Старфайндер

О, ты прекраснее небес вечерних,

Одетых красотой несчетных звезд[3]..

Он разглядывает застывшие на ее щеках слезы — и вдруг сам плачет. Имя для нее само слетает с его губ: «Девушка со звезд»... Он покидает трюм и идет к корме, в гидропонный сад. Там среди зелени фотосинтезирующих растений расцвели сотни синих цветов. Цветы печали и раскаяния. Он рвет цветы и относит синий букет в трюм и кладет его возле шкафа-холодильника, который стал могилой Девушки со звезд. За время его отсутствия кит, осведомленный о его мыслях, произвел в трюме едва заметные изменения. Теперь боковые шпангоуты как будто бы сходятся, образуя над головой свод. Фосфоресценция стала и ярче, и мягче. Ярче всего она там, где стоит Девушка со звезд, и кажется, что свечение исходит из ее вертикальной могилы. За время его отсутствия кит превратил трюм в алтарь.

Глава 4. В нарисованной воде

Человек, который в серый ноябрьский день держит речь перед огромной молчаливой толпой, высок, худ и чернобород. Он снял свой нелепый цилиндр и теперь стоит на промозглом холоде с непокрытой головой. Окрестные акры поля битвы уже не красны от крови собратьев; вокруг, там, где всего месяц назад грохот мушкетной пальбы смешивался со стонами умирающих и криками тех, кто скоро умрет, теперь снова царят мир и покой.

То, что теперь говорил человек, знаменитые незабываемые слова, знакомы Старфайндеру — он их читал. Теперь он слышит эти слова собственными ушами, однако разбирать их сложно — порывы ветра уносят прочь большую часть сказанного.

Подобно многим другим знаменитым историческим моментам, на которые Старфайндер настраивал временной экран во чреве своего космического кита, эта историческая минута лишена того драматизма, которым ревностные историки и еще более ревностные писатели усердно стремились ее наполнить. Он опять разочарован.

— Кит, погружение, — командует Старфайндер. Он выбирает пространственно-временную точку из списка, лежащего на подлокотнике его кресла, в котором он восседает перед обзорным экраном: «Лонг-Айленд, Северная Америка, 22 сентября 1776 года от Рождества Христова».

Теперь благодаря каналу связи, установленному Старфайндером, кит легко поглощает все данные из компьютера и может локализовать в Океане

любую точку в координатах «место-время», какую человеку вздумается посетить или просто увидеть. Но ВАК левиафана покрывает очень обширный район, и точные координаты любого данного события следует подстраивать вручную — процесс, включающий, как правило, кропотливую и тонкую настройку при помощи множества регуляторов, расположенных с обеих сторон от экрана времени.

Прежде, чем приступить к настройке на повешение Натана Хейла, Старфайндер отправляется в кают-компанию, к бару, и в стакан, который только что осушил, на три пальца наливает искусственно ароматизированный медицинский спирт, заполняя остальную часть стакана газированной водой. Затем добавляет одну каплю разведенного стеста. Он нарекает эту смесь «Сверхновой», и даже задумывается о том, что сейчас еще только середина утра, а это будет уже четвертый его стакан за день. Времена меняются и внутри китов, не только на планетах. До появления Девушки со звезд Джон Ячменное Зерно ни за что не отважился бы пройтись по палубам кита. А сейчас он разгуливает по ним с высокомерием, граничащим с наглостью.

В течение следующего часа Старфайндер «присутствует» при повешении, на битве при Банкер-Хилле, на встрече в Виргинской палате представителей. Несколько первых мгновений он тщетно пытается вслушаться в речь Хейла. «Я сожалею лишь о том, что у меня всего одна жизнь, которую я могу отдать своей стране». Через минуту он не менее тщетно старается расслышать команду полковника Прескотта: «Не стреляйте до тех пор, пока не увидите белки их глаз». Еще через минуту он слушает, столь же безуспешно, решительные слова Патрика Генри: «Если это предательство, то извлеките из него наибольшую выгоду!»

Он начинает подозревать, что большая часть записанной истории — преувеличение.

Даже в том случае, когда это не так, очень часто оказывается, что она умышленно приправлена общественной паранойей в виде воображаемых заговоров. Возьмите два громких убийства, произошедших в предзакатные годы катастрофического «Демократического эксперимента». В обоих случаях убийц задержали, но в обоих случаях, несмотря на отсутствие прямых улик, их посчитали участниками заговора. Только взгляд кита на исторические события мог бы поправить дело, но киты были недоступны. Тогда. А вот сейчас доступ к одному из них появился, и Старфайндер воспользовался этим. Ли Харви Освальд, действуя в одиночку, выстрелил и убил Джона Ф. Кеннеди. Джеймс Эрл Рей, действуя в одиночку, выстрелил и убил Мартина Лютера Кинга.

Дела закрыты.

Старфайндер возвращается в бар за очередной «Сверхновой». С тех самых пор, как он подключил голографический экран кают-компании к линии ганглий-компьютер и окрестил его по-новому «экран времени», он увлекся идеей спуска на дно Океана Пространства-Времени. Это одна из главных причин, почему он вернул кита к жизни, одна из главных причин, почему он выкрал его. Но одно дело мечтать об этом, лежа на кровати, и совсем другое — действовать.

Его привлекала и другая идея. Менее рискованная. Вообще нисколько не рискованная. В физическом смысле.

Увидеть рождество Христово. Первосвященников. Распятие.

И при этом доказать, что, в противоположность утверждениям неоессейской церкви, Христос никогда не был монахом-ессеем. И «потерянные годы» были заполнены у него совсем другим.

Что он вовсе не отрицал радостей секса.

Старфайндер приканчивает и эту порцию «Сверхновой» и смешивает очередную. Он задает киту координаты. А почему нет? Что он теряет?

Возможно, он даже сумеет изгнать безумного Монаха.

Координаты поневоле неточные. На северо-запад от реки Иордан, приблизительно, шестой год до новой эры.

Вернувшись к экрану времени после нырков кита и возвращений на поверхность, он после многочисленных проб и ошибок наконец настроился на маленький городок Вифлеем.

Дата — шестой год до новой эры, — хотя и признается большинством историков будущего наиболее вероятным днем рождения Христа, для их меньшинства остается всего лишь необоснованным предположением. Лишь после того как кит нырнул и вынырнул на поверхность двенадцать раз, Старфайндер обнаружил разыскиваемый им «межевой столб»: сизигию Юпитера и Сатурна.

По сути, экран времени — продолжение канала связи, установленного между ганглием кита и компьютером, своего рода роскошь, ставшая возможной благодаря его успешной попытке использовать ВАК кита в качестве хронографа.

Считается, что сенсоры традиционных хронографов настроены на Землю и извлекают свои хронологические данные из метеорологических изменений планеты-матери. Но это не так. Они калибруются в земных годах, месяцах и днях, и это источник упомянутого неверного представления, но свои данные они формируют на основании изменений, постоянно происходящих на земном солнце. Невидимые широко развернутые сенсоры из ВАК кита куда более чувствительны, чем сенсоры традиционных хронографов, и коль скоро Старфайндер преуспел в создании канала связи между компьютером и ганглием, ему достаточно было просто запрограммировать последний с учетом существовавших в то время данных и дать ВАК возможность взяться за дело. Позже он подлатал голографическую систему в кают-компании, преобразовав ее в «экран времени». И теперь всякий раз, когда кит нырял, те годы, которые он «пересекал», не только проносились по экрану вывода данных и по экрану обзора, но и по «экрану времени». И всякий раз, как кит выходил на поверхность, день, месяц и год, существующие в ближайшем полушарии Земли, появлялись на всех трех экранах и не менялись, либо пока кит не нырял снова, либо пока для записи не требовались новые данные.

Из-за григорианского календаря, введенного в компьютер, в данных, которые теперь появлялись на всех трех экранах, возникал некоторый анахронизм.

Это первая ночь сизигии. Первая ночь «звезды» над Вифлеемом. Старфайндер приступает к поискам хлева. Он занимается поисками всю ночь, и эту, и все последующие ночи «звезды», но так и не находит его. О, хлев ему попадался, и не один — сотни, — но он так и не нашел тот, который хотел отыскать. Или, по крайней мере, не нашел ни одного, где в яслях лежал бы ребенок.

Нет и никаких признаков волхвов.

Сказка? Казалось бы, да. Но он все еще не может полностью это признать.

Тогда — вверх через годы. Он посещает Назарет, Галилею, Кану и Капернаум. Прочесывает Египет. Повторно посещает Назарет, Галилею, Кану и Капернаум, неоднократно «проходя» сквозь текущие годы. Он сканирует окрестности на многие мили вокруг. Прислушивается к сотням разговоров, но, безнадежно отрезанный от их смысла своим незнанием языков, на которых они велись, ничего не узнал. Однажды, внимательно осматривая окрестности близ Капернаума, он обнаруживает кучку оборванцев, ковыляющих по пыльной дороге вслед за невысоким изможденным человеком в перепачканных сажей и копотью некогда белых одеждах. Он задерживается, разглядывает процессию внимательно. Нет, этого не может быть, решает он и двигается дальше.

В Иерусалим.

Иерусалим тоже ничего ему не дает. Он обнаруживает точное место Голгофы и пускает кита в серию мелких «нырков», пока на вершине холма не появляются три креста. Он включает увеличение и долго изучает лица троих умирающих, прибитых к крестам гвоздями. Все три лица бородатые и искажены страданием, и ему определенно трудно найти различия между ними. Склон холма пуст. Никаких звуков, кроме стонов умирающих. Темнеет. Содрогнувшись, он отворачивается.

Вновь наполнив свой стакан, он торопливо возвращается на берега Мертвого моря. Он настраивается на общину ессеев и наблюдает за времяпрепровождением их отшельников. Все они в белых одеждах. Как кажется, половина времени или около того у них уходит на молитвы, а вторая проходит в омовениях. Он настраивается и на другие общины, но не узнает ничего нового. Кита отделяет от Земли половина светового года. Будь Земля в пределах досягаемости «Старейнджера», он мог бы лично явиться в одно из этих поселений. Но, даже если бы он и выбрал из всех поселений единственное нужное ему (исходя их предположения, что оно все-таки существовало), он никак не сумел бы узнать, кто их отшельников тот, кого ему так хочется найти, а кроме того, подобное связанное тесными узами братство вряд ли допустило бы в свою среду постороннего, да и важно ли, был Христос ессе-ем или обратившимся в проповедника плотником? В любом случае, не он виновен в том, что в разуме Старфайндера укрылся безумный Монах, — виновна неоессейская церковь. Чем бы ни был Христос, в свое время он определенно не стал большой сенсацией, и, весьма вероятно, его вовсе не было. Трое распятых на вершине холма могли быть кем угодно. Среди них могли быть сапожник, портной и кто-еще-там-такой, хотя ни Старфайндер, ни кто-то другой никогда об этом не узнают, да и вообще сейчас самое время посетить святилище Девушки со звезд.

Старфайндер посещал ее каждый день и возлагал цветы к ногам единственной обитательницы. Вот и сейчас, слегка споткнувшись на входе в носовой трюм, он несет с собой только что сорванный букет печали и сожалений. Он ногой отбрасывает в сторону старый букет и кладет на его место новый. И стоит, вглядываясь в ее лицо сквозь гласситовую дверь шкафа и заиндевелую лицевую пластину шлема.

— Это все из-за тебя, — шепчет он. — Из-за тебя я покинул Дёрт. Из-за тебя украл этого кита. Время так задумало. Но почему?

Он, споткнувшись, выходит из трюма и поднимается по носовому трапу на мостик. В аптечке есть успокоительные таблетки, в большом количестве, но он знает, что они помогут ему не больше, чем Джон Ячменное Зерно. На мостике он рушится в капитанское кресло и вперяет взгляд в обзорный экран. Далекое Солнце расположено по центру, как болезненно-желтое пламя свечи.

«Да, кит, все это лишено смысла. Вот я — сижу здесь, влюбленный в мертвую девушку, которая, если бы не я, была бы жива. В девушку, которую я никогда бы не нашел, если бы не угнал то, что ее погубило. В девушку, которую мог бы вернуть к жизни, если бы, угоняя то, что ее погубило, не изгнал бы себя безвозвратно из того мира, где воскрешение возможно, и при этом не оттолкнул бы того, кто мог бы с легкостью потянуть за необходимые нити, чтобы мне не пришлось бы угонять то, что ее погубило — то есть тебя, кит — и тогда девушка, которую я люблю, не умерла бы, и меня не было бы здесь, и тебя не было бы здесь, и никого из нас не было бы здесь, в бессмысленном дрейфе по Океану

Но, может быть, виноват мой подход. Может быть, все на свете — разновидность космической книги, чьи отдельные страницы, вырванные из контекста, напоминают бред сумасшедшего, но, прочитанные вместе с остальными, обретают смысл. И, может быть, здесь даже есть Высший Замысел.

Но если существует некий Высший Замысел, то где лучше всего искать его корни, как не на дне Океана Пространства-Времени?

Он рисует в воображении дно Океана. За неимением лучшего аналога, он представляет его как океанское дно, точнее, как самую глубокую часть некоей разновидности космического Тихого Океана: Марианскую впадину, или впадину Минданао. Как ни странно — возможно, потому что он выпил слишком много «Сверхновых» — картинка усиливает его восхищение.

Кит, читающий сознание Старфайндера как открытую книгу, прерывает его размышления иероглифическим вопросом:

«Я думаю над этим, кит. Ты когда-нибудь погружался так глубоко? Вообще кто-нибудь из космических китов».

Ответ красноречив:

Дно Океана

, по крайней мере для этого кита, неизведанная территория.

Более того, кит понимал это так же упрощенно, как и он сам.

Так же неверно.

Как бы то ни было, кит не хуже Старфайндера знает, что «00000000000000000000000» не есть его точное представление. Он может знать или не знать о теории Большого взрыва, но определенно должен знать, что «нырок», о котором так напряженно размышляет Старфайндер, есть не что иное, как приглашение к возможному полному сожжению.

«Если я попрошу, ты спустишься на самое дно?»

Кит явно ценит свое настоящее не больше, чем человек — свое, поскольку ответ, простая констатация их договора, не заставил себя ждать:

— Отлично, кит, — говорит он. — Ныряй! Ныряй на самое дно впадины Минданао!

Старфайндер откидывается на спинку удобного капитанского кресла и смотрит, как на табло у нижней границы экрана мелькают, сменяя друг друга, года и столетия: 6 год новой эры... 22 до нашей эры... 41... 119... 240... 399... Время от времени он поднимает глаза к меняющейся картинке на экране обзора. Солнце исчезает из вида. Далекие звезды постепенно приближаются.

Чем глубже погружается кит, тем больше инерция его движения. Само движение не ощущается — ни физическое в пространстве, ни регрессивное во времени, только отмеряет года счетчик да перемещаются на экране звезды. Левиафан напоминает о строке «Как в нарисованной воде / рисованный стоит»[4]

Под нарисованной водой...

Кажущаяся неподвижность в сочетании со «Сверхновой», которую потягивал Старфайндер, дает усыпляющий эффект.

Он клюет носом, затем погружается в тяжелый сон. Пробуждается он внезапно, вздрогнув, уверенный, что прошли лишь считанные секунды. Затем одна из дат, вспыхнувшая у нижнего края экрана, подсознательно откладывается у него в сознании.

4 201 549 631 год до Рождества Христова!

Он потрясен. Должно быть, он проспал несколько часов, а не секунд.

Он смотрит на часы, встроенные в шпангоут левого борта. На них 13:42. Но эти цифры ни о чем не говорят ему — он понятия не имеет, когда именно заснул.

Звезды на обзорном экране мечутся словно разозленные осы.

Трезвый как стеклышко, Старфайндер встает из кресла и подходит поближе к экрану, глядя на многоцветный звездный вихрь. Чтобы легче думалось, он всегда представляет Океан Пространства-Времени в виде космической воронки. Он, конечно, понимает, что пространство-время не имеет ничего общего с подобным представлением, и, тем не менее, знает, что, принимая теорию первородного взрыва соответствующей истине, всякий объект, движущийся обратно к началу, может двигаться только по траектории, аналогичной внутреннему склону воронки. Какой бы абсурдной не была эта аналогия, если кит продолжает погружение и теория первородного взрыва действительно окажется верна, левиафана испепелит прежде, чем он достигнет предполагаемого дна Океана — и Старфайндера испепелит вместе с китом.

И Девушку со звезд тоже.

Он пустился в это безумное путешествие, оттого что был пьян или оттого что хотел соединиться с ней в смерти?

В любом случае это наибезрассуднейшее паломничество.

Он уже готов крикнуть «Кит, всплываем!», когда вдруг замечает, что звезд стало меньше. Опустив глаза к нижнему краю экрана, он замечает и еще кое-что: стремительное убывание лет замедлилось. Последний год, застывший на экране, — 5 221 492 986 до Рождества Христова.

Прекращение отсчета допускает две возможные причины, причем ни одна из них не объясняет уменьшения количества звезд: (1) кит решил начать всплытие; или (2) кит нырнул дальше момента рождения Солнца.

«Мы вынырнули, кит?»

Ответ кита вполне однозначен — «нет»:

К этому времени количество звезд на обзорном экране уменьшилось настолько, что их можно пересчитать, да и те превратились в булавочные уколы света вдали.

Пока Старфайндер вглядывается в густеющую тьму, одна из звезд гаснет.

Потом другая.

Ситуация, имевшая место несколько минут назад, коренным образом изменилась.

Пора дать киту команду на всплытие? Если опасности нет, то кит не станет всплывать без приказа капитана. Или дождаться, когда кит достигнет дна Океана?