Старфайндер

— результат единства Старфайндера и кита.

— может означать только одно: пространство—время, при этом трех—сторонняя фигура

означает пространство, а

с ее резким снижением — время.

Повисает долгая «тишина». Затем кит, словно испугавшись, что не смог ясно выразить свои мысли (а возможно, и отчаявшись из—за угрозы смерти), отбрасывает остатки гордости и весьма обстоятельно объясняет, что одобряет сделку, используя для этого единственный символ, который Старфайндер должен понять наверняка:

А что же Старфайндер? Он вылезает из полости, подхватывает гиперацетиленовую горелку и баллоны, выходит из механической мастерской и плотно задраивает дверь. Затем возвращается в камеру движущей ткани, сбрасывает защищающий от 2-омикрон-vіі костюм и вновь приступает к работе. И каким—то образом проживает этот остаток дня.

Лежа на кровати, закинув руки за голову, Старфайндер пристально вглядывается в небесный потолок своей квартиры. Его кит — вечерняя звезда.

Она отличается от других, потому что ее поверхность отполирована и потому отражает лучи Фарстар**** интенсивнее, чем ее мертвые собратья. Таким образом, это самый яркий объект на небесах.

Лежа на кровати и дожидаясь ангела Глории Уиш, он наблюдает за «восходом» и «заходом» кита и задумывается над тем, как уживется с самим собой, после того как скажет ей, что кит все еще жив и что он заключил с ним сделку, условия которой не сможет выполнить.

Ему не нужно представлять, как она воспримет его сообщение. Он хорошо знает это. Она скажет: «Старфайндер, ты в своем уме? Ты должен был сразу убить его! Сию же минуту разыщи начальника смены, отправляйся туда и уничтожь этот ганглий!»

А Старфайндер скажет: «Хорошо, Глория Уиш, будет сделано».

Он беспрекословно подчинится, потому что она сильнее его. Благороднее. Женщины Гола не то чтобы богини, но не слишком далеки от этого. Периодическое омоложение дает им вечную молодость и раз за разом отодвигает менопаузу. Капсулы в их предсердиях, осуществляющие мгновенную криогенизацию, обеспечивают им нечто вроде бессмертия. Возможно, и сама Глория Уиш уже однажды умирала и обрела новую жизнь. Раз, другой, снова и снова. Истинная богиня. Она и мириады ее сестер — высшее воплощение женщины. Они — воплощенное торжество женского сообщества. Взглянуть на одну из них, означает влюбиться.

Но очень редко на эту любовь отвечают такой же любовью. Ее не может быть на планете, где столько мужчин. Старфайндер знает, как ему повезло, и благодарен. Возможно, она даже снизойдет до того, что родит от него ребенка. Разумеется, она переживет его, и после его смерти переживет «Л» со многими любовниками, и, несомненно, уже переживала со многими до него. Но сейчас она принадлежит ему. И утоление ее аппетита — только его обязанность.

Но может ли он удовлетворить такой аппетит? Может ли он в одиночку, даже используя приапические стимуляторы, выполнить задачу, требующую энергии дюжины мужчин?

На Фарстар**** есть пара поговорок, которые регулярно всплывают в болтовне за рюмкой и временами возникают на стенах в туалете. Первая поднимается к своего рода поэтическим высотам и звучит примерно так:

Вот из этого ребра я сделаю себе жену, А еще через десять лет умру.

Вторая представляла просто констатацию факта:

Одинокие старики на Фарстар—Четыре все гомики.

Лежа на кровати в ожидании Глории Уиш, Старфайндер глазеет на черную безграничную бездну, где вчера виднелись проблески дальней звезды, завтра замерцает следующая, а сегодня — лишь капля темноты: он видит, как медленно поднимаются по небосводу мертвые киты, печальную прогулку лишенных ( ( * ) ) левиафанов, по поверхности

Он видит желтую пылинку: Мать—Землю. И рисует в воображении Землю в тонком пеньюаре — вот она ждет со всеми своими сокровищами... Землю Прошлого, огромную зеленую сферу со всеми ее морями, и кораблями в них, и древними армиями, марширующие по ее суше, с мякотью истории, королевами и королями, — красочное и жестокое зрелище... Все это я держу на своей ладони; все это мое, стоит только протянуть руку...

Входит Глория Уиш, несет корзину поцелуев.

— Старфайндер, мой Старфайндер, отчего ты так бледен?

Она сбрасывает тончайший кружевной наряд, гасит свет и садится на край постели. Ее груди, как два бледных холма— близнеца, возвышаются над ним, а выше парит ее лицо. Он смотрит на нее снизу вверх, и она делается все краше, затмевая звезды. Она подобна ветру, прилетающему с юга, и этот ветер обдает его теплом, когда два бледных холма опускаются ему на лицо. Изголодавшийся, он насыщается. Теперь ветер становится еще теплее, обволакивает его, поднимает в небо, и звезды сияют ярче, едва их с Глорией подхватывает вихрь ночи; ветер поднимает его все выше, и он оказывается среди кружения звезд. Одна за другой они ослепительно вспыхивают вокруг его головы и падают, как цветы, мимо его лица вниз, вниз, вниз... Смутно, словно из далекого далека, он чувствует слабый укол «приапической» иглы, и пробуждается от ускоренного тока собственной крови. Ветер — теперь это горячие, обжигающие порывы — снова швыряет его вверх, и новые звезды превращаются в сверхновые. Они сокрушают сетчатку его глаз, превращаясь в ослепляющие осколки, которые вонзаются в его мозг в мучительном контрасте с тьмой его подземной темницы, а он колотит кулаками в неподатливую дверь. Он продолжает отчаянно колотить по деревянным бревнам, забывая о щепках, вонзающихся в руки. Пот катится градом по его телу, скрытому под рясой с капюшоном, голос хрипит, когда он орет, требуя свободы... и вдруг дверь поддается — замок вылетает из своих бетонных гнезд, и он выбирается из отвратительной грязной ямы тайной подземной темницы в комнату над ней. Комната — обширное ложе, на котором лежит его тюремщик, непристойно сплетясь с проституткой из Нового Вавилона. Нет, это не его тюремщик, это он сам, переплетя с ней руки и ноги, извивается и дрожит: отзвуки грандиозного оргазма... Его пальцы, впившиеся в ее ягодицы, начинают украдкой ползти по ее потной спине и обхватывают ее шею. Большие пальцы рук вонзаются ей в глотку, обрывая первый и последний крик, впиваются глубже, глубже. Он осознает, что крепко зажмурился, и открывает глаза, чтобы тут же увидеть перед собой лицо ангела Глории Уиш. Но и тогда его пальцы не выпускают ее шею, хотя посинение ее лица очевидно, а низкая температура горла доказывает, что капсула мгновенной криогенизации в ее предсердии уже выбросила свои частицы, расходящиеся по всему ее мертвому телу.

Проходит немало времени, прежде чем Старфайндеру удается оторвать пальцы безумного Монаха от горла мертвой женщины, и еще больше его проходит, прежде чем ему удается вернуть Монаха в его тайную подземную темницу. Позже ужаснувшийся Старфайндер стоит один посреди комнаты. На кровати неподвижно простерто криогинезированное тело Глории Уиш.

Но перед нами не только Старфайндер испуганный, но и Старфайндер целеустремленный. Он пакует свои скудные пожитки и спускается на первый этаж, где в специальной нише припаркован автомобиль на воздушной подушке, автомобиль Глории Уиш. Автомобиль мчит его в порт ОКК, где ворота, опознав машину, тут же широко распахиваются. В считанные минуты он уже сидит за управлением шаттла, поднимается в небеса.

Он стыкует шаттл с причальным отсеком и входит в чрево кита. Здесь он обезвреживает охранника и, связав ему запястья и лодыжки, переносит в причальный отсек и заталкивает в шаттл. Затем программирует автопилот на трехкратный облет по орбите Гола и возвращение в Сверц и запирает дверь. Вернувшись в чрево кита, он в складском помещении запасается портативным сварочным аппаратом и пакетом сварочных стержней из трансстали, а затем спускается на палубу номер 4. Там, надев костюм—защиту от 2-омикрон-vіі, спускается в полость под механической мастерской. И восстанавливает розу.

Он заваривает секцию палубы в механической мастерской, возвращая ее в прежнее состояние, и освобождает мастерскую от части машин и инструментов, выталкивая те, что ему не под силу перенести, прямо в коридор. Затем закрывает дверь и заваривает ее по периметру, так чтобы она не могла случайно открыться. Излучение 2-омикрон-vіі от второго ганглия чересчур слабо, что—бы хоть сколько—нибудь заметная его часть достигла коридора. Он снимает защитный костюм и поднимается по трапу на верхнюю палубу, а оттуда по лестнице на мостик. Ждет, чтобы роза успела поглотить остатки энергии, которая все еще сохранялась в «топке» чрева кита, и «говорит», мысленно производя визуализацию слов: «Снимайся с орбиты, кит. Обретай свободу!» И кит сходит с Орбитальных верфей Фарстар****, источника красоты и процветания для обитателей планеты, и отделяется от своих мертвых собратьев.

Голодный как волк после многих месяцев истощения, он накидывается на молекулы водорода, никеля и железа, которые составляют основную часть его рациона, выбрасывая влево и вправо, огромные магнитные сети. Постепенно его внутренняя фосфоресценция разгорается; слышны потрескивания, источник которых — все еще функционирующая движущая ткань. «Пора, — командует Старфайндер, и кит готовится к стремительному броску. — Пора, кит, — и потрескивания превращаются в грохочущий рокот. — А теперь, кит, ныряй!» И кит ныряет в Океан

обретают свободу…

Глава 2. Ареопаг

Орест: Смотрите, смотрите, увы нам —

Горгоны с волосами как змеи поднимаются сюда!

обозначает кита. Заметьте, что это жуткое чудовище времени-пространства. Он тех же размеров, что и его собратья, но обладает и свойствами космического корабля. Его «шкура» «содрана» машинами, лежащая под ней трансстальная ткань тщательно отполирована. Его «бока» глазасты, как Аргус, из-за установленных там телескопов. Он гордится появившимся

у него причальным отсеком, где размещен один из самых многоцелевых и подвижных спасательных катеров, когда-либо созданных человеком. Его некогда напоминавшее пещеру нутро переоборудовано в целый комплекс палуб и кают, коридоров и трюмов. В передней, носовой, части есть мостик с компьютеризованной панелью управления и огромным обзорным экраном. В задней, кормовой, части гидропонный сад, не нуждающийся в садовнике, обеспечивает постоянное снабжение кислородом. Еще там есть встроенная система регенерации и гидравлический комплекс, подающий воду, горячую и холодную, в тысячи разнообразных кранов. Есть и автоматическая отопительная система, поддерживающая комфортную температуру — около 70 градусов по Фаренгейту. Все это неотъемлемая часть кита, теперь, когда восстановлен его второй ганглий и сам кит возрожден, так же как и любая из его частей: движущая ткань, чрево, подобное открытой топке, его загадочная способность «нырять» в прошлое.

Кит? Нет, это гибридное чудище, строго говоря, нельзя назвать китом. Как нельзя назвать и кораблем. У кораблей нет ни чувств, ни интеллекта. У кораблей нет всеобъемлющего аудио-визуального комплекса (ВАК). Корабли не могут смотреть внутрь себя и одновременно на несколько парсеков в сторону. Корабли не могут измерять глубину Океана Пространства-Времени,

Нет, это неординарное нечто, творение и Бога, и человека, нельзя, строго говоря, назвать ни кораблем, ни китом, ни даже кораблем-китом, хотя языковые ограничения позволяют считать все три термина вполне правомочными. Строго говоря, его можно называть только «китом Старфайндера», в честь освободившего его от Орбитальных верфей Фарстар**** человека, который теперь стоит на его мостике, его капитан и его экипаж,

глядя на обзорный экран, где отражается Океан Времени.

к обозначает Старфайндера. Отметьте его классическую позу, когда он стоит, вглядываясь во время. Это поза человека, осужденного как современниками, так и им самим. На его руках кровь — кровь убитых им космических китов и кровь женщины, которую, как он думал, он любил и убил в своей постели. А в тайной темнице его мозга живет Монах, безумный Монах, которому отвратительно все, что любит или чему отдает предпочтение его тюремщик. Рассмотрим этого человека — этого бывшего обитателя Дёрта, этого, некогда респектабельного гражданина Гола, ставшего убийцей и вором, ставшего вне закона под действием сил как внутренних, так и внешних, не связанных с его сущностью, человека, убившего женщину в собственной постели, выкравшего ее кита и по собственной воле изгнавшего себя из века, в котором родился.

Неужели я никогда не познаю покоя? Неужели я должен вечно сожалеть о том, что совершил, вечно страшиться того, что еще могу совершить? Я пытаюсь отыскать покой в прошлом, в глубинах Океана Пространства-Времени. Но

— вовсе не Океан Пространства-Времени. Это, если дать ему имя, скорее Океан Времени.

обозначает Океан Времени. Отметьте эту аномалию веков.

Она не имеет никакого сходства с тем морем, которое Старфайн-

дер знал, когда охотился на китов и уничтожал их ганглии. То море характеризовалось изменением созвездий и едва уловимыми сдвигами звезд. А это море — тесный союз времени и безвременья, пространства и беспространственности. Это неаристотелева межреальность, скрепляющая традиционную реальность, не позволяющая ей развалиться. В этом нет ничего нового. Человек открыл ее на заре своей истории. Но в своей наивности он ошибочно принял ее за что-то иное и дал ей географические координаты. Не зная правды о ее истинной природе, он не сообразил, что географически она не существует — не может существовать. Со временем человек стал умудренным и потерял ее след, а когда вновь занялся ее поисками, она исчезла.

Наблюдателю Океан

кажется строгим и неприязненным, но не лишенным красоты. Гребни хрупких наполовину реальных скал, вздымающихся из темных бездонных глубин, украшены бледнозолотистой люминесценцией, которая идет неизвестно откуда, а с их разрушенных обрывистых склонов стекает сюрреалистический алый свет и едва уловимо смешивается с чернотой глубин. Клочья серых облаков висят в бессолнечных небесах, напоминая готовых к броску огромных серых чаек. Да, в Океане Времени есть своя красота, и, поскольку прохождение через него кита не связано с видимым движением, она представляется более осязаемой. Но не для Старфайндера. Он видит Океан Времени как черный диван, на

который свалился Иван Ильич за два часа до смерти.

Старфайндер говорит вслух — для кита:

— Почему ты ленишься, кит? Почему ползешь как черепаха, когда способен мчаться как заяц? Не потому ли, что хочешь напугать меня, демонстрируя мне некую сторону реальности, о существовании которой я никогда не знал, и в ходе этого поколебать мое намерение посетить прошлое? Или тебя раздражают обязательства, которые ты взял на себя? Ныряй, кит, ведь ты можешь нырять. Поскорее покинь это отвратительное место!

Кит, который к этому моменту уже извлек из головы Старфайндера весь словарный запас среднего англоамериканца, не ответил. Он не «говорит словами», с тех пор как «заявил» с помощью своей «теле-символьной» речи, которую придумал для того, чтобы делиться своими мыслями:

И не подчиняется командам человека. Но Старфайндера это не тревожит. Он знает, что рано или поздно тот покорится. Что пока он в его чреве, кит будет выполнять его приказания. Будет, ведь у Старфайндера в руках и знание, как испортить его ганглий и причинить ему боль, и средства сделать это. Даже разрушить его, если захочет. В известном смысле кит и сейчас такой же пленник, как и прежде.

Обижайся, кит, если угодно. Но ты ведь еще образумишься, опомнишься. И когда это произойдет, я буду наблюдать за хитрым Ксенофонтом, выводящим Десять Тысяч из-под носа Тиссаферна, наблюдать, как Ван Гог рисует «Автопортрет», как Данте проходит мимо Беатриче на мосту, как появляется из-под саркастического пера Свифта «Скромное предложение».

«Молчание» кита длится. Скалы на экране обзора словно бы дрожат, а чернота глубин ползет все выше по их рваным и обрывистым склонам, вытягиваясь длинными, заостренными пальцами, кончики которых перепачканы кровью.

Теперь и в глубинах возникает движение; текучая чернота пузырится. Всплывают и зависают на экране странные силуэты. Смутно различимые одежды сливаются с глубинами; появляются расплывчатые лица, тощие костлявые руки. Когтистые пальцы выбрасываются вперед, как будто пытаясь схватить.

Старфайндер невольно отступает. Почти день прошел с тех пор, как он разговелся, а не спал он втрое дольше. Бесспорно, у него галлюцинации. Лица обретают ужасающую четкость. Черная кровь выступает из ввалившихся глаз, стекает струйками вниз по ввалившимся растрескавшимся щекам. Губы растягиваются, являя обломки зубов. И вновь отвратительная рука дергается вперед, будто снова хочет схватить.

Затем силуэты постепенно тают: и пальцы, и лица, и одежды.

Снова появляются скалы с кроваво-красными склонами. Старфайндер отводит усталые глаза от экрана. Попробую немного поспать, кит, — «говорит» он. — Не поднимайся на поверхность, пока я не проснусь. И не буди меня без важной причины.

Он подогревает на камбузе суп из пакетика и заставляет себя

съесть целую миску. Отыскивает в аптечке успокоительные таблетки, принимает две. И отправляется в каюту капитана.

Каюта капитана находится на второй палубе, под мостиком и чуть ближе к корме, и занимает боковую часть перехода, который разрезает пополам главный коридор. Напротив располагается то, что могло бы быть каютой первого помощника, а в конце бокового перехода — логическая причина такого их размещения, шлюз, ведущий к причальному отсеку.

Кита изначально использовали в качестве грузоперевозчика, но, как в большей части таких перевозчиков, отдельные каюты на нем устраивали лишь для ограниченного числа пассажиров. Все они оборудованы более тщательно, нежели каюта капитана (у нее относительно спартанский вид), но Старфайндер, человек простых вкусов и привычек, находит ее вполне подходящей. Более того, как капитан корабля-кита, он — ее часть.

Помимо удобной койки, в каюте есть «солдатский сундучок», ростовое голозеркало, встроенный стол-бюро гардероб и оружейный шкаф, а в нем «Вейканцер» .39 и две винтовки класса 4-Н-20 огромной разрушительной силы. И еще здесь есть телескоп. Фосфоресцирующие стены имеют голубоватый оттенок, пол от стены до стены застелен ковром цвета морской волны. Потолочная роспись изображает здание неоготического стиля, где размещается Сенат «Семи сестер». Ближе к изголовью постели — скользящая дверь, дающая доступ в небольшой туалет.

Старфайндер раздевается, принимает душ, бреется. Затем ложится на койку и наконец позволяет себе погрузить голову в подушку. Таблетки сразу действуют: он засыпает...