Помоги проекту - поделись книгой:
Так вот, часть сильных кланов Унию приняла – а часть была к ней настроена очень отрицательно по разным своим причинам. На их поддержку Претендент и рассчитывал, и в первую очередь на собственный клан, к которому принадлежал, – сильных и влиятельных Стюартов, давших не одного шотландского и английского короля.
Первую попытку Претендент предпринял в 1708 г. Сведения о ней скуднейшие. В отличие от двух последующих якобитских мятежей, подавляющее большинство историков о ней не упоминают вовсе. Мне пришлось по уши закопаться в груду книг, чтобы в результате выудить всего-навсего пару-тройку общих фраз. Ясно, что какая-то попытка все же была. Но, насколько можно понять, Иаков Эдуард отыскал себе каких-то совершенно бездарных и бестолковых исполнителей. С большой долей вероятности из этих скудных фраз можно сделать вывод, что мятеж, собственно, погас, едва вспыхнув, – ну, может, парочку стекол разбили, какому-нибудь чиновнику по шее дали, парочку кабаков разнесли (разносить кабаки при мятеже – это прямо-таки интернациональная традиция, свято соблюдавшаяся во всех, наверное, европейских странах, в том числе в нашем богоспасаемом отечестве – зачем нам отставать от цивилизованной Европы?).
Семь лет Претендент сидел тихо. А в 1715 г. решил попытку повторить. Правда, на сей раз он находился в гораздо более худших условиях. И его отец в 1689 г., и он сам в 1708 г. пользовались могучей поддержкой французского короля – Короля-Солнца Людовика Четырнадцатого. Но как раз в 1715 г. Людовик отошел в лучший мир. По малолетству нового короля Людовика Пятнадцатого (внука Короля-Солнца) королевством в качестве регента правил его дядя герцог Орлеанский – а у него был свой взгляд на «проблему Стюартов». Если Людовик питал к Англии неприкрытую ненависть в хорошем стиле многовековой вражды, герцог к Англии был, в общем, равнодушен. Не испытывал к ней ни любви, ни вражды, поглощенный другими европейскими делами. И уж в любом случае не собирался ввязываться с ней в войну исключительно ради того, чтобы восстановить на престоле Иакова, который ему, вульгарно выражаясь, был до лампочки. Так что Претендент мог полагаться исключительно на собственные силы, то есть на тех сторонников, каких удастся набрать, уже не располагая, как его отец в свое время, французским золотом и французским оружием.
Трудно сказать, как развернулись бы события, высадись Иаков Эдуард в Ирландии, где англичан ненавидели все, от мала до велика. Напоминаю: когда в 1689 г. Иаков Второй приплыл именно что в Ирландию, страна моментально полыхнула от края и до края. Чтобы разбить войско Иакова и «зачистить» многочисленные и крупные партизанские отряды, королю Вильгельму понадобилось больше года…
Но Претендент рассчитывал в первую очередь на шотландские кланы и на английских католиков. Кроме того, его агенты доносили чистую правду: в самой Англии много недовольных новым королем Георгом Первым: приперся неизвестно откуда, немчура, ни слова по-английски не знает, привез с собой целую кучу немецких клоунов, которые на старом добром английском наречии тоже ни в зуб ногой…
И ведь на сей раз полыхнуло в Шотландии! Возглавивший якобитов знатный шотландский лорд граф Мар в августе 1715 г. быстро собрал в графстве Абердин (северо-восток Шотландии) не такое уж и маленькое войско – шесть тысяч хайлендеров. И двинулся с ним к английской границе. Стюарты, как и рассчитывал Претендент, явились первыми, а за ними горцы еще нескольких сильных кланов.
Однако… Недочетов, хлопот и трудностей оказалось выше крыши. Дело даже не в том, что не хватало провианта и оружия. В том же восемнадцатом столетии шотландские мятежники успешно использовали против конницы обычные косы – подсекали лошадям ноги, вспарывали животы, а потом и всаднику приходилось скверно.
Проблема была в людях. Пришедшие к графу Мару хайлендеры были, конечно, народом воинственным и смелым, но имели за плечами лишь опыт тех самых междуусобных войнушек – и ни капли военного. При первом же столкновении с регулярными английскими войсками им пришлось бы туго. К тому же многие вояки Мара принадлежали к враждующим кланам, что не способствовало тому, что военные называют боевой слаженностью.
И, наконец, в полной мере проявил себя хайлендерский характер. Многие увидели в происходящем не борьбу за восстановление на троне законного короля, а очередной грабительский набег. И, набрав по дороге кое-каких трофеев, спешили по домам. Войско Мара понемногу таяло…
Ну а с захватом Эдинбургского замка, который задумали якобиты, получилась и вовсе форменная комедия. Эдинборо Касл, мощная цитадель, господствовал над городом, и пушки там имелись. Тот, кто владел замком, владел и Эдинбургом.
Захватывать замок отправили «штурмовую группу» из восемнадцати человек. Иронизировать над столь ничтожным «войском» никак не следует. Власти Эдинбурга, хотя и прекрасно знали, что к городу движется орава графа Мара (называть ее и дальше войском у меня язык не поворачивается), проявили поразительную беспечность: могучие ворота Эдинборс Касл стояли настежь, а в замке пребывало не более пары-тройки городских стражников. Так что шансы захватить замок у якобитов были серьезнейшие.
Компания поступила совершенно по-русски: увидев по дороге симпатичный трактир, завернула туда и заорала хозяйке:
– Вина, да побольше!
Та вмиг уставила стол бутылками. Сначала выпили за славного короля Иакова Третьего Английского и Иакова Шестого Шотландского, потом – за успех предстоящего геройского предприятия, потом… Честно говоря, не знаю, за что они пили потом, но точно известно, что бравые шотландские джентльмены гулеванили два часа, причем во всю глотку объясняли всем присутствующим, кто они такие и что намерены сейчас предпринять. Скорее всего, кто-то сбегал и настучал. Тут только власти спохватились и срочно стянули к замку всю мало-мальски вооруженную силу, которой располагали. Ее оказалось не так уж много, но все же достаточно, чтобы как следует накидать вовсе уж немногочисленному «штурмовому отряду». Заявившись наконец к замку (не исключено, двигаясь несколько зигзагообразно), бравые якобиты издали увидели неприятеля, оценили его количество, прикинули свои шансы (точнее, полное отсутствие таковых) и потихонечку слиняли. А ведь замок был у них практически в руках…
Узнав о случившемся, граф Мар плюнул (наверняка отменно выругавшись) и вывел свою ораву к английской границе. Здесь его ждала неприятная неожиданность: изрядная часть горцев в Англию идти отказалась и повернула назад, в родные края. У Мара осталось не более двух тысяч человек – но он все же перешел границу, рассчитывая, что на подмогу сойдется изрядное число английских якобитов, католиков, вообще всех, кого Георг немец-перец-колбаса на английском троне не устраивал.
Надежды не оправдались: англичан к Мару пришло не более тысячи человек. Многие, надо полагать, так и остались чисто «диванной оппозицией», а кто-то, не исключено, попросту побоялся иметь дело с буйными шотландцами с их печальной славой отменных грабителей и буянов. У городка Престон в графстве Ланкашир дорогу воинству Mара преградили регулярные войска, и после недолгого сражения Мар с оставшимися в живых шотландцами отступил на историческую родину. В Англии никаких массовых беспорядков не последовало – еще и оттого, что парламент далеко не в первый раз временно отменил Хабеас корпус, Билль о правах и принял особый закон против бунтов. Невеселый был закон. Предписывал: если люди, собравшиеся вместе в количестве более двенадцати человек, не разойдутся после получения соответствующего приказа от мирового судьи или шерифа, по ним без всяких церемоний будут стрелять на поражение. Я же вам не в первый раз повторяю, что Великая Британия – образец демократии, которой нам с вами еще учиться и учиться…
В Шотландии на графа Мара примерно с таким же воинством накинулся другой знатный лорд, герцог Аргайл, самый влиятельный шотландский сторонник короля Георга (надо полагать, небескорыстный). Обе оравы сошлись у городка Шериффмьюир в графстве Перт и долго резались исключительно на шотландский манер, что для обеих сторон было делом насквозь привычным. Оба противника понесли значительные потери, но побежденным себя не признал никто – так и разошлись.
Тут в Шотландию – вот уж удачно выбрал времечко! – прибыл Претендент собственной персоной и с ходу принялся рассылать множество воззваний как король Иаков Шестой Шотландский, созывая «всех верных подданных» под свои знамена.
Подданные под знамена как-то не торопились. Аргайл, собрав еще головорезов, теснил и теснил Мара все дальше на север. Ясно было, что все пропало. Через неполный месяц окончательно это осознавший Иаков Эдуард уплыл во Францию.
Как ни удивительно для Великой Британии, массовых репрессий в Англии после подавления ланкаширского мятежа и еще парочки совсем уж мелких выступлений католических сквайров в Нортумберленде не последовало. В Лондоне отрубили головы видным якобитам лордам Кенмуту и Дервентуотеру и еще двум знатным господам, а в Ланкашире повесили двадцать два человека. Тысяча с лишним ланкаширских бунтовщиков, сдавшихся королевским войскам, подали прошение, в котором просили в виде наказания отправить их поселенцами в американские колонии. Георг дал согласие.
(Интересная позиция, которую заняли потомки ссыльных ланкаширцев во время американской революции. Это была не только война за независимость, но и гражданская война – на стороне королевских войск выступило примерно двадцать пять тысяч коренных американцев, которых назвали лоялистами. Это немало, если учесть, что революционная армия Вашингтона насчитывала около трехсот тысяч человек. Так вот, подавляющее большинство потомков ланкаширских бунтовщиков оказалось среди лоялистов. Ничего удивительного – отцы были монархистами и детей воспитали в том же духе…)
Вероятнее всего, столь малое число казненных объяснялось не гуманизмом (английские власти восемнадцатого столетия в таковом как-то не замечены), а соображениями большой политики: вполне возможно, Георг, только-только освоившийся на троне, не хотел представать в облике кровавого сатрапа. Ну а сколько кровушки нацедил в Шотландии Аргайл после подавления последних очагов сопротивления (ох, немало!), в Англии предпочли не уточнять и вообще не замечать – эти дикие хайлендеры постоянно друг друга режут, что с варваров взять?
Студенты Оксфорда, устроившие в университете беспорядки на манер майдана (Оксфорд в то время был настоящим гнездом якобитов), вообще отделались легким испугом: им погрозили пальцем и велели больше так не делать.
Вот уж кто крупно выиграл от якобитского мятежа, так это парламент. До этого он избирался на три года. Теперь, когда рулившая парламентом правящая партия вигов усмотрела великолепную возможность задержаться у власти подольше, она под шумок без труда протащила так называемый «семилетний билль», по которому парламент отныне избирался на семь лет…
Иаков Эдуард, должно быть, сделал для себя выводы – и никогда больше не пытался попытку повторить. Он вскоре перебрался в Италию, жил еще долго и умер в 1766 г. После подавления мятежа кто-то из высоких английских сановников весьма самонадеянно бросил:
– Милорды, Шотландия усмирена навечно!
А всей вечности оказалось – тридцать лет…
Неугомонный 2
В 1745 г. исполнилось двадцать пять лет сыну Иакова Эдуарда Карлу Эдуарду, прожившему с родителями в Италии более двадцати лет. Юноша с самого начала был заточен родителем на то, что когда-нибудь займет английский престол, разумеется, исключительно собственными усилиями – ни финансовой, ни иной помощи ни от кого ждать не приходилось. Молодой человек к этой идее относился весьма одобрительно и старался соответствовать: в совершенстве выучил гэльский язык, на котором говорили в Шотландии, и даже иногда расхаживал по Риму в килте – разумеется, цветов Стюартов. К этому времени у него было целых три прозвища: Молодой Претендент (его отца уже давненько, с возмужанием Карла, стали называть Старым Претендентом), Принц Чарли и Красавчик Чарли (парень и в самом деле был красавец).
Тут еще нужно вспомнить, что в 1719 г. якобиты предпринимали еще одну попытку поднять мятеж, на сей раз с помощью Испании, воевавшей тогда и с Англией, и с Францией (и всегда признававшей сына и внука Иакова Второго единственными законными претендентами на английский трон). На испанские деньги в Европе были навербованы триста солдат и высажены в Шотландии вместе с несколькими якобитскими эмиссарами. Планировалось поднять шотландцев и, как четыре года назад, повести их на юг. Однако из этого ничего не вышло – очень быстро высадившихся окружили английские войска, значительно превосходившие числом, и неудачливым мятежникам пришлось сдаться. Только много лет спустя стало известно, что дату и место высадки в Лондон заранее сообщил агент английской разведки купец Прингл, вошедший в доверие к обосновавшимся в Испании якобитам…
Вообще, английская секретная служба тратила массу трудов на слежку за Старым Претендентом, а потом и за Молодым. Несколько десятилетий (!) английские агенты в Европе буквально по пятам следовали за ним, куда бы он ни ехал. А Иаков, как мог, пытался «сбить их с хвоста». В общем, сущий шпионский роман. Англичане постоянно пытались пропихнуть своих агентов в якобитские организации как в самой Англии, так и за границей, а якобиты чисто контрразведывательными мероприятиями пытались их выявить. Скуки не было…
Все это представляло для планов Принца Чарли серьезную опасность – агентом английской спецуры мог оказаться любой из его ближайшего окружения. Так что если бы Молодой Претендент, как собирался, высадился в Шотландии, англичане могли об этом узнать заранее, как в 1719 г. И остался бы живым Молодой Претендент, попади он им в руки, – вопрос, конечно, интересный. В конце концов, существует и попытка к бегству, и разные несчастные случаи, и всякие грибочки…
Однако Принц Чарли был парнем смелым и решительным. В 1745 г. он все же отплыл в Шотландию всего с шестью друзьями – на французском военном корабле, который ему предоставил давно повзрослевший французский король Людовик Пятнадцатый (Франция тогда в очередной раз воевала с Англией, и Людовик пользовался любой возможностью насолить противнику). Ни золота, ни оружия, правда, не дал – у него самого и с тем и с другим была большая напряженка.
На сей раз английская секретная служба прохлопала ушами. Красавчик Чарли беспрепятственно высадился на западном берегу Шотландии в месте под названием Гленфиннан (сейчас там стоит памятник – высокая круглая башня, увенчанная скульптурой хайлендера, разумеется, якобита).
Начало было, прямо скажем, не впечатляющее: семь человек в глуши, с тощими кошельками. Однако спутники принца были, надо полагать, людьми толковыми и энергичными: тут не начали рассылать во все стороны воззвания, извещавшие о прибытии принца. В течение неполных двух месяцев у Красавчика Чарли собралось примерно две с половиной тысячи хайлендеров. При том, что английских войск в Шотландии не имелось вовсе (большая часть английской армии воевала в Европе, а среди вождей шотландских кланов, неприязненно настроенных к Принцу Чарли, на сей раз не нашлось фигуры полета Аргайла, способной организовать достаточно крупный отряд и напасть на людей Красавчика). Это было уже серьезно…
Карл Эдуард двинулся на юг. Практически не встречая сопротивления, занял города Перт и Стерлинг, а там и вошел в Эдинбург, где (надо полагать, с чувством большого морального удовлетворения) поселился в старинной резиденции шотландских монархов – дворце Холируд. Его войско выросло в численности раза в три. 17 сентября 1745 г. молодой человек объявил, что считает «Акт об унии» 1707 г. недействительным, поскольку он издан лицом, незаконно занимавшим английский трон, – то есть королевой Анной. И провозгласил своего отца королем Англии и Шотландии.
Вельможам в Лондоне оставалось лишь скрипеть зубами в бессильной ярости: ну не было у них под рукой войск! Чтобы не сидеть сложа руки и предпринять хоть что-то, король Георг Второй объявил, что заплатит 30 000 фунтов стерлингов любому, кто доставит к нему Молодого Претендента, надежно упакованного. Узнав об этом, Красавчик Чарли велел объявить, что заплатит такую же сумму любому, кто доставит к нему качественно связанного «короля-узурпатора». Надо полагать, многие на такие денежки облизывались, но заработать их было нереально ни в первом, ни особенно во втором случае…
Положительно, Красавчику везло как утопленнику! Как выразился бы заядлый картежник, карта перла. Из Эдинбурга он выступил к английской границе – и неподалеку от нее, возле местечка Престонпанс, ему преградил дорогу довольно большой отряд королевских войск, лишь через два месяца дошлепавших до Шотландии.
Это были регулярные войска, но везение принца не покидало: его совершенно не обученные военному делу хайлендеры разгромили бравых зольдатиков быстро и качественно. Воодушевленный успехом, принц приказал двигаться в Англию. Перед тем как перейти границу, он через предводителей кланов дал своему воинству строжайший наказ – мирных жителей не грабить, вообще никак не обижать. Услышав об этаких ограничениях, некоторая часть горцев тут же разошлась по домам – что за поход без грабежа? Меж тем принц руководствовался здравым расчетом, проявив себя хорошим политиком: к чему обижать будущих подданных?
Отряд принца двигался по Англии, не встречая ни малейшего сопротивления – английских войск на пути как-то не попадалось, а представители власти проворно прятались куда придется. Но никто не тратил времени, чтобы искать их по чуланам и погребам, – а, собственно, зачем, если никакой опасности они не представляли?
Довольно быстро Принц Чарли обнаружил, что его расчеты не оправдались – англичане ничуть не спешили в массовом порядке примыкать к его отряду, хотя в тех местах, по которым принц шел, жило немало католиков, да и якобитства держались многие. Вероятнее всего, добрые англичане избрали не вполне благородную, но, нужно признать, крайне выигрышную тактику: посмотрим, чья возьмет, а тогда уж сбежимся толпами кричать «Виват!» победителю…
Единственное пополнение, какое принц получил в Англии, – триста жителей Манчестера, что особенно его не усилило. Местные ограничились тем, что толпами сбегались к большой дороге поглазеть на экзотическое зрелище. Обитатели английской глубинки хайлендеров видели впервые, а горец был зрелищем живописным: килт, плед через плечо, буйная бородища и буйная шевелюра, уж это непременно, палаш-клеймор экзотического для англичан вида, другое диковинное оружие, часто дедовское-прадедовское. Одним словом, было на что поглазеть.
Принц двигался на юг. Его приказ ничего не отнимать у местных жителей выполнялся прилежно, но я крепко сомневаюсь, что воинство принца страдало от голода – в конце концов, съестное можно попросить и по-хорошему. Дружелюбно улыбаясь во все сорок четыре зуба и поглаживая рукоять клеймора. Никаких сомнений: когда этакий вот экзотический персонаж заходил в калитку и вежливо говорил что-нибудь вроде «Матка, курка, млеко, яйки!», хозяева готовы были добровольно и с песней отдать последние сухари, лишь бы гостенек побыстрее убрался со двора…
Так и не встретив ни малейшего военного отпора, воинство Красавчика Чарли (по-прежнему не получая подкрепления в виде местных добровольцев) прошагало примерно двести пятьдесят километров, добрую половину собственно Англии, и остановилось в городке Дерби (впоследствии давшем свое имя знаменитым скачкам), чтобы осмотреться и решить, как действовать дальше.
Между прочим, от Дерби до Лондона не было и двухсот километров.
В Лондоне разгоралась нешуточная паника. Войск не было ни там, ни на пространстве меж Дерби и Лондоном. Гарнизон Тауэра – скомороший смех. Охрана королевских дворцов – то же самое. Городская стража наверняка разбежалась бы по запечьям, едва завидев буйных хайлендеров, как-то не производивших впечатления белых и пушистых. Вообще-то кое-какая военная сила имелась – на Корнуолльском полуострове стояла армия Уильяма Огастеса, герцога Камберленда. Но она располагалась гораздо дальше от Лондона, чем принц, и по-любому, даже двигаясь форсированным маршем, не успевала прикрыть столицу.
Одним словом, Лондон был беззащитен. Ничего удивительного, что король Георг Второй собирался уплыть из Англии, пересидеть смутные времена в родном Ганновере. В конце концов, можно было заключить мир с французами, пусть похабный (когда речь идет о сохранении престола, не до гордости и амбиций), и переправить в Англию с континента действовавшую там немаленькую английскую армию.
Предводители кланов уже были настроены довольно пессимистично – видя, что серьезной поддержки от англичан нет, подумывали о возвращении на родину. Принц, наоборот, был настроен по-боевому и требовал идти на Лондон. Напоминал, что Франция в помощь ему готовит десант.
(Никто из них тогда еще не знал, что английские разведчики в Париже об этом пронюхали заранее и Англия высадку десанта сорвала.)
Тут явился один из немногочисленных разведчиков, имевшихся в распоряжении принца, – местный, англичанин по имени Дэдли Брэдстрит. И принес крайне неутешительные известия: не так уж и далеко отсюда стоит лагерем вторая английская армия генерала Хоули, числом в девять тысяч человек, – и в любой момент Хоули и Камберленд с двух сторон могут зажать отряд принца, как орех в клещи.
У принца было примерно шесть тысяч человек – ну или чуточку побольше, но ненамного. Однако он (парень все же был смелый и решительный) и в этих условиях требовал наступать на Лондон. Но вожди, услышав, что вскоре могут оказаться в клещах, единогласно высказались за отступление. Принц прекрасно понимал, что они при желании могут увести своих людей и без его согласия и подчинятся горцы не ему, а своим предводителям. Особенно когда разнесется весть, что можно ждать удара англичан с двух сторон. Оказавшись в безвыходном положении, он поневоле распорядился уходить назад в Шотландию – а там подкопить сил и повторить попытку.
Войско Красавчика Чарли двинулось в обратный путь. Было это в декабре 1715 года.
И только много-много лет спустя, когда давным-давно в могилах истлели кости действующих лиц этих бурных событий, когда устарели и были рассекречены некоторые архивы, историки разведки установили совершенно точно: Дэдли Брэдстрит (по основной профессии сводник и сутенер) был агентом английской секретной службы. И получил задание непосредственно от герцога Камберленда: в лепешку разбиться, из шкуры вон вывернуться, но задержать принца в Дерби самое малое на двенадцать часов. В этом случае Камберленд вполне успевал к Лондону.
Как видим, Брэдстрит задание не выполнил, а перевыполнил – не просто задержал шотландцев, а вынудил уйти из Англии совсем. Кстати, никакой такой «армии генерала Хоули» не существовало в природе…
Сам генерал Генри Хоули, правда, существовал. Именно он, получив кое-какую военную силу, вторгся в Шотландию, чтобы покончить с мятежниками. Однако получилось совсем наоборот: 17 января 1716 г. мятежники наголову разбили генерала у местечка Фолкирк.
На этом везение Принца Чарли кончилось. В апреле в Шотландию вступил для «окончательного решения вопроса» герцог Камберленд с девятитысячной армией из англичан и ганноверских частей, срочно переброшенных в Англию по приказу короля – и одновременно курфюрста Ганноверского.
У принца было не более пяти тысяч человек, измотанных и страдавших от нехватки продовольствия. И все же он не отступил – двинулся навстречу Камберленду. 16 апреля 1746 г. противники сошлись неподалеку от Инвернесса, на обширном поле, которое звалось Куллоденская вересковая пустошь, или просто Куллоден…
До этого незнакомые с военным делом горцы принца дважды разбивали с разгромным счетом регулярные английские войска. Однако на сей раз коса нашла на камень. То ли солдаты Камберленда были гораздо лучше, чем у первых двух командиров, то ли люди принца чересчур уж измотались и потеряли боевой дух… Сражение длилось менее сорока минут, после чего горцы кинулись врассыпную – и солдаты Камберленда долго их преследовали, безжалостно рубя бегущих. На поле боя осталось убитыми пятьдесят солдат Камберленда и тысяча двести хайлендеров. Вполне возможно, что Роберт Льюис Стивенсон вспомнил именно о Куллодене, когда писал балладу «Вересковый мед»:
Красавчика Чарли искали и ловили очень старательно, помня о награде в 30 000 фунтов стерлингов – целое состояние по тем временам. Однако он около пяти месяцев успешно скрывался в Северной Шотландии – вовсе уж диком местечке Хайленда, где за неприступными почти горами обитали самые вольнолюбивые хайлендеры, столетиями лишь чисто теоретически подчинявшиеся шотландским, а потом и английским королям, да и перед своими предводителями особенно шапку не ломали. Принца они прятали и не выдали. Как можно выдать своего парня, Стюарта, чертовым сассенахам?[2]
В конце концов принцу удалось бежать из Шотландии при обстоятельствах довольно романтических, достойных, право же, фильма или романа. Судьба его каким-то образом свела с молодой шотландкой из небедного дома Флорой МакДональд, то ли якобиткой, то ли придерживавшейся той же точки зрения на «своего парня Чарли Стюарта и чертовых сассенахов». Она попросила его побриться как можно старательнее, облачила в женское платье и поехала с ним в повозке на северо-запад, выдавая Красавчика Чарли за свою горничную. Скромную такую горничную, ужасно застенчивую, прятавшую личико от мужчин и надвигавшей чепец поглубже на глаза…
Это не выдумка – так и было! Некоторые считают, что во время этой неблизкой поездки состоялся скоропалительный роман: принц в полном соответствии с прозвищем был красавчиком и славился умением покорять девичьи сердца – и Флора, вспоминали, была красотка. Но, как говорится, ответ знает только ветер…
Флора и ее так и не разоблаченная «горничная» добрались до побережья и переправились на остров Скайе. Там отыскался корабль, и принц уплыл во Францию.
Кто-то определенно настучал – и красавицу Флору закатали не куда-нибудь, а в Тауэр. Собирались судить, однако через год помиловали и выпустили. Во-первых, МакДональды были сильным и влиятельным кланом, с которым не стоило обострять отношения, во-вторых, не стоило злить остальных шотландцев, и без того готовых взбунтоваться – после всего, что на них обрушилось с поражением на Куллоденской пустоши.
Репрессии были нешуточные. Какое-то время сгоряча казнили направо и налево, и участников мятежа, и тех, кто просто подвернулся под горячую руку. Потом принялись действовать уже обдуманно и методично. Чтобы «прищемить» предводителей кланов, у них отобрали право суда (вообще-то пережиток средневековья, так что его ликвидация внутреннего протеста не вызывает. В самом деле, что хорошего в том, что вождь по своему произволу мог бросить в темницу любого, за реальную или вымышленную вину, все равно – а тот не имел права подать апелляцию королевским властям).
Но вот все остальное… Прошли массовые конфискации как земель, так и имущества. Хайлендерам запретили не только носить оружие, но и говорить на родном гэльском – только по-английски. Да вдобавок неведомо с какого перепугу запретили носить килты – только штаны.
Против этого хитроумные хайлендеры быстро отыскали надежное средство. Стали прошивать килт между ног толстой ниткой. Получались как бы и штаны. Ну а оказавшись подальше от властей, нитку можно было и выдернуть…
(Большой любитель изящных дипломатических оборотов Дж. М. Тревельян лишь мимоходом, в середине длинной фразы упоминает «ликвидацию якобитской проблемы», не расшифровывая, что он имеет в виду. О мятежах 1715 и 1745 годов он не упоминает вообще. Как и не было их, как будто Красавчик Чарли не стоял едва ли не под Лондоном, а король Георг Второй не распихивал лихорадочно по карманам драгоценности, собираясь бежать из страны. Загадочная все же зверюшка – Тревельян. Впрочем, иные прочие крупные английские историки не лучше…)
Красавчик Чарли не пал духом и от борьбы за престол не отказался. 13 сентября 1750 г. он тайно посетил Лондон, получив сведения, что там готовится серьезный якобитский заговор. Но, очень быстро точно выяснив, что все это не более чем фантазии и пустая болтовня, через пять дней уехал обратно в Париж. Английская контрразведка его поездку как-то проглядела…
Однако два года спустя серьезный якобитский заговор все же составился. Люди в нем участвовали неглупые и решительные, и задумано все было не по-детски: шестьдесят человек должны были ворваться в Сент-Джеймсский дворец, убить короля Георга Второго, перебить всю его семью и пригласить «на царство» Молодого Претендента. Учитывая, что некоторые из заговорщиков участвовали в боях 1745–1746 годов и крови не боялись, это было очень серьезно.
Заговор тщательно готовили почти год. Часть заговорщиков от участия в нем отказалась – узнав, что Принц Чарли в Париже связался с некоей молодой красоткой по имени Клементина Уолкиншоу, которую некоторые якобиты по каким-то своим причинам считали агентом английской секретной службы. И опасались, что английские власти через нее узнают о заговоре заранее и достаточно много.
(Работала ли красотка Клементина на англичан или нет, историки разведки не пришли к единому мнению до сих пор. Зато достоверно известно другое: пила девушка, как сапожник. В ее компании быстро спился с круга и Карл Эдуард, став законченным алкоголиком.)
Весной 1753 г. заговор как-то сразу затормозился и самоликвидировался. Причины так и остались неясными. Некоторые полагают, что причиной стал арест шотландца Арчибальда Камерона, одного из руководителей. Однако он ничего не выдал и был повешен за участие в мятеже Принца Чарли. Возможно, заговорщикам стало известно, что английская разведка уже знает об их планах чересчур много. А она и в самом деле знала – от внедренного к обосновавшимся во Франции якобитам агента, сына вождя одного из шотландских кланов Элистера МакДоннелла (рабочий псевдоним – Пикль, по имени главного героя знаменитого в ту пору романа Тосаса Смолетта «Приключения Перегрина Пикля». Должно быть, начитанный был юноша).
А в общем, об этом заговоре известно крайне мало. Имена его участников известны далеко не все, как и многие подробности. Суть в другом: после самороспуска этого заговора стало окончательно ясно, что якобитское подполье реальной силы не представляет и серьезных неприятностей причинить не способно. Еще долго огородами пробирались курьеры с зашифрованными письмами, еще долго английская контрразведка за ними охотилась в Англии и на континенте, но по большому счету уже стало ясно, что все это не более чем мышиная возня и Стюарты на английский престол уже никогда не вернутся – а Ганноверы сидят на нем достаточно прочно.
И все равно еще больше двадцати лет продолжались никому не нужные в принципе шпионские игрища: до середины 70-х годов XVIII века английские агенты тщательно отслеживали все перемещения и контакты Карла Эдуарда – а он, даром что стал законченным алкоголиком, часто уходил от наблюдения, переодеваясь, гримируясь, приклеивая усы и бороду. Все это ни на что уже серьезно не влияло, продолжалось по какой-то дурацкой инерции…
Если уж речь зашла о разведке – во второй половине XVIII в. произошли два интересных события. Адмиралтейство, то есть военно-морское ведомство, обзавелось своей разведкой, функционировавшей как постоянная контора. Состояла она из двух отделов: внутреннего и внешнего. Агенты внутреннего собирали всевозможную информацию у капитанов и матросов торговых судов, у прибывших из-за границы купцов – как английских, так и иностранных. Когда интересного собеседника подпаивали в трактире и втягивали в разговор, выведывая то, что их интересовало, когда попросту подслушивали разговоры в трактирах, кофейнях, гостиницах.
Внешний отдел, как легко догадаться, занимался заграничной разведкой, работал преимущественно против Франции и Испании, главных соперниц Великой Британии на морях-океанах (порой воевавших меж собой, но гораздо чаще пребывавших в союзе, направленном в первую очередь против Англии). Деятельность шла по двум направлениям: англичане подкупали служащих военного или морского министерств, имевших доступ к секретной информации, и направляли агентов в главные испанские и французские военные гавани.
О деятельности «французского» направления известно довольно много. Резидентура военно-морской разведки располагалась в Роттердаме – в те времена центре европейского шпионажа. Больше двадцати лет ее возглавлял Ричард Уолтерс, работавший под «крышей» представителя английского королевского почтового ведомства. Мнимый «почтарь» создал филиалы в Париже и Мадриде и насадил агентуру в самых крупных французских военных портах: Бресте, Дюнкерке, Марселе и Тулоне. Любопытно, что когда в 1770 г. Уолтерс умер, руководство осиротевшей резидентурой поручили его вдове Маргарите. И вдовушка не подкачала: помимо того, что успешно руководила оставшейся от мужа разведывательной сетью, завербовала имевшего доступ ко многим секретам служащего канцелярии французского министра иностранных дел герцога Шуазеля, ведавшего и военно-морскими делами.
Что до мадридского «филиала», о нем известно гораздо меньше. Они работали в гораздо более строгой конспирации, чем Уолтерс и его резидентура. Историки разведки не знают даже имен ни руководителя филиала, ни его агентов – они никогда не упоминались и в секретной переписке, так что в архивах попросту не осталось никаких следов…
Что до Карла Эдуарда, он под старость спился окончательно, опустился, был покинут всеми друзьями, жил затворником и умер в полном одиночестве. Больше о реставрации Стюартов на английском престоле никто всерьез не заговаривал…
Там, за океаном…
В Северной Америке Большой Передел колоний начался уже в самом начале XVIII в. – правда, без особого размаха.
Ситуация там выглядела примерно следующим образом. Англичанам принадлежали те тринадцать колоний, что впоследствии стали Соединенными Штатами Америки, довольно узкой полоской протянувшиеся вдоль западного побережья Атлантики. Американские владения Франции были гораздо более обширными. Французам принадлежала почти вся нынешняя Канада, именовавшаяся Новой Францией. Только на побережье Гудзонова залива смогли зацепиться англичане – «Компания Гудзонова залива», занимавшаяся главным образом скупкой пушнины (в основном бобровых шкур, леса Новой Франции были богаты бобрами, чей мех высоко ценился в Европе).
Французы заняли и Луизиану, которую так назвали в честь короля Людовика Четырнадцатого. В те времена это была огромная территория в бассейне реки Миссисипи, в несколько раз превосходившая по размерам нынешний одноименный американский штат. Французы и построили неподалеку от устья Миссисипи знаменитый впоследствии город, в честь герцога Орлеанского названный Новый Орлеан. Вообще-то Луизиану открыли испанцы, но их слабеющая и дряхлеющая империя не смогла освоить новые территории, и их абсолютно мирным образом заняли французы, чему у испанцев просто не было сил противостоять. Ну, а в периоды обострения отношений французы там и сям отнимали у испанцев кусочки прилегающих к их владениям территорий, действуя по принципу: курочка по зернышку клюет.
Иногда это приобретало характер самой настоящей комедии. Когда меж Францией и Испанией в 1719 г. началась очередная война, французы моментально и без особого труда захватили Пенсаколу – примыкавший к Луизиане испанский форт, единственное более-менее крупное поселение испанцев в тех местах. Это была еще не комедия – нормальный хапок. Комедия случилась, когда французы – аппетит приходит во время еды – решили захватить и лежавший южнее небольшой испанский городок Лос Адаес. В один прекрасный день туда явилось грозное французское воинство – аж восемь солдат с офицером во главе, – вступило в городок, водрузило белое французское знамя с тремя золотыми королевскими лилиями и торжественно объявило, что принимает землицу сию под высокую руку французского короля. Гарнизон городка состоял из одного-единственного испанского солдата, а потому капитулировал моментально: служивый прекрасно понимал, что одному с девятерыми не справиться (он не не Джеки Чан, в конце-то концов) и его даже штыком пырять не будут – просто морду набьют быстро и качественно. Испанцы два года пытались собрать добровольцев, чтобы отобрать назад хапаное. В конце концов собрали пятьсот человек, как у них водилось, поручили командование благородному идальго, маркизу Агайо, и он отправился в поход. Однако, когда он наконец добрался до занятых французами мест (дело, кстати, происходило в будущем Техасе, названном так по имени когда-то обитавшего там индейского племени), те, улыбаясь, вышли навстречу с голыми руками и сообщили свежие новости, подкрепив их документами: меж Францией и Испанией уже давно заключен мир, по условиям которого каждый остается «при своих». Французская почта работала гораздо быстрее испанской…
О тамошних делах можно рассказать много интересного, и печального, и забавного, но поскольку главный объект нашего повествования – англичане, ими мы и займемся…
Испанцы, конечно, не ангелы – но после кровавых эксцессов первых десятилетий конкисты (очень уж отмороженный элемент приплыл с первой волной первооткрывателей), после того, как в индейцах официально признали таких же людей, обладающих бессмертной душой, отношение к ним стало не в пример более человечным. Простые индейцы были просто-напросто переведены на то же положение, что и крестьяне в Испании – тогда крепостные. А индейская знать, стоило ей креститься, совершенно свободно вливалась в ряды знати испанской, становилась полноправными «донами» и часто женилась на дочерях весьма знатных испанцев.
Более-менее человечно относились к индейцам и французы, и португальцы. Всем им можно предъявить немало грешных дел, но одного обвинения выдвинуть невозможно: в уничтожении индейцев племенами.
Обосновавшиеся в Америке пуритане, наоборот, видели в индейцах не людей, а неких полузверей, по чистому недоразумению обитающих на богом предназначенных белому человеку землях. На эту тему в колониях даже вышло несколько теоретических работ, рисовавших индейцев как животных, очистить от которых землю – богоугодное дело. И очищали, вооруженные Теорией. В XVI в. вырезали индейцев целыми селениями – от стариков до младенцев. Причем частенько, чтобы самим не пачкать рук, перекладывали грязную работу на индейских «союзников» – разумеется, временных, используемых как одноразовый инструмент (что краснокожие, люди другого менталитета, очень долго не понимали, простодушно полагая себя и впрямь союзниками). Как это было в мае 1676 г., когда в Виргинии молодой помещик-богач Натаниэль Бэкон, один из членов руководившего колонией государственного совета, натравил индейцев племени оканичи на саскеханоков, которые чем-то англичанам не глянулись. Оканичи не подкачали: убили около тридцати воинов саскеханоков, еще с десяток замучили у столба пыток, а человек двадцать в качестве рабов преподнесли Бэкону, присутствовавшему тут же в отряде. После чего Бэкон какое-то время прожил в лагере оканичи. А когда собирался уходить и индейцы устроили в его честь прощальный пир, Бэкон и его люди прямо во время пиршества… с оружием в руках напали на «союзников» и гостеприимных хозяев. О чем сам Бэкон откровенно написал в докладе государственному совету Виргинии: «Набросились на мужчин, женщин и детей снаружи, обезоружили и уничтожили их всех». То есть и женщин с детьми. О причинах такого коварства потом честно рассказали люди Бэкона: «По слухам, у дикарей скопилось пушнины на тысячу фунтов стерлингов, и было бы несправедливо оставлять в их руках такое богатство». Действительно, ценные меха не в руках белого человека, а в шатре «дикаря» – вопиющая несправедливость, которую стерпеть никак нельзя…
Однако в защиту англичан следует сказать и доброе слово: они не всегда бывали законченными расистами, порой проявляли себя и подлинными интернационалистами. Выражалось это в том, что они при необходимости убивали не только краснокожих «дикарей», но и таких же белых христиан, как сами. Правда, христиане были немного другими, не пуританами, а потому, с точки зрения англичан, и не христиане вовсе…
Классический пример – события зимы 1703/04 года. Англичане долго, старательно и методично уничтожали индейцев племени аппалачей, взяв себе во временные союзники других краснокожих – из племен ямаси и крик. И для успешной войны против аппалачей снабжали их не только мушкетами, но и пушками – причем счет стволам шел на десятки. Помянутой зимой по остаткам аппалачей решили нанести последний удар. На их поселение обрушился английский отряд и индейцы крик. Под раздачу попала и располагавшаяся поблизости католическая миссия – и оттого, что Англия тогда воевала с Испанией в Европе, и потому, что католики были «проклятыми папистами». Оказавшийся свидетелем резни французский чиновник потом докладывал властям Новой Франции: «Аппалачи англичанами и дикими полностью уничтожены. Они взяли в плен тридцать два испанца, составлявших тамошний гарнизон, помимо коих сожгли семнадцать человек, включая трех братьев-францисканцев, убили и взяли в плен более шести или семи тысяч аппалачей и забили более шести тысяч голов скота. Все испанцы укрылись в Сан-Августине».
Что означает «сожгли»? Да то и означает, что семнадцать человек, включая трех францисканских монахов, связали по рукам и ногам, положили на землю, обложили дровами и сожгли заживо (к сожалению, француз не уточнил, были ли остальные четырнадцать белыми или краснокожими. Вероятнее всего, все же белыми – зверское отношение англичан к испанцам общеизвестно). Разумеется, сами англичане как люди цивилизованные рук подобным варварством не пачкали. Всю грязную работу проделали индейцы-крики – англичане просто стояли в сторонке и наблюдали…
Это был не первый случай борьбы с «проклятыми папистами» за единственно правильную протестантскую веру. Еще в середине семнадцатого столетия среди индейцев на подконтрольной пуританам Новой Англии территории появились католические миссионеры, пуритане их быстро схватили и в цепях отправили в Англию. Во главе угла стояла самая черная зависть: как ни старались пуританские проповедники, им не удалось обратить в протестантизм ни одного индейца. А вот к католицизму индейцы проявили определенный интерес, и некоторые даже покрестились…
В дальнейшем пуритане действовали жестче. Примерно в то время, когда добивали аппалачей и жгли живьем испанских монахов, в Мэне стал проповедовать индейцам католический миссионер Себастьян Расл. Массачусетские пуритане, едва узнав об этом, отправили в те места вооруженный отряд, Расла быстро нашли и тут же убили. По одной из версий, с него сняли скальп и торжественно привезли в Бостон.
Вот, кстати, о скальпах. Вопреки широко распространенному мнению снятие скальпов – вовсе не индейская придумка. Ну, вполне возможно, отдельные случаи у некоторых племен имели место, но массового характера не носили. Широкий размах этому дали как раз пуритане Новой Англии во время войн с индейцами – скальп служил средством строгой отчетности и своеобразной квитанцией на получение денег. В 1703 г. Законодательное собрание Новой Англии официальным образом постановило выдавать премию в сорок фунтов стерлингов за каждый индейский скальп и каждого индейского пленника. В 1720 г. выплату за каждый скальп повысили до ста фунтов. В 1744 г., когда одно из индейских племен в районе Массачусетского залива было объявлено бунтарским и его принялись истреблять, расценки были вновь повышены: за пленника мужского пола – 105 фунтов, за пленную женщину или ребенка – 55 фунтов, за скальп мужчины 12 лет и старше – 100 фунтов, за скальп женщины или ребенка – 55 фунтов. Немало белых головорезов заработали неплохие деньги. У меня нет точных данных, но подозреваю, что большинство этих «промысловиков» предпочитало не брать в плен, а убивать – с пленниками много возни, а разница в цене за пленника и скальп не так уж и велика, чтобы ради нее возиться с пленными… Ну а моральный облик человека, богобоязненного пуританина, способного хладнокровно снять скальп с ребенка, можете представить сами.
С чувством глубокого удовлетворения должен сообщить: всего через тридцать лет потомки этих головорезов (и наверняка некоторое количество их самих, доживших до этого времени) получили той же монетой. Когда началась война за независимость, пуритане Новой Англии, естественно, оказались в числе «мятежников». Королевские английские войска использовали против повстанцев очередных краснокожих «союзников», скрупулезно выплачивая денежки за каждый скальп. И краснокожие, в свою очередь, заработали немалые денежки на скальпах пуритан, лихо орудуя томагавками (кстати, и томагавки, которых индейцы раньше не знали, в Америку массовыми партиями в свое время начали завозить англичане).
Вернемся в Канаду. Для англичан она смотрелась лакомым кусочком по двум причинам: во-первых, источник ценных мехов (в первую очередь бобровых шкур), во-вторых – богатейшие тресковые промыслы возле острова Ньюфаундленд, которые французы охраняли как могли. Кроме того, английских купцов крайне интересовали угольные месторождения Новой Франции и мачтовый лес.
Для начала «потренировались» на испанцах. В 1703–1704 гг. отряд губернатора колонии Южная Каролина Мура, предшественника Бэкона, огнем и мечом прошел по землям тех самых многострадальных аппалачей. Белых там было всего около пятидесяти, а вот индейцев крик – примерно полторы тысячи.
Отряд методично уничтожал как поселения дружественных испанцам индейцев, так и католические миссии. Так и не подсчитано в точности, сколько людей было убито и замучено, известно одно: немало. Даже английские историки (и американские) признают, что рейд Мура «добавил одну из самых черных страниц в историю колониальных войн». Убивали и зверствовали в основном индейцы, которых, как я только что говорил, в отряде было большинство, – но Мур не делал ни малейших попыток им помешать. Глава миссии Айюбале монах-францисканец Анхель де Миранда попытался было сначала организовать оборону, но, видя, что нападающих гораздо больше, согласился капитулировать, если Мур сохранит жизнь обитателям миссии. Мур хладнокровно ответил, что не в состоянии сдержать своих индейцев – дикари-с, абсолютно неуправляемые (что истине нисколько не соответствовало, крики Мура слушали очень даже почтительно). После чего преспокойно отошел в сторонку, мигнул краснокожим, и они вырезали всех до одного обитателей миссии, белых и индейцев.
Во время этого похода крики захватили много пленных – 325 взрослых мужчин и, как пишут, «множество» женщин и детей. Вот только подавляющее большинство «добычи» досталось не индейцам, а попало на невольничий рынок в Чарльстоне…
Поделиться книгой: