Десятый человек

Пока феномен делает что-то от лица некой псевдосущности, он все еще «связан».

В этом различие между тем, что вы есть, и тем, чем вы себя считаете, но чем не являетесь, а «связанность» – это отождествление первого с последним.

Еще раз: есть разница между Этим, чем является каждый феномен, и Тем, чем не является ни один феномен, а «связанность» – отождествление одного с другим.

Такова, в самом простом изложении, псевдозагадка, так называемая неразрешимая задача, шутка, заставившая Лазаря смеяться.

II

Если рассматривать этот вопрос с позиции первого лица единственного числа, он будет отражать то, что мы подразумеваем, когда говорим «я».

Если, произнося «я», мы говорим от лица психосоматического феномена, считающего себя независимой сущностью, действующей или не действующей обособленно в результате собственного волеизъявления, то, что бы мы при этом ни знали, как бы ни практиковали, мы окончательно и бесповоротно связаны.

Если же, говоря «я», мы не считаем, что произносящий это феномен сам по себе обладает независимой волей, даже если может казаться (со стороны других феноменов и его «самого»), что он действует или не действует самостоятельно, и, таким образом, рассматриваем его скорее как «он», а не «я», то, поскольку он не «у руля», Я с ним не отождествлен и Я не связан.

В этом случае слово «Я» чисто субъективно, а для винительного (или объектного) падежа требуется слово «мной», например, после глагола «быть», поскольку у «Я» нет никакого объективного качества, а все, что может быть названо «мной», не может никогда, ни при каких обстоятельствах иметь какие бы то ни было субъективные качества. Таким образом, то, что я есть как «Я», – чисто ноуменально, а то, что является «мной», – исключительно феноменально. Поэтому, если, произнося «Я», мы говорим или действуем из того, что мы есть, – из безличной ноуменальности – со спонтанностью, называемой «Дао», вопрос о связанности больше не стоит, поскольку тогда нет самой сущности, которая могла бы быть связана.

III

Существует дальнейшая ступень реализации, на которой происходит полная реинтеграция. Тогда «Я» и «оно», «Я» и «ты», субъект и объект теряют все элементы различий. Об этой ступени могут адекватно говорить лишь полностью целостные, поскольку для них больше невозможно никакое различение.

Я есть ты, ты есть Я, субъект есть объект, а объект – субъект, каждый есть любой из двух, и любой из двух есть оба, поскольку феномены есть ноумен, а ноумен есть феномены.

Это конец большой шутки, окончательный взрыв смеха, поскольку и это тоже настолько просто и очевидно, что лишь слепой этого не увидит или увидит как-то иначе.

Но все, что мы тут сказали, как бы это ни звучало, не может быть истиной. Однако, когда это говорят целостные, то как бы это ни звучало – даже если это сказано теми же самыми словами, – это не может быть ложно, поскольку не истинное и не ложное не может быть ложным, как и не может быть истинным. Это то, что есть, и как бы это ни назвали, этим оно не может быть никогда.

22 Праджня

Когда с помощью выключателя создается контакт и начинает течь электрический ток, провода мгновенно «оживают», резистор раскаляется добела, и возникает свет.

Когда контакт нарушается, ток не течет, резистор остывает, наступает темнота, и линия «умирает».

Электрический ток – это то, что подразумевается под «праджней» в случае с воспринимающими существами, это акт действия, проживание жизни.

Никто не знает, что такое электричество, никто не знает, что такое праджня. Оба термина – просто названия, данные определенным концепциям, которые на языке двойственности пытаются описать основную «энергию», позволяющую явлению явиться и бытию быть.

Когда контакт есть, мы осознаем его как «свет» и как «жизнь». Когда контакт нарушен, мы воспринимаем его как «темноту» и как «смерть». Но источник «энергии» остается незатронутым и непостижимым.

Что же мы такое – горячий резистор и свет, холодный резистор и тьма, или сам живительный поток?

23 Громкий смех

Разве все – не большая шутка, превращенная в мистификацию преданными, несомненно, потому, что вытекающее из отождествления с псевдосущностью страдание (так сильно впечатлившее Будду) вызывает сострадание (аффективность)?

Но видеть мы должны большую шутку, и видение это должно сопровождаться громким смехом, поскольку ее простота и очевидность в противоположность воздвигнутой вокруг нее монументальной суперструктуре чрезмерной мистификации и есть то, что вызывает смех.

Чаньские Учители видели это и говорили об этом? Однозначно видели, но редко заходили дальше намеков. Они были монахами в монастырях и были по-своему обусловлены. Но когда внезапное видение этого сопровождалось смехом увидевшего, Учитель всегда присоединялся.

В каком-то смысле вся чаньская практика тяготеет к этому непочтительному откровению, поскольку преданность – это ограничение и, таким образом, связанность, подобная любой другой. Эти праведные на вид буддисты поддерживали поверхностный налет религиозности, но глубинная непочтительность их учения, их вэньда (яп. мондо)[9] была их методом обучения.

Что касается преданности, она сохранилась и по сей день, но почтительность была восстановлена в ущерб прямому видению, и в этой степени чань потерял свою эффективность и привлекательность.

Философия может достичь этого, только когда достигнут предел рациональности (диалектики), и философ позволяет себе пройти дальше в чистую метафизику.

24 Дополнение

Пока есть некое «я», есть и «другие», пока есть «другие», есть и некое «я».

Как только больше нет никакого «меня», нет и «других». Как только нет «других», нет и «меня».

Но «других» нельзя упразднить «мной» (и наоборот), как нельзя упразднить «меня» «мной», потому что упраздняемое «я» становится «другим» по отношению к упраздняющему «мне».

«Меня» и «других» нельзя упразднить, потому что упразднение требует упраздняющего. Но «я и другие» – это взаимозависимые феноменальные противоположности, и их дополнение производит взаимное отрицание, отсутствие которого представляет собой Это-которое-есть-мы.

Замечание: Подобно отрицанию и утверждению, субъекту и объекту, свету и тьме, я и другие взаимно дополняют друг друга, создавая таким образом не-объектность, в которой противоположности исчезают, и эта оставшаяся не-объектность представляет собой Это-которое-есть-мы.

25 «Это» и все то

I

На языке двойственности «я» – это просто перевод слова «эго» с латыни, то есть некое понятие, а не что-то существующее в действительности, некий комплекс, который требует разрешения, поскольку его наличие с психологической точки зрения означает связанность. Но будучи использованным в качестве метафизического термина, он означает Это-которое-есть-мы в противоположность Тому-чем-мы-себя-считаем, но что не есть мы.

Воспринимаемое органами чувств представляет собой лишь образ в уме и как таковое не имеет собственной природы. Но восприятие всякого воспринимающего существа должно иметь некий центр, который направляет его функционирование, и этот «центр» каждого воспринимающего объекта так же чисто феноменален, как и его облик. Такой центр не имеет ни собственного волеизъявления, ни какой бы то ни было независимости и потому не является «эго» и не может думать о себе «я».

Отождествление Этого-которое-есть-мы с каждым феноменальным объектом в процессе объективизации этого «функционального» центра превращает его в индивидуальное «я-эго» и, таким образом, создает гипотетическую «сущность».

Феномен – это явление, то есть аспект ноумена. Спонтанное феноменальное действие ноуменально, и подобная жизнь ноуменальна. И такова же неотождествленная жизнь. А отождествление с фальшивой (воображаемой) независимой сущностью – это и есть то, что, как полагают, рождается, страдает и умирает, подвергается процессу причинности, называемому кармой, и становится причиной представлений о связанности.

Феномены как таковые, не имея сущности, которая могла бы быть связана, сами не могут быть связаны, но они также не имеют сущности, которая могла бы быть свободной. Такая «сущность» иллюзорна, а феномен – это просто то, что означает его название: явление в уме, не связанное и не свободное.

Таким образом, проблема лишь в отождествлении: именно отождествление создает идею связанности. Отождествление с феноменальным объектом выливается в гипотетическую концепцию независимой сущности, и эта концепция принимается за фактическое индивидуальное «я», хотя на самом деле ничего подобного никогда не существовало и не могло бы существовать как вещь-в-себе или нечто отличное от концепции в том, что называется «умом».

Но отождествление с феноменальным объектом как таковым не является связанностью в силу самого факта, поскольку такой феномен не имеет отдельной сущности и не нуждается в ней, как можно увидеть в случае с разотождествленным Мудрецом, жизнь которого со стороны выглядит как жизнь любого другого человека, по крайней мере, для случайного наблюдателя.

Только наложение искусной концепции независимого индивидуального «я» в ответе за понятия «кармы» и «связанности», вытекающие из кажущегося «волеизъявления».

II

Давай углубимся в детали этого понимания. Ноуменальность нуждается в отождествлении себя с феноменальностью не более, чем яйцо нуждается в отождествлении с яйцом, или Это-которое-есть-мы – в отождествлении с Тем-что-мы-есть, поскольку их различие существует лишь с позиции объективности. Но отождествление ноуменальности не с феноменальностью, а с выделенными, то есть разделенными феноменами приводит к расщеплению феноменальности на субъект и объект и приданию субъективности тому, что чисто объективно. Эта псевдосубъективность приписывается «функциональному» центру каждого отдельного феноменального объекта, и это создает идею независимого индивидуума с я-эго.

Другими словами, поскольку феноменальность неотделима от ноуменальности, отождествление возникает из-за разделения феноменальности на отдельные феномены, обладающие как субъективным, так и объективным признаком. Такое отождествление есть присваивание субъективной функции объективизации феноменального, или «функционального», центра в каждом феномене, и создание, таким образом, индивидуума с гипотетическим «я-эго». Говоря кратко, функциональный фокус феноменальной объективизации наделяется гипотетической личной субъективностью, хотя на самом деле его единственная субъективность – это его ноуменальность. Эта мнимая субъективность затем объективизируется в виде сущности, обладающей полной автономией.

Отождествление Этого-которое-есть-мы с отдельными феноменальными объектами, которые без такого отождествления являются просто нашей феноменальностью как таковой, включает в себя объективизацию каждого такого объекта. В этом процессе «функциональный» центр видится как центр гипотетического индивидуума с отдельным «я-эго», создавая таким образом мнимую сущность там, где на самом деле есть лишь феноменальность, функционирующая безлично как субъект и объект. То есть как таковая она функционирует субъективно и объективно в разделенном уме, сопровождаемая «пространством» и «временем», так же «механически», как спусковой механизм часов.

Ноуменальность-абсолют, проявляясь через каждое воспринимающее существо, не видит никаких сущностей в феноменальном космосе и не имеет ни такой потребности, ни даже функции для осуществления этого. Существование независимой сущности с собственным волеизъявлением несовместимо с функционированием праджни, сама концепция такой сущности кажется заблуждением, не имеющим права на существование. Сущность, таким образом, является «сном, иллюзией, пузырем и тенью», как говорил Будда в Алмазной сутре, ветерком фантазии, волнующим тихие воды ума, но не имеющим никакой возможности повлиять на что-то реальное во сне феноменального бытия.

Замечание: Да, да, именно так. То, что Будда описал так ясно, а я – так невнятно, есть – как вы и подозревали – то, чем вы себя считаете.

26 Без слез

Мы принимаем функциональный центр феноменального аспекта нашей ноуменальности за свое «я». Но у него не больше независимости, чем у физического сердца, не больше потенциального волеизъявления и не больше самосознания. Однако мы приписываем ему восприятие, которое представляет собой то, что мы есть ноуменально.

Психосоматика, будучи феноменальной, должна иметь функциональный центр, без которого она не сможет быть тем, что считается «воспринимающим существом». Такой центр должен быть психическим, так же как сердце – соматическое. Пять чувств, интерпретируемых шестым, зависят от этого центра в своем проявлении в виде восприятия и сознавания. Все функционирование, как инстинктивное, так и рациональное, направляется оттуда, и поэтому логично, что этот центр должен считаться субъективным элементом объективированного феномена. Следовательно, феноменально он проявляется, но сам по себе этот «субъект» является объектом, и потому он никогда не может быть тем, что мы есть, но является лишь частью феноменальной структуры отдельно взятого феномена, которым мы себя считаем. Ни при каких обстоятельствах он не может быть независимым, не может проявлять волю, не может быть тем, что мы считаем собой.

Более того, наше восприятие по сути своей ноуменально, а мы принимаем распределительный щит за электростанцию, резервуар за источник, компьютер за ум: функциональный центр воспринимающего существа – чисто кибернетический [10].

Отождествление, дающее начало мнимой «сущности», которая считает себя связанной, – это отождествление того, что мы есть ноуменально, отождествление нашей естественной ноуменальности с функциональным «органом» психосоматики, которое становится гипотетическим личным «я» или «эго» с относительной, если не полной независимостью и волей. Мы даже не даем себе труда вспомнить, что лишь малая доля нашей физической активности, функционирования нашего организма каким-либо образом реагирует на инициативы наших личных желаний.

Как возникает эта ситуация? Она возникает в результате расщепления ума, называемого «двойственностью», при котором феноменальный аспект ноуменальности – то есть чисто безличная феноменальность – делится на отрицательное и утвердительное, и появляются «объекты», требующие «субъекта», «другие», требующие «себя», и все они в своем кажущемся существовании полностью зависимы от своих противоположностей.

Но ум, будучи поверхностно расщеплен в процессе феноменализации, остается целостным как ноумен, и только в процессе проявления или только для проявления ему требуется разделиться на иллюзорного видящего и иллюзорное видимое, познающего и познаваемое, которые тем не менее не могут быть разделены, не могут быть двумя, поскольку, разделяясь в функционировании, ум остается целостным в потенциальности.

Вся феноменальность, таким образом, объективна, это просто образы в уме, и эти образы зависят от разделения на видящего, или познающего, и на видимое, или познаваемое, то есть то, что видится наблюдателю, чье существование возникает для того, чтобы эти образы могли проявиться. Из этого следует, что во всей этой феноменальности нет никаких «сущностей», поскольку ни иллюзорный познающий, ни явленное познаваемое не являются сущностями сами по себе, то есть не имеют собственной природы, независимости или волеизъявления.

Отсюда также следует, что потенциальность «восприятия», посредством которого осознается все проявление, на санскрите называемая «праджня», есть непосредственное выражение ноуменальности. В высшей степени безличная и, как и феномены, свободная от сущностей, «она» тем не менее есть и неизбежно должна быть тем, что мы есть, и всем, что мы есть. В процессе концептуализации «ее» в виде праджни «она» концептуализирует «саму себя» с помощью уже известного нам двойственного процесса расщепления на концептуализатора и концепцию, или познающего и познаваемое. И в поиске того, что мы есть, то, чего мы ищем, и есть ищущий: ищущий есть искомое, а искомое есть ищущий, и это – как говорил нам простыми словами Падмасамбхава – то, что мы есть.

Нет никакой сущности, вовлеченной во что-либо, а пространство-время здесь представляется некой концептуальной структурой, сопровождающей события, что бы они могли получить необходимую протяженность, благодаря которой они могут казаться происходящими.

Тут требуется полное отрицание, поскольку лишь Путь Отрицания устраняет действительность всех феноменов и само существование сущности, но если попробовать утвердительное изложение, это и будут те элементы, из которых, по-видимому, состоит этот образ.

27 Когда хвост ловит котенка

Где ноумен?

Пытался когда-нибудь увидеть свой затылок?

Не так!

Пытался когда-нибудь понять, где именно болит «животик»?

Не так!

Когда-нибудь думал о неясной туманности, плывущей где-то неизвестно где?

Не так!

Как с тобой трудно! Что ты предлагаешь?

Слишком большой, чтобы его можно было увидеть.

Не так!

Почему?

Не большой и не маленький.

Тогда пусть будет вездесущий?

Вездесущий – значит везде, а он нигде.

Как это?

«Где» предполагает пространство, а это концепция.

Тогда – вечный.

«Вечный» предполагает длительность во времени, а это концепция.

Если он не во времени и не в пространстве, он должен быть здесь и сейчас.

Не так!

Ну почему же?

Чтобы было некое «здесь» или «там», «сейчас» или «тогда», должно быть что-то, что может быть здесь или там, сейчас или тогда.

А это не что-то?

Наконец-то!

Значит, поскольку это не что-то, у него не может быть ни «где», ни «когда» и вообще никаких характеристик или качеств.