Жорж Минуа
Филипп Красивый
Введение
Филипп IV, благодаря своему прозвищу, является одним из редких средневековых правителей, которые все еще смутно сохранились в коллективной памяти французов. Во многом благодаря тамплиерам, а также нескольким анекдотам, которые уже давно играют роль вспомогательных средств для запоминания: Папа, которого Гийом де Ногаре ударил в Ананьи, эффектный арест тамплиеров, скандальные признания в суде, сожжение Жака де Моле, и так называемое проклятие Папы и династии, прелюбодейные похождения королевских невесток в Нельской башне и ужасное наказание их любовников, не говоря уже о производстве «порченых денег», изгнании евреев, роли ломбардских банкиров с красочными именами Бише и Муше. Этого было достаточно для написания романа, что и сделал Морис Дрюон в 1970 году, выпустив серию книг
Но, исторические романы, особенно когда они становятся популярными, зачастую создают в умах читателей путаницу, распространяют чистые фантазии автора, замаскированные под исторические истины. Такое смешение жанров нездорово, поскольку читатель чаще всего не в состоянии отличить истинное от ложного. Александр Дюма — это беда для историка, и его последователи так же вредны. Ведь они мутят воду, искажают факты и распространяют ложные сведения.
Случай Филиппа Красивого действительно подходит для такого рода случая, поскольку этот король был загадкой даже для своих современников: «Он не человек и не зверь, он статуя, […] он умеет только смотреть на людей, ничего не говоря». Это замечание сделал Бернар Саиссе, противник короля, и вся репутация Филиппа Красивого была построена на этом лаконичном заявлении. Филипп Красивый — это Сфинкс, молчаливая фигура с ледяным взглядом, непримиримый правитель, ведущий смертельную борьбу с Папой и тамплиерами. Филипп Красивый — это лицо, прекрасное лицо, портрета которого, кстати, у нас нет. Но что стоит за этим поверхностным отношением? Для некоторых молчание «железного короля» — это молчание оцепенения, молчание человека, неспособного выразить себя, принять решение, и который наблюдает за своим правлением как зритель, своего рода марионетка, которой манипулируют его советники, Пьер Флот, Гийом де Ногаре, Ангерран де Мариньи, если перечислять только главных из них. Для других это молчание — сознательная позиция государя, который осознает свою роль священного государя, который должен держать дистанцию, показывать своим бесстрастием почти сверхчеловеческий характер своей миссии, и который является бесспорным повелителем всех своих подданных.
Поскольку Филипп Красивый ничего не говорит, вместо него можно сказать все, что угодно. Грозный железный король или жалкая марионетка? Даже историки расходятся во мнениях. Все акты царствования написаны от имени короля в официальным канцелярским языком. Но что скрывается за ним? Являются ли решения, принятые от имени «Филиппа, милостью Божьей, короля Франции», действительно решениями короля, или решениями его советников, или смесью того и другого? Когда мы пересказываем события, нам хочется сказать: «Король приказал то-то и то-то», поскольку он олицетворяет власть. Но соответствует ли это действительности?
Источники по истории царствования относительно многочисленны. С одной стороны сохранилось множество официальных актов: ордонансы, протоколы, договоры и постановления позволяют достаточно точно проследить ход событий. С другой стороны, документы, касающиеся личности государя, редки и немногословны. Есть несколько лаконичных хроник, которые очень сухо перечисляют ключевые события каждого года, например, хроника Гийома де Нанжи или очень официальная
Если мы предпринимаем новую попытку, спустя семьсот лет после смерти этого государя (1314 г.), то это потому, что со времен выдающихся трудов Жана Фавье и Джозефа Риза Страйера специализированные исследования выявили новые материалы и факты, которые ранее были малоизвестны, и пролили иной свет на некоторые эпизоды, что позволяет исправить ошибки и неточности, допущенные в этих двух книгах. Особо следует упомянуть публикацию Жаном Косте (1995) актов суда над Бонифацием VIII (
Тем не менее, вопрос остается открытым: история царствования или биография Филиппа Красивого? Учитывая ограничения документации, о которых мы только что упоминали, очевидно, что биография в строгом смысле этого слова невозможна. Только романисты могут претендовать на то, чтобы рассказать о жизни этого короля, потому что они имеют право на художественный вымысел. Историк может только рассказать историю правления, изложить факты и попытаться их объяснить, потому что человек, которым был Филипп, всегда ускользает от нас, в отсутствие адекватных источников. Однако представляется возможным приблизиться если не к самой личности короля, то, по крайней мере, к эволюции его развития, его непосредственного окружения, но при условии, что мы примем хронологический порядок изложения. До сих пор, Филипп Красивый был исследован в вертикальных плоскостях: Филипп Красивый и Бонифаций VIII, Филипп Красивый и тамплиеры, Филипп Красивый и Эдуард I, Филипп Красивый и евреи, Филипп Красивый и финансовые манипуляции, Филипп Красивый и легисты. Такой способ препарирования персонажа по темам имеет преимущество ясности изложения, и он полностью оправдан для изучения различных рассматриваемых аспектов. Но само собой разумеется, что, разделяя таким образом центральную фигуру, невозможно приблизиться к тому, чем был этот человек. Мы можем лишь повторить здесь то, что написано во введении к нашей биографии Карла Великого: «Биография, в строгом смысле слова, может быть только хронологической. Жизнь разворачивается во времени, от начала до конца, постепенно обогащаясь в ритме событий, счастливых или несчастливых, и жизнь государя не выбивается из этого правила. Нарезка на вертикальные плоскости вносит искусственную четкость, которая не позволяет реконструировать жизнь человека. [Филиппу Красивому] приходилось решать множество проблем одновременно, и эту одновременность необходимо принимать во внимание, чтобы понять его реакции и решения».
Переплетение событий, естественно, делает изложение более сумбурным, даже запутанным, и в любом случае не может претендовать на то, чтобы передать все богатство жизни персонажа. Однако мы считаем, что хронологический подход остается наиболее логичным, пока повествование строится вокруг человека, чья жизнь следует течению времени. Филипп Красивый 1285 года в возрасте семнадцати лет не может быть тем же самым Филиппом Красивым 1314 года в возрасте сорока шести лет. Прослеживая последовательность событий в хронологическом порядке, мы можем, по крайней мере, понять эволюцию контекста, в котором он живет, а контекст обуславливает человека. Это один из способов подхода к его личности, и в данном случае единственно возможный.
Правление Филиппа Красивого находится на стыке тринадцатого и четырнадцатого веков: пятнадцать лет в первом, пятнадцать лет (или около того) во втором. В центре — празднование юбилейного 1300 года в Риме, поворотный момент, который имеет не только символическое значение. 1285–1314 годы стали концом «высокого средневековья» и началом эпохи катастроф. Время соборов и так называемого золотого века Людовика Святого сменилось Столетней войной, «Черной смертью» и голодом. Филипп Красивый находится между ними, его правление знаменует собой переходный период, своего рода первый «кризис европейского сознания». Филипп Красивый олицетворяет собой переход от феодальной к национальной монархии, что является непростой ролью. Это также одна из причин, почему он не был понят своими современниками и остается сегодня сложной, несколько загадочной фигурой.
I.
1285 год: семнадцатилетний король
5 октября 1285 года в Перпиньяне, вероятно от дизентерии, умер король Франции Филипп III. Ему было сорок лет. Его старший сын, также по имени Филипп, сопровождавший его, сразу и автоматически стал его преемником, как это происходило в семье Капетингов на протяжении трех веков без перерыва.
Филипп IV родился в 1268 году в Фонтенбло, о чем свидетельствует краткая запись в хронике Гийома де Нанжи: «В то время у Филиппа, старшего сына Людовика Святого, короля Франции, родился сын, которого он назвал Филиппом». В то время правящим королем был его дед, Людовик IX, будущий Людовик Святой, чей огромный престиж должен был иметь большое значение для жизни последних Капетингов. В то время ему было пятьдесят четыре года, и он был самым могущественным государем в Европе. Его политический и моральный авторитет был признан всеми. Со своей сорокасемилетней женой Маргаритой Прованской он составлял образцовую семейную пару, из одиннадцати детей которой пережили младенческий возраст восемь.
Проблемы внутри королевской семьи
Рождение этого внука Людовика IX прошло почти незамеченным. Точная дата этого события неизвестна, но оно должно было произойти между апрелем и июнем 1268 года. Родителями новорожденного были Филипп, четвертый ребенок и старший сын Людовика Святого, двадцати трех лет, и Изабелла Арагонская, двадцати одного года, дочь короля Хайме I Арагонского. Эти два молодых человека поженились в 1262 году, когда им было всего семнадцать и пятнадцать лет соответственно. У них уже был сын, которого звали Людовик, как его деда, и у них будут еще двое: Роберт родился в 1269 году и Карл, известный как де Валуа, в 1270 году. Поэтому маленький Филипп был лишь вторым в порядке престолонаследия. Его крестной матерью была Бланка Шампанская, а кормилицей — некая Элоиза. Абсолютно ничего не известно о его раннем детстве. В 1270 году его дед Людовик IX умер в Тунисе во время своего злополучного крестового похода. Филипп, которому было два года, не имел прямых воспоминаний о своем знаменитом дедушке. Не успел он запомнить и свою мать, которая умерла в возрасте двадцати четырех лет, 28 января 1271 года, после падения с лошади: тогда ему не было и трех лет.
В августе 1274 года его отец, король Филипп III, женился вторично на дочери герцога Брабантского, Марии, которой было двадцать лет и которая, по словам современников, была очень красива. В браке у них было трое детей: Людовик д'Эврё, родившийся в 1276 году, Маргарита, в 1279 году, и Бланка, в 1284 году. Дети от обоих браков воспитывались вместе. До 1276 года маленький Филипп и его брат Людовик жили в замке Лувр, суровой крепости Филиппа Августа, а затем, до мая, их поселили в Венсене, который в то время был лишь полузагородной усадьбой-резиденцией, которую очень ценила королевская семья со времен Людовика IX. В 1276 году анонимная хроника сообщает, что Филипп III «путешествовал по городам и весям своего королевства, как это говорят те, кто его любит. И когда он насладился путешествием то вернулся в парижский лес Венсен, где жили его дети».
1276 год — первая действительно важная дата в жизни Филиппа. Ему было восемь лет, и тот год стал поворотным моментом в его жизни, с серьезными последствиями. Он лишился двух из трех своих братьев: младшего, семилетнего Роберта и старшего, тринадцатилетнего Людовика, что сделало его прямым наследником короны. Однако эта преждевременная смерть показалась некоторым очень подозрительной, и начали распространяться слухи об отравлении, направленные против молодой королевы Марии Брабантской, которая в том же году родила сына Людовика д'Эврё. Мария не пользовалась популярностью среди подданных, выйдя замуж за Филиппа III, она привлекла к французскому двору ряд своих соотечественников, которые составили ядро «брабантского» клана, стремившегося занять влиятельные позиции. Не собирается ли она устранить детей от первого брака короля, чтобы освободить место на троне для своих собственных? Ее первенца назвали Людовик, и он заменил другого Людовика, от первого брака, через несколько недель после его смерти. В то же время, два оставшихся в живых сына от первого брака Филиппа III, Филипп и Карл Валуа, также оказались под угрозой. Вот что заявил епископ Байе, Пьер де Бене, папскому легату кардиналу Симону: «Ходят слухи, что мадам королева младшая и женщины ее двора, которых она привезла из своей страны, отравили Монсеньера Людовика; есть опасения, что они сделают то же самое с другими детьми короля от его первой жены. Жители Парижа так настроены против королевы и ее придворных, что те не осмеливаются пройти от Лувра до Нотр-Дам, боясь, что их закидают камнями».
Это было подходящее время для слухов об отравлениях, и в народе, а также в правящих кругах начала складываться атмосфера
Как на Филиппа психологически повлияли эти события? Ему всего восемь лет, но его жизнь в опасности, ведь он наследник короны и, следовательно, потенциальная мишень для злодеев. Его отношения с молодой мачехой Марией Брабантской, как говорят, были учтивыми, но отстраненными, без признаков нежности. Но летописи и официальные документы не очень откровенны на эту тему. Как бы то ни было, Филипп всегда проявлял большое уважение к Марии на протяжении всего своего правления, предоставив ей очень хорошую пенсию в 10.000 ливров и дом в Сен-Жермен-де-Пре. Она пережила его на шесть лет и умерла в 1322 году в возрасте шестидесяти семи лет.
Хотя в детстве Филипп был лишен матери, у него была вездесущая и властная бабушка, Маргарита Прованская, вдова Людовика IX, которая поддерживала память и дух последнего, всегда находясь в оппозиции к своей невестке Марии Брабантской. В 1276 году Марии было двадцать два года, она любила вечеринки и романтику и возглавляла Брабантский клан, в котором выделялись герцог Брабантский, графы Бургундии, Гельдерна, Голландии, Люксембурга, Дрё, Суассона, Роберт де Сен-Поль и двадцатишестилетний Роберт д'Артуа, племянник Людовика IX. Но прежде всего, брат Людовика IX, Карл граф Анжуйский, граф Прованса женатый на Беатрисе Прованской являвшийся также королем Неаполя и Сицилии. Характер Карла был одиозен для Маргариты Прованской, его свояченицы, которая упрекала его в том, что он обошел ее в наследовании графства Прованс. Маргарита, женщина пятидесяти пяти лет, строгая, суровая, жила памятью о своем святом муже. Между двумя женщинами-королевами существовал не только классический конфликт поколений и конфликт свекрови и снохи, но также и конфликт интересов, стиля жизни, и маленький Филипп находится больше под влиянием своей бабушки, чем мачехи.
Но был и другой человек имевший большое влияние при дворе: Пьер де ла Бросс, из Турени, бывший камергер Людовика IX, который стал фаворитом Филиппа III и являлся главой группировки, настроенной против королевы Марии. Последняя обвинила фаворита в том, что он является инициатором отравления принца Людовика, и сумела предоставить компрометирующие письма, что привело к аресту ла Бросса и казни его без суда на виселице в Монфоконе в июне 1278 года, возможно, даже без санкции короля.
Филипп III предстает весьма невнятным посреди интриг этих соперничающих группировок, а его личность вряд ли вызывала восхищение его сына. Неграмотный и очень набожный, лишенный дальновидности и энергии, Филипп III, подавленный личностью своего отца — нелегко быть сыном святого короля — находился под большим влиянием своего окружения: две его жены, его мать, его фаворит Пьер де ла Бросс, советники Людовика IX, которые держали в узде королевскую администрацию, такие как Матье аббат Сен-Дени, и сменявшие друг друга хранители печати, Пьер Барбе, Анри де Везеле, Пьер Шалон, Тибо де Пуансе. Будучи вспыльчивым человеком, он позволял втянуть себя в плохо подготовленные авантюры, которые закончились унизительными компромиссами. Так было и в 1276 году, когда, отправившись в Испанию с целью поддержать своих племянников, кастильских инфантов (сыновей Фернандо де ла Серда, мужа его сестры Бланки) против Санчо, второго сына Альфонсо X, признанного наследником после смерти старшего сына последнего в августе 1275 года, он не поехал дальше Пиренеев.
Как это часто бывает, благочестие Филиппа III было обратно пропорционально его интеллектуальным способностям. Его личная жизнь была безупречной, и он очень хорошо следовал совету, который дал ему святой отец: «Дорогой сын, я предупреждаю тебя, чтобы ты часто ходил на исповедь; выбирай благоразумных и добродетельных духовников, которые знают, как научить тебя, что ты должен делать и чего избегать; всегда веди себя с ними так, чтобы они могли обличать тебя с такой же смелостью, как и дружить с тобой». Как и его отец, Филипп III очень доверял доминиканцам, которые также предоставили ему проповедника Жиля Орлеанского, другим был Пьер Лиможский, доктор Сорбонны. Церковную свиту дополняли епископ Санлиса, капелланы Мартин, Андре Маре, Жан Эктор, Эд Парижский, Пьер Конде, Анри Везеле, который, возможно, был тамплиером Арнулем де Виземалем, клирик богадельни Имбер, капельмейстеры Берто Орлеанский, Этьен и Роберт Санлиские. Среди них одним из самых замечательных является Анри Везеле, которого булла Мартина IV описывает как человека очень ученого, высокоморального и лишенного амбиций. Такое окружение и пример отца сделали Филиппа III, чье прозвище «Смелый» трудно понять, фанатиком, который не очень хорошо подходил для руководства королевством, и который был более усерден в посте, воздержании и ношении власяницы, чем в управлении делами.
Особенно влиятельным был его духовник, доминиканец Лоран ле Франсуа (Орлеанский), который оставался на своем посту на протяжении всего правления. Известный своими знаниями и мастерством, этот томист в 1279 году стал автором замечательного трактата, переведенного на несколько языков, от которого до настоящего времени дошло около ста списков,
Работа выполнена в традициях «государевых зерцал» — религиозных трактатов, призванных воспитать государей в христианском духе. Филипп III находился под влиянием этой литературы, что, вероятно, способствовало формированию его робкого характера. Его отец Людовик IX, обладая сильным характером, умел уравновешивать свои христианские принципы мощным здравым смыслом и юмором, множество примеров которого приводит Жуанвиль. Но слабый Филипп III, которому не хватало этого гуманистического начала, был задушен эти благочестивыми рекомендациями, которые превратили его в безграничного фанатика.
Детство в тени Людовика Святого
Людовик Святой лично вдохновил авторов на написание этих педагогических трактатов для христианских принцев, предназначенных специально для его детей. Большинство из них — работы доминиканцев из монастыря Сен-Жак в Париже:
Людовик IX не только насильно пичкал сына этой литературой, но и обременял его своими личными поучениями, написав в 1267 году целый том
На практике Людовик IX показал себя способным рассматривать эти советы в перспективе и адаптировать их к обстоятельствам, но его сыну Филиппу, который стал королем Филиппом III, не хватило интеллектуальных способностей, чтобы дистанцироваться от этого строгого учения. Парализованный угрызениями совести, одновременно упрямый и уступчивый, метавшийся между противоречивыми влияниями различных придворных группировок и постоянно мучимый совестью, он посвятил большую часть своей энергии ведению строгой жизни, скорее религиозной, чем светской.
Сознавая свои отцовские обязанности, он старался передать своему сыну, молодому Филиппу, уроки, которые сам получил от своего отца. Но, полностью лишенный харизмы, престижа и психологического равновесия последнего, он не смог представить себя в качестве живого примера, образца для подражания. Таким образом, будущего Филиппа IV с раннего возраста кормили проповедями, и эти проповеди в Лувре очень рано привили его уму формалистские, теоретические и легалистские рамки благочестия, которым ужасно не хватало человеческого тепла.
Рано лишившись матери, имея весьма прохладные отношения с молодой и легкомысленной мачехой, не имея отцовского примера в лице Филиппа III, личность которого была шаткой, набожной, строгой и лишенной авторитета, молодой Филипп воспитывался на культе своего деда, Людовика IX, фигуры неприкасаемой, почитание которой поддерживалось как его бабушкой Маргаритой, так и всем гражданским и церковным окружением, в котором со временем сложилась легенда о святом короле.
Эта легенда находилась в процессе официального оформления: на протяжении всей своей юности Филипп следил за ходом процедуры канонизации своего деда. Ему было четыре года, когда папа Григорий X 4 марта 1272 года написал письмо доминиканцу Жоффруа де Болье, бывшему духовнику Людовика IX, с просьбой предоставить ему всю информацию о покойном короле, «истинном образце для всех христианских государей». Через несколько месяцев Жоффруа написал
В июне 1275 года архиепископ Реймса попросил начать процесс канонизации, просьба была передана в июле архиепископу Санса, а в сентябре — провинциальному главе доминиканцев во Франции. Затем Григорий X попросил Симона де Бри, своего кардинала-легата во Франции, провести тайное расследование жизни Людовика IX. В конце 1277 года Филипп III сам отправил посольство к новому папе, Николаю III, чтобы убедить его инициировать процесс канонизации. Папа попросил Симона де Бри, которому помогали доминиканец, францисканец, настоятель Сен-Дени и еще два монаха, провести дополнительное публичное расследование. В 1280 году Симон де Бри сам стал папой под именем Мартина IV, а в декабре 1281 года он попросил архиепископа Руана, епископов Осерра и Сполето провести расследование жизни, нравов и чудес Людовика. С мая 1282 по март 1283 года следователи допросили 330 свидетелей в Сен-Дени о чудесах и 38 — о жизни короля. Среди этих свидетелей были сам Филипп III и его брат Пьер граф Алансонский. В то время принцу Филиппу было пятнадцать лет: возможно ли, что все эти рассказы о чудесах и образцовой жизни его деда, которые были постоянным предметом разговоров при дворе, не затронули его напрямую? Его отец и бабушка были непосредственно вовлечены в это дело, а также его двоюродный дед Карл Анжуйский, его дядя Пьер Алансонский и несколько членов королевской семьи. Среди факторов которые повлияли на формирование психики и личности Филиппа Красивого, долгая процедура канонизации Людовика IX, безусловно, имела большое значение. Став королем, он лично следил за ходом дела до его завершения в 1297 году. Причисление деда к лику святых было не только политическим расчетом, направленным на повышение престижа его семьи и французской монархии, но и на создание для себя образца личного и общественного поведения, который служил бы постоянным ориентиром. Об этом слишком часто забывают: Филипп Красивый вырос в атмосфере почитания Людовика Святого, личностью выбранной самим провидением, чья великая харизма вдохновляла многие аспекты его политики и личной жизни. Именно в ранние годы юности Филипп был неизгладимо впечатлен рассказами о жизни Людовика Святого. Увлеченный примером своего деда, он стал ревностным христианином, с глубокой и непоколебимой верой, крайним благочестием, строгостью, даже аскетизмом, убежденным в своем долге защищать истинную веру, даже против самого Папы, если тот будет заблуждаться. Неизменная супружеская верность, бескомпромиссная строгость в вопросах веры, суровые моральные требования, очень высокое чувство долга в вопросах правосудия и сохранения порядка, потребность чувствовать себя понятым и поддержанным в своих решениях, беря в свидетели представителей королевства, очень высокое чувство ответственности и твердая воля поступать правильно: все это он черпал из рассказов о жизни святого короля. Это не мешало ему быть заядлым охотником, но охота не являлась грехом, или, по крайней мере, не являлась смертельным грехом, и, как отмечает Жак Ле Гофф, если ни один документ не указывает на то, что Людовик Святой охотился, то ни один не указывает и на то, что он не охотился!
Были и другие факторы повлиявшие на воспитание молодого Филиппа Красивого. Его наставник, Гийом д'Эркюи, познакомил его с литературой. Этот капеллан Филиппа III и королевский нотариус, родился в 1255 году и сначала был каноником Лаона, затем Нуайона, Санлиса и Реймса, а также сеньором д'Эркюи в графстве Бовези. Он написал
Решающее влияние Эгидия Римского:
Но одна работа оказала на Филиппа очень значительное влияние:
Автор трактата
Эти два человека очень хорошо знали друг друга, и можно даже говорить о настоящей дружбе между ними, зародившейся очень рано, несмотря на разницу в возрасте, поскольку в 1279 году, когда Эгидий написал
Прежде всего, с точки зрения формы, книга удивительно строга и сбалансирована по своему составу, что немаловажно. Она написана по идеальному плану в трех частях, каждая из которых подразделяется на три подчасти (за единственным исключением: в Книге I их четыре). Государь последовательно рассматривается как частное лицо, которое должно управлять собой (Книга I: управление собой), как глава семьи (Книга II: управление семьей), как глава политического сообщества (Книга III: управление королевством). Это деление, соответствующее классическому разделению этики — внутренней экономики — политической экономики, обосновывается Эгидием Римским: «Порядок этой книги разумен, ибо тот, кто хочет управлять другими, должен сначала знать, как управлять собой […]. Ибо не так важно управлять самим собой, как управлять своими детьми и семьей; и не так важно управлять своей семьей, как управлять своим государством и городами». Явно видна забота о логической строгости, ясности и объяснении своих поступков, то есть стремление сделать причины каждого решения понятными для окружающих. Этот принцип постоянно встречается во время правления Филиппа Красивого.
В первой книге первая часть посвящена поиску суверенного блага (13 глав), вторая — приобретению добродетелей (32 главы), третья — господству над страстями (10 глав) и четвертая — хорошей и плохой морали. Главный авторитет на кого постоянно ссылается автор книги — Аристотель. Модель, предложенная молодому Филиппу в его личном поведении, — это «великодушие» из «Никомаховой этики», христианизированное в томистском духе. Человек — это разумное существо, которое должно стремиться к высшему благу, вести добродетельную и уравновешенную жизнь, в совершенстве владеть собой и своими страстями, быть умеренным в своих высказываниях и в своем поведении. Филипп будет иметь репутацию молчаливого и непроницаемого человека. Такое поведение, несомненно, во многом обусловлено недоверием, порожденным атмосферой подозрительности, царившей при дворе Филиппа III, слухами об отравлениях и соперничеством придворных группировок, но оно, безусловно, усилилось под влиянием учения Эгидия Римского.
Во второй книге первая часть посвящена отношениям государя с супругой (21 глава), вторая — воспитанию детей (21 глава), третья — управлению двором (18 глав). И здесь главным источником вдохновения снова является Аристотель. Так, в отношении брачных отношений Эгидий Римский, в отличие от Винсента де Бове, основывал превосходство мужчин на природном превосходстве, а не на Библии: женщины — это «неполноценные самцы», своего рода черновики, зачатые в неблагоприятных условиях, особенно летом, поэтому рекомендуется заводить детей зимой, в более благоприятный сезон для зачатия мальчиков. Женское тело развивается быстрее, потому что оно состоит из «мягкой плоти и лишено силы»; женщина — неустойчивое существо, лишенное силы воли, обладающее дурными наклонностями, ограниченным интеллектом, раба своих чувств и управляемое своими страстями. Добродетельные женщины, таковы только потому, что их сдерживает стыд. Сексуальные отношения, допускаемые исключительно в репродуктивных целях, должны быть умеренно частыми, и, конечно, только с законной супругой. Трудно сказать, в какой степени эти соображения повлияли на отношение Филиппа Красивого, но две вещи абсолютно ясны: кроме супруги, женщины, как известно, отсутствовали в его жизни и в его окружении, и не было ни малейших следов супружеской неверности во время его правления. Ему определенно было на что равняться, его отец и дед были примерными мужьями, а семейный атмосфера не располагала к подобным излишествам: строгая бабушка, хранящая воспоминания о своем покойном святом муже; мать, которую он никогда не знал; мачеха, с которой он практически не общается; отец, придерживающийся строгих моральных принципов, все это воспитывает подростка, не склонного к сентиментальности и чувственности. До конца жизни Филипп держался на расстоянии от женщин, и жестокие пытки, которым подверглись любовники его невесток, — еще один признак его отвращения к сексуальным излишествам. В супружеской жизни он довольствовался минимумом: женившись в шестнадцать лет на одиннадцатилетней девочке Жанне Наваррской по политическим соображениям, он обеспечил династическую преемственность, произведя на свет семерых детей, четверо из которых были мальчиками, и, став вдовцом в тридцать семь лет, не женился повторно. В источниках нет ни малейшего намека на любовный роман. Его привязанность к Жанне, единственной женщине в его жизни, кажется, была искренней и отмечена такой привязанностью, на какую только мог быть способен этот король. Смерть супруги, похоже, наложила на него свой отпечаток, и единственной женщиной, которая имела для него значение в дальнейшем, была его дочь Изабелла, которая в 1308 году, как того требовала политическая ситуация, заключила несчастливый брак с гомосексуалистом Эдуардом II.
Томистское воспитание принца: вера и разум
Третья книга труда Эгидия Римского посвящена обязанностям короля: в первой части (15 глав) излагаются мнения античных философов о государстве; во второй (34 главы) рассматривается проблема хорошего правления и наилучшего режима; третья (22 главы) посвящена способу правления во время войны. Третья книга имеет решающее значение. Она знаменует собой полный разрыв с «государевыми зерцалами» предыдущих эпох и набрасывает портрет идеального правителя, основываясь не на Библии, которая занимает всего три страницы, не на трудах Святого Августина, которым посвящена всего одна цитата, а на
«Король, — пишет Эгидий Римский, — это божий "сержант", благодаря месту, которое он занимает во вселенной, и объему его полномочий». Он даже "полубог и получеловек". Это предвосхищает, на четыре столетия, знаменитое «Вы — боги» богослова и проповедника Жака Боссюэ, жившего в эпоху расцвета королевского абсолютизма. Безусловно, предполагается развитие: от "сержанта" государь будет повышен до "лейтенанта" Бога, а от "полубога" — до бога вообще. Но контраст с гораздо более скромным положением классического феодального монарха поразителен. Однако это развитие сопровождается повышенной ответственностью:
Государь должен быть просвещенным, культурным, образованным и обладать почти универсальными знаниями. Его интеллектуальная подготовка необходима, ведь невежественный король — это не только «коронованный осел», но и тиран. Он должен овладеть теологией, метафизикой, этикой, экономикой, политикой, геометрией, медициной, правом и латынью, ибо «важно, чтобы государи были как бы полубогами». Это раблезианская, пантагрюэлевская программа, которая должна сделать его своего рода королем — философом и гуманистом, правящим в соответствии с разумом. Таким образом, король был бы одновременно воплощением просвещенного правителя и абсолютного богоизбранного монарха, правящего во имя Бога и Разума, — идеал, полностью соответствующий томизму. Своей добродетелью он завоевывает поддержку Бога, а своим умом контролирует страсти и являет себя в качестве естественного правителя: «Как естественен в подчинении тот холоп, которому, несмотря на физическую силу, недостает ума, так естественно господствует [тот], кто силен наличием духа и велением благоразумия».
Эгидий Римский решает важнейшую проблему права. Это понятие было центральным в правление Филиппа Красивого, главной опорой которого были легисты. Основополагающей характеристикой этого правления является уважение к строго юридической и правовой стороне решений. Закон, ничего кроме закона. Но это не ограничивает власть короля, наоборот, ведь он — закон. Он — живой закон: «Король или принц есть вид закона, а закон есть вид короля или принца». «Ибо закон — это своего рода неодушевленный король, а король — это своего рода одушевленный закон. И, поскольку одушевленное превосходит неодушевленное, король или принц должен превосходить закон», — пишет Эгидий, цитируя
Только у него есть власть сделать это. С другой стороны, юристы — это всего лишь «политические куклы». Именно король, источник закона, обладает, так сказать, сверхъестественным знанием естественного права. Он «имеет все права в своей груди», как сказал один из его адвокатов. Филипп Красивый был твердо убежден в этом, и этим убеждением он был обязан Эгидию Римскому. Проблема заключалась в том, что Папа Бонифаций VIII был так же убежден, что, как он выразился, «римский понтифик имеет все права, запертые в архивах его сундука». Эти две формулы практически идентичны, а поскольку право не может находиться в обоих сундуках одновременно, противостояние было неизбежно. Парадокс заключается в том, что Эгидий Римский, который внес столь весомый вклад в утверждение королевского верховенства, станет великим защитником папского верховенства в своем труде
Однако в 1279 году именно для принца Филиппа он написал, что подданные обязаны абсолютно подчиняться королю. Никакие споры не должны быть терпимы. Но связь между государем и его народом должна быть и эмоциональной: «Все жители королевства должны учить своих детей с юности любить короля своего господина, и беспрекословно повиноваться ему и его приказам».
В книге Эгидия Римского появляется еще одно фундаментальное понятие: чтобы снискать поддержку народа, государь должен объяснять, мотивировать свои решения и делать понятными их причины. Он должен не просто приказывать, он должен убеждать. Это зачатки идеи общественного мнения, совершенно новой идеи, которая постоянно присутствовала в правление Филиппа Красивого. В теоретических вопросах, пишет Эгидий, нужно уметь демонстрировать, а в практических — убеждать: «В теоретических науках, где в основном требуется просвещение интеллекта, нужно действовать путем демонстрации в тонкой манере. В моральной деятельности, где требуется твердость воли, чтобы в результате получилось добро, нужно действовать путем убеждения и в образном стиле […]». Если в этой книге государи наставляются в своем поведении, а также в том, как повелевать своими подданными, то желательно, чтобы это учение дошло до народа, чтобы он также знал, каким образом он должен повиноваться своим государям. Когда Филипп Красивый накануне каждого своего важного решения созывал собрание представителей своих подданных, поручал им объяснить ситуацию и просил их поддержки, он просто применял этот принцип, благодаря которому его осуществление власти было новаторским по сравнению с его предшественниками. Конечно, эти собрания, которые только начинали называться Генеральными штатами, вовсе не были совещательными органами. Они существовали только для того, чтобы одобрять волю короля, но это отражало новое представление о власти и королевстве, рождение идеи солидарности и национальной общности: «Это большое собрание сеньоров и благородных людей, которые живут в соответствии с честью и добродетелью и избираются добрыми людьми, если они подобны доброму королю и подчиняются ему. Добрый король должны услышать мнение народа, чтобы каждый человек в его земле жил хорошо согласно порядка и закона». Король работает на общее благо, он оживляет тело королевства, главой которого он является, и отчасти именно на основе трудов Эгидия Филипп Красивый будет часто ссылаться на понятие «родная страна», требуя, например, от духовенства Буржского бальяжа 29 августа 1302 года взноса «
Как следствие, понятие феодальной монархии уступает место понятию национальной монархии. Труд Эгидия Римского не содержит упоминаний о феодальных и вассальных отношениях, о связях человека с человеком. Подданные, в каком бы состоянии они ни находились, являются членами сообщества королевства, напрямую связаны с королем и обязаны работать на общее благо. Само рыцарство больше не рассматривается как индивидуальный христианский идеал, а переводится на службу «общему благу и выгоде»: «Как законы устанавливаются для общего блага и выгоды, так и рыцарство в основном существует для охраны общего блага и защиты его от тех, кто хотел бы ему навредить […]. Рыцари должны главным образом интересоваться по велению короля военными делами, противостоять противникам народа и предотвращать раздоры и разногласия в народе».
Эгидий Римский не касается вопросов военной тактики и вооружения. Какое оружие наиболее эффективно? Что лучше — конница или пешие воины? Все зависит от типа сражения, говорит он, и в этой области крайняя осторожность, проявленная Филиппом Красивым, несомненно, не противоречит рекомендациям
В целом, значение этого трактата в образовании Филиппа, в формировании его личности, его личного поведения, а также стиля правления, невозможно переоценить. Он содержит идеи, во многом революционные, и помогает понять, почему современников так смущали методы и решения Филиппа IV. Идеал, представленный Эгидием Римским, напрямую вдохновлен томистской теологией: добродетельный король, совершенной жизненной чистоты, получивший свою власть непосредственно от бога, которого он представляет, являющийся воплощением действующего закона, просвещенный разумом, на общее благо королевства, главой которого он является.
Филиппу было двенадцать лет, когда ему подарили эту книгу; нельзя утверждать, что он сразу воспринял все ее идеи, что он полностью применил ее программу или что она была его единственным руководством. Но многочисленные соответствия между учением Эгидия и политической практикой Филиппа показывают, что эта работа оказала на него глубокое влияние: подросток, разочарованный своим отцом, был польщен и впечатлен этим трактатом, написанным специально для него. В молодости он велел перевести ее на французский язык с конкретной целью, чтобы отрывки читали за его столом, что позволяет предположить, что он размышлял над ней, обсуждал ее и комментировал. Трактат
Став наследником короны в 1276 году, в возрасте восьми лет, после смерти своего брата Людовика, на похоронах которого он присутствовал в Сен-Дени, Филипп, осознав свою роль, постепенно включился в дела королевства. То в Лувре, то в Венсене, он проводит много времени на охоте и становится очень красивым и физически сильным подростком. По словам Вильгельма Шотландского, юноша смог «согнуть двух рыцарей, надавив руками на их плечи». Интриги двора сформировали его молчаливый и скрытный характер, в то время как он размышлял о величии королевского предназначения и приобрел значительное культурное обрамление. Он попросил Жана де Мена перевести на французский
1284: вступление в брак и посвящение в рыцари
В 1284 году ему было шестнадцать лет. Хроника Гийома де Нанжи сообщает о главном событии этого года: «Филипп, старший сын Филиппа, короля Франции, был посвящен в рыцари в праздник Успения Пресвятой Девы, Матери Господней, а на следующий день он женился в Париже на Жанне, дочери покойного Генриха I, короля Наварры и графа Шампани». Это был важный шаг в жизни Филиппа, который теперь стал совершеннолетним. Рыцарство ввело его в элитный класс воинов, а женитьба дала ему новую ответственность, а также большие территориальные и политические преимущества. Брак был заключен уже давно: в 1275 году Филипп, которому тогда было семь лет, обручился с маленькой Жанной Наваррской, которой едва исполнилось три года. Жанна была дочерью Генриха I, графа Шампани и короля Наварры, и его жены Бланки д'Артуа. Она была единственной наследницей владений своего отца, ее старший брат погиб случайно, когда он был еще младенцем. Гуляя с няней по галерее на стенах замка Эстелла он вырвался из ее рук и упал вниз, это случилось в 1273 году. Генрих I умер 22 июля 1274 года. Его вдова Бланка вместе со своей двухлетней дочерью Жанной нашла убежище при французском дворе, где и был заключен будущий брак с Филиппом (Орлеанский договор, май 1275 года). Однако ситуация могла осложниться тем, что Бланка, будучи еще молодой, впоследствии снова вышла замуж за Эдмунда графа Ланкастера, брата короля Англии Эдуарда I. Таким образом, Шампань перешла под контроль английской монархии. На самом деле Эдмунд Ланкастер не стремился использовать свое положение, и графством управлял французский виночерпий Жан д'Акр. В 1284 году, когда Жанна достигла совершеннолетия, было достигнуто соглашение: в обмен на 60.000 ливров и доходы от пяти кастелянств Эдмунд отказался от всех претензий на владения своей жены, а Жанна стала полноправной графиней Шампани и королевой Наварры. Выйдя замуж за Филиппа, она сохранила оба титула за собой, которые после ее смерти перешли к старшему сыну Людовику. Филипп IV никогда не носил титулов короля Наварры и графа Шампани, и во всех его административных актах, касающихся этих территорий, было указано, что он действует с согласия своей жены. На практике, однако, Шампань попала под контроль Капетинга, чьи чиновники действовали непосредственно в вопросах правосудия и финансов. Они были советниками парижского парламента, заседавшими в судах Шампани которые назывались «Большие Дни Труа». Более того, действуя от имени своей жены, Филипп Красивый имел возможность вмешиваться в дела герцога Лотарингии и графа Бара, которые были вассалами графа Шампани за несколько фьефов.
Первый политический и военный опыт: Арагонский поход (1284–1285)
К моменту женитьбы Филипп уже был непосредственно вовлечен в дипломатические и военные конфликты, в которые его отец позволил втянуть себя в силу семейной солидарности. С 1284 года, в возрасте шестнадцати лет, он столкнулся со сложными политическими реалиями и получил первый опыт ответственности за власть. Он извлек из этого полезные уроки.
Дело было очень важным. В него были вовлечены королевство Франция, Испания, Италия, Папа и, кстати, Англия, Священная Римская империя и Византийская империя. Другими словами, вся Европа. Давайте обрисуем ситуацию. С 1260-х годов брат Людовика Святого, Карл, граф Анжу и Мэна, граф Прованса и Форкалькье по праву супруги, графини Прованса Беатрисы, начал предпринимать амбициозные средиземноморские авантюры. Папа Римский, который хотел избавиться от германской опеки, осуществляемой потомками императора Фридриха II Гогенштауфена, призвал его, назначил сенатором Рима и вверил ему королевство Неаполя и Сицилии, которое он взял под свой контроль после победы при Тальякоццо в 1268 году. В 1277 году Карл Анжуйский выкупил у Марии Антиохийской права на Иерусалимское королевство, которое он планировал отвоевать при поддержке Папы, объявившего подготовку к новому крестовому походу, а в 1281 году Папа отлучил от церкви императора Византии Михаила Палеолога, который противился этому.
Но амбиции Карла Анжуйского столкнулись с амбициями Педро III, короля Арагона. С одной стороны, последний был союзником Михаила Палеолога, а с другой, женившись на Констанции, дочери и наследнице внебрачного сына императора Фридриха II, Манфреда, он положил глаз на Неаполь и Сицилию. Кроме того, между ним и семьей Капетингов возникли разногласия: Педро III поддержал отстранение племянников Людовика Святого от наследования Кастилии а Филипп III отстранил его от наследования Наварры, устроив брак Жанны с его сыном Филиппом, также король Франции поддержал против Педро III короля Майорки.
Между двумя великими соперниками, Педро III Арагонским и Карлом Анжуйским, нарастала напряженность, несмотря на встречу Педро III и Филиппа III в Тулузе в 1281 году. Карл Анжуйский, казалось, мог победить: его поддерживал король Франции и придворная партия королевы Марии Брабантской, которую он защищал, и, прежде всего, он пользовался безоговорочной поддержкой папы Мартина IV, которым был французом и до своего избрания 22 февраля 1281 г. звался кардиналом Симоном де Брион. Мартин IV поддерживал в Италии партию гвельфов, которая поддерживала анжуйцев, против партии гибеллинов, которая поддерживала Гогенштауфенов. Папа доверил управление своими территориальными владениями французам: Карл Анжуйский был сенатором Рима, Жан д'Иппе — главнокомандующим его армий; Гийом Дюран, известный знаток церковного права и епископ Менде, был политическим советником нового префекта Рима, который сам был французом.
Однако дела Карла Анжуйского пошатнулись, и с весны 1282 года его постигла серия неудач. 30 марта население Мессины, подстрекаемое агентами арагонского короля, восстало и расправилось с анжуйским гарнизоном: это была «Сицилийская вечерня». Восстание распространилось на всю Сицилию, которая перешла под власть арагонцев, а королевство Карла ограничивается югом полуострова с центром в Неаполе. В мае восставший народ Рима захватил Капитолий, расправился с анжуйским гарнизоном и заменил ненавистного Карла Анжуйского на кардинала-сенатора Латино Малабранку, из рода Орсини. В то же время лидер гибеллинов Ги де Монтефельтре нанес поражение гвельфам. В июне, во время морского сражения перед Мессиной, сын Карла Анжуйского, Карл Хромой, принц Мессины, попадает в плен к арагонцам, которые увозят его в Испанию. 1 сентября Педро III коронуется в Палермо как король Сицилии, а Карл переходит к обороне в Калабрии.
Столкнувшись с этими бедствиями, Мартин IV прибегнул к решительным действиям: 21 марта 1283 года, отлучив Педро III от церкви, он объявил его лишенным Арагонского королевства и всех его владений. Чтобы осуществить это решение на практике и заменить свергнутого короля, он обратился к королю Франции, советником которого он когда-то был и которого знал лично. Мартин IV и Карл Анжуйский предложили Филиппу III передать королевство Арагон его второму сыну, тринадцатилетнему Карлу Валуа, младшему брату Филиппа, которому суждено было стать королем Франции. Филипп III согласился, посоветовавшись с собранием прелатов и баронов в Бурже.
Оставалось только завоевать Арагон. Чтобы облегчить ситуацию, Мартин IV провозгласил крестовый поход против Педро, и чтобы собрать больше воинов, привлеченных идеологическими преимуществами такой военной операции, а также чтобы иметь возможность собрать специальный налог, децим (
В конце февраля 1284 года Филипп III созвал в Париже собрание дворянства и духовенства, чтобы заручиться их согласием. Кардинал Шоле, один из участников, вспоминает, что король "прибыл со своими двумя сыновьями, Филиппом и Карлом; прелаты смешались с баронами в одну толпу. От имени духовенства Симон де Болье, архиепископ Буржа, первым заявил, что ради чести Бога, Святой Церкви, королевства Франции и пользы для христианской веры он считает целесообразным принять предложения и условия, которые принес мастер Жиль дю Шатле, папский нотариус". Затем сир де Нель сделал то же самое от имени дворянства, и на следующий день король принял корону Арагона для своего сына Карла Валуа.
Что думал об этом его старший сын Филипп? По некоторым слухам, он не одобрял эту затею и даже предупредил своего младшего брата о связанных с ней рисках. Это неодобрение вполне вероятно и подтверждается несколькими фактами. В 1276 году Педро III Арагонский, во время посещения французского двора, подружился со своим восьмилетним внучатым племянником Филиппом, а в 1285 году, когда шла война, Филипп тайно переписывался с Педро, отправив ему письмо, которое тот описал как "ласковое", и попросив его незаметно прислать гонца, что граничило с изменой. И когда его отец умрет, у Филиппа не будет ничего более неотложного, чем положить конец военным действиям.
Поэтому, несомненно, неохотно, против своей воли и из простого долга послушания королю, своему отцу, он принял участие в кампании 1285 года. С начала года дело приняло очень плохой оборот, когда умерли два главных действующих лица из анжуйской партии: 6 января в Фоджии умер Карл Анжуйский, шестидесятилетний старик, чьи мечты были разбиты. Он потерял Сицилию, которую дважды не смог вернуть; Калабрия была почти полностью захвачена арагонцами; в остальных его владениях бушевало восстание; его сын Карл Хромой, принц Мессины, был пленником в Арагоне. Незадолго до смерти он назначил своего двенадцатилетнего внука, Карла Мартела, своим наследником и поручил регентство Неаполитанского королевства своему племяннику Роберту д'Артуа вместе с папским легатом Жераром Пармским. Спустя всего три месяца, 28 марта, умер папа Мартин IV. Четыре дня спустя, после одного из самых коротких конклавов в истории, римлянин Джакомо Савелли сменил его на посту под именем Гонория IV. Долгого понтификата ожидать не приходилось: избраннику было семьдесят пять лет, он был наполовину парализован, не мог стоять прямо, не мог самостоятельно поднять или опустить руки, во время совершения мессы он был вынужден сидеть на стуле. Но он являлся сторонником анжуйцев, один его брат, Джованни, сражался при Тальякоццо, а другой брат, Пандольфо, стал сенатором Рима. Никто не сомневается: эта марионетка станет орудием в руках анжуйцев. Однако он в меньшей степени, чем его предшественник, участвовал в борьбе с королем Арагона и примирился с гибеллинами.
Таким образом, ответственность за арагонский крестовый поход легла только на Филиппа III, и его двух юных сыновей семнадцати и пятнадцати лет. В возрасте сорока лет король захотел возглавить поход лично и собрал в Нарбонне значительную армию. Каталонские летописцы говорят о 300.000 человек, что, очевидно, невозможно, но это было большое, разношерстое войско, мотивированное перспективой грабежа и насилия в той же степени, что и уверенностью в спасении души, гарантированном в случае гибели.
Покинув Париж, принц Филипп в сопровождении своей двенадцатилетней супруги Жанны Наваррской медленно проделал путь к месту сбора через Лимож, где он был 24 марта, Тулузу и Каркассон, где он расстался с Жанной. 1 мая он прибыл в Нарбонну, где находилась собранная для похода армия не внушавшая особого доверия. Организация была никудышней, и с самого начала начались проблемы: войска вышли из-под контроля с наступлением жаркой погоды и 25 мая разграбили город Эльн в графстве Руссильон, который принадлежал королю Майорки, союзнику Филиппа III. Переход через Пиренеи через дикий перевал Мачана оказался сложнее, чем ожидалось. Король приказал Филиппу взять город Фигерас, что тот и сделал, а 26 июня началась осада Жироны. Сопротивление оказалось более энергичным, чем ожидалось. Местное население не было впечатлено тем, что им пришлось сражаться против крестоносцев. Педро III, вернувшийся из Мессины, под страхом смерти запретил принимать и публиковать любые прокламации папского легата, кардинала Жана Шоле, сопровождавшего французскую армию. Жара была ошеломляющей. 4 сентября арагонский флот под командованием Роджера де Лориа уничтожил французский флот в битве при Лас-Форминьясе, что сильно затруднило снабжение армии. Получила распространение дизентерия. 5 сентября, после более чем двухмесячной осады Жирона капитулировала. 28 апреля 1285 года была проведена шуточная коронация Карла Валуа в качестве короля Арагона, но поскольку короны не было, была использована кардинальская шляпа, отсюда и прозвище, данное бедному Карлу: "Король-шляпа".
Затем последовало отступление, не похожее на отступление Карла Великого пятью веками ранее, через Пиренеи: бесконечная колонна тянулась через перевалы мимо Ле Пертуса, преследуемая сарацинскими и еврейскими лучниками Педро III, альмогаварами. 5 октября в Перпиньяне умирает король Филипп III, вероятно, от дизентерии. Его старший сын, Филипп, стал королем Франции, Филиппом IV.
Молодость: достоинство или недостаток?
Трудно представить себе более деликатную преемственность. Новому королю было семнадцать лет; он находился за пределами своего королевства (Руссильон в то время был частью королевства Арагон), во главе остатков разношерстной армии, ослабленной дизентерией и униженной плачевным поражением; молодой государь столкнулся с очень сложной финансовой ситуацией из-за расходов на эту войну, а сбор налогов натолкнулся на сильное сопротивление. Были созданы все условия для начала правления, которое стало бы решающим испытанием для молодого государя и позволило бы ему проявить свои ранее скрытые качества государственного деятеля.
Была ли его молодость достоинством или недостатком? Современные авторы расходятся во мнениях по этому вопросу. Интеллектуалы XIII века много абстрактно рассуждали о возрастах жизни и их характеристиках, но психология детства и отрочества была им почти неизвестна. Среди энциклопедистов флорентиец Брунетто Латини (1230–1294) в своей
Мнение Брунетто Латини широко разделяли его современники. Однако государи избегают общего правила, поскольку их совершеннолетие обычно наступало в тринадцать лет: в семнадцать лет Филипп считался совершеннолетним, и ни о каком регентстве не могло быть и речи. У него было все необходимое для царствования: он был рыцарем, он был физически силен, он был женат, а значит, мог обеспечить будущее династии; он получил хорошее образование, в частности, благодаря ценным советам Эгидия Римского; он был связан с правительством своего отца и с честью вел себя в сражениях в Арагоне. У него уже был некоторый опыт дипломатии и придворных интриг. Провал кампании 1285 года стал для него даже положительным моментом, поскольку он был настроен негативно по отношению к этой войне. И события доказали его правоту. Поэтому он был многообещающим молодым человеком. Его молодость окажется преимуществом и в другом отношении: как мы увидим, его непопулярные решения будут объясняться его неопытностью и плохими советниками. В первые годы правления молодость Филиппа IV служила оправданием для того, чтобы сделать любые ошибки более приемлемыми.
Благоприятная культурная и политическая обстановка в Европе
Положение королевства в Европе в конце 1285 года было благоприятно для нового государя, чьи возможности были весьма значительны. Историки единодушно признают, что в то время средневековая цивилизация достигла своего пика, хотя то тут, то там уже появлялись тревожные признаки. Великие эпидемии и голод давно отошли в прошлое. Европейский мир был самодостаточен, а сельская местность все еще могла прокормить растущее население. Города и торговля относительно процветали. В культурном плане искусство, наука и литература находились на высоте, при гармоничном балансе между ценностями и их выражением. Пределы доступных технических и интеллектуальных средств были достигнуты: строительство всех великих готических соборов было завершено. Окно с розами в соборе Реймса стало последним штрихом в 1285 году, как раз к коронации. Но в предыдущем году обрушение свода в Бове стало предупреждением о том, что строительство высотных зданий достигло своего предела. То же самое происходило и в области знаний: были завершены великие теологические синтезы. Фома Аквинский умер в 1274 году, Альберт Великий в 1280 году, но в этом 1285 году родился Уильям Оккам, которому вскоре предстояло наточить свою бритву, в то время как Иоанн Дунс Скот (1266–1308) был еще студентом, Роджер Бэкон (1219–1294) работал над своими научными трудами, а Данте (1265–1321) было всего двадцать лет. Тысячи студентов стекались в шестнадцать европейских университетов, включая Парижский, самый старый и популярный. Это было оптимистичное время.
В политическом плане в Европе также царило определенное равновесие, которое не предотвращало конфликты, но при этом соблюдались известные всем правила; они были в некотором роде кодифицированы и способствовали, так сказать, глобальной гармонии. Идея крестового похода была еще жива, подпитываемая христианским динамизмом Запада, но практически крестовые походы исчерпали себя: два последних крестовых похода (1250 и 1270 гг.) закончились катастрофой, а крестовый поход в Арагон в 1285 году показал, что это понятие было применено к династической войне. Перспектива захвата Иерусалима становилась все более отдаленной, оставаясь при этом идеалом, способным мобилизовать рыцарский пыл и наполнить королевскую и папскую казну за счет сбора благочестивого налога, теоретически предназначенного для финансирования экспедиции. Но на Востоке туркам было нечего бояться западных христиан, чей последний оплот на сирийско-палестинском побережье, Сен-Жан-д'Акр, вскоре падет. Османы сильно опасались монголов, которые были у них за спиной, и поэтому европейцы пытались наладить с монголами отношения, в довольно утопической надежде осуществить совместное предприятие по захвату Иерусалима. Тамплиеры и госпитальеры со своей базы на Кипре сражались спорадически, но были скорее арьергардом, чем авангардом. Осман (1281–1326), лидер османов, которому вскоре предстояло принять титул султана, усилил свое давление на Византийскую империю в Малой Азии, где правил Андроник II (1282–1328).
Христианская Европа была раздроблена. На северных окраинах правил шведский король Магнус I (1275–1290), также известный как Магнус Добрый или Магнус Амбарный замок (
Ближе к Франции была Венгрия, где в 1285 году царствовал Ладислав IV (с 1272 года). Союзник императора Рудольфа, Ладислав был убит в 1290 году, и вскоре неаполитанские анжуйцы стали добиваться избрания правителем этого стратегически важного региона своего принца. В 1285 году Вацлав II, молодой четырнадцатилетний король, воцарился в Чехии, над которой полностью господствовал его могущественный сосед, император Рудольф Габсбург, который сделал его своим зятем, выдав за него замуж свою дочь Юдиту, своим вассалом, доверив ему Чехию и Моравию в качестве наследственной вотчины, и своим великим чашником, восстановив его в праве избирать короля Германии.
Но самыми важными политическими партнерами Филиппа IV в 1285 году были его ближайшие соседи: император, король Англии, испанские государи Арагона, Кастилии и даже Португалии, итальянские правители и, конечно же, Папа, который не только управлял земельными церковными владениями, но и чья духовная власть имела важное глобальное значение. Теперь, по счастливому стечению обстоятельств, все эти правители, которые могли бы причинить неприятности, были настроены к молодому государю весьма благосклонно. Так было, как мы видели, с папой Гонорием IV, который продолжал политику союза с неаполитанскими анжуйцами и вражды с арагонцами. Что касается последних, то король Педро III умер 10 ноября, через месяц после воцарения Филиппа IV, от раны, полученной во время войны. Эти последовательные смерти сделали 1285 год поворотным в европейской политике: новый папа, новый король Неаполя, новый король Франции, новый король Арагона. В своем завещании Педро III разделил свои владения на две части: Арагон он завещал своему старшему сыну Альфонсо III, а Сицилию — своему второму сыну Хайме, который также стал королем Арагона в 1291 году после смерти своего брата. Филиппу IV нечего было опасаться этих правителей, и он не собирался, несмотря на призывы Папы, продолжать арагонский крестовый поход.
На остальной части Пиренейского полуострова Наварра была владением королевы Франции, а Кастилией правил Санчо IV, только что завершивший гражданскую войну, которая позволила ему устранить своих племянников. Он является союзником Арагона, но он был не в состоянии создать проблемы для короля Франции. Что касается короля Португалии Диниша I (1279–1325), то он был пацифистом, которого больше интересовало сельское хозяйство, чем война, отсюда и его прозвище "Земледелец". Он основал Лиссабонский университет в 1290 году и университет в Коимбре в 1308 году.
На севере Италия была разделена на небольшие, более или менее независимые территории, которые стали жертвой вековой борьбы между гвельфами, сторонниками Папы, и гибеллинами, сторонниками германского императора: Милан, Генуя, Венеция, Монферрат, Мантуя и Флоренция. В центре находилось, плохо управляемое Папское государство, бывшее ареной частых кровавых разборок между местными семьями, укрепившимися в своих замках. Что касается юга, то он, как мы уже видели, был разделен надвое: Сицилия находилась в руках арагонца Хайме, а Неаполитанским королевством управлял Робер д'Артуа, дядя Филиппа IV, от имени анжуйского короля Карла II Хромого, находившегося в плену в Арагоне.
В центре христианской Европы находилась огромная территория Священной Римской империи, состоящая из нескольких сотен государств всех порядков и размеров, независимых, но признающих формальную власть императора, избираемого небольшой коллегией из семи курфюрстов. За титул императора боролись семьи Габсбургов, Люксембургов и Виттельсбахов, и реальная власть императора в основном зависела от величины его родовых владений и способности получить поддержку преданных князей. Имперская идеология считала его выше всех христианских королей Европы в силу его титула, но это превосходство, которое было чисто формальным, было значительно ослаблено в XII и XIII веках борьбой с папством и великим междуцарствием 1250–1273 годов. В 1285 году императором стал Рудольф Габсбург, правивший с 1273 по 1291 год. Ему удалось придать определенный лоск императорской должности, опираясь на свои австрийские и швейцарско-немецкие земли. В 1278 году победа при Дюрнкруте позволила ему устранить угрозу со стороны чешского короля Оттокара II, который был убит в этом бою, и одновременно подчинить себе Чехию и Моравию. На западе границы между Священной Римской империей и королевством Франция были относительно размыты и представляли собой неразрывную смесь вотчин под властью князей империи и короля Франции, неиссякаемый источник поводов для конфликтов. Но в 1285 году шестидесятисемилетний император Рудольф смотрел на восток, и у него не было причин ссориться с молодым Филиппом IV.
Эдуард I Английский и аквитанская проблема
Так же не хотел ссоры и английский король Эдуард I. Это было большой удачей для нового короля Франции, потому что в конце XIII века у двух королевств уже была позади длинная череда войн, а впереди — несколько веков противостояния. Вот почему нам необходимо более пристально взглянуть на их отношения.
Со времен Нормандского завоевания 1066 года Английское королевство, объединенное под руководством эффективной администрации, представляло постоянную угрозу для Капетингов. В XII веке, в правление Генриха II Плантагенета, король Англии после женитьбы на Элеоноре Аквитанской контролировал даже более половины королевства Франции, от Нормандии до Пиренеев. Это положение было исправлено в начале XIII века благодаря энергичной политике Филиппа Августа, а с 1220-х годов владения короля Англии во Франции сократились до герцогства Аквитанского, что все еще было много, и что вызывало два больших вопроса. Первый вопрос: где заканчивается герцогство Аквитания? Никто не мог сказать этого точно. Входят ли Сентонж, Лимузен, Керси, Беарн и Бигорр в состав великого аквитанского фьефа? Более того, в этих промежуточных областях смешение сеньорий и феодальных связей между суб-вассалами стало абсолютно неразрывным, и чаще всего невозможно было понять, кто от кого зависит. В этих условиях именно баланс сил решал дело, а продвижение влияния "лилий" и "леопардов" зависело от локальных и общих конфликтов. При малейшей искре война могла возобновиться на этих землях.
Второй вопрос — это соответствующие права и обязанности двух королей над герцогством Аквитания. Как герцог Аквитании, король Англии должен был приносить личную вассальную присягу (
В 1285 году молодой Филипп IV столкнулся с грозным правителем Эдуардом I Плантагенетом. Эдуард родился в 1239 году, и, следовательно, ему было сорок шесть лет, но царствовал он с 1272 года и зарекомендовал себя как одна из сильнейших личностей своего времени. Впечатляющего телосложения, ростом выше среднего, с длинными руками и ногами, он был прежде всего воином, большим любителем турниров, смелым и беспощадным в бою, с жестоким, авторитарным и упрямым темпераментом, с некоторым вкусом к литературе, с простой, сильной и формальной набожностью. Он был сторонником жесткого пути и был известен как "Молот шотландцев", но он не был лишен политической хватки.
Его юность была бурной и отмечена жестокими конфликтами с отцом Генрихом III и восстанием английских баронов под предводительством Симона де Монфора. В 1265 году Эдуард был главным архитектором победы при Ившеме, которая восстановила власть короля. Во время этой борьбы Генрих III и его сын обратились к арбитражу Людовика Святого, которым Эдуард глубоко восхищался. Король Франции также был его дядей, поскольку мать Эдуарда, Элеонора Прованская, была сестрой жены Людовика Святого, Маргариты Прованской. В 1270 году принц Эдуард участвовал в крестовом походе. Он не играл там большой роли, но в Священной войне, как и в Олимпийских играх, главное не победа, а участие. Паломничества в Иерусалим было достаточно, чтобы участники получили ореол причастности к святому делу, особенно если они были принцами. Участие в настоящем крестовом походе против мусульман создавало значительный престиж. В этом случае "паломничество в Иерусалим" превратилось в экспедицию в Тунис. Эдуард высадился в Кале 20 августа с небольшим отрядом, за месяц пересек Францию, погрузился на корабли в Эг-Морте и прибыл в Северную Африку, чтобы узнать о смерти французского короля. Затем он решил продолжить экспедицию с очень небольшими силами и, сделав остановки на Сицилии и Кипре, высадился в Сен-Жан-д'Акр в мае 1271 года. Он оставался там до 24 сентября 1272 года, участвовал от случая к случаю в стычках с мусульманами и был тяжело ранен отравленным кинжалом. Потеряв иллюзии возврата Святой Земли, он уехал и, находясь на Сицилии в гостях у Карла Анжуйского, узнал о смерти своего отца 16 ноября 1272 года. Теперь уже в качестве короля, Эдуард I медленно возвращался в свое королевство, после довольно длительного пребывания в Савойе, откуда он вывез архитектора Якова де Сен-Жоржа, который должен был спроектировать его великие валлийские замки. Затем находясь в Париже, с 26 июля по 6 августа 1273 года, Эдуард воспользовался возможностью и принес оммаж Филиппу III за Аквитанию. Затем, вместо того чтобы вернуться непосредственно в Англию, он отправился в свое герцогство, где пробыл целый год, до 2 августа 1274 года.