Путеводитель по лжи

Постройки древности, видимые из космоса

Возможно, вы слышали, что человеческая жизнь зародилась вовсе не на Земле, что раса пришельцев спустилась из космоса и положила начало нашей жизни. Нельзя сказать, что утверждение само по себе неправдоподобно, просто нет ни одного доказательства в поддержку этой идеи. Это не означает, однако, что такая мысль неверна и что нам не нужно искать доказательств. От того факта, что что-то могло бы быть правдой, пользы мало – ну разве что для научной фантастики.

В 2015 году в New York Times опубликовали статью о каком-то мистическом образовании на территории Казахстана, которое было видно только из космоса[169].

На снимках, полученных со спутников, видна глухая северная степь, где не растет ни одно дерево, зато хорошо видны колоссального размера сооружения – геометрические фигуры в форме квадратов, крестов, линий и кругов, размерами достигающие нескольких футбольных полей. И видно все это только с воздуха; возраст самого старого из них оценивается в 8 тысяч лет. Самое крупное сооружение, расположенное рядом с поселением неолитической эпохи, представляет собой гигантский квадрат из 101 кургана, его противоположные углы соединены косым крестом, фигура охватывает территорию, по размеру превосходящую площадь Великой пирамиды Хеопса. Еще одно сооружение похоже на трехконечную свастику, на ее концах расположены зигзагообразные фигуры, загнутые против часовой стрелки.

Легко увлечься и нафантазировать себе, что таким способом древние пытались подать сигнал пришельцам, следуя при этом строгим инструкциям внеземных цивилизаций. Или это была посадочная площадка древнего космического корабля, а может, зашифрованное послание, что-нибудь вроде «Пришлите побольше еды». Мы, люди, вечно представляем себе что-то экстраординарное. Уж очень мы любим рассказывать, слушать и придумывать истории.

Отставив довольно очевидный факт, что любая цивилизация, способная осуществить межзвездный перелет, должна была иметь в своем распоряжении более эффективную коммуникационную технологию, нежели сооружения из мусора и грязи, можно сказать, что существует альтернативное объяснение. К счастью, газета New York Times его предоставляет, как видно из слов Дмитрия Дея, человека, обнаружившего таинственные сооружения:

«Не думаю, что они были задуманы таким образом, чтобы их было видно с воздуха», – сообщил 44-летний Дей в одном интервью, находясь у себя дома, в родном Костанае. Он отмел нелепые версии о пришельцах или нацистах (задолго до Гитлера свастика являлась древним, практически всеобщим элементом украшения). Дмитрий Дей полагает, что фигуры, построенные на некотором возвышении, вдоль прямых линий, были «горизонтальными обсерваториями, необходимыми, чтобы отслеживать траекторию восходящего солнца».

Объяснение, связанное с древней обсерваторией, кажется более вероятным, нежели версия о пришельцах. Это не означает, однако, что оно верно, но информационная грамотность и размышления на тему предполагают правдоподобные альтернативные объяснения, например такое.

Отсутствие контрольной группы

Так называемый эффект Моцарта был дискредитирован, потому что во время экспериментов, показывающих, что прослушивание Моцарта в течение 20 минут в день временно увеличивает IQ, не хватало контрольной группы. Это значит, что одной группе давали слушать Моцарта, а второй не давали никакого задания. Ничегонеделанье не есть форма адекватного контроля, и оказалось, что если давать испытуемым задание – какое угодно, – то эффект исчезает. Эффект Моцарта возникал не от музыки Моцарта, повышающей IQ. Такой эффект наблюдался скорее на контрасте с той скукой, которую испытывала вторая группа, чей IQ временно снижался из-за ничегонеделания.

Если вы приведете в лабораторию 20 человек, страдающих головной болью, дадите им свое новое лекарство, способное творить чудеса, и десяти из них и правда станет лучше, это будет означать, что ничего-то вы не узнали. Некоторые виды головной боли проходят сами собой, с течением времени. Сколько их? Никому не известно. Вам нужно было бы иметь контрольную группу, состоящую из людей приблизительно одного возраста и происхождения, страдающих схожей формой головной боли. А так как даже сама вера в то, что вам может стать лучше, порой приводит к улучшению самочувствия, вам придется дать контрольной группе что-нибудь такое, что подкрепит эту веру, да так же сильно, как и изучаемое фармакологическое средство. Следовательно, потребуется хорошо всем известное плацебо – вещество, которое выглядит так же, как волшебная пилюля, устраняющая головную боль. Но предложить его нужно так, чтобы никто из испытуемых ничего не заподозрил, пока эксперимент не подойдет к завершению.

Малкольм Гладуэлл в своей книге David and Goliath: Underdogs, Misfits, and the Art of Battling Giants[170] распространил неверное заключение, заявив, что те, кто страдает дислексией, могут на самом деле считать себя счастливчиками. Он заставил многих родителей верить, что их дети-дислексики не должны получать то специальное образование, в котором так нуждаются. Гладуэлл допустил ошибку из-за отсутствия условий контроля, и мы не знаем, насколько успешнее могли бы стать отобранные им дислексики, будь у них возможность улучшить условия своего обучения.

Отсутствие контрольной группы сложнее обнаружить в повседневных разговорах, нежели в научных заявлениях, – просто потому, что там мы не ищем. Вот вы читаете – и признаете разумным – новое исследование, в котором говорится, что если ложиться спать и просыпаться в одно и то же время, повысятся продуктивность и креативность. Ваша подруга, художница, успешная во всех отношениях, возражает. Она говорит, что всегда ложилась спать тогда, когда хотела, частенько засиживаясь до утра, а иногда и проводила в постели по 20 часов кряду, – при этом все у нее хорошо. Видите, в этом примере нет контрольной группы. Насколько более продуктивной и креативной могла бы стать девушка, придерживайся она всегда четкого режима?[171] Нам неизвестно.

Братья-близнецы были разлучены после рождения и выросли отдельно друг от друга – один из них в нацистской Германии, а второй в Тринидаде и Венесуэле[172]. Одного воспитали в католической церкви (позже он стал членом гитлерюгенда), второго как иудея. Они воссоединились 21 год спустя и выяснили, что у них было поразительно много общего в поведении[173]. Многие восхищенные свидетели приписывали эти совпадения генетике: оба чесали голову безымянным пальцем, оба подкрадывались к незнакомцам и громко чихали, находя это забавным. Оба были небольшого роста, носили аккуратно подстриженные усики и прямоугольные очки в округлой проволочной оправе. Оба ходили в голубых рубашках с эполетами и карманами на военный манер. У них была одинаковая походка, и они в одинаковых позах сидели в кресле. Оба любили масло и острую еду, спускали воду в туалете до и после использования и заглядывали в конец книги, прежде чем ее прочесть. Оба обматывали свои ручки и карандаши изолентой, чтобы те меньше скользили в руке.

Подобные истории могут заставить вас задуматься о том, какое влияние оказывают гены на наше поведение. А может, мы всего лишь автоматы и наши действия предопределены? А как иначе объяснить такие совпадения?

Итак, существует два способа, но обоим недостает контрольной группы. Социальный психолог, возможно, скажет, что обычно к людям, которые похожи внешне, относятся схожим образом. С красавчиками обращаются иначе, нежели с теми, кто некрасив, к людям высоким отношение не такое же, как к низкорослым. Если по вашему лицу видно, что вы человек честный и не своекорыстный, то к вам будут относиться не так, как относились бы, будь выражение лица иным. Поведение братьев-близнецов сформировалось под влиянием того мира, в котором они жили. Нам нужно было бы иметь контрольную группу людей, не имеющих никаких родственных взаимоотношений, но которые все же выглядели бы поразительно похожими и были воспитаны отдельно друг от друга. При соблюдении этих условий в «естественном эксперименте» с близнецами, разлученными в детстве, мы бы получили четкий результат.

Есть тысячи вещей, которые мы регулярно делаем в течение жизни. Статистик или генетик-бихевиорист сказал бы, что у двоих произвольно выбранных незнакомцев может обнаружиться поразительное сходство, например в выборе одежды, уходе за собой, склонности к розыгрышам и т. д.[174] Нужно просто долго за ними наблюдать и хорошенько к ним присматриваться. Не имея контрольной группы, объединяющей незнакомцев и тех, кто проводит эксперимент и изучает их привычки, мы не знаем наверняка, что стало движущей силой в истории с близнецами: генетика или чистой воды случайность. Возможно, все же огромную роль играет генетика, но есть вероятность, что не такую большую, как нам кажется.

Избирательный подход

Наш мозг устроен так, чтобы придумывать истории, по мере того как он впитывает все многообразие мира, в котором каждую секунду происходит миллиард событий. Конечно, бывают совпадения, которые на самом деле ничего не значат. Если вы думаете о своей подруге, с которой давно не общались, и вдруг в эту минуту она вам звонит, это не значит, что один из вас ясновидящий. Если вы три раза подряд выиграете в рулетку, это не значит, что у вас началась полоса везения и нужно ставить последние деньги. Если механик, не имеющий ни одного сертификата, починил вашу машину, это не означает, что он справится с этим и в следующий раз, – возможно, ему просто повезло.

Предположим, у вас есть гипотеза, что избыток витамина D приводит к недомоганию; вы даже можете найти доказательства, подтверждающие эту точку зрения. Но если вы всецело настроены на поиски только доводов в поддержку своей идеи, ваше исследование нельзя назвать качественным, потому что вы игнорируете доказательства обратного – их может быть мало, а может и много, но вы о них не узнаете, потому что не обратили на них внимания. Ученые это называют «избирательный подход» – вы выбираете только те данные, которые доказывают вашу гипотезу. Качественное же исследование требует сохранения объективности в любом вопросе. Старайтесь честно рассматривать все «за» и «против» и только потом формировать свое мнение, исходя из имеющихся доказательств (а не из эмоций типа «Надо же! Лучше бы это было по-другому»).

Избирательный подход идет рука об руку с ограниченностью точки зрения. Такое случается, когда информация, к которой у вас есть доступ, оказывается нерепрезентативной по отношению к целому. Если вы смотрите на город из окна поезда, то видите только его часть, и не обязательно репрезентативную: вы ограничены окном, а значит, получаете искаженную информацию. Кроме того, поезда шумят. Чем люди более состоятельны, тем дальше они селятся от железнодорожных путей, значит, те, кто живет ближе к ним, как правило, не очень состоятельны. Если все, что вам известно о городе, – кто живет у путей, значит, вы не видели всего города.

Конечно, все это связано с дискуссией о сборе данных, которую мы начали в части 1, и важностью наличия репрезентативных выборок. Мы ведь стараемся понять, как устроен мир – или по меньшей мере новый город, мимо которого проезжаем на поезде, – и хотим получить альтернативные объяснения тому, что видим, или тому, что нам говорят. Удачное альтернативное объяснение, проливающее свет на многие ситуации, заключается в том, что вы видите только часть общей картины, а то, что скрыто от вашего взгляда, может выглядеть совсем иначе.

Например, ваша сестра гордо демонстрирует рисунок своей пятилетней дочери. И он может быть восхитительным! Если вы любите живопись, поставьте его в рамочку. Ну а если вы обдумываете вариант, инвестировать ли деньги в племянницу как в будущего великого художника мирового масштаба, то вам нужно задать несколько вопросов: кто отобрал эту работу? Кто обрезал рисунок? Каким по размеру был оригинал? Сколько рисунков было у маленького Пикассо до этого? Что было сначала, а что потом? Перебирая работы и отсеивая лишнее, вы можете наткнуться на серию выдающихся работ или удачный фрагмент чего-то более крупного (и менее впечатляющего), что было отобрано учителем.

При чтении заголовков мы тоже сталкиваемся с ограниченностью точки зрения. Например, вы видите: «Американцев, поддерживающих новое законодательство, втрое больше, чем тех, кто выступает против». И даже если окажется, что исследование было проведено на репрезентативной и достаточно большой выборке американцев (о необходимости этого мы писали в части 1 нашей книги), нельзя говорить, что большинство жителей США поддерживают законодательство. Может получиться так, что 1 % выступает против, 3 % поддерживают, а 94 % воздерживаются. Примените тот же принцип, читая заголовок про выборы: «На президентских праймериз кандидата А поддерживают в пять раз больше республиканцев, чем кандидата B». Может, это и правда, но этот заголовок может скрывать, что за кандидата C отданы 80 % голосов.

Попробуйте подбросить монетку десять раз. Вы «знаете», что в половине случаев должна выпасть решка. Но есть вероятность, что этого не случится. Даже если вы подбросите ее тысячу раз, решка может и не выпасть ровно 500 раз[175]. Теоретические вероятности достигаются только в случае неограниченности количества попыток. Чем больше раз подбрасывать монетку, тем ближе соотношение орлов и решек будет к пропорции 50 на 50. Это парадоксально, но существует вероятность, которая близка к 100 %, что где-то в череде тысячи бросаний у вас выпадет пять раз подряд решка. Почему же это так парадоксально? Эволюция не подготовила нас к интуитивному пониманию случайности. Случайные бросания обычно не чередуются строго (орел – решка – орел – решка), бывают длинные промежутки постоянства, когда выпадают одни решки или одни орлы. И тогда можно кого-нибудь легко обмануть: просто снимите на телефон, как вы подкидываете монетку тысячу раз подряд. Перед каждым броском произносите следующую фразу: «Это будет первая решка из пяти подряд». И если у вас выпадет решка, прежде чем кидать монетку еще раз, скажите: «Это будет вторая решка из пяти подряд». Если в следующий раз выпадет орел, начните заново. Если нет, перед следующим броском скажите: «Это будет третья решка из пяти подряд». А затем просто вырежьте сцену с пятью решками подряд. Вот вы всех и перехитрили! Если вам действительно хочется впечатлить кого-нибудь, попробуйте сделать это десять раз подряд! (Шанс на то, что, подбросив монетку тысячу раз, вы получите решку десять раз подряд, равен всего 38 %. Но посмотрите на это с другой стороны: если попросить сто человек в одной комнате подбросить монетку пять раз, то шанс, что у одного из них пять раз подряд выпадет решка, равен 96 %.)[176]

Опыт общения 75-летнего мужчины, занимающего высокий пост, с полицейскими Нью-Йорка сильно отличается от впечатлений 16-летнего темнокожего подростка – их опыт определяется тем, что они видят. Последний может заявить, что его регулярно задерживают безо всяких на то причин и обращаются с ним как с преступником, а это уже расовая дискриминация. А 75-летний мужчина может даже не понимать, как такое возможно: «Мы всегда с этими полицейскими так мило общались».

Пол Маккартни и Дик Кларк скупили все пленки со своими выступлениями на экране за 1960 год – якобы чтобы контролировать, как журналисты преподносят историю их успеха[177]. Если вы ученый, проводящий исследование, или документалист, ищущий архивные кадры, то вы ограничены тем, что вам показывают. Получив данные или доказательства в поддержку какого-то заявления, задайте себе вопрос, репрезентативно ли то, что вам предоставили, по отношению к целой картине.

Маленькие селективные выборки

Маленькие выборки обычно не очень репрезентативны.

Представьте, что вы отвечаете за маркетинг гибридного автомобиля и хотите сообщить об эффективности его топлива. Вы сажаете за руль водителя и получаете данные, что машина проезжает 129 километров на 4,5 литра топлива. Выглядит впечатляюще – получилось! Но, может, вам просто повезло? Ваш конкурент проводит более масштабное исследование, выпускает пять водителей на пяти автомобилях и получает, что на таком количестве топлива можно проехать 97 километров. Кто же прав? Вы оба! Предположим, ваш конкурент сообщил о полученных результатах следующим образом:

Тест 1: 93 км (на 4,5 л топлива)

Тест 2: 61 км (на 4,5 л топлива)

Тест 3: 111 км (на 4,5 л топлива)

Тест 4: 87 км (на 4,5 л топлива)

Тест 5: 129 км (на 4,5 л топлива)

Дорожные условия, температура окружающей среды, манера вождения – все это создает определенную вариабельность. Если бы вам повезло (а вашему конкуренту нет), ваш единственный водитель мог бы получить предельный результат, о котором вы бы потом радостно сообщили (и, конечно, если вы хотите только лучшее, то вы просто игнорируете результаты остальных тестов). Но если вам нужна правда, то необходима выборка побольше. Какая-нибудь независимая лаборатория, протестировавшая 50 разных заездов, могла бы обнаружить, что среднее арифметическое будет совершенно иным. В целом аномалии вероятнее в маленьких выборках. Большие выборки отражают то, что происходит в мире, гораздо точнее[178]. Статистики называют это законом больших чисел.

Если вы посмотрите на количество детей, рожденных в какой-нибудь сельской больнице за месяц, и увидите, что 70 % новорожденных – это мальчики (по сравнению с 51 % в крупных городских больницах), то можете решить, что в сельских больницах происходит что-то странное. Может, и происходит, но это не доказательство, чтобы делать выводы. Мы снова имеем дело с маленькой выборкой. В крупной больнице могли заявить, что среди 100 новорожденных 51 был мужского пола, а в маленькой больнице могли сказать, что у них семь мальчиков из десяти новорожденных. Как и в случае с монеткой, описанном выше, среднее арифметическое в статистическом смысле, 50 на 50, чаще встречается в больших выборках.

А какой должна быть выборка, чтобы считаться достаточной? Это задачка для профессионального статистика, но существует несколько простых, но эффективных правил, которые вы можете использовать, чтобы самостоятельно разобраться в прочитанном. Для демографического исследования (например, предпочтения во время голосования, предпочтения в выборе зубной пасты и т. д.) в интернете можно найти калькулятор для расчета размера выборки. Чтобы определить частоту чего-либо (например, сколько новорожденных мужского пола, сколько раз в день человек в среднем говорит о том, что он голоден, и т. д.), нужно знать базовые данные о том, что вы исследуете. Если исследователь хотел узнать, сколько случаев рождения альбиносов было зарегистрировано в каком-то сообществе, изучил тысячу новорожденных и среди них ни одного альбиноса не нашел, было бы глупо делать вообще какие-либо выводы: альбиносы рождаются в одном случае из 17 тысяч. Выборка в тысячу случаев слишком мала, если учесть, как редко встречается исследуемый феномен. С другой стороны, если исследуется частота преждевременных родов, тысячи случаев было бы более чем достаточно, потому что такое случается в одном случае из девяти[179].

Статистическая грамотность

Давайте представим себе уличную игру: в шляпе или корзине лежат три карты, у каждой из которых две стороны, – одна карта красного цвета с обеих сторон, одна белая с обеих сторон, а третья белого цвета с одной стороны и красного с другой[180]. Мошенник вытягивает карту и показывает вам одну сторону – она красная. Он ставит пять долларов, что оборотная сторона тоже будет красной. Он хочет, чтобы вы думали, будто вероятность тут 50 на 50, – вы соглашаетесь, делаете ставку, думая, что оборотная сторона будет белой. Ход ваших мыслей может быть таким:

Он мне показывает красную сторону карты. То есть он вытянул либо красно-красную карту, либо красно-белую. Следовательно, оборотная сторона будет либо красная, либо белая – вероятность одинакова в обоих случаях. Могу себе позволить принять эту ставку, потому что, даже если я не выиграю в этот раз, то уж точно в следующий.

Отставим в стороне типичное заблуждение любого игрока – многие потеряли деньги, удваивая ставки в рулетку, а в результате их накрывало осознанием, что удача не саморегулируема, – мошенник как раз и рассчитывает на то, что вы придете к подобным, в корне неверным, выводам, и обычно начинает говорить быстрее, чтобы отвлечь вас. Попробуем представить себе происходящее визуально:

Вот эти три карты:

Если мошенник показывает вам красную сторону карты, то это может быть один из трех возможных вариантов. В двух из них другая сторона красная и только в одном случае белая. Поэтому шанс два из трех (а не один из двух), что если бы он показал вам красную сторону, вторая была бы тоже красной. Просто многие из нас забывают, что в случае с красно-красной картой он может демонстрировать любую из этих сторон. Если вы тут ничего не поняли, не переживайте – подобную ошибку допустил философ математики Готфрид Вильгельм Лейбниц, равно как и многие другие авторы недавно опубликованных учебников[181]. Когда вы оцениваете заявления, в основе которых лежат вероятности, постарайтесь определить модель, по которой они строятся. Это порой бывает непросто, но если вам удастся понять всю сложность вероятности и всю ограниченность мышления, которую большинство из нас демонстрируют, оценивая их, вас будет не так-то просто обвести вокруг пальца. А что, если все вокруг вас соглашаются с какими-то в корне неверными заявлениями? Напоминает короля, одетого в изысканное платье, разве нет?

Контрзнание

«Контрзнание» – термин, который придумал британский журналист Дэмиен Томпсон[182][183]. Это дезинформация, поданная как факт, в который уже начала верить некая критическая масса людей. Примеры можно привести из мира науки, это могут быть текущие события, сплетни о знаменитостях, псевдоэкскурсы в историю. Это могут быть заявления, которым не хватает доказательной базы, а также заявления, сама доказательная база которых им противоречит. Возьмите псевдоисторические заявления, что Холокост, высадка на Луне или атака на башни-близнецы в сентябре 2001-го в Соединенных Штатах никогда не происходили, но были частью огромного заговора (контрзнание не всегда предполагает заговоры – лишь иногда).

Уж что помогает ему развиваться, так это интрига: а что, если все это правда? Но опять же, люди – существа социальные, любящие слушать и рассказывать истории. Да, мы ценим удачную выдумку. Контрзнание изначально привлекает нас налетом знания, со всеми этими цифрами или статистическими данными, но дальнейшее изучение показывает, что под всем этим нет никакой базы – распространители контрзнания надеются, что цифры так вас впечатлят (или запугают), что вы просто слепо их примете. А еще они часто цитируют «факты», которые таковыми не являются.

Дэмиен Томпсон рассказывает о том, как подобные заявления получают распространение, западают нам в душу и заставляют усомниться в том, что мы знаем… И так и будет продолжаться, пока мы не применим рациональный анализ[184]. Томпсон вспоминает случай, когда один его друг, говоря о теракте 9/11, завладел вниманием слушателей благодаря одному весьма правдоподобно звучащему наблюдению. «Обратите внимание, – сказал он. – Башни осели вертикально, а не обрушились.

Температура горения авиационного топлива недостаточна для плавления стали. Это под силу только управляемому взрыву».

Вот вам анатомия контрзнания:

Башни осели вертикально: это правда. Мы все смотрели видео. Если бы атака была произведена так, как нам сказали, вы бы думали, что здание сейчас обрушится: это неявная, скрытая предпосылка. Мы не знаем, правда ли это. Тот факт, что говорящий облекает все в форму заявления, не делает его слова правдой. Это утверждение требует подтверждения. Температура горения авиационного топлива недостаточна для плавления стали: мы также не знаем, правда ли это. А кроме того, в здании могли находиться и другие легковоспламеняющиеся вещества, которые туда принесли заранее: чистящие средства, краска, промышленные химикаты – и как только начался пожар, они тоже могли загореться.

Если вы не инженер-строитель, то можете счесть, что эти предпосылки правдоподобны. Но если проверить информацию, можно понять, что в том, что башни осели, не было ничего мистического.

Важно понимать, что в сложных событиях не все можно объяснить, потому что каких-то вещей не заметили, о каких-то не сообщили. В деле убийства президента США Джона Кеннеди фильм Запрудера[185] – единственное фотографическое доказательство, запечатлевшее последовательность событий, и он не завершен. Фильм снят на любительскую камеру, частота кадров 18,3 в секунду, разрешение очень низкое[186]. До сих пор это убийство остается окутанным тайной: множество неразрешенных вопросов, множество свидетелей, которых так и не опросили, внезапная смерть тех, кто мог что-то рассказать и на кого делали ставки как на источник важной информации. Может, имел место и заговор, но тот факт, что до сих пор существуют вопросы без ответов и противоречивые мнения, нельзя считать доказательством этого. Как неожиданная головная боль, сопровождаемая расплывчатыми видениями, не может быть доказательством редкой опухоли мозга – скорее всего, это что-то менее драматичное.

Ученые и другие сторонники рационального мышления различают вещи, которые являются истиной (например, фотосинтез или то, что Земля вращается вокруг Солнца), и те, что, вероятно, истинны, например что атака 9/11 была осуществлена с помощью двух угнанных самолетов, а не силами правительства США. По этим версиям существует разное количество доказательств, и они в разной степени убедительны. И небольшое количество алогичностей не ставит под сомнение и уж тем более не подрывает теорию, которая зиждется на тысячах доказательств. Хотя все эти алогичности лежат в основе теорий заговора, ревизионизма Холокоста, антиэволюционизма и заговора 9/11[187]. Разница между ложной теорией и истиной – вероятностная[188]. Томпсон пытается приструнить контрзнание, когда оно идет вразрез с настоящим знанием и начинает распространяться.

Когда репортеры вводят нас в заблуждение

Репортеры собирают информацию о важных событиях двумя разными способами, которые, бывает, часто несовместимы друг с другом, и если журналист был не очень аккуратен, материал дезинформирует читателей.

Проводя научное расследование, репортеры работают совместно с учеными – делают репортаж о научных разработках и помогают перевести их на язык, понятный публике. Они делают то, что не всегда легко дается самим ученым. Репортеры читают об исследовании в журнале, рецензируемом специалистами в какой-то области, или в пресс-релизе. К тому моменту, как исследование получит экспертную оценку, трое или пятеро беспристрастных авторитетных ученых уже его просмотрят и согласятся с предложенными выводами. Обычно это не входит в обязанности репортера – определять вес научного доказательства, поддерживающего какую-то гипотезу, вспомогательные гипотезы и вывод. Это делается учеными, которые пишут статью.

Репортеры бывают двух видов. Серьезные, занимающиеся журналистским расследованием, например для Washington Post или Wall Street Journal, обычно обзванивают несколько ученых, не связанных с исследованием, и узнают их точку зрения. Они ищут мнение, идущее вразрез с тем, что было опубликовано в репортаже. Но другие (и их большинство) полагают, что их главная задача – пересказать статью своими словами.

Сообщая горячие новости, репортеры пытаются выяснить, что происходит в мире, собирая информацию из различных источников, разговаривая со свидетелями событий, например с кем-то, кто видел, как проходили вооруженное ограбление в Детройте, бомбежка в секторе Газа или наращивание военных сил в Крыму. У репортера может быть лишь один свидетель, но он может попытаться найти второго, третьего. Репортер в таком случае должен убедиться в достоверности и правдивости слов свидетеля. Тут помогают вопросы вроде: «Вы видели это своими глазами?» или «Где вы находились, когда все это случилось?» Вы удивитесь, насколько часто ответ свидетелей бывает отрицательным, как часто люди лгут, – и только благодаря тщательной проверке репортеров правда выходит наружу.

Поэтому в первом случае – с журналистским расследованием – авторы статей сообщают о научных находках, в основе которых, как правило, тысячи наблюдений и огромное количество данных. Во втором случае – с горячими новостями – журналисты сообщают о событиях, в основе которых – показания всего нескольких свидетелей.

А так как журналисты вынуждены работать с обоими видами новостей, они иногда принимают одно за другое, забывая, что сложение исторических анекдотов и курьезов – это еще не статистика, что ворох историй или случайных наблюдений не делает их статью научной. Отсюда и наше заблуждение, что газеты будут развлекать нас, рассказывать истории. А большинство хороших историй – это череда событий, имеющих причину и следствие. Рискованные ипотеки были превращены в инвестиционные продукты с наивысшим кредитным рейтингом, и это привело к обвалу жилищного рынка в 2007 году. Власти проигнорировали скопление хранившегося на возвышении строительного мусора в городе Шэньчжэнь, и в 2015-м случился оползень, накрывший 33 здания. Это не научные эксперименты – это события, в которых мы пытаемся разобраться и из которых мы пытаемся сделать истории. Доказательства в случае новостной и научной статей разные, но без объяснений, даже робких, неуверенных, у нас нет истории. А газетам, журналам, книгам – и людям – нужны истории.

Это основная причина, почему слухи, контрзнание и псевдофакты могут легко превратиться в пропаганду, распространяемую средствами массовой информации. Так было с Херальдо Риверой[189]: его репортажи о сатанистах вызвали панику по всей Америке. Уже бывали подобные медиастрашилки о похищении людей пришельцами или о подавленных воспоминаниях детства. Как заметил Дэмиен Томпсон, «для новостного редактора, испытывающего давление, и неубедительное свидетельское показание может стать козырем»[190].

Восприятие риска

Мы допускаем, что с помощью газетной площади, отданной под репортажи о преступности, можно в некотором роде измерить ее уровень. Или что количество газетных статей, освещающих самые разные причины смерти, соотносится с риском. Но подобные предположения не очень умны. Каждый год от рака желудка умирает[191] в пять раз больше людей, чем в результате неумышленного утопления[192]. Но взять хотя бы одну газету, Sacramento Bee: в 2014 году она не опубликовала ни одного материала о раке желудка, но разместила на своих страницах целых три статьи о неумышленном утоплении. Основываясь на обзоре новостей, можно сделать вывод, что смерть в результате утопления наступает намного чаще, чем в результате рака желудка. Когнитивный психолог Пол Словик[193] показал, что люди сильно переоценивают относительные риски, если ситуации, их вызывающие, получают повышенное внимание со стороны прессы. Отчасти освещение события в прессе зависит от того, получится ли из него хорошая история. Смерть в результате утопления более драматична, неожиданна, и, возможно, ее легче предотвратить, чем смерть от рака желудка, – налицо все элементы, необходимые для хорошей, хотя и печальной истории. Поэтому о случаях утопления сообщают чаще – а нам кажется, что они происходят чаще. Непонимание рисков может привести к тому, что мы будем игнорировать знаки, которые могут помочь нам защитить себя.

Используя вышеописанный принцип неправильно понятого риска, недобросовестные или просто плохо информированные статистики могут с помощью медиаплатформы обманным путем заставить нас поверить в ложь.

«Вы ужасно беспечны, а ведь в последнее время газеты так часто сообщают о цунами!»

Передовица в Times (Великобритания) в 2015 году сообщила, что у 50 % британцев в течение жизни обнаружится рак и число это возрастет по сравнению с 33 %, имеющимися на тот момент[194]. Это число может увеличиться, охватив две трети от сегодняшнего количества детей, и Национальная служба здравоохранения будет перегружена. На какие мысли это вас наводит? Что раковая эпидемия в самом разгаре? Возможно, виной всему современный образ жизни с бесполезным фастфудом, мобильными телефонами, представляющими собой источники электромагнитного излучения, канцерогенными моющими средствами, а также радиацией из-за дыр в озоновом слое. На самом деле эту идею могли бы использовать многие заинтересованные лица, которые не прочь на этом заработать: сторонники холистического подхода в медицине, инструкторы йоги, компании, занимающиеся распространением товаров здорового питания, компании, выпускающие солнцезащитные средства, и т. д.

Прежде чем паниковать, подумайте о том, что эта цифра включает в себя все виды рака, в том числе и медленно развивающиеся, например рак простаты, легко удаляемые меланомы и т. д. Это не означает, что все, у кого обнаружат рак, обязательно умрут. CRUK (Онкологический исследовательский центр Великобритании) сообщает, что благодаря ранней диагностике и более эффективному лечению процентное соотношение людей, победивших рак, начиная с 1970-х годов увеличилось в два раза[195].

Заголовки в СМИ умалчивают о достижениях в медицине и о том, что благодаря ее развитию люди живут дольше. Сердечные заболевания лечатся сегодня лучше, чем когда-либо, а количество смертей в результате респираторных заболеваний сильно снизилось за прошедшие 25 лет[196]. Просто смерть от рака настигает людей раньше, чем смерть от других возможных заболеваний. Ведь человек должен умереть от чего-то. Ту же самую мысль вы могли видеть в Times, если дочитали ее до соответствующей страницы (потому что ведь многие из нас не дочитывают до конца – мы обычно натыкаемся на заголовок и тут же начинаем переживать). На самом деле отчасти заголовок статьи отражает тот факт, что рак – заболевание пожилых людей (и многим из нас предстоит длинная жизнь, прежде чем мы заболеем). И тут нет причин для паники. Это ведь все равно что сказать: «У половины автомобилей в Аргентине когда-нибудь откажет двигатель». Ну да, откажет – ведь машины выходят из строя по какой-то причине. Это может быть сломанная ось, неудачное столкновение, полетевшая коробка передач или отказ двигателя – но должно быть хоть что-то.

Убеждение c помощью ассоциации

Если вы хотите подавить кого-то контрзнанием, хорошим вариантом будет собрать огромное количество фактов, которые можно легко проверить, и добавить к ним пару-тройку ложных. Пусть они будут как бы в защиту вашей точки зрения – и вы увидите, многие поверят и пойдут за вами. Вам удастся убедить людей благодаря фальшивым доказательствам или контрзнанию, смешанным с фактами и настоящим знанием. Посмотрите на следующие тезисы:

1) вода состоит из водорода и кислорода;

2) молекулярная формула воды H₂O;

3) наши тела более чем на 60 % состоят из воды;

4) кровь человека на 92 % состоит из воды;

5) мозг состоит на 75 % из воды;

6) в мире есть много мест с зараженными источниками воды;

7) меньше 1 % доступной воды по всему миру является питьевой;

8) вы можете быть уверены в качестве воды, только если она бутилирована;

9) ведущие специалисты, занимающиеся проблемами здоровья, рекомендуют пить бутилированную воду, а большинство и сами пьют такую воду.

Пункты с первого по седьмой – абсолютная правда. Восьмой пункт не отличается логикой, а девятый… Кто такие ведущие специалисты, занимающиеся проблемами здоровья? И о чем говорит то, что они и сами пьют бутилированную воду? Возможно, на вечеринке, в ресторане, на борту самолета, где ее подают и нет других вариантов, они ее и выпьют. А может, это означает, что они тщательно избегают остальных видов воды? Между этими двумя вариантами – пропасть.

Факт в том, что бутилированная вода ничем не лучше воды из-под крана, если говорить о развитых странах, и в некоторых случаях даже менее безопасна из-за несоблюдения правил очистки. В основе этих заявлений – сообщения из огромного количества источников, включая Национальный совет по охране природных ресурсов, клинику Мэйо, журнал Consumer Reports, публикующий отчеты сравнительных тестов разных потребительских товаров и услуг, а также ряд публикаций в журналах, рецензируемых специалистами[197].

Конечно, и здесь есть исключения. В Нью-Йорке, Монреале, Мичигане и многих других городах трубы в муниципальном водопроводе свинцовые: свинец может легко попасть в воду, из-за чего вполне возможно отравление этим металлом[198]. Периодические проблемы с очистными сооружениями вынуждают городские власти публиковать памятки о том, как пользоваться водопроводной водой. А при посещении стран третьего мира, где гигиенические нормы и стандарты очистки воды ниже, бутилированная вода может стать лучшим вариантом. Стандарты водопроводной воды в развитых промышленных странах очень высоки – сэкономьте деньги, не тратьтесь на покупную воду. Аргумент защитников псевдонаучного подхода к здоровью, как мы видим из вышеприведенного примера, не выдерживает никакой критики.

Часть 3. Оценка мира

Природа позволяет нам вычислять только вероятности. Наука при этом пока еще держится.

Ричард Фейнман[199]

Как работает наука

Многовековое развитие критического мышления привело к изменению парадигмы человеческой мысли и истории: к научной революции. Не получив должного развития и применения в таких крупных центрах научного знания, как Флоренция, Болонья, Геттинген, Париж, Лондон и Эдинбург, наука не смогла бы повлиять на нашу культуру, промышленность и самые амбициозные достижения так, как она повлияла. Конечно, научные выводы не всегда безошибочны, но научное мышление лежит в основе многих наших поступков и попыток понять, что верно, а что нет. Поэтому стоит получше приглядеться к тому, что скрывается за этой завесой, чтобы понять, как все устроено. В частности, мы могли бы разобраться, как человеческому мозгу, который очевидно несовершенен – даже у самых ярких представителей, – удается самому себя обмануть.

К сожалению, следует также признать тот факт, что многие исследователи не гнушаются выдумывать данные. В самых крайних случаях они сообщают данные, которых никогда не получали в результате экспериментов, потому что такие эксперименты никогда не проводились. И им это сходит с рук, ведь обман среди исследователей – дело довольно редкое и поэтому коллегам-экспертам, как правило, незачем держать ухо востро. В иных случаях исследователь меняет какие-то данные, чтобы скорректировать результаты и подтвердить с их помощью свою гипотезу. В некоторых менее значительных случаях исследователь, бывает, опускает определенные данные, потому что они не отвечают требованиям гипотезы, или выбирает только те случаи, которые, по его мнению, добавят вес его теории. В 2015 году был случай мошенничества, когда бывший преподаватель биомедицинского факультета Университета штата Айова в Эймсе профессор Хан Донпё сфабриковал данные относительно потенциальной вакцины против ВИЧ[200]. В результате он не только потерял место в университете, но и был приговорен к пяти годам заключения в тюрьме.

Неразбериха относительно того, вызывает ли вакцинация от кори, эпидемического паротита и коревой краснухи аутизм, началась из-за статьи Эндрю Уэйкфилда, содержащей подтасованные данные, – теперь она отозвана, но миллионы людей по-прежнему продолжают верить в эту связь[201]. В некоторых случаях исследователь манипулирует данными и даже удаляет какие-то факты, но умалчивает об этих действиях, что затрудняет интерпретацию и воспроизведение эксперимента (а это уже граничит с нарушением научной дисциплины).

Наукой движет поиск доказательств, поиск правды, он же подстегивает наше чувство справедливости и лежит в основе судебной системы. Научный опыт показал нам, как правильно проводить эти исследования.

Существует два укоренившихся мифа о том, как работает наука. Согласно первому, наука развивается без сучка и задоринки, а ученые всегда и во всем согласны друг с другом. Согласно второму, один-единственный проведенный эксперимент дает нам ответы на все вопросы об изучаемом явлении, а после публикации результатов эксперимента наука делает скачок вперед. Настоящая наука полна противоречий, сомнений и споров о том, что уже известно. Настоящее научное знание постепенно занимает все более прочные позиции благодаря находкам и открытиям аналитического толка. Научное знание вырастает из массива данных, полученных в результате проведения огромного количества экспериментов в многочисленных лабораториях. И каждый из них – это лишь маленький кирпичик в огромном здании. И только когда наберется критическая масса экспериментов, мы сможем окинуть взглядом всю «постройку» и сделать твердые выводы.

Прежде чем ученые придут к соглашению в каком-то вопросе, нужно провести метаанализ, увязывающий воедино самые разные доказательства, выступающие в поддержку или против какой-то гипотезы.

Если идея сравнения метаанализа с одним-единственным экспериментом напоминает вам о селективности и проблемах, связанных с маленькими выборками, о которых говорилось в части 2, то это правильно. Один-единственный эксперимент, даже при наличии большого количества участников и наблюдателей, все равно может оказаться отклонением от нормы (вспомните историю про тест-драйв и 4,5 литра бензина на 129 километров – вам тогда просто повезло). Благодаря нескольким экспериментам, проведенным в разное время и в разных местах, вам будет проще представить, насколько значителен феномен. В следующий раз, читая о том, что использование крема способно подарить вам 20 лет молодости, или о новом растительном лекарственном средстве, применяемом в случае обычной простуды, вы должны поинтересоваться, а подтверждено ли это заявление результатами метаанализа или было проведено только одно исследование.

Дедукция и индукция

Научный прогресс зависит от двух типов обоснований. В дедукции мы идем от общего к частному и, если следовать правилам логики, можем быть уверены в наших заключениях. В случае с индукцией мы имеем дело с несколькими наблюдениями или фактами и пытаемся вывести основной принцип, который все сможет объяснить. Это рассуждение от частного к общему. Выводы индуктивного метода не всегда получаются точными – ведь в их основе лежат наши наблюдения и миропонимание, а это заведомо создает зазор между тем, что видим мы, и тем, что есть на самом деле.

Вероятность, как мы уже говорили в части 1, носит дедуктивный характер. Мы исходим из общей информации (например, «это симметричная, правильная монета») и движемся в сторону частностей (вероятность того, что решка выпадет три раза подряд). Статистика индуктивна. Мы исходим из нескольких разрозненных наблюдений (например, подбрасываем монетку три раза подряд) и движемся в сторону обобщений (например, является монета симметричной или нет). Или вот еще пример: мы используем вероятность (дедукцию), чтобы определить, каков шанс, что вам поможет конкретное лекарственное средство. Если бы ваша боль не прошла, мы бы с помощью статистики (индукции) могли определить, какова вероятность, что ваша таблетка – из партии дефектных товаров.

Индукция и дедукция не просто обращаются к численным вещам, как вероятность или статистика. Вот пример того, как дедуктивная логика срабатывает в словах. Если посылка (первая часть предложения) верна, то и заключение тоже должно быть верным:

Габриэль Гарсия Маркес – человек. Все люди смертны. Следовательно (и это дедуктивное заключение), Габриэль Гарсия Маркес смертен.

1. Некоторые автомобили – «Форды».

2. Все «Форды» – автомобили.

3. Парень, который сыграл Хана Соло[202], – автомобиль!

Тип дедуктивного рассуждения о Маркесе называется силлогизмом. В силлогизмах именно форма рассуждения обеспечивает тот вывод, который последует. Вы можете построить силлогизм, используя имеющуюся у вас посылку, которая, как вам известно (или как вам кажется), неверна, но при этом не сводит на нет весь силлогизм, – иными словами, вся фраза остается логичной.

Луна сделана из зеленого сыра. Зеленый сыр стоит 22,99 доллара за полкило. Следовательно, Луна стоит 22,99 доллара за полкило.

А теперь разберемся: понятно, что Луна не сделана из зеленого сыра, но если бы она была из него сделана, то дедукция оказалась бы логически обоснована. Если вам станет легче, вы можете переписать силлогизм, чтобы все стало совершенно ясно: