Помоги проекту - поделись книгой:
— Повторите, кто вы?
— Партнерша Зимина, доставшаяся ему по жребию.
— Вы это серьезно?
— Нет, конечно. Но с моей стороны было бы неразумно назваться как-то иначе. Зимин знает меня именно так. Представление не хуже других. Он уже рассказывал обо мне? Я не стала придумывать другую легенду. Это лишнее. Глупо вносить ненужную сложность в наши отношения. Нужно быть проще.
Горский кивнул.
— Это хорошо, что вы правильно меня поняли. Теперь мне можно войти?
— Да, конечно. Простите, я немного растерялся. Ваше появление удивило меня.
— Понимаю. Это нормальная реакция. На вашем месте любой бы потерял самообладание.
— Меня это не оправдывает.
— И это правда. Неужели вы действительно считаете меня причудой испорченного ложной памятью сознания Зимина? Его материализовавшейся фантазией? Боитесь, что неуклюжая выдумка окончательно повредила Зимину мозг?
— Нет. Я думаю, что вы лжете.
— Известный парадокс искажения истины в частично пересекающихся психомирах. Для вас я, конечно, врунья. Для Зимина — партнерша. Я считаю себя человеком, который хорошо справляется со своей работой. Выберите ответ, который представляется вам наиболее подходящим. Определитесь с точкой отсчета. Вам пора привыкать жить в многомерной реальности.
— Кто вы?
— Единственный человек, который может вам помочь.
— Разве я похож на человека, которому нужна помощь?
— Да. Ваш эксперимент с ложной памятью вышел из-под контроля. Разве вы этого не поняли? Вы подвергаете опасности жизнь своего друга.
— Предположим. Какую помощь вы хотите предложить?
— Мы должны вместе с вами сделать все возможное, чтобы вернуть Зимина к его базовой реальности.
— Вы разбираетесь в теории ложной памяти, госпожа Вернон?
— Нет.
— Так как же вы можете судить о вопросах, в которых ничего не понимаете?
— А я не про вопросы сказала, а про Зимина. Кажется, его судьба волнует меня больше, чем вас.
— Ерунда.
Горский едва не задохнулся от ярости, слишком много злых слов вертелось в его голове, он не мог выбрать самое точное из них.
Нина улыбнулась. Это была странная улыбка. На миг Горскому показалось, что эта женщина вовсе не человек, а порождение сверхмощного квантового компьютера, и потому способна предсказывать любые его возможные действия заранее. И вот она скрупулезно просчитала его, сверилась с контрольной таблицей, осталась довольна результатом: он оказался полезным для таинственного дела, которым она занималась, что и послужило причиной ее доброжелательной улыбки.
— Ваше обвинение оскорбительно и несправедливо. Мы знакомы с Зиминым с детства, мы доверяли друг другу даже в те непростые времена, когда простое упоминание о дружбе могло стоить нам научной карьеры. Я сделаю все, чтобы спасти его, и мне наплевать на то, что вы там себе напридумывали. Он мой друг. Понимаете?
— Я вам верю. Сразу видно, что вы хороший человек, Горский. Мы обязательно с вами подружимся. Сейчас нас объединяет то, что мы желаем Зимину добра. И это очень хорошо, потому что если окажется, что вы используете Зимина в корыстных интересах, разрушая его жизнь, мне придется вас остановить.
— Каким образом?
— Мне известно несколько испытанных на практике методик принуждения к сотрудничеству. Самый простой способ добиться нужного результата — воспользоваться вульгарным шантажом.
Вот тут Горский окончательно понял, что попал в неприятную историю. Для удачного шантажа совершенно не обязательно иметь достоверный материал. Можно выдумать совершенно неправдоподобную историю, и она сработает. Горский представил, как отреагирует ректор Института на сообщение о том, что два его сотрудника подворовывают государственную оперативную память. Абсурдность обвинения будет обязательно установлена, но произойдет это потом, со временем. Понятно, что проверка займет годы. Ложное обвинение с него снимут, но репутацию восстановить это не поможет. Горский был готов услышать из уст своего начальника убойную фразу: «Оперативную память все воруют, но не на всех пишут доносы»! Ректор действительно так думал. Горский знал, что перебить его очень трудно.
Надо признать, что Нина умела говорить неприятные вещи, не теряя при этом своей привлекательности. Тихо, не повышая голоса, она объяснила, что в ее распоряжении скопилось столько компромата на несчастного Горского (слово «несчастный» она выделила особо, сопроводив его милой улыбкой), что шантажировать его не составит большого труда. Наилегчайшее дело.
— И много людей вы уже шантажировали? — спросил Горский.
— Не считала.
Нина обстоятельно объяснила, какие неприятности ждут Горского, если тот вдруг заартачится и не будет делать то, что от него требуется: он немедленно лишится привилегированного положения в обществе, любимой работы и будет отправлен в Трущобы. Эта женщина не предпринимала никаких усилий для того, чтобы скрыть свое равнодушие к его судьбе. Ей было абсолютно все равно, что он подумает о ней и что предпримет. Так, во всяком случае, ему показалось.
— Вы говорите обо мне, как о досадном препятствии на пути к достижению цели. Словно я какой-то проходимец и гад. Мне обидно. Подозревать меня в том, что я способен осознанно нанести Зимину вред — безумие.
— Пожалуй, вы правы. Не исключено, что со временем мое отношение к вам изменится. Но сначала я должна убедиться в ваших добрых намерениях по отношению к Зимину. Знаете, слова это одно, а поступки совсем другое. Думаю, мы с вами подружимся. По-моему, я уже это вам говорила.
Он проверил, не подвергается ли его сознание атаке со стороны. Следов воздействия обнаружить не удалось. Защитная система работала без сбоев.
— Интересно, где вы работаете?
— О, я думаю, что вам лучше этого не знать. Зачем вы об этом спросили?
— Существует целый ряд профессий, с представителями которых я бы не смог подружиться, — признался Горский.
— Например?
— Скажем, с работниками из Комитета по контролю за эстетикой. Вряд ли мне под силу найти с ними общую тему для разговора.
— Я не из их числа.
— А если конкретнее.
— Моей работы в твоем списке нет. Давай займемся делом и поговорим о Зимине. Ничего, что я на «ты»?
Горскому ее предложение показалось разумным.
Они смотрели друг на друга и молчали. Горский, к своему удивлению, неожиданно понял, что любое слово, произнесенное им сейчас, обязательно должно иметь какое-то сверхважное значение, иначе просто не имеет смысла его произносить. Например, можно строить планы или начать оправдываться. Но кому нужны эти планы? Он понял, что Нина молчит по той же самой причине. Ничего хорошего это затянувшееся молчание не обещало. Только неприятности и страдания.
— Придется твой план эксперимента выбросить, — сказала Нина, и напряжение спало.
— Куда? — растерялся Горский.
— В помойное ведро.
— Как?
— Решительно, предварительно скатав в шарик.
— Нет, это понятно. А с Зиминым что делать?
Нина отвернулась. Горский понял, что ждать подсказки не следует, Нина сама не знает.
— Ваша попытка сделать из Зимина сторонника новой науки, фанатика бессмертия и тюремщика — это что-то с чем-то. О чем вы думали, когда затевали свою авантюру?
— Рассчитывали, что проблем не будет. В этом была своя логика. Выбрали неподходящий для Зимина образ мыслей. Он чрезмерно любит свободу, в хорошем смысле этого слова. Чем абсурднее фантазии, тем скорее у него должен был заработать мозг. Жалко, что не получилось.
— И почему не получилось?
— Не знаю.
— Придется добавить абсурда в голову Зимина.
— Не понимаю, зачем это нужно?
— Зимину поможет только крепкая встряска.
Почему не попробовать? Ничего другого в голову все равно не приходило. Эта женщина была настойчива, и Горский уступил, тем более, что подправить ложную память по подобному сценарию проще простого. Плевое дело. Не понравилось Горскому другое: непонятно было, откуда вообще Нина узнала про эксперимент. Они не делали из него тайны, однако и не болтали попусту. Дело в том, что людей, которых всерьез интересуют подобные исследования, очень мало. И вот появилась Нина. Она не только знала о странном проведении Зимина, но и была знакома с деталями эксперимента. Горский подумал, что ее мог послать Наукоподобнов, черный программист, считавший, что ложную память необходимо использовать исключительно для того, чтобы внушать пациентам ужас и адские приключения. Только так, по его мнению, человечество сможет научиться противостоять настоящим катастрофам. Нау никогда не интересовала наука.
— Тебя послал Наукоподобнов?
— А кто это?
Пришлось поверить на слово, что она ничего не знает о человеке, который уже вмешивался, еще на Земле, в ход эксперимента. Горский рассказал Нине про то, как Нау без спроса вломился в сознание Зимина, блокировав его способность мыслить критически. Собственно, проблемы у Зимина начались именно после этого.
— Я думал, что со временем он вернется в базовую реальность, по теории это должно было произойти через две недели. Разве можно было предположить заранее, что это будет так трудно сделать? В конце концов, не надо забывать, что у Зимина за ухом вживлен ограничитель, с помощью которого легко блокируется любая ложная память. Ему достаточно сказать пароль: «Хочу защитить свое сознание». И ложная память будет немедленно стерта. Вот только сделать это он должен сам, без подсказки и без принуждения. Кто мог знать, что придуманная жизнь покажется ему настолько привлекательной?
— Зимина нужно вернуть.
— Я готов закончить эксперимент. Признаю, что наша методика оказалась ошибочной. Мы хотели помочь людям проживать несколько жизней. Все равно это придется делать для практически бессмертных людей. Зимин решил поставить опыт на себе. Мы занимались исследованиями. В наши планы не входило промывать мозги пациентам и превращать их в марионеток. Мы не подонки.
— Но Зимин уверен, что вы именно этим занимаетесь.
— Меня это приводит в отчаяние! Зимин — очень самонадеянный человек. Он скорее писатель, чем ученый. Любит фантазировать.
— О да! Это так! — сказала Нина с удовольствием.
— Его больше интересуют социальные последствия эксперимента, а не ошибки в программе. И еще — он предпочитает тестировать программы лично, ему важно почувствовать психологические нюансы нахождения в искусственных мирах на собственном опыте, а не из рассказов испытателей. Для него, как хорошего писателя, очень важны тонкие детали, на которые обычные люди не обращают внимания.
— Все верно! Подтверждаю!
— Так вот, Зимин утверждал, что выпутается из любых неприятностей, потому что его базовые человеческие качества останутся неизменными, в какие бы гадкие обстоятельства он не попал. Поэтому он отключил свой ограничитель. И я его прекрасно понимаю, у нормальных людей ограничителя не будет. Им придется справляться с ложной памятью самостоятельно.
— И у него не получилось?
— Все было отлично, пока не влез Наукоподобнов. Он сделал его заложником заведомо неверной идеологии. Более того, заставил стать контролером, одним из тех, кто отлавливает противников нового порядка. Представляю, как он ржал, когда Зимин вел себя, как примитивный инквизитор. У Нау всегда было отвратительное чувство юмора. Пришлось насильно вывезти Зимина на Луну, чтобы ограничить постороннее влияние.
— Хорошая идея, — сказала Нина.
— У меня ничего не получилось. Началось отторжение памяти. Нельзя исключать самого гадкого исхода. Если процесс продолжится, мозг Зимина будет бесповоротно поврежден.
— Давай попробуем зайти с другой стороны. Внушим Зимину, что он не тюремщик, а наоборот, прогрессивный человек, честный и принципиальный, диссидент, жертва политических репрессий. Враги поместили его в лунный стационар, чтобы отучить от вольнодумства, переделав в послушного подданного системы.
Ее предложение показалось Горскому забавным. Даже более того, изощренной шуткой. Надо такое придумать!
— Какой системы? — спросил Горский.
— Это не важно, — сказала Нина. — Он сам придумает, когда попытается восстановить логику событий.
— И как этого добиться?
У Нины был готов ответ. Смысла нового предложения Горский понять не смог, оно показалось ему еще более странным, чем материализовавшаяся девица. Спорить с ней он посчитал ниже своего достоинства. Тем более, что Нина не требовала совершать ничего криминального, скорее курьезное. Он должен был заставить Зимина вести дневник, только и всего.
— А что прикажешь делать, если эксперимент выйдет из-под контроля окончательно? — спросил Горский по инерции, даже не надеясь получить ответ. — Кому мне прикажешь жаловаться?
Нина ответила так:
— Если бы меня не было, а ваш эксперимент все равно провалился, что бы ты тогда делал? Мое появление ничего не меняет и пространственно-временной континуум не нарушает.
— Ты заинтересована в нашей неудаче?
— Ерунда!
— Если я выполню твои требования, ты оставишь нас в покое? Меня и Зимина?
— Ничего не могу обещать. Правда, я не понимаю, что такое «оставить в покое»? Не исключено, что мы с тобой станем друзьями, а с Зиминым я встречаться буду в любом случае. Если ты интересуешься, стану ли я причинять вам в дальнейшем неприятности, отвечу — нет. Я и сейчас меньше всего хочу навредить вам. Странно, что ты ждешь какого-то подвоха. Причина мне совершенно непонятна. Я выгляжу так грозно? Как это исправить? Надо больше улыбаться? Петь песни или играть в настольные игры?
— А чего же ты ожидала, Нина? Ты вмешиваешься в проведение эксперимента, нарушаешь наши планы. Мы оказались пустышками. Да. Именно пустышками. И что-то мне подсказывает, что ты на этом не остановишься. Говори сразу, чего ты хочешь?
— Если бы я вмешалась в проведение вашего дурацкого эксперимента, то Зимин сейчас сидел на твоем месте и пил кофе. А ты — Горский — с восторгом глядел бы на своего хозяина и думал о том, как бы ему угодить. Но это, к сожалению, не так.
Горский промолчал.
Поделиться книгой: