не слишком опасная для европейцев, была совершенно неизвестна в этих краях и несла аборигенам смерть. Народ разбегался из города, разнося заразу по всему побережью и далее в глубь страны. Скоро в городе и округе не осталось достаточно здоровых людей, чтобы хоронить умерших. Некому было выращивать маис, молоть муку и печь лепешки. Жизнь замерла. Никто не желал общаться с друг с другом, и все сидели по домам. Но так как я был привит, то болезнь мне была не опасна, также как и моим пятерым матросам, которым я запрещал часто посещать наш корабль, благо опустевших домов в Веракрусе хватало, Кортес забрал из немногочисленного гарнизона еще 80 человек. Домик, который мы заняли, был довольно хороший, каменный, с черепичной крышей. Так прошло десять дней, Кортесу явно было не до меня, очаг болезни разрастался, в долине Мехико происходили боевые действия, испанцы воевали в провинции Тепеака. Я дожал коменданта Ронгеля и погрузил груз в трюм «Мудреца». Опять потянулись тоскливые дни карантина, побережье обезлюдело, словно все вымерли, так что мы соблюдаем социальную дистанцию.

Так прошло еще две недели, индейцы в округе разбежались или попрятались, а может быть и умерли, мы с матросами переселились на корабль и держали карантин там. Со стороны индейской Семпоалы порывы ветра доносили зловонные запахи, выжидать дальше нечего, подождем очередного шторма, и потом будем двигать потихоньку, вдоль побережья.

Оспа уже широко распространилась среди индейцев, появилось столько больных и пошел такой мор по всей земле, что в большинстве провинций вымерло более половины жителей, в других чуть поменьше; ведь индейцы совсем не знали средств от оспы, и вдобавок у них есть привычка часто мыться, и они, здоровые и больные, продолжая это делать, и мерли как мухи, целыми семьями. Умирали многие также от голода, ибо заболевали все сразу и не могли ухаживать друг за другом, и некому было доставлять хлеб или что другое. И во многих местах бывало, что все в доме умирали, а похоронить столь великое множество мертвых было невмоготу, и, чтобы избавиться от зловония, исходившего от трупов, на них обрушивали глинобитный дом, превращая его в братскую могилу.

В октябре будет еще хуже, болезнь будет бушевать в центральных районах страны, умрет очередной правитель ацтеков брат Монтекосумы Куитлагуак и придется тем выбирать 18-летнего Куаутемока (Падающего Орла). Это будет тот еще фрукт, сам двоюродный брат Монтекосумы, он прикажет убить всех сыновей знаменитого правителя ацтеков и его братьев.

Но любопытно, что бедой, чуть менее опасной чем оспа, мексиканские индейцы считали привезенных испанцами негров. Как пишет летописец: «на сей земле они стали господами и помыкают исконными хозяевами здешнего края, как если бы те были их рабами; впрочем, мне не хотелось бы обличать их дурные нравы, и о своих чувствах я умолчу, скажу лишь, что они понуждают служить им и бояться их, словно они тут всевластные исконные господа, и ничего иного они не делают, только и знают, что требовать, и, сколько бы им ни давали, никогда не бывают довольны и везде, где находятся, причиняют смуту и порчу, инда смердит от их дел, как от падали, и ничем иным они не занимаются, только отдают приказы; они суть трутни, пожирающие мед, который приносят бедные пчелы, сиречь индейцы, и сколько бы те несчастные ни отдавали, наглецам все мало».

Итак, 29 сентября, без предупреждения, ранним утром я снялся с якоря и через четыре дня снова был у табасков. Вот когда я оценил их окуривание нас густым сизым дымом копаля, так раздражавшее нас раньше. Вот скажите мне, как такой обычай мог возникнуть, если индейцы не общались раньше с чужеземными мореплавателями и не цепляли раньше от них различные болезни? Вот и я об этом говорю, сам бы лучше не распорядился!

Между тем у меня на борту двое больных матросов, сколько я не заставлял их дезинфицировать воду и руки, но с комарами ничего не придумал. У них или лихорадка, или же малярия, я не врач и в этом не разбираюсь. Надеюсь, что мужики они крепкие, выздоровеют, а если нет, то здесь жизнь человека дешевая, словно водица, наймем себе новых. Любопытно, что заболели у меня не северяне, постоянно страдающие от жары, а испанцы. Нидерландцы у себя там живут на гнилых болотах, их постоянно кусают тучи комаров и пьют они грязную воду из луж и каналов, так что их не один микроб или возбудитель болезни не берет, закаленные ребята. Достаточно вспомнить какие в дальнейшем у них будут колонии в гибельных для белого человека местах: у бельгийцев — болота и джунгли экваториального Конго в Африке, у голландцев болота и тропические джунгли Индонезии. Да и Суринам в Южной Америке тоже местечко нездоровое, но как-то все жили без проблем там, где испанцы и португальцы умирали.

Своим морякам я демонстративно запретил выменивать золото у индейцев и сам не менял. Хотя это здесь самый выгодный товар: на стеклянные вещицы стоимостью 4 серебренных реала, можно выменять украшений стоимостью 1000 реалов. Но, во-первых, тут золота нет, а то, что было, мы еще весной, когда стояли с Кортесом все выменяли, во-вторых, не хочу я связываться с королевской монополией. У меня ни королевского уполномоченного на борту, ни разрешения короны вести этот обмен нет, раньше я вел такой обмен тайно через индейца Уареа, а сейчас светиться по мелочам не хочется. Тут же, как приедем в цивилизованные места, матросы пойдут на исповедь, а там их не забудут спросить про данный обмен. Опять же тут народ простой, скажут им, побожись, что золото не меняли, а клятвопреступниками тут никто не станет, сразу все признаются. Так что меняем по мелочам — какао бобы, ваниль, хлопок сырец. Опять же объемы мизерные, не могут здешние индейцы своими палками копалками большие участки земли обрабатывать, самим всего не хватает. Стоим уже неделю, приезжают индейцы из Сентлы, и с верховий реки Грихальвы. Нет, ребята, ни перья, ни нефрит мне не нужны, оставьте их себе.

Но больных у меня уже трое, нужно потихоньку плыть дальше, пока еще рабочих рук хватает для работы на корабле. 11 октября 1520 года, переждав очередной ураган в устье реки, мы отплываем, воспользовавшись хорошей погодой. Следующий шторм застает нас вблизи побережья Юкатана, к берегу приткнуться было негде, везде рифы и мели, поэтому пришлось бороться в открытом море. К счастью шторм продолжался всего восемь часов, и затронул нас только своим краем. И то, за это время, нас здорово отбросило на север, теперь возвращаемся обратно. Следующая остановка — остров Косумель.

На острове все по-прежнему ни болезней, ни испанцев. И к моему большому сожалению изумрудов тоже нет, не заказывал, а то что было в окрестностях уже все выгребли. Так что поторговал по мелочам. Нужно плыть в Колумбию самому. Двадцатого октября после очередного шторма отплываем с острова. Один матрос у меня умер, но зато остальные выздоровели, курортный климат острова очень помог, других заболевших пока нет.

ГЛАВА 14

Этим утром мы собрались похоронить испанского матроса Хосе и его тело, аккуратно зашитое в парусину, уже было уложено на наклонную доску и привязано к балластному камню. Сейчас еще нет обычая, накрывать труп флагом. Команде со снятыми шляпами пришлось дожидаться, пока я не прочитал пару молитв из своего молитвенника, требуемых церемонией. Наше «аминь!» еще не успело растаять в воздухе, как тело несчастного скользнуло по доске и с плеском исчезло в волнах.

Мы двинулись дальше, справа виднелся Москитный берег, гнилое и богом забытое место. Я разглядел его лишь как легкую темную полоску далеко по правому борту, но доносящийся с берега тяжелый запах гнили окутал наше судно точно одеяло. Вот уж куда заворачивать мне крайне не хочется, там одной смертью нам явно не отделаться. Даже акулы за бортом и те выглядели не такими опасными, а нас иногда сопровождало с полдюжины этих морских страшилищ, чем испарения местных болот. Далее, впереди по курсу залив Гондурас («Глубины» по-испански, он назван так испанцами из-за большой глубины прибрежных вод). Залив (и мыс) был открыт еще во время четвертого путешествия Христофора Колумба, его флотилия подошла в середине августа 1502 г. к материку около мыса Гондурас и, повернув на юго-восток, произвела высадку на берег в 100 км восточнее мыса Гондурас, выставив королевское знамя и объявив страну владением Испании; любопытно, что местные индейцы называют свою страну очень похоже «Игуэрас» или «Ибуэрас». По видимому это случайное совпадение испанского слова с индейским названием, об этом же говорит хронист Бартоломе де Лас Касас.

Мы движемся на юг, так что погода становилась все более жаркой, а слегка прохладные ночи — все короче. «Пар костей не ломит» — как говорят у нас. Следующий шторм мы переждали в бухте Роатан, которую вы можете найти на карте островка Ла-Баия, что вблизи побережья Гондураса, теперь сезон ураганов официально завершен, наступает самое горячее время для мореплавателей.

Через четыре дня мы уже бороздили океанские воды где-то у побережья Никарагуа, море сияет нестерпимым блеском. Весь этот берег Гондураса и Никарагуа испанцы называют Кастилья-де-Оро (Золотая Кастилия), хотя золота тут нет совсем. Мне нужно зайти в Дарьен (Панаму) взять себе переводчика, а заодно и пополнить запасы продуктов и свежей воды. Где-то там, в Панаме сейчас живет другой знаменитый конкистадор Франциско Писарро, ему сейчас уже под пятьдесят. Эти два эстремадурца Писарро и Бальбоа, убедившись в бездарности всех своих командиров в 1511 году основали поселение Санта-Мария де ла-Антигуа в Дарьенском заливе в устье реки, где можно было раздобыть пищу, а индейцы были настроены довольно миролюбиво и не метали отравленные стрелы. Потом рядом несколько к западу было основано другое поселение Номбре-де-Диас, а в 1513 году Бальбоа прошел прорубаясь сквозь джунгли весь Панамский перешеек насквозь и узнал о золотоносной земле Перу лежащей где-то на юге.

Естественно, что испанцев эти сведения весьма заинтересовали и с 1517 года резиденция местного губернатора Педро Ариаса де Авилы находится в новом городе Панама на берегу Южного (Тихого) океана. Бальбоа же был обвинен губернатором в организации заговора и казнен. Но плыть на юг испанцам очень трудно, стоит им покинуть акваторию Панамского залива, как постоянные южные ветры относят их корабли на север, так что они непроизвольно открывают только тихоокеанское побережье Коста-Рики и Никарагуа.

Через несколько дней прибываем в Нобре-де Диас, этот город находится приблизительно там, где в мое время, на северном входе в Панамский канал располагался город Колон. Сразу попадаем в проливной дождь, здесь влажность запредельная, дожди идут через день. Эти места уже довольно давно обжиты испанцами, поэтому узнаю, что к чему. Дальше было расположено несколько испанских поселений, но увы, еще в 1515 году поселение Санта-Мария-де-ла-Антигуа сожжено индейцами и большинство его жителей перебиты, остальные поселения заброшены: завоевание Кубы, поход в Мексику и организация промежуточной базы в Панаме для похода в Перу, оттянула испанских жителей из этих мест. Но все же есть и хорошие новости, нужные мне места населены индейцами араваками, родственными кубинскими таинос, так что переводчик мне не понадобится, да и места там, на побережье Колумбии — саванны, знакомые мне уже по некоторым местностям Кубы и Гаити. Дождливое летнее время там уже закончилось, и теперь там наступил сухой зимний сезон.

Так что я набираю воду, меняю вещички на продукты, и мы поворачиваем, чтобы срезать свой путь, строго на восход солнца, где-то там, на побережье Южной Америке будет потом располагаться испанский город Картахена. Неспешно движемся по изумительно синим волнам Карибского моря, часто попадая в штиль, хотя мы и близко к экватору, но уже ноябрь, так что тут не жарче чем на юге России летом, даже на мой взгляд чуть чуть прохладнее. Синий цвет там, у нас, на севере, — праздничный наряд моря. Там есть у него другие цвета, в Черном, например, зеленый, так называемый аквамаринный. Но тут я вижу такое синее море, какого раньше и не видел никогда.

Это не слегка сверху окрашенная вода, а густая однородная яхонтовая масса, одинаково синяя на солнце и в тени. Не устанешь любоваться, глядя на роскошное сияние красок на необозримом окружающем нас поле вод. Кажется, что мы попали в штилевую полосу, которая опоясывает землю в нескольких градусах от экватора. Штили, а не бури — настоящий ужас для парусных судов. Ветер иногда падал совсем, и обезветренные паруса тоже падали, хлопая о мачты. Но температура воздуха держится слегка за тридцать, больных моряков у меня нет, еще бы попутного ветра в паруса и было бы совсем хорошо.

Но мы опять шли со скоростью один узел, полтора, иногда совсем не шли. Сначала мы не тревожились, ожидая, что не сегодня, так завтра ветер задует поживее; но проходили дни, ночи, паруса висели, наша каравелла только качается почти на одном месте, иногда довольно сильно, от крупной зыби, предвещавшей, по-видимому, ветер. Но это только слабое и отдаленное дуновение где-то, в другом счастливом месте, пронесшегося ветра. Появлявшиеся на горизонте тучки, казалось, несли дождь и перемену: дождь точно лил потоками, непрерывный, а ветра все не было. И уже через час солнце блистало по-прежнему, освещая до самого горизонта густую и неподвижную площадь океана.

После штилей, наконец засвежело, да еще как! Опять пошла качка: ни ходить, ни сидеть, ни лежать порядком. Мы понеслись по волнам. Скоро увидели зеленую кромку побережья материка, следуем за берегом, идущим обратно на север, ищем большую реку. Скоро заходим в мутную воду, кажется, здесь большая река нанесла в океан разную грязь. Приближаемся к берегу, спускаем шлюпки, разведать обстановку, промерить лотом дно, нет ли где мелей. Это должна быть самая крупная в здешних местах река Магдалена, открытая в 1501 году Родриго де Бастидасом. Но и тут вожделенного пролива к Китаю обнаружено не было. Родриго де Бастадос — человек удивительной судьбы. Всю жизнь работал писцом, а потом стал штурманом и первооткрывателем. А когда вернулся, то был сразу же арестован на Гаити за незаконную торговлю с индейцами. Как говорят: «Его пример — другим наука».

Наша каравелла следует за лодкой, скоро оказываемся в устье широкой реки, вокруг какая-то широкая низменность, вся покрытая обширными болотами. Кроме тотчас же скрывшейся рыбацкой пироги индейцев взгляд не видит нигде следа человеческого присутствия. Попытаемся подняться немного вверх по реке, река должна быть судоходна, на протяжении всей конкисты эта река являлась одним из основных путей вглубь континента. Сейчас вода в реке еще высокая, недавно тут был паводок, далее в сухой сезон, начиная с декабря вода спадет. Движемся осторожно, боремся с встречным течением. Скоро приходится спустить вторую шлюпку, буксируем нашу каравеллу, становясь сразу на якорь, если попутный ветер стихает. Сюда бы хороший двигатель, а то получается одно мучение. Вода в реке грязная, на берегу заметно много мусора и веток. В этом мусоре копошатся здоровенные игуаны.

Так движемся пару дней, за это время едва прошли двадцать километров, нужно дальше пробираться на лодках, но мне нужны местные проводники, а корабль это все же фальконет, хороший козырь в здешних глухих местах. Так что упорно ищем какую-нибудь туземную деревню у реки, но пока местность сильно заболочена и людей не видно.

На третий день поднялись еще километров на десять, с восточного берега реки видим сухие саванны, с западного — заболоченные леса. Замечаем туземную рыбацкую деревушку, покинутую индейцами при нашем приближении. Жалкие хижины из веток покрытые пальмовыми листьями. Но что ты будешь делать, некогда мне за вами гонятся! Становимся поодаль на якорь, оставляю в деревни подарки бусы из синего стекла, десяток гвоздей и кусок ткани, размером с набедренную повязку. Утром на этом месте замечаю десяток рыбин. Да тут живут хитрые и жадные люди, рыбу я и сам ловить могу лучше, чем они. Наконец, выходит какой-то мелкий и смуглый подросток, подзываю его к себе и вручаю мелкую медную монетку — мараведи. Пытаюсь разговаривать с ним, понимаю его с пятого на десятое. Удалось растолковать ему, что мы друзья и неплохо заплатим, если нас отвезут на торг выше по реке. В деревню возвращаются несколько стариков, пытаюсь расспросить их о изумрудах показываю бусы в виде коралловых стекляшек из зеленого стекла.

Камень такой они знают и видели, но у них таких нет, им не нужно. Да Вам, я так посмотрю, ничего не нужно, даже передники у них из кожи игуаны, кубинские таинос по сравнению с ними — вершина человеческой цивилизации. Вроде договорились, они отвезут меня вверх по реке на пироге туда, где такие камни можно выменять, а я расплачусь с ними, отдам четверо бус. Нет, трое вполне хватит, мне они не бесплатно достаются и больше их экскурсия по джунглям и болотам не стоит, неизвестно будет ли там результат.

Собираюсь, беру с собой шпагу и топор, хлопковый ватник-бронежилет, в мешок сухарей, фляжку рома и товаров для обмена. С собой беру одного крепкого матроса, испанца Хавьера Мато, с ним топор и мачете, продукты и товары. Вроде все, людоедов здесь не должно быть, но индейцы могут и прибить не за грош. Несколько почти голых смуглых индейцев подогнали пирогу в нее уселись мы с Хавьером и еще 8 индейцев и мы поплыли, преодолевая течение реки, в неизвестность. Двигались в основном среди болот, иногда нас окружал заболоченный лес, а иногда сухая степь подходила к берегам с востока. Меня преследовал всю дорогу этот мерзостный запах. Болото с его стоячей водой, гниющими растениями и заплесневевшими поганками отнюдь не источает нежные ароматы, но здесь запах был по настоящему омерзительным. Я пытался разговорить сопровождающих нас индейцев и узнал, что мы будем двигаться вверх по реке три дня, пока не достигнем Спутанного Леса, однако изумруды добывались даже не там, а еще южнее, в какой-то неизвестной земле.

К концу второго дня пути болота начали отступать. Река протекала теперь через лес настолько густой, что пышная листва не давала возможности расти подлеску: под пологом ветвей расстилался ковер из мягкой травы, словно посаженной заботливым садовником. Бывало, что берега были обрамлены прохладными морями перистого папоротника или, высокими зарослями зеленого тростника, а то и какой-то серебристой травы выше человеческого роста. На берегах реки стали встречаться небольшие индейские поселения, состоявших из построенных на сваях прямо на болоте домов под крышами из пальмовых листьев или располагающихся на маленьких полянах среди непроходимых древесных зарослей.

По количеству маленьких родовых селений и редкому движению по реке долбленных каноэ и бревенчатых плотов, было ясно что мы достигли более оживленных мест. Две ночи мы ночевали в деревнях рыбаков, дружественно настроенных к нашим индейцам и коротали время у костров под черным звездным небом, рядом с тростниковыми хижинами. Хижины туземцев были сделаны из тростника и древесной коры и подпирались шестами на случай ветра. В этих бедных жилищах не было ничего, кроме тыквенных плошек и грубого оружия. Мох, брошенный на землю, служил им постелью. За отдельную плату всегда можно было раздобыть приличные продукты, чаще всего рыбу, иногда фрукты. Но чаще всего — увы! — угощение состояло из какой-то вонючей массы черного цвета, положенной на зеленый лист, и грязной воды в тыквенной бутылке. Это блюдо приготовлено из больших муравьев и считалось лакомством у туземцев, которые употребляли в пищу кроме того, червяков, ящериц и змей.