Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье

Освобождение Польши от русского гнета в глазах сына варшавского шляхтича по вполне понятным причинам имело приоритет над всеми остальными вопросами. Но неспособность Бжезинского даже в 1998 году осознать существование «глобального исламизма» проливает свет на уровень адекватности восприятия ситуации в мире американским руководством. В 80-е годы ХХ века они не понимали ни значения суннитской политики исламизации, как ее видела Саудовская Аравия, ни форм, в которые эта политика выливалась. И еще меньшее представление США имели о реакции Ирана на их стратегию, поскольку в интеллектуальном отношении оставались узниками наследия холодной войны.

Советские войска покинули Афганистан 15 февраля 1989 года под давлением моджахедов, методично уничтожавших советскую авиацию ПЗРК «Стингер», поставлявшимися ЦРУ. Это событие, по сути, предвосхитило падение Берлинской стены 9 ноября того же года, которое в свою очередь стало прелюдией к краху коммунизма. Джихадисты со всего мира, собравшиеся в Афганистане, трактовавшие мировую историю через призму откровений Пророка и завоеваний ислама (аль-футухат), не испытывали и тени сомнения в том, что они – воплощение деяний Пророка, его сподвижников и его потомства. Это было «новое кораническое поколение» (джил курани джадид), о приходе которого взывал Сеййид Кутб, поколение, которое должно было уничтожить джахилийю, это нечестивое «варварство» современного секулярного общества. Так же, как всадники под знаменем Пророка победили государство Сасанидов, одну из двух «сверхдержав» того времени, в битве при Кадисии в 636 году, джихадисты разбили Советскую армию в Кабуле. (Саддам Хусейн свое наступление в сентябре 1980 года на Иран также назовет «Кадисия».) Бен Ладен и его последователи развили эту параллель. Так же, как арабы, а затем османы, неустанно совершавшие набеги на другую сверхдержаву того времени, Византийскую империю, вплоть до ее падения в 1453 году, «аль-Каида» наращивала интенсивность антиамериканских атак, кульминацией которых стал «двойной газават» против Нью-Йорка и Вашингтона 11 сентября 2001 года. На эти исторические параллели накладываются нумерологические загадки, столь любимые исламистами. 11/9 (дата 9 ноября 1989 года в американском формате. – Прим. пер.), дата падения Берлинской стены, символизирует собой конец коммунизма и противостояния Восток – Запад. Ее зеркальное отражение 11/9 (11 сентября 2001 года) возвещает зарю нового христианского века. В глазах джихадистов в этот день занялась заря триумфального и спасительного исламского тысячелетия, отряхнувшего с ног прах безбожного Запада.

15 февраля 1989 года мир едва обратил внимание на вывод советских войск из Афганистана, тем самым лишив суннитов момента славы как единственного поборника исламского джихада, достойного подпитки в виде нефтедолларов Аравийского полуострова. Накануне Хомейни приговорил к смерти Салмана Рушди за то, что тот «поносил Пророка» в своем романе «Сатанинские стихи». Одним мастерским ходом аятолла обнулил значение реальной геополитической победы конкурентов, перенеся битву в медиапространство, где привлек все внимание к себе. Таким образом, Иран, по сути, демонстрировал миллиарду мусульман планеты, что может вынести действующую в мировом масштабе фетву британскому писателю индийского происхождения. Тем самым Хомейни позиционировал себя в качестве их главного защитника от «оскорбления, нанесенного Мухаммеду». Этот маневр представлял собой многоуровневый семантический разрыв с массой отдаленных последствий. Скандал взбудоражил Запад и привлек внимание всех СМИ, в силу чего вывод советских войск из Афганистана на следующий день освещался как второстепенное событие. Кампания против романа Рушди началась в индо-пакистанских исламистских кругах Великобритании уже за 6 месяцев до этого. Она взбудоражила индийских мусульман до такой степени, что даже светское правительство в Дели запретило книгу. В Лондоне были организованы демонстрации с требованием таких же мер во исполнение закона о богохульстве. (Этот закон, впоследствии отмененный, касался, к слову, только англиканской церкви.) В январе умирающий промышленный город Брадфорд в регионе Мидлендс, значительную долю населения которого составляли безработные иммигранты (того же этно-конфессионального происхождения, что и Рушди), стал сценой аутодафе. Муллы и представители совета мечетей сожгли на костре несколько экземпляров романа. Разгневанная толпа верующих, собравшаяся на огромной площади перед ратушей, выстроенной в стиле венецианской готики, свидетельницей былого величия индустриальной эпохи, восторженно их приветствовала. Саудовская Аравия, партнер Великобритании и США по участию в афганском джихаде, не хотела подливать масла в огонь, чтобы не ставить в еще более затруднительное положение правительство Тэтчер, приведенное этими событиями в сильное замешательство. В этой политической игре все карты шли в руки Тегерану. Перехватывая эстафету в деле «защиты Пророка» у бездействовавшего Эр-Рияда, Тегеран завоевывал расположение широких суннитских масс. Хомейни, вызвав неслыханный скандал на Западе, возмущенном тем, как иранский аятолла попрал принцип свободы слова, успешно отвлек всеобщее внимание от американо-саудовского успеха в Кабуле.

Фетва, вынесенная Рушди, если рассматривать ее в ретроспективе, создала ряд прецедентов. Прежде всего, она превратила всю планету в «землю ислама», мусульманское обозначение территории, где действует шариат. И если фетвой можно было вынести смертный приговор гражданину и жителю Великобритании, следовательно, ее действие распространялось на Великобританию, Запад и весь остальной мир. Акт Хомейни в эпоху глобальных масс-медиа стирал традиционные границы мусульманской космографии и включал в сферу его собственного юридического и религиозного влияния всю планету. Большое видится на расстоянии, и в тот момент огромная символическая значимость этой вехи на пути исламизации общечеловеческих норм и ценностей не была понята до конца. Даже сегодня, три десятилетия спустя, ее до сих пор недооценивают. Однако ситуация создала прецедент, который использовался в последующих делах о «богохульстве». Сначала прогремело убийство кинорежиссера Тео Ван Гога, застреленного и заколотого в Амстердаме 2 ноября 2004 года голландцем марокканского происхождения за фильм «Покорность». За этим последовала кампания против публикации карикатур на Пророка датским ежедневником «Jyllands-Posten» 30 сентября 2005 года. И, наконец, убийства в редакции французского еженедельника «Charlie Hebdo» 7 января 2015 года, совершенные братьями Куаши, кричавшими: «Мы отомстили за пророка Мухаммеда!» Шииты, может, и положили начало этой тактике, но установленные ими рамки показались слишком узкими суннитам, когда они взяли ее на вооружение в своих целях.

Фетва имела еще одно последствие для суннитов-джихадистов: она убедила их в том, что главным полем битвы является медиаполе и что они уделяли ему недостаточно внимания по окончании афганского конфликта. Айман аз-Завахири в стратегическом манифесте «аль-Каиды» «Всадники под знаменем Пророка», опубликованном в интернете во второй половине 1990-х годов, подчеркивал ключевую роль СМИ. Он также дал квалифицированную и не слишком лестную оценку джихадам в Боснии, Алжире и Египте, критикуя их за местечковость, не позволявшую добиться в мире того резонанса, который мог бы придать им новый импульс и привести к победе. В этом смысле медийные уроки, извлеченные из фетвы от 14 февраля 1989 года, имели еще одно далеко идущее последствие. Они заложили шаблон для достойной Голливуда постановки событий 11 сентября в эпоху спутникового телевидения и особенно телеканала «аль-Джазира». Ими же руководствовались – в наступившую эру соцсетей и сетевых СМИ – игиловцы, выкладывая видео казней своих заложников.

Наряду с афганским джихадом восьмидесятые отмечены еще тремя масштабными конфликтами. Они свидетельствовали, с одной стороны, о том, что политическая исламизация вошла в круг самых животрепещущих международных проблем; с другой стороны, они отражали ужесточение борьбы между суннитами и шиитами за контроль над этим процессом. Мы рассмотрим их здесь преимущественно в этом ракурсе.

Ирано-иракская война была развязана в сентябре 1980 года Саддамом Хусейном, выходцем из города Тикрит, северной точки арабского «суннитского треугольника». Она вынудила партию Баас отказаться от секуляризма, который был одним из ее основополагающих принципов, и руководствоваться вместо него догмами идеологической исламизации, подтверждая тем самым, что та пришла в регионе на смену исчерпавшему себя светскому арабскому национализму. В 1990 году на флаге Ирака появилась надпись «Аллах акбар» («Аллах велик»), в телесюжетах начал регулярно появляться молящийся Саддам, а женщинам, занимавшим руководящие партийные посты и с гордостью демонстрировавшим свои непокрытые головы современных активисток, свободных от предрассудков, пришлось снова накинуть хиджабы. Как мы уже упоминали, наступление на Иран нарекли «Кадисия Саддама» в честь решающей битвы, выигранной в 636 году войсками халифа Умара, второго преемника Пророка, который разрушил Персидскую империю и захватил ее территорию. Действуя таким образом, Саддам Хусейн стремился позиционировать себя в качестве главного защитника исламских ценностей. Он хотел лишить этого статуса своего противника, отбросив его назад, в сасанидско-зороастрийское прошлое, препятствовавшее его претензиям на роль выразителя интересов всего исламского мира. Чтобы не остаться в долгу, Тегеран во всеуслышание обличал секуляризм партии Баас, превратившей религию в фиговый листок. Все наступательные операции иранской армии получили для внутреннего пользования кодовое название «Кербела» (от «Кербелы 1» в 1981 году до «Кербелы 6» в 1988 году) дабы сплотить бойцов под знаменем шиитской идеологии по версии Хомейни. Государственная пропаганда изображала Саддама как реинкарнацию халифа Язида из династии Омейядов, убившего имама Хусейна в битве при Кербеле в 680 году. На международном уровне, для мусульман всех стран, некоторые кампании называли «Бадр» в честь первой битвы, в которой Пророк в 624 году одержал победу над кафирами («неверными») из племени курайшитов – еще один намек на «безбожников»-баасистов.

Мотивация Саддама была обусловлена как внешними, так и внутренними факторами. На внутренней арене его кровавый диктаторский режим стремительно обогащался благодаря росту цен на нефть. Ирак в то время был вторым в мире ее экспортером после Саудовской Аравии. Помимо декорации в виде партии Баас он опирался на одно из иракских национальных меньшинств, арабов-суннитов. Им противостояло шиитское большинство (чьи главные святые места, Кербела и Эн-Наджаф, находятся на территории Ирака) и курдам-ирредентистам, обитавшим в горах на севере страны, где они вели вялотекущую партизанскую вой ну. Перед Саддамом стояло две задачи. Первая: противостоять потенциальной привлекательности политического шиизма Исламской республики для большинства его же сограждан. Вторая: использовать революционный хаос, царивший в соседней стране для продвижения на восток. Он хотел удлинить 58-километровую береговую линию Ирака в Персидском заливе за счет аннексии иранской арабоязычной приморской провинции Хузестан.

В региональном и международном масштабе Ирак был светским крылом сил, стремившихся остановить хомейнистскую экспансию и пропаганду. Эти силы включали в себя суннитские нефтяные монархии Аравийского полуострова, объединившиеся против Ирана в мае 1981 года в рамках Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ). К ним относились и западные державы, в первую очередь США и Франция. Игнорируя постоянное нарушение Саддамом прав человека, политические и нефтяные круги обеих стран выказывали ему огромное уважение. Он завязал тесные отношения не только с Жаком Шираком, но и некоторыми представителями левых сил Франции. Для ведения войны с Ираном Саддам получил самую современную технику, в том числе палубные штурмовики «Супер Этандар», стоявшие на вооружении ВМС Франции. Эта военная поддержка была одной из причин, по которой Тегеран в качестве возмездия осуществил силами верных иранскому режиму людей операции по захвату западных заложников в Ливане. Но, в конечном итоге, это не помешало склонить чашу весов в пользу Багдада.

Во избежание разгрома аятолла Хомейни вынужден был «испить отравленную чашу», то есть согласиться на перемирие двух истощенных войной стран, которое и было заключено 20 августа 1988 года. Он пытался отвлечь внимание в том числе и от этого провала, «сыграв на опережение» фетвой в адрес Рушди 14 февраля следующего года, ставшего для него последним. Аятолла скончался 3 июня 1989 года в возрасте 87 лет. Смерть харизматичного имама стала условием, необходимым для поэтапного возвращения Исламской республики в мировое сообщество. Что касается Саддама Хусейна, его победа по умолчанию оставляла его во главе опустошенной и разрушенной страны, глубоко увязшей в долгах арабским нефтяным монархиям. Именно это вынудило Саддама ввязаться в авантюру с вторжением на территорию своего кувейтского кредитора в августе 1990 года и войну в Персидском заливе. И иракскому, и иранскому лидеру нефтяная рента обеспечивала шапкозакидательские настроения (особенно это касается Саддама), благодаря наращиванию запасов оружия, которое трубопроводные демократии поставляли углеводородным деспотиям. И нефть же расширила пропасть между шиитами и суннитами до масштабов, выходящих за рамки военного противостояния между персами и арабами.

Одновременно Исламская республика с целью ослабления давления на свои сухопутные границы и воздушное пространство опосредованно вступила в конфликт в Леванте. Она проникала в бреши, которые открыли затянувшаяся гражданская война в Ливане и эскалация палестино-израильского конфликта. Действительно, 1980-е годы были отмечены как исламизацией риторики, сопровождавшей оба эти конфликта, так и внедрением в них Ирана, имевшего свои интересы, внедрением открытым и явным в Ливане и постепенным и тайным в Палестине. Это обеспечило Тегерану новый, мощный рычаг давления на западный лагерь. В Ливане эта стратегия сначала нашла выражение в захвате заложников. Она сопровождалась мобилизацией шиитской общины Ливана, составлявшей большинство населения, но оттесненной от власти, превратившейся усилиями «Хизбаллы» в доминирующую силу в Стране кедра. Шиитам в ходе длительного процесса, занявшего три десятилетия, удалось сплотить вокруг себя все меньшинства, составлявшие политическую мозаику Леванта. В их число входили восточные христиане, физическому существованию которых грозило распространение джихадистского салафизма, самым ярким проявлением которого станет ИГИЛ. И, действуя из шиитских районов на юге Ливана, «Хизбалла» фактически заместила палестинское сопротивление Израилю собственным «Сопротивлением» («Мукавама»). Она сочетала его с поддержкой ХАМАС: редкий пример того, как исламистское суннитское движение, связанное с «Братьями-мусульманами», равняется на Тегеран.

В истерзанном и расколотом Ливане, на который с момента ввода туда в 1976 году сирийских войск огромное влияние оказывал Дамаск, обосновавшиеся на юге палестинцы беспрепятственно обстреливали ракетами израильскую Галилею. Чтобы положить этому конец, в июне 1982 года израильская армия вторглась на территорию Ливана в рамках операции «Мир Галилее». Дойдя до пригородов Бейрута, она оттеснила палестинские группировки на север страны, а затем и из самого Ливана. Палестинцы отплыли на французских судах в Тунис (после чего они вернутся в Триполи, на север Ливана, откуда их изгонят уже сирийцы в декабре 1983 года). Шиитское население поначалу радостно встречало гостей, пусть и незваных, которые избавили его от палестинских федаинов. Но военное присутствие Израиля, на сторону которого встали прозападно настроенные ополченцы-христиане, изменило соотношение сил в стране не в пользу Дамаска и его иранского союзника. В ответ на убийство ливанского президента Башира Жмайеля в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила фалангисты в сентябре 1982 года устроили резню при полном попустительстве израильских военных. Новый президент Амин Жмайель, брат убитого, подписал с Израилем соглашение, предусматривающее вывод израильской армии из Ливана и заключение мира между двумя государствами, но мирный процесс был сорван совместной операцией Сирии и Ирана. Исламская республика направила несколько сотен Стражей революции (Пасдаран) в долину Бекаа, регион, населенный преимущественно шиитами. Это прямое вторжение на ливанскую территорию стало прелюдией к созданию «Партии Аллаха» или «Хизбаллы», признававшей Хомейни своим вождем и учителем. (С 15 декабря 1981 года Ливан уже превратился в «эхо-камеру» шиито-суннитского противостояния, олицетворенного ирано-иракской войной, когда в иракском посольстве взорвалась первая «живая бомба».) В сентябре 1982 года в Ливан была направлена американо-франко-итальянская миротворческая группировка (МНС), задачей которой было разведение враждующих сторон. Жертвами еще одной атаки террористов-смертников, на этот раз в американском посольстве в апреле 1983 года, стали 63 человека. За ней последовали еще два теракта, совершенные 23 октября в казармах американских и французских солдат, выполнявших миротворческую миссию в Ливане (256 и 58 погибших соответственно). Официально это не признавалось, но было очевидно, что эта политика террора являлась логическим продолжением иранской тактики «мученических операций» на иракском фронте, на этот раз направленной против воинских формирований великих держав. Эта ассиметричная война, ставшая источником вдохновения для более позднего джихадизма, вынудила Многонациональные силы ООН покинуть Ливан в марте 1984 года. Постепенно сирийско-иранская ось, пройдя через бесчисленные перипетии длившегося три десятилетия конфликта, стала играть в нем решающую роль.

Второй составляющей стратегии джихадистов был захват заложников. С 22 марта 1985 года в заложниках побывали 12 французов, 8 американцев и 7 выходцев из других стран, враждебных Ирану. Ответственность за похищение Жан-Поля Кауфмана и Мишеля Сёра в мае 1985 года взяла на себя шиитская «организация исламского джихада», требовавшая прекращения французской помощи Ираку. Это произошло именно в тот момент, когда Париж предоставил Ираку в аренду палубные штурмовики «Супер Этандар». Дополнительная сложность заключалась в том, что Иран стремился вернуть заблокированные Францией инвестиции шаха в совместную ирано-французскую ядерную компанию Eurodif. Это событие переживалось во Франции как национальная трагедия, его широко освещало государственное телевидение, съемочную группу которого также похитили. Кульминацией трагедии стала новость о гибели в заточении ученого Мишеля Сёра, а эпилогом – визит в Тегеран министра иностранных дел Франции Ролана Дюма в 1989 году, за которым последовало освобождение и высылка из Франции террористов, отбывавших там заключение. Среди них был ливанец-шиит, покушавшийся в июле 1980 года в парижском пригороде на убийство бывшего главы последнего правительства шаха Шапура Бахтияра, находившегося в оппозиции к Исламской республике.

Таким образом, территория Ливана стала полигоном для антизападной деятельности Ирана. Южный Ливан, постепенно перешедший под полный контроль «Хизбаллы», превратился в оплот Сопротивления Израилю. В авангарде сопротивления стояла отныне «Партия Аллаха»; назначив себя главной в борьбе с «сионистским образованием», она заняла место арабского национализма, признанным символом которого являлась ООП. Популярность «Хизбаллы», а с ней и Ирана в результате значительно выросла даже в арабском, преимущественно суннитском мире. Кульминацией этого процесса стала «33-дневная война» между Израилем и «Хизбаллой», продолжавшаяся с 12 июля по 14 августа 2006 года. Она закончилась полным поражением Израиля, а генерального секретаря «Хизбаллы» Хасана Насраллу превратила в подлинного героя арабского мира. Его чествовали даже на спутниковых телеканалах стопроцентно суннитского Аравийского полуострова: неслыханный случай для шиита, присягавшего на верность аятолле Хомейни, Высшему руководителю Исламской республики.

В самом Ливане, будучи символом «Сопротивления» («Мукавама»), «Хизбалла» добилась такой легитимности, которая вышла за рамки собственно шиитской общины. Это оставило за ней право сохранить оружие, в то время как другим группировкам пришлось разоружиться. С конца 1980-х годов «Хизбалла» оказывала все возрастающее влияние на всю страну. Таифские соглашения сыграли в этом отношении решающую роль. Эти соглашения, подписанные 22 октября 1989 года в саудовском городе Таиф, положили конец пятнадцатилетней гражданской войне, оформив поражение христиан и победу суннитов. Действительно, президент-маронит уступал значительную часть своих полномочий в пользу суннитского премьер-министра. Тем самым символически закреплялась победа Саудовской Аравии, одержанная благодаря нефтедолларам и нашедшая воплощение в лице ливано-саудовского миллиардера и политического деятеля Рафика Харири. В реальности же эти договоренности быстро, в течение нескольких следующих лет, потеряли актуальность в силу изменения расстановки сил в регионе, в результате чего суннитская община была оттеснена на обочину, уступив дорогу «Хизбалле». Далее мы рассмотрим, к чему это привело в нулевых, а затем в десятых годах XXI века.

Исламизация палестинского конфликта, вписавшаяся в соперничество между шиитами и суннитами за лидерство в регионе, представляла собой один из важнейших факторов трансформации Ближнего Востока в 1980-е годы. В 1979 году, вскоре после триумфа Исламской революции в Иране, палестинский врач Фатхи Шкаки, состоявший ранее в организации «Братья-мусульмане» и живший в изгнании в Египте, опубликовал книгу, озаглавленную «Хомейни: исламская альтернатива». Он посвятил работу самому Хомейни («революционному имаму») и основателю «Братьев-мусульман» Хасану аль-Банне («имаму-мученику»). Автор на страницах книги продемонстрировал интеллектуальную близость между самыми радикальными «Братьями», последователями Сеййида Кутба, и шиитскими активистами, близость, преодолевающую сектантские рамки. Шкаки основал «Исламский палестинский джихад», вооруженное движение, которое с 1983 года начало устраивать первые кровопролитные антиизраильские акции на оккупированных палестинских территориях. Целью их было показать, что и с еврейским государством можно сражаться в то самое время, когда ООП терпела поражение в Ливане, а умеренные палестинские «Братья-мусульмане» ограничивались благотворительными акциями. В эти годы мистику палестинских тренировочных лагерей, стиравшихся с лица ливанской земли, сменила мистика джихадистских баз – каваид (ед. ч. «каида»), – расположенных между Пешаваром и афганской границей. Главный идеолог джихада Абдулла Аззам к тому же сам относился к радикально настроенным палестинским кутбистам, входившим в организацию «Братья-мусульмане». В своих трудах он напоминал, что освобождение и исламизация его родины остается самой главной его целью – даже если обстоятельства сложились так, что наилучшую возможность для ведения вооруженного джихада предоставляет Афганистан.

Совокупное влияние Шкаки и Аззама ускорило радикализацию палестинских «Братьев-мусульман». Она вылилась в первую интифаду («восстание»), или «войну камней», начавшуюся в декабре 1987 года. Сопротивление Израилю переместилось в саму Палестину. Таким образом, оно распространилось на Западный берег реки Иордан, в Иерусалим и сектор Газа, а затем, в ходе следующего десятилетия, на территорию самого еврейского государства. Одновременно с этим зародилось «Исламское движение сопротивления», аббревиатура от полного названия которого – ХАМАС – совпадает по звучанию с арабским словом «хамас» («усердие»). По мере нарастания интифады ХАМАС все активнее претендовал на то, чтобы отнять у ООП Арафата монополию на руководство борьбой за освобождение Палестины, в том числе выпустив собственный календарь обязательных забастовок. 18 августа 1988 года ХАМАС опубликовал свою хартию, отличавшуюся от хартии ООП, являвшейся до тех пор единственным официальным руководством к действию. В хартии утверждалось, что джихад, направленный на освобождение исламских земель Палестины, является «личной обязанностью», то есть использовался термин, употребленный Аззамом для характеристики афганского джихада, который в тот момент крушил Советскую армию. Хотя в конце восьмидесятых ООП еще сохраняла способность к политическому маневрированию, исламизация дела, за которое она боролась, потрясла ее до основания. В следующие годы ХАМАС только набирал мощь, благодаря притоку нефтедолларов с Аравийского полуострова. В 1990 году, например, Кувейт перевел ХАМАСу 60 миллионов долларов, а ООП – только 27. В августе того же года Арафат поддержал Саддама Хусейна, когда Ирак вторгся в соседнюю страну.

1989 год: джихад и крах коммунизма

В 1989 году, завершавшем десятилетие, исламизм уже всерьез и надолго обосновался в системе международных отношений. Хотя начиная с Ялтинских соглашений 1945 года противоречия между свободным миром, возглавляемым Вашингтоном, и соцлагерем, где заправляла Москва, составляли основную движущую силу исторического развития, 1989-й год положил начало новому водоразделу. Явление миру исламизации, ставшей возможной благодаря доходам от продажи нефти, было тем более ярким символом культурного раскола, что именно в этот год отмечалось двухсотлетие Великой французской революции, отстаивающей принципы светского характера государства. Во Франции празднества были омрачены первым скандалом, связанным с ношением хиджаба в учебном заведении, а именно в колледже города Крей, в Парижском регионе. За этим последовали пятнадцать лет судебных тяжб исламистских организаций с государством. Они закончились принятием в марте 2004 года закона, безоговорочно запрещавшего ношение «явных символов религиозной принадлежности» в государственных учебных заведениях. После потрясений, вызванных фетвой, вынесенной по ту сторону Ла-Манша Салману Рушди в начале того же года, в Европе доминировали две, пусть во многом несхожие, концепции британского мультикультурного секуляризма и французской республиканской светскости. Обе вышли из традиций европейского Просвещения, и обе в полной мере и в равной степени ощутили на себе процесс исламизации общественных и нравственных норм, осуществлявшейся революционным шиизмом, с одной стороны, и консервативным суннизмом, с другой.

По символическому совпадению «скандал с платком» в Крее, разразившийся 18 сентября 1989 года, когда три студентки-мусульманки из колледжа, расположенного в рабочем квартале парижского пригорода, отказались снимать в классе хиджаб, случился за несколько недель до того, как 9 ноября пала Берлинская стена. Будучи свидетелем тех времен, я вспоминаю, что пресса и общественное мнение Франции взахлеб обсуждали первое событие, а второе при этом осталось в тени. Происшествие, вызванное тем, что девушки-подростки накинули на головы платки, несмотря на кажущуюся тривиальность, опередило для французов по значимости окончание холодной войны, а с ним крах СССР и коммунизма. Аналогичным образом фетва аятоллы Хомейни, приговорившая к смерти автора «Сатанинских стихов» и вынесенная по иронии судьбы в день святого Валентина 1989 года, полностью затмила собой в СМИ вывод советских войск из Афганистана, состоявшийся на следующий день, 15 февраля. Этот скандал вызвал особое беспокойство тем, что явился не просто очередной эскападой французов, по поводу которых так любили злорадствовать англосаксонские наблюдатели, а имел далеко идущие последствия. Он свидетельствовал о возникновении в обществе скрытого раскола по культурному признаку, раскола, сопровождавшего процесс исламизации рабочих кварталов. Он начал отодвигать на второй план социальный раскол, воплощавшийся на политической сцене в виде противостояния правых и левых сил. Это отразилось в окончании глобального противостояния Востока и Запада, коммунизма и свободного мира. Этот раскол также положил начало восприятию новейшей истории в контексте противостояния Запада и ислама как двух самостоятельных факторов, или «столкновения цивилизаций», как назвал свой бестселлер, вышедший в 1996 году, гарвардский профессор Сэмюэль Хантингтон. Три десятилетия спустя приходится констатировать, что этот культурный раскол значительно увеличился. Во Франции он нашел свое крайнее выражение в джихадистском терроризме, став главным тектоническим разломом французского общества (как и всей остальной Европы). Но это же явление в 1989 году зародилось в непосредственной близости от Франции, на юге Средиземноморья, в Алжире. Эта страна тесно связана с Францией сидящими занозой в памяти 132 годами колонизации и присутствием на территории бывшей метрополии нескольких миллионов жителей алжирского происхождения, большинство из которых уже имело французское гражданство, а остальные претендовали на него.

В марте 1989 года, когда в страну возвращались участники боевых действий в Афганистане, в алжирской мечети Абд аль-Хамида бен Бадиса пестрая компания, состоящая из исламских активистов и проповедников, салафистов и джихадистов разного толка, основала Исламский фронт спасения (ИФС). Их окружал ореол славы победы, одержанной в предыдущем месяце над СССР. Москва, на тот момент будучи одной из основных опор правившего в Алжире Фронта национального освобождения (ФНО), обучала в своих университетах и военных академиях кадры для правящего режима и вооружала его армию. Алжир «строил социализм», сидя на нефтегазовой игле, контролируемой военной олигархией, которая покупала спокойствие на улицах ценой уничтожения гражданского общества и ликвидации предпринимателей как класса. Такая стратегия лишала чувства ответственности население, бурный рост которого поощрялся в условиях жестокой конкуренции с Марокко за гегемонию в Магрибе. Она же делала страну особенно уязвимой от колебаний цен на энергоносители, на которых держалась вся экономика. Спад конъюнктуры 1986 года, который вдвое урезал госбюджет, привел к всеобщей нужде, падению уровня жизни, усугубленному бесхозяйственностью, коррупцией и расцветом трабендо (черного рынка).

Неудивительно, что на этом тревожном фоне 4 октября 1988 года вспыхнули беспорядки, подавленные ценой нескольких сотен жертв. Любопытно, что в ходе волнений неимущая городская молодежь поносила полицейских, называя их «евреями», ассоциируя их тем самым с израильтянами, подавление которыми палестинской интифады схожими методами активно освещалось и осуждалось государственным телевидением. Как и в Иране в 1978 году, восстание изначально не имело религиозной подоплеки. 10 октября власть сама обратилась к проповедникам, которых принял у себя президент Шадли Бенджедид, чтобы разрядить ситуацию, приведшую к погромам. Влияние исламистов в Алжире в восьмидесятые годы значительно выросло, как, впрочем, и повсюду в суннитском мире. В 1982 году Мустафа Буяли, вдохновленный произведениями Сеййида Кутба, повел партизанскую войну (аналогичную той, что вел ФНО во время войны за независимость от Франции) во главе Вооруженной исламской группы (ВИГ), чтобы путем джихада установить в стране законы шариата. Но влияние движения было ограничено, а глава его убит пятью годами позже. При этом правительство, стремясь избавиться от тех, кто пытался подражать Буяли, поощряло возмутителей спокойствия к участию в боевых действиях в Афганистане.

В то же время консервативные круги боролись с левыми идеями студентов университета, требуя полного перехода преподавания с французского на арабский и соблюдения законов шариата путем организации коллективных молитв; прибегали они и к открытым репрессиям. Затем власти, по примеру того, что делал в Египте в предыдущем десятилетии Садат, приложили все усилия к тому, чтобы выбить почву из-под ног протестующих, способствуя исламизации под контролем государства. Парламент принял семейный кодекс, основанный на Коране, страну усеяли мечети, литература и кассеты ваххабитских проповедников наводнили книжную ярмарку Алжира, вытесняя с полок произведения на французском. Египетский шейх Юсуф аль-Кардави, видный представитель «Братьев-мусульман», был приглашен в качестве консультанта по вопросу местного «исламского возрождения». Позже он станет ведущим главной религиозной передачи на канале «аль-Джазира», стоявшей за исламизацией арабских восстаний 2011 года.

Таким образом, в Алжире формировалась контрэлита в рамках процесса общей исламизации политического устройства, инициированного нефтяными монархиями Аравийского полуострова в 1973 году. В этом отношении Северная Африка на несколько лет отставала от Ближнего Востока. И именно к этой контрэлите президент Шадли, лишенный традиционного рупора в виде партии ФНО, одряхлевшей и неспособной противостоять нападкам, обратился, чтобы восстановить спокойствие. С этой целью он принял у себя 10 октября проповедника Сахнуна, бывшего последователя Буяли; Али Бельхаджа, пламенного трибуна джихада; и Махфуда Нахнаха, руководителя «Братьев-мусульман». После их обращения к нации погромы прекратились, что свидетельствовало о степени их влияния. Шадли, в свою очередь, дал зеленый свет многопартийной системе, что открыло путь к созданию в 1989 году Исламского фронта спасения. ИФС развивался молниеносными темпами, сумев объединить под руководством исламистской интеллигенции два антагонистичных социальных класса – неимущую городскую молодежь, получившую прозвище «хиттисты» («подпирающие стену» от безделья), и набожный средний класс. Это был революционный процесс, напоминавший поначалу то, что происходило в Иране в 1978–1979 годах. ИФС приобрел большую популярность, требуя освобождения джихадистов ВИГ, упрятанных за решетку «безбожниками», и организуя бесконечные марши и сидячие забастовки. Фронт, по сути, заместил собой государство, ослабленное землетрясением в Типазе. Он одержал триумфальную победу на муниципальных выборах в июне 1990 года, создав в стране целую сеть «исламских коммун», затем победил в первом туре на выборах в парламент в декабре 1991 года. Выборы были прерваны армией, лишившей партию победы, что открыло, как мы увидим далее, дорогу джихаду, который впоследствии перекинулся на территорию Франции.

Хотя, несмотря на первоначальный успех исламистов, прийти им к власти в Алжире не удалось, в 1989 году в одной суннитской арабской стране все же установился первый режим, который возглавил деятель, разделявший эту идеологию, – Хасан ат-Тураби в Судане. Этот вышедший из религиозной среды харизматичный мыслитель получил образование в Англии и Франции, где увлекся тьермондизмом. Он, как в свое время Али Шариати, представлявший шиизм, выступал за исламизацию общества «сверху». Ат-Тураби обращался преимущественно к представителям суданской интеллигенции, ранее, как правило, являвшимся сторонниками исключительно авторитетной компартии. Семь лет, проведенных в тюрьме, заставили его принять прагматичный подход, заключавшийся во внедрении своих сторонников в госаппарат и армию, а также в исламскую банковскую систему, насаждавшуюся на территории страны Саудовской Аравией. Его влияние выросло в первой половине восьмидесятых, то есть в последние годы правления генерала Нимейри, когда тот принял меры по запрету алкоголя и введению шариатского права. А в январе 1985 года генерал приказал повесить богослова Махмуда Мухаммеда Таха, выступавшего за критическое переосмысление Корана. После свержения диктатора в том же году ат-Тураби основал Национальный исламский фронт, а страну к тому времени уже раздирала гражданская война между мусульманским Севером и христианско-языческим Югом. Ат-Тураби дал исламистское обоснование действиям армии. Когда военные неудачи Хартума на юге страны привели к государственному перевороту, осуществленному 30 июня 1989 года полковником Омаром аль-Баширом, ат-Тураби стал «серым кардиналом» последнего.

В то время как советский строй и коммунистическая идеология к концу 1989 года трещали по швам, политический исламизм добивался значительных успехов – от роли, которую он сыграл в выводе Советской армии из Афганистана, до захвата власти в Хартуме. Из той же серии скандалы с Рушди в Великобритании и с хиджабом во Франции, поставившие светскую культуру обеих демократий перед фактом внедрения в них религиозных ценностей. Далее были Таифские соглашения, призванные обеспечить господство суннитов в Ливане и создание таких организаций, как ИФС или ХАМАС. Последствия этих событий будут сказываться долгое время. Но, в первую очередь, последнее десятилетие ХХ века прошло под знаком джихада, ставшего в Алжире реакцией на вмешательство армии в выборы накануне ожидаемой победы ИФС, а также развивавшихся синхронно двух других джихадов – египетского и боснийского. Все три в итоге провалились.

Провал первого этапа развития джихадизма: 1990-е

1990-е годы были отмечены, прежде всего, открытием трех фронтов джихада – в Египте, в Алжире и в Боснии – по образцу Афганистана восьмидесятых. Алжирский и боснийский были связаны с Европой или находились на ее территории, предвещая «Старому свету» волны терактов, которые будут прокатываться по континенту. По итогам трех-пяти лет борьбы джихадистам не удалось захватить власть, но они извлекли уроки из своих поражений. Бен Ладен и аз-Завахири воспользовались ими для подготовки второго этапа джихадизма, кульминацией которого стал «двойной газават» 11 сентября 2001 года против Нью-Йорка и Вашингтона.

Девяностые, впрочем, начались с конфликта внутри самой системы суннитских стран, зависящих от нефтяной ренты. Он спровоцировал размывание процесса исламизации, затеянного самими же нефтяными монархиями, настроив джихадистов против саудовского режима. Вторжение Ирака в Кувейт получило отпор со стороны военной коалиции, возглавлявшейся США, которые использовали базы на саудовской территории для освобождения эмирата. Это вызвало резкий протест исламистов в Саудовской Аравии спустя 10 лет после теракта в Мекке. Усама Бен Ладен стал одним из лидеров этого протеста, тем самым сделав разрыв с властью своей страны достоянием гласности. Вторжение в Кувейт 2 августа 1990 года было парадоксальным следствием ирано-иракской войны. Кувейт, как и другие нефтяные монархии, входившие в Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, преследовал страх распространения хомейнистской революции на Аравийский полуостров. Поэтому кувейтские шейхи щедро подпитывали «Кадисию Саддама» своими займами. После того, как конфликт летом 1988 года закончился и опасность миновала, Багдад, разоренный и лишенный возможности эксплуатировать свои нефтяные месторождения, был уже не в состоянии выполнить долговые обязательства. Рост напряжения закончился тем, что должник «напал на банк», как шутили в то время.

Взаимосвязь нефти, войны и исламизации была очевидна с самого начала, поскольку вторжение произошло утром того дня, когда представители стран – участниц Организации Исламской конференции (ОИК), в которой Кувейт председательствовал за год до этого, собрались в Каире. В час, когда должна была начать работу конференция, задачей которой являлось распространение ислама во всем мире под руководством Саудовской Аравии, одно из государств – членов ОИК было атаковано, разгромлено и аннексировано другим. Войска Саддама, быстро расправившись с эмиратом, провозглашенным отныне «девятнадцатой провинцией» Ирака, дошли до саудовской границы, на расстояние выстрела от нефтяных месторождений Эль-Хасы.

До смерти напуганный король Фахд, «хранитель двух святынь», 7 августа призвал на помощь американские войска. Но приглашение «неверных» на священную саудовскую землю дало джихадистам, которых ранее сам же Эр-Рияд щедро финансировал в Афганистане, повод обвинить монарха-ваххабита в отступничестве от ислама. Они строили обвинение на одном из изречений (хадисов) Пророка, которое сама монархия использовала для запрета любой, кроме ислама, религии на своей территории: «Изгнать иудеев и христиан за пределы Аравийского полуострова». В самой буквальной интерпретации этот хадис напрямую запрещал прибегать к помощи солдат-«крестоносцев», дабы избежать возмущения мусульман. Этот идеологический раскол в лагере суннитов-салафитов будет сохраняться десятилетиями. Саддам Хусейн точно так же использовал семантику ислама против Тегерана в войне за оспаривание гегемонии Ирана, назвав свое наступление «Кадисия». Теперь он оправдывал нападение на Кувейт, а затем конфликт с Саудовской Аравией, размахивая знаменем джихада в пику нечестивым династиям, слепо подчиняющимся Западу. Впрочем, возможности Саддама для религиозного обоснования своих действий по сравнению с работающим как часы механизмом Совета высших улемов королевства Саудовской Аравии были относительно невелики: в конце концов, именно он в свое время приказал повесить, убить или отравить множество иракских духовных лиц. Поэтому в его джихадистской риторике стали проскальзывать популистские нотки. Как только полмиллиона американских военнослужащих высадились в Саудовской Аравии, Саддам обрушил всю свою ненависть на «крестоносцев», колониализм, империализм и т. д. Волна энтузиазма, который он вызывал в арабском мире, объединила националистов, видевших в нем воплощение Насера, и радикальных исламистов, мечтавших о падении династии саудитов.

«Арабская улица» – выражение, именно тогда получившее широкое распространение, – стала с еще большим воодушевлением выступать в поддержку Саддама с 15 января 1991 года, когда началась операция «Буря в пустыне». В ходе ее иракские войска были оттеснены из Кувейта сначала к иракской границе, а затем и за ее пределы. Запустив несколько ракет «Скад», упавших на территорию Израиля, Саддам усилил бурление масс, разжигая в них антисионистские настроения. Арафат оказал ему поддержку, вследствие чего после разгрома Ирака финансовые потоки из стран Персидского залива устремились в сторону его соперника ХАМАС. Легенды о «Скадах» стали особенно популярными в странах Магриба, где мобилизация приобрела антифранцузский характер из-за участия президента Миттерана в коалиции, возглавляемой США. В Касабланке мне рассказали такой анекдот: «В Марокко решили пульнуть по Франции “Скадом”. Но в последний момент ракета так и не смогла взлететь. И выяснилось, что к ней прицепились десятки человек в надежде добраться до Франции без визы». Этот анекдот наглядно демонстрирует всю противоречивость постколониальных отношений Франции и Магриба. В Алжире Саддама поддерживало самое радикальное крыло Исламского Фронта Спасения, который, едва успев оформиться, в июне 1990 года с триумфом победил на местных выборах. Проповедник Али Бельхадж шел в военной форме во главе огромной процессии, скандирующей «Бей, Саддам!» («Садд, йа Саддам!»). Участники этого шествия вскоре проголосуют за ИФС, который одержит победу в первом туре парламентских выборов в декабре того же года.

Духовное влияние саудовских властей на глобальный процесс исламизации был поставлен под угрозу еще более радикальной идеологией, обернувшей дискурс исламизации против них же. Поначалу саудовские либеральные круги пытались воспользоваться военным присутствием Запада для продвижения реформ. Имея перед глазами образец для подражания в виде американских женщин-военнослужащих, открыто водивших машины в королевстве, 66 жительниц Саудовской Аравии 6 ноября 1990 года демонстративно сели за руль. Это повлекло за собой немедленную жесткую реакцию со стороны властей, давших отмашку самым консервативным кругам, заклеймившим «коммунистических шлюх». (Женщины получили разрешение водить машину только в сентябре 2017 года, а вступило в силу оно в июне 2018 года, после Рамадана.) В рядах исламистов постепенно нарастало озлобление против короля.

Не в его пользу было и то, что он уже обжегся на операции по захвату Заповедной мечети в Мекке в ноябре 1979 года. Для начала, в мае 1991 года по инициативе молодого имама Салмана аль-Ауды, которого в девяностые монарх то сажал в тюрьму, то привлекал на свою сторону, 109 проповедников и активистов направили «Письмо требований» («Хитаб аль-маталиб») королю. В письме содержалось требование хранить верность самым строгим предписаниям ваххабизма и избавиться от тлетворного влияния христиан и евреев. В завуалированной форме критике подвергалась монополия на власть правящей династии, чья религиозная легитимность была поставлена под сомнением появлением войск «крестоносцев» на священной земле. Подписавшие петицию просили о создании «консультативного совета». Король сначала попросил старейших улемов сделать внушение авторам инициативы на том основании, что, публично выступая с жалобами, они могли посеять смуту (фитна) среди верующих. Затем он все же согласился с созданием совета, но назначил туда представителей крупнейших племен, в большинстве своем получивших образование на Западе. Некоторые из тех, кто подписал письмо, затем опубликовали «предостерегающий меморандум» («аль-музаккира ан-насиха»), в котором ставились под сомнение все устои режима: он требовал независимости духовных лиц, полной исламизации законов и банковской системы, критиковал слабость саудовской армии, обращение за помощью к американским военным и т. д.

3 мая 1993 года некоторые из авторов меморандума создали исламистскую оппозиционную организацию – неслыханный, недопустимый прецедент для ваххабитского королевства. Его арабское название – «Комитет по защите прав шариата» – можно перевести на английский как «Комитет по защите законных прав». Игра на двусмысленности арабского термина была призвана обеспечить поддержку западных либералов и борцов за права человека, не слишком искушенных в арабском. Благодаря этому подписанты, быстро оказавшиеся за решеткой, были вскоре отпущены под давлением Международной Амнистии, а их лидер Мухаммед аль-Масари в апреле 1994 года обосновался в Лондоне. Там в течение двух лет он поносил саудовский режим, расписывая его бесчеловечность… по факсу. (Поскольку это было еще в доинтернетовскую эпоху, счета за пользование факсом приходили настолько астрономические, что British Telecom в 1996 году отключил политэмигранту телефон за неуплату.)

Власть продолжала методично сажать в саудовские тюрьмы главных активистов этого исламистского оппозиционного движения, известного как «Пробуждение» («ас-Сахва»), и в 1996 году аль-Масари ушел из большой политики, уступив место Усаме Бен Ладену. Связанный с авторами меморандума Бен Ладен бежал в 1991 году из Саудовской Аравии в Афганистан, а затем переехал к ат-Тураби в Судан, где жил с 1992 по 1996 год. Первым его лозунгом было «изгнать американцев с Аравийского полуострова». Во время вторжения в Кувейт он предлагал королю Фахду развернуть джихадистские бригады против войск Саддама. Монарх не удостоил своим августейшим вниманием это предложение. Более того, 7 августа 1990 года он призвал на помощь американцев. Месть за это оскорбление придет, как мы увидим позже, в виде взрывов американских посольств в Танзании и Кении, прогремевших в 1998 году, в очередную годовщину этой просьбы о помощи.

Алжирский джихад и первая волна террора во Франции (1992–1997)

После вывода советских войск из Афганистана 15 февраля 1989 года те иностранные джихадисты, у которых была такая возможность, начали возвращаться на родину. Многие из них были полны решимости воспроизвести афганский опыт вплоть до свержения «отступнических» режимов и замены их исламскими государствами. Наряду с дестабилизацией обстановки в ряде мусульманских регионов Северного Кавказа после распада СССР – в первую очередь, в Чечне – десятилетие было отмечено тремя главными конфликтами: в Алжире, Египте и Боснии. В двух первых участники джихада были местного происхождения; в третьем основную массу джихадистов составляли саудовцы, египтяне и несколько принявших ислам европейцев. Вряд ли кто-то из боснийцев побывал в Афганистане.

В Алжире возвращение «афганцев» начиная с 1989 года совпало с социальными потрясениями, начавшимися с бунтов и погромов 1988 года, распада правящего Фронта национального освобождения (ФНО) и начала деятельности Исламского фронта спасения (ИФС). Мечеть, где собирались местные «афганцы», находившаяся в столичном рабочем квартале Белькур (ранее известного тем, что там провел юность Альбер Камю), к слову, носила весьма подходящее название «Кабул». Объединившись с бывшими членами Вооруженной исламской группы Мустафы Буяли, «афганцы» взяли штурмом пограничный пост в городке Геммар 28 ноября 1991 года. Они обезглавили находившихся там призывников, чтобы отметить (с разницей в несколько дней) годовщину гибели «мученика» Абдуллы Аззама, идеолога джихада. Эта акция была также их способом выразить неодобрение электоральной стратегией Исламского Фронта Спасения. После сокрушительной победы на муниципальных выборах в июне 1990 года ИФС оказался меж двух огней. С одной стороны было консервативное крыло, основу которого составляли набожные средние классы, представленные Аббаси Мадани, стремившимся исламизировать государственную структуру, созданную ФНО. С другой – неимущая городская молодежь, жаждавшая борьбы и свержения существующего строя. В результате в Алжире в 1991 году установилось двоевластие, страна была парализована «повстанческой забастовкой», приведшей к аресту обоих руководителей партии, Мадани и Бельхаджа, которые пробудут в тюрьме всю гражданскую войну. Впрочем, 26 декабря 1991 года ИФС с большим отрывом выиграл первый тур парламентских выборов, пусть даже и потеряв миллион голосов по сравнению с муниципальными выборами, ожидая по всем прогнозам абсолютного большинства во втором туре. План президента Шадли сохранить власть, кооптируя в нее представлявший меньшинство ИФС, был сорван безоговорочным лидированием партии на выборах. 11 января 1992 года армия вынудила главу государства уйти в отставку, на следующий день выборы были «приостановлены», а 4 марта, после ареста большинства руководителей и активистов ИФС, партия была распущена. В отличие от ситуации в Иране, где структурированное и иерархизированное духовенство сумело объединиться и довести до конца процесс захвата власти, ИФС попытка переворота не удалась. Разношерстность и аморфность фронта не позволила ему использовать свою громадную популярность для создания победоносной революционной партии. ИФС так и не смог оправиться от разгрома, учиненного армией, которой, в свою очередь, пришлось участвовать в пятилетней гражданской войне. Этот джихад против генштаба и его союзников стоил стране около ста тысяч человеческих жизней.

Разброд и шатания в рядах руководства исламистского движения вскоре привели к отчуждению от него масс, последовавших за ИФС. В первую очередь, это обусловило раскол его электората по принципу социальной принадлежности. Партия пыталась предотвратить его c помощью религиозных лозунгов, противопоставляя «хороших мусульман» «безбожникам и отступникам». «Умеренные» лидеры движения верили в возможность исламизации страны через электоральный процесс, не прибегая к коренной трансформации ее политического строя. Но вмешательство армии в этот процесс между двумя турами выборов привело к стратегическому поражению «умеренных». Как следствие, этот путч усилил позиции самой «экстремистской» фракции. По сути, модель афганского джихада была пересажена на алжирскую почву, где к ней привили местный опыт партизанской борьбы, накапливавшийся со времен войны «моджахедов» за независимость (1954–1962) вплоть до создания Вооруженной исламской группы (ВИГ) Мустафы Буяли (1982–1987).

Пока в руководстве ИФС шли процессы размежевания, местные джихадисты и ветераны Афганистана объединяли усилия, совместно создав в октябре 1992 года Вооруженную исламскую группу (ВИГ). Ее первый «эмир», бывший автослесарь Абдельхак Лаяда, заклеймил руководителей ИФС как «безбожников». Он также объявил оправданным пролитие их крови; это же относилось ко всем госслужащим и другим «детям Франции». В длинном тексте, опубликованном в марте 1993 года, авторство которого, хотя и без полной уверенности, приписывается Лаяде, он отождествлял себя с афганским джихадом. Как и алжирский джихад, который он намеревался возглавить, тот являлся «личной обязанностью» каждого правоверного, как завещал Абдулла Аззам. Одновременно Лаяда отстаивал верность учения Буяли. В 1993–1994 годах ВИГ положила начало этапу массовых убийств с концентрацией на «уязвимых целях». К ним относились ненавистные франкоязычные интеллектуалы, представители гражданского общества, врачи, журналисты. До них добраться было куда проще, чем до армейской верхушки. А поскольку намеченные к отстрелу личности располагали культурным капиталом, необходимым для восхождения по социальной лестнице, именно на них ВИГ науськивала разочарованных и озлобленных «хиттистов». Тем после арабизации школьного образования ФНО упомянутый культурный капитал был уже недоступен. А в силу известности жертв их символические убийства сеяли всеобщую панику. Рабочие кварталы и сельская местность переходили под контроль ВИГ, отказываясь подчиняться властям, которые изолировали их, при этом не пытаясь восстановить там порядок. Поначалу местные исламисты финансировали новых хозяев жизни, но постепенно они сами оказались в положении жертв разбоя и вымогательств молодых бандитов, называвших себя джихадистами. В конечном итоге спустя три года даже сторонники ВИГ отвернулись от нее.

С июля 1993 года джихадисты со всего мира, эмигрировавшие в «Лондонистан» (где британские власти принимали экстремистов всех мастей, надеясь их приручить), начали публиковать еженедельник «аль-Ансар». Этот бюллетень, поддерживавший ВИГ, рассылался по факсу по завершении каждого пятничного намаза. Изданием руководил в том числе Абу Мусаб ас-Сури, сирийский инженер, получивший образование во Франции, который вплоть до 2010-х годов будет играть важную роль в дальнейшей истории джихадизма. Стремительный рост популярности ВИГ убедил нескольких лидеров ИФС в целесообразности объединения с ней усилий, соглашение о чем было достигнуто 13 мая 1994 года в ходе тайной встречи руководителей движений. Это вынудило Исполнительную инстанцию ИФС за рубежом (ИИР) создать 18 июля конкурирующую группировку – Исламскую армию спасения (ИАС). Она задумывалась, как военное крыло ИФС, которое будет вести переговоры с алжирскими генералами. ВИГ же с ходу отметала путь переговоров. Она требовала очистить землю от «безбожников» и путем джихада утвердить исламское государство. Обе группировки истощали силы друг друга в кровопролитных междоусобных битвах, а действующая власть оставалась в положении третьего радующегося. Не успевало остыть кресло павшего в очередной кровавой разборке «эмира» ВИГ, как его место тут же занимал другой. 27 октября 1994 года наступила очередь Джамеля Зитуни. Его «эмирство» началось с экспорта джихада, а именно с захвата в канун Рождества 1994 года (что делало эту акцию крайне символичной) французского авиалайнера, вылетавшего из Алжира, а затем продолжилось кровавыми терактами во Франции в 1995 году. Эти операции, к вящей славе ВИГ на родине, действительно придали импульс борьбе с бывшей метрополией. Целью их было заставить Францию отказаться от любой помощи алжирским властям. Как бы то ни было, эти усилия дали серьезный побочный эффект, поскольку эскалация насилия со стороны джихадистов, которая сопровождалась чистками и казнями, обратилась против общества в целом. Еженедельник «аль-Ансар» отрекся от Зитуни, подозревавшегося в сотрудничестве с режимом. Набожный средний класс дрожал от страха, а нарастающая волна насилия тем временем вылилась в кровавую баню, устроенную ВИГ в августе – сентябре 1997 года в столичных пригородах Раис и Бенталха. После резни, жертвами которой стали сотни людей, у многих вновь проснулись подозрения в том, что организацией манипулируют провокаторы. Как бы то ни было, та прекратила существование 27 сентября, опубликовав последнее коммюнике своего последнего «эмира». Что касается ИАС, то за 6 дней до этого она призвала к одностороннему перемирию, условия которого сводились к следующему: власти проявляют к иасовцам милосердие в обмен на лояльность режиму.

К осени 1997 года, хотя единичные спорадические вспышки насилия наблюдались еще несколько лет, вооруженный джихад, по большому счету, потерпел поражение. В обмен на уступки, сделанные новым режимом «национального согласия», который в 1999 году возглавил Абдель Азиз Бутефлика, многочисленные «умеренные исламисты» проникли в госаппарат, где должны были способствовать «политически корректной» исламизации Алжира. ИФС, даже располагая на заре своего существования таким мощным ресурсом, как мобилизация масс, оказался неспособен грамотно им распорядиться, объединив сторонников и попутчиков под знаменем той революции, которая бы смела режим, как это произошло в Иране в 1978–1979 годах. Недостаточно организованная исламистская интеллигенция оказалась не в состоянии примирить кардинально разнящиеся социально-политические стратегии набожной буржуазии и неимущей городской молодежи. Эскалация насилия в ходе гражданской войны только углубила пропасть между ними, что было на руку захватившей власть армии. Бен Ладен и аз-Завахири тем не менее извлекут стратегические и тактические уроки из этого поражения, а также из современного алжирскому египетского и боснийского джихадов.

Наряду с этим алжирский джихад стал предвестником и прообразом еще одного явления, которое примет широкий размах с 2012 года: распространение исламистского терроризма на территорию Франции. Все началось с захвата французского авиалайнера в столичном аэропорту на Рождество 1994 года. История с угоном завершилась в аэропорту Марселя, где Группа вмешательства Национальной жандармерии Франции (GIGN, те самые французские спецназовцы, что брали штурмом Заповедную мечеть в Мекке в ноябре 1979 года) нейтрализовала четырех боевиков, успевших убить в Алжире трех заложников. Затем с 11 июля по 17 октября 1995 года ВИГ устроила во Франции серию терактов, в результате которых 12 человек погибло, а 175 было ранено. За ними стоял Халед Келькаль, родившийся в Алжире в 1979 году и выросший в Лионском регионе. В лицее его сторонились, а оказавшись в тюрьме, он вновь открыл для себя ислам – классическая биография сотен джихадистов нулевых и десятых годов XXI века. Отправившись в Алжир в 1993 году, в разгар гражданской войны, Келькаль попал под влияние ВИГ, а по возвращении во Францию получил от них первое задание. 11 июля 1995 года он убил проповедовавшего в парижской мечети имама Абдельбаки Сахрауи, одного из отцов-основателей ИФС, который нашел себе прибежище в парижском рабочем квартале Барбес, кишащем выходцами из Северной Африки. Сахрауи, через которого министр внутренних дел Шарль Паскуа контактировал с ИФС, был гарантом того, что Франция обеспечит убежище скрывающимся от событий в Алжире.

Гибель Сахрауи превратила Францию и несколько миллионов ее жителей алжирского происхождения в заложников джихадизма, который пересек Средиземное море и создал себе плацдарм в Европе. Это убийство стало для следующего поколения террористов определяющим в тактике отбора новых жертв. Такие местные исламистские объединения, как Союз исламских организаций Франции (СИОФ, близкий «Братьям-мусульманам»), считали Францию землей ислама (дар аль-ислам) для проживавших там мусульман (что исключало любые военные действия на ее территории). Но активисты ВИГ превратили страну в «землю войны» (дар аль-харб), на которой были допустимы джихад и пролитие крови неверных и отступников. Жертвами терактов, в том числе на транспорте (те же методы будут использоваться в Мадриде в марте 2004 года и Лондоне в июле 2005 года), становились случайные пассажиры. Но ожидаемых результатов это не дало. Французские алжирцы в массе своей остались индифферентными к происходящему. Местные «отцы семейств», в те годы еще оказывавшие сильное влияние на дела общины, отмежевались от смутьянов, ставивших под угрозу так дорого им доставшуюся интеграцию во французское общество. И скрывавшийся в лесах Келькаль был застрелен жандармами как затравленный зверь, поскольку обеспечить его отход на заранее подготовленные позиции было некому.

Французское правительство заняло более жесткую позицию по отношению к исламистскому терроризму, а значительные средства, выделенные спецслужбам, повысили эффективность их работы. За 16 лет на территории Франции не произойдет ни одного теракта (за исключением готовившейся в Рубе акции, о которой ниже) благодаря успешному сбору данных о террористических сетях. Но, пока французские спецслужбы продолжали действовать по отработанной схеме, джихадисты работали над сменой тактики. И разбудили почивавших на лаврах слуг закона только выстрелы Мохаммеда Мера, прогремевшие в марте 2012 года.

Бесплодный джихад в Египте (1992–1997) и Боснии (1992–1995)

В том же 1992 году, когда начался алжирский джихад, Египет и Босния также познакомились с этой формой гражданской войны. Познакомились, впрочем, при различных обстоятельствах. В Египте, мусульманской стране с первых дней ислама, сохранялось христианское меньшинство, копты. Преследования джихадистов и проклятия салафитов в последние полвека все больше отравляли их существование. Каир также мог гордиться наличием престижного учебного заведения – Исламского университета «аль-Азхар», пусть даже аура этого имени несколько померкла из-за государственного контроля над ним. Финансовые возможности салафитов, получающих миллионы нефтедолларов от стран Аравийского полуострова, сделали университет зависимым от этой идеологии, которую разделяло множество его студентов и преподавателей. Босния, напротив, приняла ислам не так давно, после того как в XVI веке началось завоевание Балканского полуострова Османской империей. Мусульмане всегда были здесь меньшинством. Мало кто в мусульманском мире вообще знал о том, что в этом краю живут их единоверцы, к тому же с исконно европейскими корнями и славянского происхождения. Все изменилось с 1991 года, когда гражданская война начала раздирать бывшую Югославию на части, вновь подвергая ее насильственной «балканизации» (балканизация – распад большого государства с федеративным устройством на несколько меньших, часто враждебных друг другу. – Прим. пер.). Внезапное обретение политической «исламской идентичности» ранее равнодушным к религии народом стигматизировало боснийцев в глазах их врагов-сербов. С другой стороны, на это демонстративно обратили внимание те, кто был заинтересован в развитии процессов исламизации во всем мире, и Босния, по сути, стала заложницей ирано-саудовского конфликта.

Оба джихада, и египетский и балканский, оказались неудачными, но имели серьезные отдаленные последствия. Египетский исламизм, несмотря на поражение его военного крыла в 1997 году, стал главной оппозиционной силой режиму Мубарака. Затем он выиграл первые после революционных событий 2010–2012 годов президентские выборы, но вскоре был раздавлен репрессиями. Боснийский исламизм, напротив, утратил свое символическое значение по окончании в декабре 1995 года боевых действий. Впрочем, он в очень большой мере способствовал укреплению джихадистов в вере в то, что Европа – земля ислама, за которую нужно вести войну до победного конца. Последний после смерти Халеда Келькаля теракт, готовившийся во Франции девяностых, в агломерации Лилль-Рубе, планировали осуществить перешедшие в ислам террористы, вернувшиеся как раз из Боснии.

После того как в апреле 1992 года Кабул перешел в руки моджахедов Ахмад Шаха Масуда, большинство египетских джихадистов возвратилось на родину. Там они влились в две основные причастные к убийству Садата радикальные группировки, членов которых преемник убитого президента Хосни Мубарак во второй половине предыдущего десятилетия начал потихоньку выпускать из тюрем. Первая, организация «аль-Джихад», совершившая в 1981 году убийство главы государства, избрала своей мишенью высокопоставленных правительственных чиновников и государственные институты. При этом «аль-Джихад» делал все, чтобы не дать обществу повод вынести ему такфир – обвинение в неверии. Вторую, «аль-Гамаа аль-исламийя» («Исламский джамаат»), возглавлял слепой шейх Омар Абдель Рахман, который, напротив, стремился взять общество в заложники. Слепой Шейх впоследствии будет приговорен в США к пожизненному заключению за первую атаку на Всемирный торговый центр в 1993 году и умрет в американской тюрьме в феврале 2017 года. Стратегия джамаата заключалась в том, чтобы, творя бесчинства против гражданского населения, спровоцировать власти на встречную волну неадекватных по характеру и масштабам репрессий, которые лишили бы государство народной поддержки. Эта стратегия напоминала ту, что ВИГ использовала в Алжире. В Египте же ее жертвами становились копты, иностранные туристы и «европеизированные» интеллектуалы. Сигналом к новому, пятилетнему, витку джихадистского насилия послужило произошедшее 8 июня 1992 года убийство светского эссеиста Фарага Фоды. Фода, родившийся мусульманином, отстаивал светскую идеологию в ущерб законам шариата. Это превращало его в отступника, пролить кровь которого для правоверного не грех. По крайней мере именно такую линию защиты избрал год спустя в ходе суда над убийцами Фоды шейх Мухаммед аль-Газали, видный представитель «Братьев-мусульман», пошедший на сотрудничество с властью. Согласно доводам аль-Газали, его убийцы не могут быть наказаны за то, что самостоятельно применили к Фоде нормы исламского права, раз уж власти оказались не в состоянии сделать это. Следуя той же логике, «отступником» объявили профессора университета Насра Абу Зайда, который, будучи мусульманином, опубликовал книгу под названием «Критика религиозного дискурса» («Накд аль-китаб ад-дини»). Профессор был заочно разведен с женой (без ее на то согласия) на основании того, что вероотступник не имеет права состоять в браке с мусульманкой. Супругам пришлось эмигрировать в Нидерланды и продолжать совместную жизнь в изгнании. А в октябре 1994 года активист «аль-Гамаа аль-исламийя» нанес тяжелое ножевое ранение лауреату Нобелевской премии по литературе Нагибу Махфузу за его «непристойные» романы.

Эта отравленная атмосфера свидетельствовала о проникновении джихадистов в среду так называемых «умеренных» исламистов, в том числе состоящих на госслужбе. Она была также показателем наличия общих интересов у некоторых представителей набожных средних классов и неимущей городской молодежи, входивших в радикальную оппозицию режиму Мубарака. Но, в отличие от Алжира, в Египте не было политического пространства для исламистской партии, способной, как ИФС, их объединить и занять всю «исламскую нишу», не встречая сколь-нибудь серьезной конкуренции. В Египте университет «аль-Азхар» сохранял свой авторитет, несмотря на свое ослабление и проникновение в него идей салафизма. Стоит отметить, что сеть суфийских братств оставалась достаточно плотной, чтобы предотвратить доминирование какой бы то ни было исламистской партии в мусульманском религиозном пространстве. Это частично объясняет то, что потери, понесенные в результате египетского джихада – около тысячи погибших – были примерно в сто раз меньше, чем в Алжире. Да и серьезных территориальных приобретений джихадисты не получили; государство периодически теряло контроль лишь над незначительной частью территории, и то ненадолго.

Джихадисты утвердились в Верхнем Египте, в провинциях, где доля коптского населения могла достигать 20 %. Здесь ненависть, направленная против христиан, принимала и социальное измерение. Это было время массовой безработицы, обусловленной временным падением цен на нефть и обмелением потока эмигрантов на Аравийский полуостров (где египетские дипломы обесценились из-за развала египетской системы образования). Все это привело к массовому усвоению населением лозунгов радикального исламизма. Нападения на «надменных» коптских аптекарей, ювелиров и коммерсантов и поджоги церквей становились все чаще с благословения фанатично настроенных шейхов, призывавших «грабить награбленное неверными». Джихадисты поставили бедный каирский пригород Имбаба, населенный сельскими мигрантами, в массе свой выходцами из Верхнего Египта, своими дружинами под такой контроль, что шейх главной мечети района заявил в интервью агентству Рейтер о провозглашении «Исламской республики Имбаба». Он также настаивал на том, что на ее территории действуют только законы шариата. В 1992 году Мубарак, наученный горьким опытом Алжира, направил туда 14-тысячный отряд полицейских и солдат для зачистки Имбабы от джихадистов. Такого рода действия препятствовали слиянию различных социальных составляющих исламистского движения в единое целое. На все это 12 октября наложилось землетрясение в Каире, в результате которого погибло около тысячи и ранено около десяти тысяч человек. Многочисленные исламистские благотворительные организации развернули – как годом ранее в алжирской Типазе – масштабную деятельность по оказанию помощи пострадавшим (используя палатки, изначально предназначенные для боснийских мусульман). Их действия выгодно выделялись на фоне медлительности и неповоротливости властей.

Тем не менее репрессии со стороны государства не помешали «Братьям-мусульманам» выиграть выборы во всех профсоюзах, от врачей и инженеров до адвокатов. Эта победа, по сути, означала торжество идеологии «Братьев-мусульман» в среде обладателей ученых степеней и лиц свободных профессий. Режим, которому не давал покоя пример Алжира, искал с ними компромисса в попытке расколоть исламистское движение. Но начиная с 1993 года градус противостояния только нарастал. Сам Мубарак чудом уцелел во время покушения на него, организованного в июне 1995 года египетскими джихадистами в столице Эфиопии Аддис-Абебе, куда президент прибыл для участия в конференции Организации африканского единства. С этого момента «аль-Гамаа аль-исламийя» начала охоту на туристов, на которых во многом держалась экономика Египта. Так, в марте 1996 года в Каире были убиты 18 греков, которых приняли за израильтян. Джихадисты надеялись, что крах туристической индустрии, обеспечивавшей львиную долю поступлений в казну, ускорит крах режима Мубарака, но обманулись в своих ожиданиях. Первыми жертвами этой вакханалии стали миллионы простых египтян, так или иначе выживавших за счет туристического сектора. Эта тактика лишила джихадистов поддержки у народных масс Верхнего Египта, от Асуана до Луксора, где находится большая часть туристических достопримечательностей. 17 ноября 1997 года, через два месяца после пролития крови в пригородах алжирской столицы, крови, от которой ВИГ так и не отмоется, боевики «аль-Гамаа аль-исламийя» расстреляли 60 туристов у храма Хатшепсут в Луксоре. Эта резня прозвучала погребальным звоном по египетскому джихаду девяностых, вынудив даже некоторые из исламистских группировок отмежеваться от него. Военное поражение экстремистов было очевидной, пусть и временной, неудачей исламистского движения. Однако эта неудача не повлияла ни на глубинные социальные причины движения, ни на прогрессирующую исламизацию образа мышления масс, которую стимулировали нефтедоллары Аравийского полуострова. Впрочем, она приведет к серьезному стратегическому сдвигу в идеологии исламистов, которые перенесли центр внимания с локальных конфликтов на терроризм в мировом масштабе.

Джихад в Боснии уходит корнями в сербскую агрессию против Сараево, начавшуюся вскоре после того, как в марте 1992 года республика Босния и Герцеговина объявила о своей независимости. Он вписывался в более широкие рамки новой «балканской войны», на этот раз конца XX века, когда Югославия распалась вдоль исторически сложившихся линий этнических и конфессиональных разломов. В отличие от Алжира и Египта, боснийский джихад проистекал не из исторического процесса исламизации изнутри, глубоко затрагивавшего общество. Он был следствием внешнего стимула, мотив которого заключался в изображении мусульман, наряду с другими, жертвами гонений и «этнических чисток». Это давало основания возобновить зародившийся в Афганистане международный джихад, закончившийся в апреле того же 1992 года с окончательным переходом Кабула под контроль моджахедов и свержением бывшего советского вассала, диктатора Наджибуллы.

В 1936 году в кругах боснийской интеллигенции зародилось панисламистское движение, ставшее реакцией на упразднение в 1924 году Османского халифата. Взяв за пример для подражания египетских «Братьев-мусульман», исламисты создали ассоциацию «аль-Хидайе» (от арабского хидая: «наставление в истине»). Некоторые из ее активистов вступили в дивизию СС «Ханджар» («Кинжал»), сформированную из боснийских мусульман великим муфтием Иерусалима Амином аль-Хусейни, «гостем Третьего Рейха». В 1941 году, в разгар Второй мировой, возникла молодежная организация «Млади муслимане» («Молодые мусульмане»). После освобождения Югославии Тито распустил «аль-Хидайе», запятнавшую себя сотрудничеством с нацистами. В 1949 году наступила очередь «Молодых мусульман»: члены организации были арестованы, а четверо руководителей приговорены к смертной казни. Параллель с судьбой египетских «Братьев-мусульман» получила продолжение в 1970 году (год смерти Насера!), когда один из арестованных в 1949 году, Алия Изетбегович, опубликовал манифест, озаглавленный «Исламская декларация». Тезисы декларации во многом перекликались с «Вехами на пути» Сеййида Кутба, опубликованными в Египте пятью годами ранее. Когда Насер и Тито стали союзниками по Движению неприсоединения, боснийских мусульман начали отправлять в командировки в Каир, где некоторые их них выучили арабский. Они также, не предавая это огласке, установили контакты с подпольными сетями египетских «Братьев».

Не успели улечься страсти после победы Иранской революции (1979) и смерти Тито (1980), как Изетбегович в 1983 году был снова арестован по делу тринадцати исламистов, обвиненных в «исламском фундаментализме». В 1990 году, когда распад Югославии был уже делом предрешенным, он основал Партию демократического действия (ПДД), первоначальное название которой – Мусульманская партия Югославии – было забраковано властями. Вскоре после этого его избрали президентом Боснии и Герцеговины. Он выступал не как исламист, а как политик мусульманского вероисповедания. В условиях роста национального и религиозного самосознания Изетбегович заручился поддержкой единоверцев, которые, хоть и были в большинстве своем равнодушны к исламу, стремились обрести защиту от сербских и хорватских ополченцев. После того как титоизм канул в Лету, Изетбегович мог беспрепятственно наживать политический капитал на славе преследуемого в годы правления Тито диссидента. Он стал воплощением самосознания гонимых боснийских мусульман, но, в отличие от алжирского ИФС, его партия не объединяла под своей эгидой никаких социальных движений исламистского характера. Основной электоральной базой ПДД были жители небольших городов и сельской местности, а наиболее секуляризованные элиты Сараево за Изетбеговича не голосовали. ПДД не ставила своей целью навязывание шариата, но ее лидера связывала давняя дружба с ближневосточными исламистами. И, столкнувшись со зверствами «этнических чисток», грозящих геноцидом, Изетбегович принял столь необходимую ему военную и финансовую помощь деятелей международного исламизма. Те же приложили все усилия, чтобы превратить последнюю балканскую войну XX века в джихад, за контроль над которым будут бороться друг с другом сунниты и шииты.

Иран, являвшийся, наряду с СССР, одной из мишеней джихада, развернутого под руководством суннитов в Афганистане, сразу же осознал, какие возможности ему предоставляет Босния. Разрабатывая механизмы боснийского джихада и его интернационализации под эгидой Тегерана, Иран рассчитывал на то, что вновь обретет ключевую роль в процессе, на обочине которого оказались шииты. К тому же исламская революция 1979 года с ее «современным» духом была куда более привлекательной для ПДД, чем косный ваххабизм, что показал и процесс 1983 года. Таким образом, с 1992 года иранское оружие через Хорватию начало поставляться в Сараево. Затем несколько сотен «Стражей Революции» обосновались в Боснии, как в Ливане 1982 года, а в городах с преимущественно боснийским или смешанным населением (среди них Мостар) открылись иранские культурные центры. Тегеран активизировал свою деятельность в рамках Организации Исламской конференции, ставя под сомнение правомерность претензий на гегемонию Саудовской Аравии, которая нехотя, по мнению Ирана, помогала притесняемым в Боснии мусульманам. У Эр-Рияда были все основания осторожничать: он совсем не стремился к вовлечению в конфликт на европейской территории. Что касается суннитских государств, они гораздо более скептически, чем во время афганской войны, смотрели на перспективу раздувания пламени нового мирового джихада. Десятью годами ранее доморощенных джихадистов отправляли в Афганистан в надежде от них избавиться. А по возвращении на родину, в Алжир и Египет, эти «арабские афганцы» обращали накопленный боевой опыт против государства. Поддержка Боснии, таким образом, была жестко ограничена и сводилась во избежание прямого вовлечения в конфликт к гуманитарной помощи. Со стороны высших улемов Саудовской Аравии не последовало ни одного призыва к мировому джихаду. Не было ни колоссальных финансовых вливаний, ни сколь-нибудь значимой поддержки ЦРУ. Саудовская помощь Боснии составила, по приблизительным оценкам, около 150 миллионов долларов – копейки по сравнению с минимум четырьмя миллиардами, выделенными Афганистану в предыдущем десятилетии.

С другой стороны, в Боснию прибыло около 2 тысяч закаленных в боях салафитов-джихадистов, в большинстве своем выходцев с Аравийского полуострова и из Египта. Они объединились в бригаду «Эль-Муджахидун», которая вела кровавые бои с сербской армией. На пропагандистских фотографиях обоих лагерей участники боев стремились перещеголять друг друга в жестокости (способом, который будет воспроизведен, только с куда большей дикостью, в видеороликах ИГИЛ двадцать лет спустя), потрясая отрезанными головами врагов. Джихадисты представляли себя спасителями боснийских единоверцев от уничтожения «крестоносцами», но джихад так и не привился на балканской почве, несмотря на активный прозелитизм салафитов. Те считали, что освобождают завоеванную территорию, и призваны «очистить» балканский ислам, замешанный на мистицизме и синкретизме, но отклика их энтузиазм, мягко говоря, не встретил. Еще одним фактором, помешавшим распространению джихада, стали Дейтонские мирные соглашения. Подписанные 15 декабря 1995 года по инициативе США и Европы, они ставили условием мира уход «иностранных добровольцев». Тем не менее, несмотря на поражение в целом, боснийский джихад будет служить беспрецедентным примером: одновременно с переносом алжирского джихада на французскую землю он показал, что Европа может стать полигоном для процесса исламизации при наличии двух условий – оружия в руках и террора как руководящего принципа в головах. 29 марта 1996 года джихадистов, побывавших в Боснии и готовивших теракт во Франции, обнаружили на их явке во французском городе Рубе на границе с Бельгией. Несколько из них погибло во время взрыва дома, еще один пристрелен бельгийскими полицейскими при попытке к бегству. Следующие двадцать лет их главарь и за решеткой будет поддерживать контакты с новым поколением джихадистов на севере Франции. Эта франко-бельгийская ось напомнит о себе участием в терактах 2015 года, особенно в бойне 13 ноября в концертном зале «Батаклан» и во взрывах возле «Стад де Франс».

«Джихадизация» палестинского конфликта

Палестино-израильское противостояние стало еще одним конфликтом, подвергшимся в девяностые радикальной «джихадизации». Даже при наличии таких факторов, как Палестинская автономия и возвращение Ясира Арафата, ХАМАС продолжал усиливаться. Равняясь на ливанскую «Хизбаллу» и ее иранских покровителей, он перехватил идеологию, связанную с главным «арабским вопросом», увязав ее с принципом исламизации политики. ХАМАС все чаще прибегал к крайним мерам, используя террористов-смертников, чтобы воспрепятствовать ужесточению премьером Нетаньяху израильской политики и процессу мирного урегулирования. Именно этот алгоритм действий впоследствии был взят на вооружение международным джихадизмом и доведен до совершенства «аль-Каидой».

Война в Персидском заливе 1990–1991 годов ослабила одновременно и ООП, и Израиль, вынудив противников сесть за стол переговоров. Действительно, выпустив несколько «Скадов» в направлении Израиля, Саддам Хусейн встряхнул «палестинскую улицу», уставшую от бездействия арабских лидеров. Риторика Насера о ликвидации еврейского государства военным путем вновь обрела для этой улицы реальные очертания. Аннексируя Кувейт, Саддам мог превратить Ирак в нового арабского нефтяного гиганта, который использует свои несметные богатства для достижения этой цели. Арафат с энтузиазмом отреагировал на такую перспективу. Разгром армий Саддама существенно ослабил диктатора, в том числе тем, что им воспользовались курды, получившие автономию. Тем не менее международная коалиция, действовавшая в рамках операции «Буря в пустыне», позволила ему остаться у власти в Багдаде. Смысл был в том, чтобы не позволить шиитскому большинству взять под контроль Ирак (чего оно все равно 12 лет спустя добилось, после того как США и их союзники вторглись в страну в 2003 году). Кувейтская катастрофа имела серьезнейшие последствия для ООП: нефтяные монархии Персидского залива в наказание тут же перераспределили финансовые потоки в пользу ее соперника ХАМАС. А Советский Союз, последняя соломинка ООП, после падения Берлинской стены в ноябре 1989 года фактически лишился статуса сверхдержавы. Что касается Израиля, ему рекомендовали воздержаться от акций возмездия за иракские «Скады» из опасений, что арабы преодолеют свои разногласия и объединятся с Багдадом против «сионистской атаки», что усложнило бы задачи коалиции. США при Джордже Буше-старшем, самом «нефтяном» из всех американских президентов, тем самым выбили почву из-под ног Израиля и отправили его за стол переговоров без козырей в рукаве.

Перед США эти переговоры открывали соблазнительную перспективу. Прежде всего, в Вашингтоне надеялись, что они положат конец затянувшемуся арабо-израильскому конфликту. Нефтяные монархии, в последний момент спасенные от угрозы со стороны Ирака американскими военными, должны будут, заглаживая вину за последствия войны 1973 года, прекратить шантаж нефтью и в дальнейшем следовать указаниям из Белого дома. После того как, благодаря усилиям Джимми Картера в 1979 году был подписан египетско-израильский мирный договор, выводивший Египет из игры, в окружении Буша-старшего рассчитывали, что он нейтрализует досадную помеху в виде ООП. Одновременно росли ожидания, что он ограничит влияние произраильских сил в Конгрессе (его попытки добиться этого вызовут враждебность с их стороны и будут стоить ему победы на президентских выборах 1992 года). Таким образом, Буш располагал исключительными по убедительности аргументами для мирного урегулирования палестино-израильского конфликта. Эта надежда обрела конкретные очертания на Мадридской конференции, открывшейся в декабре 1991 года, в которой палестинский представитель, неофициально связанный с ООП, участвовал в составе иорданской делегации. Тем временем организация Арафата теряла влияние на фоне роста авторитета ХАМАС.

Исламистское движение укрепляло свои позиции в среде набожной буржуазии, в первую очередь путем выборов в торговые палаты. Но наряду с этим оно давало выход эмоциям неимущей городской молодежи, радикализм которой только рос по мере спада интифады. На фоне этого все множились убийства израильтян, как военных, так и гражданских лиц. 13 декабря 1992 года в Лоде был похищен израильский младший офицер. Двумя днями позже труп израильтянина, связанного и заколотого кинжалами, обнаружили в направлении Западного берега реки Иордан. Это повлекло за собой аресты 417 руководителей и активистов ХАМАС и «Исламского джихада». Премьер-министр Израиля Ицхак Рабин отдал указание выслать их на юг Ливана, в горную деревушку Мардж-эз-Зухур, после чего мировая пресса начала взахлеб рассказывать о ссыльных, стоящих босыми ногами на снегу. В интервью, которые они давали на блестящем английском, инженеры, врачи, профессора разоблачали политику Израиля и компромиссы ООП. В своем временном лагере они организовали «университет имени Ибн Таймиййи» (в память о самом непримиримом богослове суннитской традиции, чтимом современными радикальными исламистами) и завязали исключительно плодотворные отношения с «Хизбаллой», глубоко укоренившейся в этой шиитской местности. Это дало ХАМАС возможность черпать идеи в стратегии «Хизбаллы», убеждаться в эффективности атак террористов-смертников и укреплять связи с Ираном.

Разразившийся тогда международный скандал вылился в резолюцию Совета безопасности ООН, требующую репатриации сосланных исламистов. Он также запустил процесс изменения баланса сил, позволявший ХАМАС как минимум на равных состязаться с ООП за право быть воплощением борьбы за дело палестинского народа и, как следствие, исламизации этой борьбы в глазах арабской и мировой общественности. Чтобы не потерять лицо окончательно, лидеры ООП в декабре того же 1992 года вступили в секретные переговоры с Израилем. Они завершились заключением так называемых Соглашений в Осло, «декларация о принципах» которой была подписана 13 сентября 1993 года в Белом доме Арафатом и Рабином с благословения Билла Клинтона. Воплощавшая в себе мечту палестинцев вернуть автономию Западного берега реки Иордан и Газы, националистическая организация рассчитывала извлечь из соглашений серьезные политические дивиденды. Но ООП только ослабили кабальные условия, навязанные Израилем, и многочисленные препятствия на пути к их выполнению, в том числе наличие множества еврейских поселений на Западном берегу реки Иордан. 25 февраля 1994 года, когда один из еврейских поселенцев расстрелял более тридцати мусульман, молившихся в мечети, построенной в Хевроне на месте Гробницы патриархов, ХАМАС воспользовался жаждой мести за жертв, дабы заручиться безусловной поддержкой населения. В последовавшие за этим месяцы первые теракты смертников унесли жизни десятка израильтян, положив начало новому витку репрессий. Но с июля, то есть после образования автономии, выполнять вместо Израиля функцию подавления ХАМАС стало обязанностью палестинских сил безопасности. Первое столкновение произошло 18 ноября в Газе, когда полицейские Палестинской автономии открыли огонь по людям, выходившим из мечети, убив при этом 16 человек. Моральный авторитет Арафата оказался в глазах арабских масс серьезно подорванным.

Убийство Ицхака Рабина 4 ноября 1995 года еврейским террористом, являвшимся противником Соглашений в Осло, лишило лидера ООП его главного политического партнера в Израиле. В январе следующего года погиб взрывник ХАМАС, Яхья Айяш по кличке «Инженер», основатель бригад «Изз ад-Дин аль-Кассам» и организатор терактов с участием «шахидов». К взрыву его мобильного телефона приложили руку, как считается, израильские спецслужбы. За гибелью «Инженера» последовали громкие ответные акции террористов-смертников, жертвами которых стали 63 жителя Израиля. Следствием этого была победа на выборах в мае 1996 года партии «Ликуд», приведшая к власти Биньямина Нетаньяху, который занимал твердую позицию в отношении палестинцев и обещал ускорить строительство еврейских поселений. Террор с участием смертников шел по нарастающей до 1998 года, и возобновился с еще большей силой в 2000 году, когда началась вторая интифада. Если абстрагироваться от перипетий политической борьбы на территории Палестины, главным следствием этой стратегии джихадистского террора стали принявшие массовый характер теракты смертников. Отныне они ценились как идеальное оружие, обеспечивающее общественный резонанс и полную легитимность действий всем тем, кто хотел сначала расправиться с Израилем, а затем и с Западом в целом. Усаме Бен Ладену и «аль-Каиде» предстояло вывести этот тип исламистского терроризма на глобальный уровень. И 11 сентября 2001 года они сделали это, перенеся его с территории «сионистского врага» на территорию США.

3. Второй этап джихадизма (1998–2005): «аль-Каида» против «дальнего врага»

Усама бен Ладен и «аль-Каида»

После бегства из Саудовской Аравии в 1991 году Бен Ладен сначала скрывался в Афганистане. Но вражда главарей моджахедов между собой представляла опасность и для него самого, и в следующем году он перебрался в Судан, где власть в июне 1989 года захватили исламисты во главе с генералом Омаром аль-Баширом и его «серым кардиналом» Хасаном ат-Тураби. В суданском изгнании к Бен Ладену присоединилось множество джихадистов, воевавших в Афганистане и не имевших возможности вернуться на родину. Главная его задача на тот момент заключалась в том, чтобы во всеуслышание окончательно порвать с Саудовской Аравией и структурно оформить самостоятельное движение, воплощающее в себе идеологию «салафизма джихадистов» в качестве альтернативы «салафизму шейхов», стоявшему на службе Эр-Рияда. Этот внутренний раскол суннитского салафизма позволял определиться и размежеваться альянсам, на которых строился афганский джихад, приводивший к сотрудничеству широкий спектр случайных партнеров («strange bedfellows») от ЦРУ до нефтяных монархий и «аль-Каиды». Соответственно алжирский, египетский и боснийский джихады никакой американской поддержки не дождались. А в Алжире военные лидеры даже обратились в Совет высших улемов Саудовской Аравии с просьбой об издании фетв, подтверждающих, что они правоверные мусульмане. Это должно было выбить почву из-под ног ВИГ, руководители которой, вдохновлявшиеся примерами войны за независимость Алжира от Франции и афганского джихада, настаивали на том, что ведут джихад против генералов на законных основаниях. В Боснии же западные военные и спецслужбы были напрямую с 1995 года задействованы в изгнании бородатых «иностранных добровольцев» с боснийской земли.

Таким образом, главным врагом «беспримесного» джихадизма девяностых становились США, удостоившиеся этой сомнительной чести после того, как СССР почил в бозе. Бывший партнер по борьбе с Советским Союзом превратился в мишень номер один, и это требовало создания новых альянсов. Период суданской ссылки Бен Ладена (1992–1996 годы) был удачным временем для совершения этого важнейшего стратегического поворота. 25 апреля 1991 года ат-Тураби, приветствовавший Саддама Хусейна, созвал первую из четырех «Исламских народных и арабских конференций». На этих форумах собирались до 1995 года пожаловаться на судьбу все те, кого оставил у разбитого корыта исход операции «Буря в пустыне». Агентов ЦРУ, с которыми ранее были на короткой ноге салафиты-джихадисты, сменили в качестве партнеров по диалогу разномастные арабские националисты-антисионисты, антиимпериалисты и прочие тьермондисты. В этой питательной среде зародились и развивались в следующие десятилетия радикальные идеи «исламолевачества». Эта идеология в дальнейшем позволила исламистскому терроризму в различных его ипостасях рассчитывать на благосклонное отношение к нему части крайне левых сил. Парадоксальность этого нового альянса как нельзя лучше воплощал в себе уроженец Венесуэлы Ильич Рамирес Санчес. Этот международный террорист с марксистскими убеждениями, более известный как Карлос Шакал, лишился с крахом СССР источников поддержки и вынужден был отойти от активной деятельности. Приняв ислам, Шакал в 1993 году тайно обосновался в Хартуме, где уже в следующем году его взяли агенты французских спецслужб. Отбывая пожизненное заключение в одной из тюрем Парижского региона, Шакал получил, наконец, возможность оглянуться назад и подвести теоретическое обоснование под отношение джихадистов на практике к тому делу, за которое он боролся когда-то во имя диктатуры пролетариата.

Антиамериканская направленность джихадизма впервые проявилась в одновременном открытии двух фронтов. Координировалось ли их открытие или это результат простого совпадения, нельзя сказать до сих пор ввиду отсутствия доступа к соответствующей секретной информации. В декабре 1992 года на фоне нарастания хаоса в Сомали, Совбез ООН принял решение об отправке туда миротворческого контингента, состоявшего преимущественно из американских военных, для восстановления порядка и борьбы с голодом. Исламистское движение воспринимало эту операцию, первоначально носившую название «Возрождение надежды», как повод для создания плацдарма на Африканском Роге с последующим вторжением в Судан ат-Тураби. Многие прошедшие Афганистан джихадисты влились в ряды сомалийских формирований под командованием генерала Айдида и вместе с ними участвовали в боестолкновениях с американскими рейнджерами. В самом масштабном из них, 3–4 октября 1993 года, США потеряли два вертолета и восемнадцать человек погибшими. Президент Клинтон отреагировал на исход «сражения в Могадишо» решением о выводе американских войск из Сомали. Вынудило его к этому появление в американском обществе признаков так называемого «вьетмалийского синдрома» (страх перед тем, что Сомали может стать для США вторым Вьетнамом).

Это была первая вооруженная операция джихадистов против США на восточноафриканском фронте, ставшая прелюдией к взрывам американских посольств в Кении и Танзании в августе 1998 года. Им, впрочем, предшествовала первая атака на Всемирный торговый центр 26 февраля 1993 года (своего рода проба сил перед 11 сентября). Обстоятельства этого дела до сих пор окутаны тайной, не раскрытой и на суде, приговорившем главного обвиняемого, шейха Омара Абдель Рахмана, к пожизненному заключению (умер в американской тюрьме в 2017 году). Шейх был одним из главных имамов египетского джихадизма 70–80-х годов, когда выносил фетвы, оправдывавшие тех, кто грабил и убивал коптов. После убийства Садата в октябре 1981 года Абдель Рахман три года провел в тюрьме, а в 1986 году не без вмешательства ЦРУ получил американскую визу. Курсируя между США и Пешаваром и вербуя по всему миру борцов за дело афганского джихада, он утвердился в роли одного из самых харизматичных лидеров исламистского движения. Затем он вернулся на родину, но там, как эмир египетской «аль-Гамаа аль-исламийя», оказался нежелательной персоной для режима Мубарака. В апреле 1990 года он перебрался поближе к ат-Тураби, в Судан, где вновь получил американскую визу через тот же канал, что и предыдущую. Он вернулся в США 18 июля 1990 года, и уже в апреле следующего с поразительной быстротой оформил «грин-карту» в качестве имама мечети в Джерси-Сити. Впрочем, уже в июне 1991 года, когда он в очередной раз находился в отъезде за рубежом (на этот раз совершал хадж в Мекку), власти вдруг решили пересмотреть его статус резидента на том основании, что шейх не заявил о своем двоеженстве. И в июне 1992 года, чтобы избежать высылки с территории США, он был вынужден подать прошение о предоставлении ему политического убежища.

Причины, по которым ухудшились ранее доверительные отношения шейха с американской разведкой, остаются не выясненными до сих пор. Но именно они вели к разработке проекта первого теракта во Всемирном торговом центре, зародившегося в среде египетских эмигрантов, где кишели агенты-провокаторы. План террористов был осуществлен 26 февраля 1993 года, когда в подземном гараже Северной башни ВТЦ взорвался начиненный взрывчаткой фургон. Главный исполнитель теракта, Юсеф Рамзи, соратник Омара Абдель Рахмана, прибывший в США по иракскому паспорту, впоследствии будет арестован в Пакистане, экстрадирован в США и осужден без предъявления ему в суде всех улик, свидетельствовавших против него, что породило множество теорий заговора. В ретроспективе (тем более после того, как 11 сентября 2001 года та же цель была, теперь уже окончательно, уничтожена) теракт 26 февраля 1993 года представляется последней каплей. Это было самое яркое свидетельство тогда уже состоявшегося разрыва того альянса между джихадистами и американскими спецслужбами, который сделал возможной войну в Афганистане.

Бен Ладен со своей стороны тоже больше не чувствовал себя в Хартуме в полной безопасности. Режим генерала аль-Башира и его духовного наставника Хасана ат-Тураби неоднократно испытывал на себе давление международного сообщества. Оно только усилилось после покушения на Мубарака в июне 1995 года в Аддис-Абебе, куда президент Египта прибыл для участия в саммите. Следы привели в соседний Судан, где окопались египетские джихадисты. Еще одним тревожным сигналом явился захват годом ранее Карлоса Шакала агентами французских спецслужб, осуществленный с молчаливого согласия суданских властей. 13 ноября 1995 года взрыв заминированного автомобиля перед зданием учебного центра национальной гвардии в Эр-Рияде унес жизни пяти американских инструкторов. А 25 июня 1996 года начиненный взрывчаткой бензовоз был подорван у жилого комплекса Эль-Хубар, расположенного в нефтеносном регионе на востоке королевства. В результате теракта погибли 19 американских военнослужащих. Бен Ладен не взял на себя ответственность за эти акции – как и после 11 сентября, это была тактика, рассчитанная на то, чтобы посеять панику в рядах врагов и затруднить нанесение ими ответного удара. Второй теракт американские силовики в итоге приписали «саудовской «Хизбалле» действовавшей якобы по наущению Ирана. Главный подозреваемый, Ахмед Ибрахим аль-Мугассил, был арестован в Бейруте и экстрадирован в Саудовскую Аравию в августе 2015 года. Пребывание на территории, контролируемой движением «Талибан», позволяло Бен Ладену заметать за собой следы и обеспечивало ему тихую гавань, и летом 1996 года он вернулся в Афганистан. Там он жил под надежной защитой муллы Мохаммеда Омара, движение которого контролировало тогда весь юг страны и стремилось вернуть под свою власть Кабул, что и произошло в сентябре того же года. Также в отличие от властей Судана лидер этих «учеников медресе» не поддерживал никаких связей с международным сообществом. Официальные представители «Талибана» позже подтвердили, что перемещение Бен Ладена в Афганистан было санкционировано американо-суданским соглашением. Его бывшие американские покровители из ЦРУ не желали, чтобы его схватили и судили в Америке так же, как Карлоса Шакала во Франции. Они опасались, что в ходе судебного процесса Бен Ладен может раскрыть крайне неприятную для них информацию. Для суданцев же этот всемирный враг общества номер один становился бельмом на глазу, препятствовавшим нормализации отношений с Западом, и они сами стремились поскорее от него избавиться. И в Вашингтоне, по всей видимости, сочли, что в афганской глуши, отрезанной от цивилизации, этот деятель будет представлять наименьшую угрозу.

26 августа 1996 года Бен Ладен начал распространять «Декларацию о джихаде» против американцев, «оккупировавших земли Двух Святынь [Мекки и Медины. – Прим. авт.]». Большую известность она получила благодаря подзаголовку, взятому из одного из речений (хадисов), приписываемых Пророку: «Изгоните иудеев и христиан с Аравийского полуострова». Этот одиннадцатистраничный текст явился инаугурационным манифестом того, что впоследствии разовьется в организацию «аль-Каида». Как указывает заголовок, на этой стадии ее основной целью по-прежнему было «освобождение» Саудовской Аравии. Бен Ладен приветствовал не только теракт, совершенный в жилом комплексе Эль-Хубар двумя месяцами ранее, но и «победу» в Сомали – две операции, ответственность за которые он, таким образом, возложил на себя, пусть даже косвенно. Тем самым он позиционировал себя в качестве продолжателя дела афганского джихада. Бен Ладен мог теперь отстаивать свою позицию, что саудовское королевство оккупировано войсками «неверных» американцев так же, как Афганистан был оккупирован советскими безбожниками. А затем он слово в слово повторял призыв Абдуллы Аззама к мусульманам всего мира выполнить их «личную обязанность» (фард айн) – присоединиться к «оборонительному джихаду», направленному на освобождение «земли ислама». Однако эта декларация, в отличие от призыва к джихаду в Афганистане, отклика не нашла и нужного эффекта не возымела. Идея афганского джихада получила одобрение в широких кругах салафитских улемов и «Братьев-Мусульман» и пользовалась поддержкой большинства государств – членов Организации Исламской Конференции. Здесь же Бен Ладен мог опираться лишь на авторитет Аззама (убитого, как мы видели, в 1989 году); на основавшего ХАМАС палестинского шейха Ахмеда Ясина; его египетского коллегу Омара Абдель-Рахмана, отбывавшего пожизненное заключение в США; и на саудовских шейхов Салмана аль-Ауду и Сафара аль-Хавали, также находившихся за решеткой, но у себя на родине. Тем не менее американские войска оставили-таки саудовские базы и передислоцировались в Катар, – но произошло это лишь семью годами позже, летом 2003 года.

23 февраля 1998 года наступил новый этап в ребрендинге «аль-Каиды» в качестве всемирного символа международного джихадизма. В этот день Бен Ладен и Айман аз-Завахири совместно, наряду с несколькими малоизвестными деятелями, представлявшими Египет и Индийский субконтинент, подписали учредительную хартию «Международного Исламского фронта против евреев и крестоносцев». Со времен «Декларации» от 26 августа 1996 года положение джихадизма, вдохновленного войной в Афганистане, значительно ухудшилось: осенью 1997 года джихадисты Алжира и Египта после пяти лет борьбы потерпели поражение. Во избежание повторения такого исхода Бен Ладен и аз-Завахири включили в хартию фетву, гласившую, что «на каждом мусульманине, способном воевать, лежит личная обязанность (фард айн) убивать американцев и их союзников, как гражданских лиц, так и военных, в любой стране, где это только возможно». Этот призыв к оружию быстро был услышан: 7 августа 1998 года два синхронных взрыва потрясли американские посольства в Найроби (Кения) и Дар-эс-Саламе (Танзания). В результате первого теракта погибли 213 человек (в том числе 12 американцев) и более 4500 получили ранения, итогом второго стали 11 погибших (среди них ни одного американца) и 85 раненых. Способ осуществления этой операции станет своеобразной визитной карточкой «Аль-Каиды». Правила этого закрытого клуба: имен не называть, выбирать символическую дату и наносить одновременно несколько ударов в разных местах. В данном случае датой была восьмилетняя годовщина обращения короля Фахда к США с просьбой разместить американские войска на территории Саудовской Аравии с целью сдержать агрессию Саддама Хусейна. А Бен Ладен, хотя и выражал удовлетворение исходом терактов в Африке в интервью, которые раздавал впоследствии, оставлял возможность для сомнений в прямой причастности к ним «аль-Каиды». Время, выбранное для атак, само по себе указывало на причинно-следственную связь и делало излишним прямое взятие на себя ответственности за них. А синхронизация взрывов имела главной целью усилить шок в стане врага, создавая впечатление, что он осажден со всех сторон, и доводя его тем самым до паники.

В США быстро разобрались, кто стоял за терактами: 20 августа залпом крылатых ракет, выпущенных с авианосца в Индийском океане, был разрушен химический завод в Хартуме. Затем в Афганистане был уничтожен тренировочный лагерь пакистанских джихадистов, готовившихся к отправке в индийский Кашмир. Ни сам Бен Ладен, ни кто-либо из его окружения не пострадали. Более того, солидарность с «мучениками» вылилась в настоящий их культ в Пакистане. В последовавшие за этим месяцы я на местных базарах шагу не мог ступить, чтобы не натолкнуться на очередную футболку с портретом всемирно известного саудовца.

Бен Ладен, ставший теперь главным борцом за дело исламизма, изобрел новый метод ведения асимметричной войны с Западом. Он, хоть и позаимствовал такие элементы, использовавшиеся Ираном и «Хизбаллой» в Ливане, как атаки на посольства и «живые бомбы», полностью менял их назначение. Источником этой разновидности терроризма являлось не государство, стремившееся получить конкретный результат применительно к конкретной оперативной обстановке, как это было в случае с Ираном, занятым ослаблением военного давления на свою территорию во время ирано-иракской войны. Вдохновители этих терактов стояли за сложной структурой, которую нельзя было с полной уверенностью отнести к какой-либо категории, структурой с размытыми границами, но максимально четкими задачами, не подлежавшими обсуждению, что ставило в затруднительное положение Запад с его набором военных средств и методов. Это относилось, в первую очередь, к операциям, направленным на поражение таких осязаемых целей, как города и инфраструктура, и «заточенным» под уже потерявший актуальность конфликт с Советским Союзом. Так, ракетный удар 20 августа, может, и был замечательно точным с точки зрения баллистики, но с точки зрения политики он пришелся в «молоко». В октябре 2000 года «аль-Каида» организовала новую атаку. На этот раз моторка, до отказа загруженная взрывчаткой, протаранила корпус эсминца ВМС США «Коул», стоявшего на дозаправке в Адене. Взрыв убил 17 моряков. Враг отныне становился неопределенным и неуловимым; потребуются многолетние гигантские усилия, чтобы взломать «программное обеспечение» «аль-Каиды» и сменить тактику борьбы с «террористом номер один». И 2 мая 2011 года американский спецназ ликвидировал Бен Ладена в его пакистанском логове – спустя 13 лет после провозглашения Международного исламского фронта.

Всадники под знаменем Пророка

2 декабря 2001 года, через три месяца после «двойного газавата» 11 сентября против Нью-Йорка и Вашингтона, одна арабская газета начала публиковать выдержки из труда Аймана аз-Завахири «Всадники под знаменем Пророка». Хотя происхождение текста до сих пор достоверно не установлено, аз-Завахири и его окружение никогда не отрицали свое авторство. Упоминание в первых же параграфах Афганистана и Чечни как двух стран, освобожденных во имя джихада, позволяет предположить, что работа была написана между 1997 и 1999 годом. Следовательно, текст относится к периоду после избрания Аслана Масхадова президентом Чечни и до того, как российские войска в январе 2000 года вновь взяли Грозный. Все эти три года джихадистские группировки хозяйничали на большей части территории Чечни. На этот временной промежуток приходится также период пребывания аз-Завахири вместе с Бен Ладеном у талибов Афганистана – на еще одной территории, «освобожденной джихадом». В каком-то смысле эта книга – исламистский ответ на бестселлер Сэмюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций», опубликованный в 1996 году. Либеральные западные интеллектуалы заходились от негодования, критикуя работу, в которой, по их мнению, «цивилизации» сводились к их предполагаемой изначальной сути, без учета процесса взаимопроникновения обществ в эру постмодернизма. Аз-Завахири, напротив, разделял логику Хангтингтона, как и большинство исламистов. Они видели в ней яркую демонстрацию противником полной несовместимости ислама – в его джихадистском понимании – и Запада. Аз-Завахири было достаточно поменять местами «плюс» и «минус» в оригинальной оценке этих двух «культурных пространств» и указать на те стороны ислама, которые будут содействовать его неизбежному триумфу во всемирном масштабе.

«Всадники под знаменем Пророка» отсылают своим названием к победам, одержанным армиями Мухаммеда и первых халифов на пути наставления в истинной вере всего мира, пока тот «полностью не покорится». Цели современных джихадистов рассматривались в том же ключе, что и в более ранних манифестах Сеййида Кутба «Вехи на пути» (1965 год) и Абдуллы Аззама «Присоединяйтесь к каравану!» (около 1985 года). Реальное же значение этого текста, впрочем, заключается в стратегии, предложенной вооруженному исламистскому движению в этот переломный момент конца девяностых. Манифест подвел итог уходившему десятилетию, извлек из него уроки в виде обобщения полученного опыта и осуществил смену стратегической парадигмы путем переноса будущего джихада на «землю врага». Эта переориентация на иные цели происходила уже в тот момент, когда аз-Завахири работал над своим текстом. Сначала были предупредительные удары: нападения на американских военных, расквартированных на саудовской «земле двух святынь» в Эр-Рияде в конце 1995 года. За ними три атаки, направленные на посольства США в Кении и Танзании 7 августа 1998 года и на эсминец «Коул » в порту Адена 12 октября 2000 года. Это послание с очевидным смыслом было лишь прелюдией к 11 сентября.

Размышления аз-Завахири основывались на опыте недавних событий. Прежде всего, его интересовали причины краха алжирского исламизма, разгромленного военными «французской партии». Он был хорошо осведомлен о развитии событий благодаря группам его сторонников, нашедших пристанище в «Лондонистане» под крылом у сирийца Абу Мусаба ас-Сури, редактора бюллетеня «аль-Ансар». Аз-Завахири объяснял провал алжирского эксперимента неспособностью мобилизовать массы чересчур элитарной концепцией борьбы. А следовательно, необходимо было найти способ расшевелить массы, призвав к тем чувствам, которые вызовут у них желание примкнуть к джихадистам. На практике же заинтересовать арабов и мусульман мог в первую очередь палестинский вопрос, давно отданный на откуп националистам. Его исламизация посредством ХАМАС и «Исламского джихада» и учащение акций террористов-смертников приносили бесценный символический капитал. «Политэкономия» суицидального терроризма действительно была оптимальной, если соотносить низкие издержки с общественным резонансом, и опыт терроризма смертников на территории Израиля стоило учесть, перенося войну в сердце Америки. Таким образом, проводилась прямая аналогия между территорией Израиля, как законной мишенью джихада, и территорией Запада в целом, роль которого так долго исполняло еврейское государство. Эта аналогия нашла концептуальное проявление в определении «сионисты-крестоносцы» («сахйу-салиби»), сформулированном по этому случаю аз-Завахири для обозначения и описания врага. А начало в сентябре 2000 года второй палестинской интифады, отмеченной, как мы увидим далее, эскалацией насилия, приведшей к гибели нескольких тысяч палестинцев и израильтян, оказалось исключительно благоприятным фоном для развития джихада в мировом масштабе. Он в итоге использует тактическое оружие в виде «живых бомб», уже испытанное на еврейской земле, против Пентагона и башен-близнецов Всемирного торгового центра.

Аз-Завахири также оказался в эпицентре бесконечной дискуссии представителей исламистского движения о том, что предпочтительнее – борьба против «ближнего врага» (аль-адувв аль-кариб) или против «дальнего врага» (аль-адувв аль-баид). Выбор Израиля в качестве приоритетной цели имел смысл для оппонентов исламистов в рядах националистического движения. Насер, например, воспользовался этим духом своеобразного антисионистского «Священного союза» для укрепления своей абсолютной власти и безжалостных репрессий против исламистов. Напротив, всплеск джихадизма в восьмидесятые был направлен против «ближнего врага» – от убийства Садата в 1981 году до джихада в Алжире, но это движение не получило массовой поддержки. Поэтому аз-Завахири надеялся возобновить борьбу с «дальним врагом» в лице Израиля и Запада в целом. Он не строил иллюзий по поводу возможности покончить с ними одним ударом. Он стремился пробудить массы с целью заставить правоверных видеть в джихадистах защитников их чаяний и вставать под знамена воинов джихада, чтобы участвовать в свержении режимов, «отступивших» от мусульманского мира. Эта диалектика и дает ключ к интерпретации событий 11 сентября.

В ретроспективе мы можем датировать переход от первого ко второму этапу современного джихадизма 23 февраля 1998 года, когда была опубликована хартия «Международного исламского фронта против евреев и крестоносцев». Мишенью номер один отныне становился не «ближний враг» в лице афганского, алжирского, египетского, саудовского и прочих режимов, а «дальний враг», олицетворявшийся США. Этот стратегический поворот, под который «Всадники под знаменем Пророка» подвели теоретическое обоснование, вскоре был воплощен на практике. Это произошло в период между окончанием алжирского и египетского джихадов (в сентябре и ноябре 1997 года соответственно) и атаками на американские посольства в знаковый день 7 августа 1998 года. В этот переходный период в нашем распоряжении еще не могло быть исторического контекста, позволяющего рассматривать данный перелом в качестве стратегического, поскольку текст аз-Завахири пока не получил широкого распространения. Тогда и представить себе нельзя было, что кучка подписантов хартии 23 февраля, сидевших в глубокой изоляции в горах афганского Гиндукуша под защитой «Эмирата» талибов, будет способна осуществить столь неслыханную по дерзости операцию, как теракты 11 сентября.

От второй интифады до 11 сентября: террорист-смертник как идеал

28 сентября 2000 года генерал Ариэль Шарон, кандидат на пост премьер-министра Израиля от блока «Ликуд», демонстративно «прогулялся» по Храмовой горе Иерусалима. Тем самым он нарушил политическое соглашение, заключенное с палестинцами, поскольку на этой территории находятся мусульманские святыни – мечети «аль-Масджид аль-Акса» («Отдаленнейшая мечеть») и «Куббат ас-Сахра» («Купол Скалы»). Выходка Шарона, которую мусульмане расценили как плевок в лицо, а сторонники кандидата в премьеры как успех его кампании, имела место за два месяца до президентских выборов в США, по итогам которых Билл Клинтон, «крестный отец» Соглашений в Осло, покинет Белый дом. Смысл акции сводился к тому, чтобы сорвать мирный процесс, на путь которого с таким трудом встали обе стороны в ходе переговоров. Желаемый эффект был достигнут незамедлительно: вспыхнувшие на следующий день беспорядки были жестоко подавлены, а Арафат дал отмашку к началу «интифады аль-Аксы» (по арабскому названию главной мечети комплекса), используя таким образом религиозную аргументацию в обоснование второго восстания. Весь мир 30 сентября облетели кадры, на которых запечатлена в режиме реального времени смерть двенадцатилетнего жителя Газы Мохаммеда ад-Дуры. Мальчик, умирающий от пулевых ранений на руках отца, вызвал бурю эмоций в обоих лагерях. Арафат при этом сам нуждался в укреплении легитимности после того, как семь лет сдавал свои позиции одна за другой. Все это время израильтяне продолжали строить свои поселения, бесчисленные санкции и правовые барьеры душили палестинскую экономику, провозглашение независимости Палестинского государства постоянно откладывалось, и т. д. Арафату надо было выпустить пар из молодежи сектора Газа и Западного берега реки Иордан, особенно из той, что обитала в палаточных городках вынужденных переселенцев. Эти молодые люди, ничего не выигравшие от автономии, могли в любой момент в массовом порядке переметнуться из стана ООП к ХАМАС и «Исламскому джихаду».

Поначалу «Танзим», военизированное молодежное крыло организации ФАТХ («Движение за национальное освобождение Палестины»), сводило интифаду к актам агрессии по отношению к израильским военным и поселенцам. Их целью было оказать давление на израильский электорат с тем, чтобы заставить его отказаться от политики строительства поселений в обмен на мир. В арабском общественном мнении тогда царило убеждение, что Израиль, армия которого только что покинула Южный Ливан, оккупированный с 1978 года, вынужден был вывести войска из-за терактов, организованных «Хизбаллой». Следовательно, аналогичные меры на его собственной территории будут еще более эффективными. Поэтому на саммите в Кэмп-Дэвиде, состоявшемся в июле 2000 года, на исходе президентского срока Билла Клинтона, в ходе своей последней встречи с уходящим в отставку премьер-министром Израиля Эхудом Бараком Арафат вновь настаивал на праве всех палестинских беженцев на возвращение. Само по себе отстаивание этого принципа – пусть даже имевшего нулевые шансы на претворение его в жизнь – уже делало для большей части израильского общества невозможным дальнейшее продолжение мирных переговоров. Это способствовало поправению еврейских избирателей, видевших в Арафате смертельную угрозу самому существованию Израиля. И на выборах, состоявшихся в феврале 2001 года, Шарон одержал триумфальную победу. Ее закрепил состоявшийся месяцем ранее приход в Белый дом Джорджа Буша-младшего, советники-неоконсерваторы которого разделяли позицию блока «Ликуд», сводившуюся к необходимости устранения с политической сцены Арафата. Сломав военную структуру ООП, Шарон проложил дорогу ХАМАС и «Исламскому джихаду». Эти организации принялись активно косить всех без разбора, устраивая резонансные теракты в автобусах и на рынках, с целью уничтожить как можно больше гражданских лиц.

В суннитском мире правомерность «мученических операций» стала предметом полемики среди улемов с 1996 года. В этом году, когда Бен Ладен опубликовал свою «Декларацию о джихаде», началось вещание спутникового телеканала «аль-Джазира». Тот сразу же начал широко рекламировать терроризм смертников, громко именовавшийся «мученическими операциями», транслируя кадры с последствиями терактов по всему миру. Впрочем, Совет высших улемов Саудовской Аравии, осознавая угрозу, которую Бен Ладен представлял для монархии, выступил с безоговорочным осуждением атак смертников. Улемы напомнили, что лишь Аллах волен забрать жизнь, которую Он даровал, а самоубийцы обречены на вечные адские муки. Противоположную точку зрения представлял главный «телепроповедник» «аль-Джазиры» египетский шейх Юсуф Аль-Кардави, принявший подданство Катара и ставший лицом «Братьев-мусульман» на международной арене. Он полностью поддержал терроризм смертников, тем более что ХАМАС, по сути, являлся палестинским отделением его движения. В тщательно аргументированной фетве, выпущенной в марте 1996 года, а затем дополненной и опубликованной повторно во время второй интифады, шейх называл эти операции «самым славным видом джихада на пути Аллаха». Он рассматривал «мученические операции» как составляющую «законного терроризма» («ирхаб машру»), о котором говорил Коран устами Всевышнего:

И приготовьте против них (неверных) сколько можете силы и боевых коней, чтобы устрашить врага Аллаха и вашего врага.

[Сура «Трофеи», аят 60]

Буквальное толкование глагола «устрашать» («терроризировать») вырывало его из контекста и делало частью внеисторической логики, свойственной казуистике «Братьев-мусульман» и салафитов. Это делалось для того, чтобы оправдать терроризм, называя его законным «способом защиты обездоленных для сопротивления всемогуществу сильных и надменных. Прибегая к такой аргументации, Юсуф аль-Кардави в данном случае не брезговал лексиконом Иранской революции. Что касается убийства израильтян в штатском, они были законными, поскольку все граждане Израиля как мужского, так и женского пола отбывали воинскую повинность; а значит, еврейское государство населяли только военные, которые ipso facto представляли собой разрешенные мишени. Фетва аль-Кардави в силу известности автора была самой важной из всех, выпущенных авторитетными суннитскими богословами, и породила множество подражаний. Таким образом, она выполнила задачу структурирования метанарратива террора и мученичества. Впоследствии для мусульманского мира, и прежде всего для аудитории канала «аль-Джазира», она стала призмой, через которую рассматривались все конфликты, которые могли происходить на планете. Мученица-Палестина, отданная на растерзание сионистам, равнодушным к ее участи Западом, продолжала играть в сопротивлении роль главного символа борьбы за ислам, но отныне под знаменем джихада, для которого наиболее предпочтительным методом являлся терроризм смертников.

Жертвами второй интифады за 5 лет пали более 4 тысяч человек столкновений – и четверть из них впервые составляли израильтяне. Под интифадой подвело черту возведение непреодолимого разделительного барьера между Израилем и палестинскими территориями, который только усугубил социально-экономические проблемы автономии. Смерть Арафата 11 ноября 2004 года во французской больнице ознаменовала собой конец целой эпохи: в январе 2006 года ХАМАС выиграл выборы в Палестине, а после столкновений с ФАТХ в июне 2007 года захватил всю полноту власти в секторе Газа. Он будет сохранять ее в течение десяти лет, вплоть до частичного возвращения контроля Палестинской национальной администрации над этой территорией в октябре 2017 года.

Катаклизм 11 сентября

Множество тревожных сигналов предвещало это самое яркое событие начала XXI века – а с ним и третьего тысячелетия, – которое превратило джихадизм в его понимании Бен Ладеном и аз-Завахири в ключевой нарратив хаотичного мира, пришедшего на смену холодной войне. Но оно также находилось на стыке гораздо более широких символических парадигм, что и обеспечило ему неслыханный резонанс. Оно не только кардинально изменило геополитическую ситуацию на Ближнем Востоке, положив начало «войне против терроризма», которая усилиями Запада привела к ликвидации Саддама Хусейна, но и имела непредвиденный побочный эффект в виде перехода Ирака в стан шиитов и сближения его с Ираном. По иронии судьбы и сунниты-джихадисты, и США синхронно потерпели поражение на радость их общему врагу – Исламской республике Иран. Впрочем, по прошествии нескольких лет после 11 сентября, несмотря на неоднократные, пусть и в меньшем масштабе, теракты по образу 9/11, волной прокатившиеся от Бали до Мадрида и Лондона, стало очевидно, что «джихаду против дальнего врага» не удалось сплотить широкие массы мусульман под знаменами «аль-Каиды». Невозможность достичь этой цели открывала дорогу новому этапу джихадизма, ставящему под сомнение саму стратегию, наиболее ярким воплощением которой на практике явилось 11 сентября.

Весь мир наблюдал за тем, как 19 смертников, находившихся на борту четырех пассажирских авиалайнеров, повернули их на Нью-Йорк и Вашингтон, чтобы протаранить Всемирный торговый центр, Пентагон и Капитолий. Только сопротивление пассажиров самолета, направленного на Капитолий, помешало удару по последней цели. Эта атака, прежде всего, представляла собой реализацию на практике цели, заявленной в хартии Международного исламского фронта против евреев и крестоносцев, опубликованной в феврале 1998 года: перенести войну на территорию Запада. Теоретическая база, как мы помним, была подведена аз-Завахири во «Всадниках под знаменем Пророка». Но она также вписывалась в события второй палестинской интифады, на которой в тот момент были сосредоточены политические интересы арабско-мусульманского мира. Теракт 11 сентября должен был стать проекцией интифады в глобальном масштабе. И если ХАМАС и «Исламский джихад» убивали в Израиле пассажиров автобусов и посетителей рынков, кафе и пиццерий десятками, «аль-Каида», не размениваясь по мелочам, уничтожила сразу тысячи людей, находившихся в американских башнях-близнецах. Впрочем, такого рода глобализация дела за освобождение Палестины устраивала далеко не всех его участников и сторонников, которые внезапно оказались заложниками битвы гигантов, где им отводилась роль наблюдателей. С 12 сентября Арафат под прицелом камер журналистов сдавал кровь пострадавшим в результате терактов американцам. Даже шейх аль-Кардави попытался провести границу между статусом Израиля – мусульманской территории, занятой неверными, на которой оборонительный джихад был законен, – и статусом американского континента, который никогда не был «землей ислама». Из этого следовало, что 19 смертников не могут претендовать на статус мучеников и должны считаться самоубийцами, подчеркивал аль-Кардави. Деваться ему было некуда, иначе пришлось бы обрубить все линии коммуникации между «Братьями-мусульманами» и Вашингтоном (которые впоследствии ему очень пригодятся).

В чем смысл выбора Всемирного торгового центра в качестве самой символической мишени «живых бомб», если в 1993 году он уже был объектом теракта, стоившего шейху Омару Абдель Рахману пожизненного тюремного заключения? Он позволял «аль-Каиде» продолжить акцию, в совершении которой обвинялся слепой египетский шейх, чей дух незримо витал над авторами «Декларации о джихаде» 1996 года, и в какой-то степени отомстить за его пожизненное заключение в американской тюрьме. Наряду с этим представление атаки заранее распланированной частью последовательно осуществляющейся стратегии придавало значительно больший вес операции. Но и этим ее значение не ограничивалось. Теракт 1993 года драматически подвел черту под сотрудничеством спецслужб США и джихадистов, которые в восьмидесятые были братьями по оружию в борьбе с Советской армией в Афганистане, но он не был доведен до конца. Бен Ладен и его пособники, снеся до основания башни-близнецы, сделали разрыв с бывшим американским союзником окончательным и бесповоротным. Они стерли все следы канувшего в небытие брака по расчету и радикально перекроили тем самым семантику исламистского нарратива.

Отныне джихад должен был вписываться в долгосрочную перпективу исламской эсхатологии, нашедшую отражение в термине «двойной газават» («аль-газватейн аль-мубаракатейн»), используемый «аль-Каидой» для обозначения этой операции во всех последующих заявлениях организации. Это определение взывало к вневременному коллективному сознанию мусульман, в котором «газаваты» являлись символом воинской доблести «всадников под знаменем Пророка». Оно отсылало к самым истокам ислама, когда Пророк громил державы, войска которых хоть и обладали значительным численным перевесом, но были скованы неэффективным командованием. В этом же коллективном сознании Нью-Йорк и Вашингтон ждала судьба Константинополя: американская империя неизбежно падет под ударами джихада, как и ее византийская предшественница в 1453 году, пусть даже на это уйдут столетия. С обращением к этому телеологическому метанарративу, как мы видели, вполне увязывается отождествление СССР, рухнувшего после вывода Советской армии из Афганистана в феврале 1989 года (и разрушения Берлинской стены чуть позже), с государством Сасанидов, разгромленным в 636 году в битве при Кадисии.

Джихадизм стремился утвердиться тем самым в качестве такого же ключевого актора системы международных отношений, каким был ислам седьмого века. Добиться этого можно было, возродив завоевательную миссию этой религии, подзабытую за четырнадцать столетий упадка и компромиссов. И джихадисты проецировали эту священную историю на вызовы современности, замещая конфронтацию НАТО и стран Варшавского договора (исчезнувшего вместе с СССР) этим новым противостоянием «аль-Каиды» безбожию «сионистов-крестоносцев». Более того, они утверждали эту борьбу в качестве нового организационного принципа современного миропорядка, по-своему интерпретируя «Столкновение цивилизаций» Сэмюэля Хангтингтона. Это стремление увязать фатализм исламской телеологии с окончанием холодной войны, как мы видели ранее, в конечном итоге нашло для джихадистов подтверждение в нумерологии, заставлявшей их искать проявление божественного промысла в той или иной дате. В данном случае дата падения Берлинской стены (09.11.1989), символизирующая крах коммунистической системы, зеркально отражает дату «двойного газавата» (11.09.2001), возвещающего приход нового мусульманского порядка. Эти два события имели место на стыке христианских тысячелетий и должны были предвосхищать перевод летоисчисления всего мира на календарь хиджры. И, наконец, выбор национальной принадлежности 19 смертников, 15 из которых были подданными ваххабитского королевства. Это был осознанный выбор, призванный напомнить о цели джихадистской эпопеи, распространенной усилиями Бен Ладена на всю планету: одновременная борьба и против святотатственного Дома Саудов, который 7 августа 1990 года осквернил «землю двух святынь» приглашением на нее американских войск, и против самого осквернителя в лице США. Генеральную репетицию 11 сентября устроили взрывами американских посольств в Кении и Танзании 7 августа 1998 года, на восьмую годовщину того дня, когда король Фахд обратился к американцам с просьбой о защите от армии Саддама Хусейна – первое совпадение дат, в котором усматривался знак божественного провидения.

Стратегия конфликта, впервые представленная 11 сентября, опиралась на три взаимосвязанных элемента. Прежде всего, асимметрия. Стандартные приемы ведения вооруженной борьбы между государствами отвергаются, а терроризм превращается из орудия протеста в настоящее орудие мировой войны. Здесь по обе стороны линии фронта гражданские лица: четыре угнанных пассажирских авиалайнера, тысячи жертв тому пример. Далее, театрализация действа, призванная обеспечить максимальный резонанс в СМИ, довести до предела шоковое состояние противников и энтузиазм сторонников во всем мире. Весьма показательный пример такого воздействия СМИ всплыл во Франции во время судебных слушаний по «делу братьев Мера», состоявшихся в октябре 2017 года. Абделькадер и Мохаммед Мера, тогда еще обычные мелкие уголовники, жили в одном из не отличавшихся фешенебельностью пригородов Тулузы. На следующий день, после того как они сутки напролет зачарованно следили в прямом эфире за атаками на Нью-Йорк и Вашингтон, братья вышли на улицу, скандируя «Да здравствует Бен Ладен!». Постепенно их засосал салафитский джихадизм, который привел Мохаммеда в марте 2012 года к убийству мусульман-«отступников» в погонах и евреев. События 11 сентября как будто были взяты из сценария голливудского фильма-катастрофы. Он срежиссирован с гигантским размахом и насыщен спецэффектами, и классические приемы кассового боевика подавались таким образом, чтобы затронуть струны души самой широкой аудитории. Сенсационные кадры просто просились в экстренные выпуски новостей, причем в этом реалити-шоу реальность происходящего завораживала даже сильнее, чем само шоу. Трансляция его на весь мир стала возможной благодаря широкому распространению с середины предыдущего десятилетия спутниковых каналов, в первую очередь «аль-Джазиры». Этот катарский канал больше, чем любой другой, будет способствовать раскрутке той видеопродукции, которую начала поставлять «аль-Каида». Этот последний элемент, сочетание терроризма как акта военных действий с его театрализацией средствами массовой информации, носил сознательно провокационный характер. Смысл был в том, чтобы заставить Запад направить свои войска в Афганистан, а после того, как они увязнут в этой ловушке, разгромить их, как это сделали двенадцатью годами ранее с советскими войсками. Бен Ладен и его окружение рассчитывали, разумеется, не на то, что атаки террористов-камикадзе 11 сентября сами по себе уничтожат США, а на то, что они запустят процесс, который в конечном итоге сломит Запад.

В своем манифесте «Всадники под знаменем Пророка» аз-Завахири посвятил несколько абзацев собственно медийному полю битвы. И хотя он ни разу не упоминает мастерство, проявленное в этой области Исламской республикой Иран – шиитским конкурентом в борьбе за гегемонию в исламистском движении, – влияние ее методов очевидно. Суннитские джихадисты лишились заслуженных лавров победителей, когда вывод советских войск из Афганистана затмила сознательно выпущенная днем ранее, 14 февраля 1989 года, фетва Хомейни, выносившая смертный приговор Рушди. «Аль-Каида» явно взяла на вооружение эти приемы при подготовке к операции 11 сентября. Театрализация теракта, его адаптация к формату новостных СМИ и шоу-бизнеса были необходимыми условиями его тиражируемости, а значит, и эффективности. Но в конечном итоге, эта вера в мобилизационный потенциал такого рода трансляций в первые годы XXI века, то есть еще до эры социальных сетей, остававшихся доступными только телеаудитории, вскоре покажет свою несостоятельность в новых условиях и будет способствовать устареванию модели «аль-Каиды».

Зеркальное отражение джихадизма: «неоконы» и «война против терроризма»