Из глубин древности

Но горгозавр не уделил муравейнику ни малейшего внимания. Он глядел вслед улепетывающим струтиомимам, ведь от него убегала пища. А ящер нуждался в ней, он не ел уже несколько дней, проделав долгий путь через пустыню и не найдя там ничего пригодного для того, чтобы хоть чуть-чуть утолить голод. И преследовать шустрых струтиомимов он не мог, поскольку был слишком тяжелым и неуклюжим для бега с ними наперегонки. Ящер умел внезапно нападать, убивать раненых и нерасторопных, пировать возле найденной падали, но не мчаться с такой скоростью, чтобы догнать приглянувшуюся добычу или чтобы затравить, а потом прикончить жертву. Потому и был скитальцем, без устали блуждающим по раздольному краю и вечно гонимым желанием насытиться, ведь при нападении ему не хватало хитрости, а во время охоты — ловкости.

Удрученный неудачей голодный горгозавр отправился бродить дальше, устремившись в сторону озер и прудов.

Он медленно шагал травяными равнинами, брел широкими зарослями, обходил лесочки и бочаги — неспешно, но все время настороже, чтобы не пропустить тот заветный миг, когда покажется добыча и на нее можно будет напасть.

И вот теперь перед горгозавром расстилались обширные озерные топи.

С одной стороны их окаймляла темная и светлая зелень кустарников, с другой — желтый песок с ковриками травы. Перед этими живыми стенами из ила мелких прибрежных вод тянулись поросли высокого тростника, упорно сражающегося за место с густыми джунглями скрипучих хвощей. Широкую водную гладь освещало золотое солнце, а над ней, со свистом рассекая в полете воздух, гонялись за добычей большие стрекозы. Их изящные тела вспыхивали под дождем из солнечных лучей чудесными оттенками, вокруг словно бы летали искрящиеся самоцветы.

Горгозавр застыл неподвижно, оглядываясь, и долго изучал этот новый край.

Его зеленые глаза осматривали каждый уголок, каждый куст, но нигде ничего не шелохнулось, нигде не лежало ничего, чем можно было бы утолить терзающий ящера голод. Лишь в воздухе трепетал ярко окрашенный мотылек, выискивая цветок, на котором он смог бы отдохнуть.

Ничего не обнаружив, горгозавр зашагал дальше, прямо к топям. Достигнув их, он пошел вдоль берега, по лужайкам и песку, через джунгли высоких трав и кустов, через редкие рощи и лески. Но и там не попадался никто, на кого можно было бы броситься. И ящер, ослабленный голодом, так и волочился все дальше и дальше.

Но на краю высоких зарослей он мгновенно замер.

В его глазах торопливо замерцали искры новой надежды. В неподвижной напряженности ящер глядел перед собой, с жадностью и вожделением — представшая картина несла добрую весть о том, что его голоду придет конец.

Ведь на берегу болота стоял причудливый динозавр и еще несколько таких же отдыхало в воде. Это были коритозавры.

Горгозавр смотрел с хищной алчностью на того из них, что стоял на берегу. Это была колоссально громадная рептилия свыше девяти метров в длину. Могучее тело, покрытое многоугольными бугорчатыми или коническими чешуями, покоилось на сильных задних ногах, отчасти опираясь на необычайно толстый у основания длинный хвост. Передние конечности были короче и слабее, между их пальцами тянулась короткая плавательная перепонка. Сплюснутую сверху пасть, немного напоминавшую плоский птичий клюв, наполняло множество зубов. Ими динозавр пережевывал листья со стеблями и дробил тела мелких созданий — червей, улиток, ракообразных, личинок насекомых и прочей живности, неосторожно попавшейся ему во время вегетарианского обеда. Но самым примечательным у этого исполинского ящера являлся высокий, шлемоподобный гребень, создаваемый определенными костями черепа. Такое украшение значительно увеличивало совсем небольшую голову, делая ее приметной и в то же время придавая слегка комичный вид, потому что это походило на голову старухи в чепце с оборками.

Горгозавр по-прежнему стоял без движения, разглядывая коритозавра. Лишь блеск зеленых глаз выдавал его волнение. Добыча была близко, но еще не принадлежала ему. Требовалось найти способ ее заполучения — путем грубого нападения или хитростью, устроив западню или из засады. Но тупой мозг ящера соображал медленно и тяжко. Лишь одно он уяснил четко — до намеченной жертвы слишком далеко, нужно подойти ближе, чтобы охота удалась.

И начал осторожно подбираться к ничего не подозревавшему коритозавру.

Но тот заметил хищника, стоило ему сделать несколько тяжелых и гулких шагов. В первый момент коритозавр превратился от страха в камень, а в желтоватых глазах плескался настоящий ужас. Ящер стоял словно одурманенный, лишенный всякой возможности для спасения.

Горгозавр придвинулся еще ближе и тут коритозавр очнулся от испуга, поспешно кинувшись к болоту и добравшись до него несколькими длинными шагами. А там уже рванулся подальше на глубину, летели брызги и пена, когда вода устремлялась в широкую борозду на поверхности, оставляемую за собой бегущим от опасности динозавром.

Прежде чем горгозавр добрался до берега, коритозавр был уже среди своих собратьев. Он лежал в воде, как и остальные, уже нисколько не заботясь о голодном плотоядном, который в ярости бегал по берегу, стегал длинным хвостом и клацал зубастой пастью. Ящер знал по своему опыту, что попытка хищника сунуться сюда стоила бы тому жизни.

Об этом хорошо знал и сам горгозавр, потому-то ему не оставалось ничего иного, как попытать счастья где-нибудь в другом месте.

И вновь хищный ящер уныло побрел по траве и песку, по зарослям, редколесью и рощам. Вот тогда-то ему и повстречались два причудливо выглядящих стиракозавра.

Это были огромные травоядные динозавры, по сложению напоминавшие бегемотов длиною более чем в восемь метров. Их коренастое тело стояло на четырех колоннообразных ногах, заканчивающихся толстыми пальцами. Хвост был коротким и сильным, покрытый как и все тело множеством чешуек в форме неправильных многоугольников. Удивительнее всего выглядела голова. Спереди ее защищал полуметровый рог, а сзади выдавался длинный и широкий костяной воротник, на котором полукругом располагались шесть мощных шипов. Этот своеобразный венец зрительно необычайно увеличивал голову, которая и сама по себе была огромной, свыше двух метров длиной. Пасть спереди заканчивалась заостренным клювом, покрытым роговым веществом. Зубы на челюстях росли только сзади и действовали как ножи — они не пережевывали и не измельчали пищу, а разрезали ее на все меньшие и меньшие куски, которые потом исчезали в вечно голодной глотке.

Едва завидев хищного горгозавра, стиракозавры тут же перестали пастись и приготовились к обороне, ведь они не были уверены, что тот не атакует.

Едва завидев хищного горгозавра, стиракозавры тут же перестали пастись и приготовились к обороне.

Обычно горгозавры обходили стороной этих травоядных, но порой какая-нибудь сильно голодная либо еще неопытная особь забывала о связанной с этим опасностью и нападала.

Горгозавр направился к ним, длинными шагами непрерывно сокращая расстояние между собой и стиракозаврами. А когда наконец оказался рядом, то не знал, должен ли накинуться на одного из них или нет. Опыт взывал к осторожности, а голод побуждал к атаке.

Стиракозавры же, напротив, не мучились подобным выбором. Они знали, что в случае нападения им не остается ничего иного, кроме как защищаться, потому что тяжелые и неповоротливые тела не были приспособлены к быстрому бегу. Потому травоядные динозавры невозмутимо и без страха ожидали развития событий.

Горгозавр нетерпеливо переступал с ноги на ногу, дико хлестал длинным хвостом, но все время колебался, не зная, оставить ли стиракозавров в покое или все же напасть.

В конце концов ящер вроде бы решил прислушаться к опыту и безучастно отправиться дальше. Он уже было сделал первый шаг в сторону, когда внезапно вспыхнувший в его глазах зеленоватый огонь вмиг полностью заглушил призывающие к осторожности инстинкты.

Резко и торопливо горгозавр бросился на одного из стиракозавров в стремлении убивать, терзать и пожирать.

Но тот был во всеоружии — наклонил голову и стремительным рывком снизу ответил на атаку. Росший над пастью острый рог с силой врезался в бок нападающего, страшный удар сопровождался хрустом нескольких сломанных ребер. Еще один наклон головы — и теперь уже затрещали кости жалких передних конечностей.

Все гигантское тело горгозавра содрогнулось от резкой боли. Стремглав отскочив от стиракозавра, он поспешно отступил как можно дальше. Агрессивность в его глазах, погашенная волной боли, сменилась обычной невыразительной тупостью. Хищник поспешил прочь от места схватки настолько быстро, насколько ему позволяли раны. Выглядело это так, будто он поскорее хотел скрыться от казавшегося насмешливым взгляда того, кого собирался убить и кто в отместку сам победил его. Тяжело искалеченная передняя конечность беспомощно болталась туда-сюда, будто раскачиваемая ветром сломанная древесная ветвь.

Побежденный, израненный и голодный горгозавр исчез где-то вдали…

* * *

Далеко от того места, где горгозавр проиграл свой бой, расстилалась другая великая топь. Один ее берег терялся в буйстве растительной зелени, другой был скалистым, сложенным из прочных пластов желтого песчаника и резко обрывался у водных глубин.

Это болото служило домом удивительным паразавролофам, динозаврам длиной около девяти метров. Строением тела они весьма походили на своих родичей коритозавров, но немного различались внешним видом. У самок на голове с клювообразной пастью имелся широкий и низкий гребень, у самцов на темени вырастал длинный трубкообразный орган, являвшийся ничем иным как продолжением носовых ходов, с его помощью они издалека могли почувствовать присутствие самок. А высматривали их они повсюду, когда наступало время. В этот период самцы были готовы драться за самок не на жизнь, а на смерть.

Эти бои как раз закончилось. Самцы покинули места поединков у скалистого берега топей и перешли к противоположному, зеленому, где и обитали вместе с самками снова в мире и покое. Еда была главным смыслом их жизни, а ее здесь хватало на всех, по крайней мере, на то время, чтобы отдохнуть и оправиться от полученных в схватках ран.

Лишь одного ящера среди них недоставало.

Это был молодой самец, пытавшийся своей храбростью восполнить недостаток силы и боевого опыта. Он безрассудно сцепился со старым ящером, искушенным бойцом, и погиб в этой схватке.

Они тогда сошлись в поединке у прибрежных скал. Ящеры хватали друг друга беззубыми пастями, колотили противника передними лапами и длинными хвостами. Вода вздымалась высокими брызгами, большими волнами накатывала на плоские скалы, а прямо на месте боя собралась куча серебристой пены.

Разгоряченные паразавролофы долго дрались.

Постепенно молодой самец начал уставать. Он перестал атаковать и уклонялся от ударов. Старый ящер понял, что пришла пора склонить ход боя в свою пользу и начал нападать, упорно и безжалостно. Удары сыпались на тело уставшего противника, загоняли его под воду и выбили из него последний боевой задор. Страшным натиском своего могучего тела старый самец прижал молодого соперника к скальной стене. Тот лишь вяло защищался, а когда почуял спиной камень, то хотел пуститься наутек.

Но сделать это было не так-то легко. Ящер оказался словно в железных тисках между скалой и телом противника. Как бы он не метался и не дергался, освободиться не смог — скала и старый самец не позволяли.

На мгновение молодой паразавролоф прекратил бой. Он потихоньку отдыхал, чтобы чуть-чуть набраться сил и восстановить дыхание, а потом попытаться спастись, что удалось бы только путем поспешного бегства.

Этот прием немного сбил с толку нападающего. Он чуть ослабил натиск и как только молодой изможденный самец почуял это, то дернулся в попытке убежать. Но старый в один миг сдавил его снова. Однако в этот раз он не метил в бок, а схватил противника за шею и со всей силы ударил его головой о скалу. Длинные дыхательные трубки затрещали и раскололись, а с ними — и некоторые кости черепа, чьи осколки подобно острым иглам впились в маленький мозг.

В глубоком беспамятстве, словно тяжелая глыба, молодой самец ушел под воду, которая вскипела над ним высокими брызгами. Озадаченному победителю с его тупым мозгом было невдомек, куда так внезапно пропал сраженный противник. Он покрутил своей головой с трубкой-гребнем в разные стороны и, не обнаружив нигде соперника, отплыл от скалы.

Тело несчастного молодого паразавролофа покоилось на дне болота под скалами. Через несколько дней оно раздулось от трупных газов и снова оказалось на поверхности, а поднявшиеся из-за ветра волны унесли падаль далеко от этих мест. Одна из них выбросила мертвое тело на плоский песчаный берег, где оно и лежало в солнечных лучах как небольшая, никому не нужная гора из мяса и костей.

Так бы и валялся там этот труп, не наткнись на него бродящий вокруг горгозавр. Тот уже находился на пределе своих сил, когда обнаружил мертвого паразавролофа. Ящер кинулся на него, рвал и глотал тухлое мясо, ведь с тех самых пор, как его победил и изранил стиракозавр, он блуждал по краю, так и не найдя ничего, чем бы мог наесться, ему не встретился ни один молодой динозавр, которого можно было легко победить и сожрать. Открытые раны горгозавра постоянно болели и все же он не мог мирно отдохнуть в каком-нибудь тенистом уголке. Жуткий голод гнал его без устали с места на место, не давая ни секунды покоя. Жизнь горгозавра в эти дни была тяжелой и горькой. Он, гигант и хищный пожиратель, стал теперь, несмотря на свою величину, ничтожным и слабым, угнетенным и беспомощным. И когда ящер стоял над останками паразавролофа — измученный, утомленный и наконец-то сытый, то из исполинской глотки вырвался рев, будто предостережение о том, что не всегда можно одержать победу лишь с помощью грубой силы.

ГИБЕЛЬНОЕ ОЗЕРО

Солнце понемногу клонилось к западу, словно усталый путник.

Уже давно угас жаркий огонь полудня, тем не менее, льющийся с небес на неизмеримо огромную территорию травянистой равнины знойный поток золотых лучей нещадно бичевал все вокруг.

Это был обширный засушливый край эпохи раннего третичного периода.

Много дней и ночей исчезло в бездонном колодце забытых времен с тех пор, когда теплые и обильные дожди напоили весной землю и корни растений. Серые и пожелтевшие пучки трав заблестели новой зеленью, устремились к солнцу и окрепли. Они создавали неописуемое переплетение свежей поросли невероятного объема, тысячи нитевидных корешков впивались в плодородную почву и полнили свежие листья животворными соками. Среди зеленой травы поднялись тогда и бесчисленные былинки, восхищенно распускавшие в солнечном тепле пестрые чашечки своих цветов с чарующим ароматом. В ту пору зазеленели и редкие заросли кустарника, и низкорослые кривые деревца, но теперь все увяло, будто угнетенное жаром солнца и иссушающим ветром.

День приходил на смену дню в безудержном истечении нескончаемых часов и каждый следующий становился чем дальше, тем все более удаленным воспоминанием о периоде дождей. Солнце пылало все сильнее и жарче на чистом безоблачном небосводе и воздух дрожал над травянистою равниною словно над углями исполинского очага.

Травы и былинки вяли и сохли, зеленый ковер с разбросанными повсюду пестрыми пятнами осыпающихся цветов понемногу приобрел уныло-желтый или бурый оттенок из-за немилосердной жары. Над иссохшим краем утро рождалось без росы, на голой, обнаженной ветром почве начали появляться большие трещины и расселины, становившиеся все более глубокими и зияющими. Последние из мелких озер и прудов пересохли и вся их пышная флора полностью погибла. Край стонал под игом палящего солнца, которое иссушило все вокруг и превратило последние капли воды в пар, поднимавшийся в горьком воздухе и исчезавший в безоблачной вышине. Ни вечерняя тень, ни прохлада ночи не возвращали свежести чахнущей растительности. Потому листья со стеблями тихонько ложились на раскаленную землю, выглядевшую как обширная пустыня, плоская и однообразная, лишь кое-где над ней высились жесткие пучки ковыля или перловника.

Но эти иссохшие травы смотрелись до смешного низкими по сравнению со старым вулканом, который внезапно вырастал посреди плоской равнины подобно невысокому холму с пологими склонами.

Когда-то, невероятно давно, в этих местах под толстою земною корою бурлила раскаленная лава, которая под страшным давлением нагревалась до высочайшей температуры и кипела, металась и клокотала в вихревой пляске сжатых газов. Когда же ее вздувшиеся текущие волны достигли вершины своего буйства, здесь внезапно разверзлось жерло вулкана. Как из перегретого подземного котла к небу вознесся гигантский столб из горячих газов и пара, выбив кусок земной коры словно огромную каменную пробку. Потом под жуткие раскаты подземного рокота в воздухе засвистели лавовые бомбы; масса камней и пепла засыпала всю округу возле извергающегося вулкана и, наконец, эту симфонию ужаса и гибели завершил мощный поток бурлящей лавы, ринувшийся вниз по склонам. Не зная преград, он уничтожил и сжег, раздавил и пожрал все на своем пути, покуда сам не превратился в камень. За долгие эпохи вулкан снова пробуждался к жизни через разные промежутки времени. Но эти извержения, несущие ужас и смерть, становились все слабее и слабее, пока не прекратились совсем.

Вот по этому печальному краю, над которым высился лишь остов старого, угасшего вулкана, шла не спеша в вечерней тишине грузная и странно выглядящая скариттия, представительница давно вымерших южноамериканских копытных.

Тупо и равнодушно прошагала она мимо пучков увядшей травы и пожелтевшей листвы низких кустарников. Зверь не страдал от голода, но зато сильно мучился от жажды. Скариттия уже долго блуждала по травянистой пустыне, но нигде не нашла даже самой маленькой лужицы воды.

Чем дальше, тем больше ее снедала жажда. Скариттии казалось, что ее глотка иссушена бесконечным пламенем, живым огнем, тлеющим в утробе зверя и проникающим во все части огромного тела.

Она безучастно прошла мимо пары леонтиний, своих близких родственников, примечательных растущим на носу коротким, но сильным рогом. Не обращая внимания, миновала и нескольких небольших броненосцев, чьи тела на длинных лапках были покрыты крепким панцирем из сросшихся толстых и неподвижных пластинок шестиугольной формы. Ее неразвитый мозг ничем не интересовался и ничего не воспринимал, он лишь постоянно бил тревогу из-за усиливающегося чувства жажды.

Постепенно скариттия приблизилась к угасшему вулкану, хотела сперва обогнуть его, но неожиданно изменила планы. Она увидела, что недалеко по пологому склону поднимается один из ее сородичей.

И тогда скариттия решила следовать за ним.

Она направилась к полуразрушенному вулкану и вскоре уже стояла у его подножия. Без промедления начала подъем по низкому склону с изредка растущими там приземистыми кустами колючих мимоз.

Животное заспешило, как бы чувствуя, что на вершине вулкана найдет то, что так долго и безуспешно разыскивало.

Быстрый шаг скариттии помешал пиру небольшого ленивца гапалопса, упершегося в ствол кривого изуродованного деревца и угощавшегося его вялыми листьями. Он в беспокойстве несколько раз стукнул о землю длинным хвостом, а острые когти на передних лапах крепко вонзились в кору. Увидев, что скариттия не посягает на его дерево, наземный ленивец снова мирно принялся срывать узкой пастью листья и молодые веточки.

Когда грузное травоядное достигло вершины вулкана, то увидело перед собою широкое круглое озерцо, заполнявшее бывший кратер.

У скариттии перехватило горло при виде такого количества воды.

Тяжелыми шагами она заспешила к берегу, где стоял и тот сородич, за которым она шла. Но прежде чем скариттия добралась туда, она увидела, как тело ее собрата, склонившегося над озерцом, внезапно с плеском и брызгами рухнуло в воду.

Животное замерло в испуге, недоумевающе глядя на водную гладь, по которой в месте случившейся трагедии разбегались круги, все расширяясь и расширяясь, пока наконец не исчезали где-то во впадинах темных лавовых берегов. Спустя немного времени поверхность озерца стала снова такой же спокойной и неподвижной, как и прежде.

Когда скариттия оправилась от первого испуга, то снова пошла к воде. Сперва она внимательно поглядела во все стороны и зашагала снова лишь тогда, когда нигде не увидела и не почуяла опасности.

Скариттия шла тихо и осторожно. Оказавшись на берегу озерца, она вновь остановилась и долго глядела на воду, которая у нее на глазах стала могилой сородича.

И хотя жажда неудержимо тянула скариттию туда, тем не менее, стремление обезопасить себя призывало к осторожности. Старое, опытное животное никогда не забывало об этом.

Вода была такой чистой, что даже проглядывало дно. Кроме темного ила с несколькими острогранными лавовыми глыбами скариттия не увидела там больше ничего другого. А грязь и камни никак не могли ей повредить.

Поэтому скариттия ступила на самый край озера и склонила голову над ним, чтобы напиться, охладить пересохшую глотку студеной водой и погасить пламя внутреннего жара. Но едва животное коснулось пастью поверхности, как им овладело странное ощущение. Скариттии показалось, будто она теряет сознание. Она хотела резко отшатнуться, но было уже поздно! Голова ее странно закружилась и беспомощное одурманенное тело свалилось с берега. Взвихрился ил, озеро всколыхнулось и по нему вновь разбегались широкие круги.

Когда поверхность разгладилась и осела темная грязь, можно было увидеть, что могучее тело скариттии лежит без движения под водой у самого берега озерца. Ржавый цвет ее грубой шерсти резко выделялся на фоне темных глыб лавы, единственных свидетелей внезапной гибели страдавшего от жажды зверя.

Последние лучи заходящего солнца коснулись предательской глади озерца. Они сверкнули золотом, задрожали и сами исчезли в бесчисленных ямах и трещинах лавовых берегов.

* * *

Много миллионов лет минуло с того момента, как одурманенная скариттия упала в озерцо в кратере угасшего вулкана. Многое изменилось за столь долгое время. Исчезло и озерцо.

* * *

Вечерние сумерки тихо опустились на край.