Помоги проекту - поделись книгой:
Валерия Черепенчук
Фаина Раневская
Фотография на обложке: © Юрий Сомов / РИА Новости
© ИП Сирота, макет, 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Предисловие
«Фаина Раневская… явление природы, как Ветер и Молния», – сказал однажды поэт Павел Антокольский. И в самом деле, писать о Фаине Георгиевне с обычных позиций искусствоведа или беспристрастного биографа – невозможно. План повествования будет постоянно сбиваться, сложившийся образ – дробиться на нескончаемые амплуа и роли, которые Раневская отыгрывала и на сцене, и в жизни. Насмешливая матерщинница с неизменной сигаретой – и в то же время бессребреница, готовая раздать окружающим всю наличность, просто потому, что «это неприлично – иметь пачку денег». Своенравная «звезда», срывающая репетицию потому, что не нашла общего языка с режиссером, – и беспощадная к себе перфекционистка, мучительно боящаяся не оправдать зрительских ожиданий. Актриса, которую при жизни называли «Великой», не сыгравшая ни одной главной роли. Народная артистка, которую английская энциклопедия «Кто есть кто» включила в список десяти самых выдающихся актрис XX века, не получивших специального образования…
Даже биография Раневской, несмотря на огромное количество написанных о ней книг, воспоминаний друзей и близких, не избавлена полностью от белых пятен. Но надо сказать, что Фаина Георгиевна сама с большим удовольствием участвовала в мифотворчестве вокруг своей личной и актерской жизни – возможно, это было своего рода способом самозащиты, так же как и ее острый язык, служивший для маскировки ранимой и вечно сомневающейся натуры. Ее афоризмы и байки существуют в десятках вариаций, они сотни раз пересказывались как очевидцами, так и случайными людьми, желавшими прикоснуться к Легенде, получить частицу того ореола, который всегда окружает личностей незаурядных и привлекающих к себе внимание… Так, может, Раневская и в самом деле явление природы» и к ней просто не стоит подходить с общей меркой? Давайте просто еще раз вспомним об этой удивительной женщине, подарившей всем начинающим актерам универсальный творческий рецепт: «Я не признаю слова "играть"… Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно!»
«Я верю в бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это дело рук божьих»
«Мой отец был небогатый нефтепромышленник…»
Согласно легенде, вынесенная в заглавие фраза была первой и единственной в автобиографии Раневской, которую она однажды попыталась написать. В этих пяти словах – все: сомнительное происхождение (а оно у актрисы было таково, что в СССР могло стоить не только карьеры, но и жизни), абсолютное неумение подстраиваться под требования времени (сначала Фаина Георгиевна написала просто о «нефтепромышленнике», но, когда ей указали на недопустимость такой родни в биографии советской артистки, наивно добавила слово «небогатый»)… Несложно догадаться, что дальше этой фразы дело не подвинулось. Раневская вообще терпеть не могла говорить и писать о себе, много раз пытал ась по просьбе биографов и друзей вести какие-то записи, но в итоге все они отправлялись в корзину: «Если у человека есть сердце, он не хочет, чтобы его жизнь бросалась в глаза…»
Множество неточностей и спорных моментов ее биографии объясняется тем, что многое приходилось скрывать: то, что до революции ее семья относилась к числу самых зажиточных в Таганроге (именно там появилась на свет будущая артистка), то, что после событий 1917 года вся родня покинула Советскую Россию и обосновалась за рубежом… А с чего, собственно, все начиналось?
Фанни Фельдман (именно таково настоящее имя актрисы) родилась 15 (27) августа 1896 года. Ее отец, Гирш Хаимович, был персоной в городе известной: коммерсант, купец первой гильдии, владелец фабрики красок, мельницы, нескольких складов и магазинов, успешно торговавший нефтепродуктами и металлом. Мама, Милка (Малка) Рафаиловна, занималась воспитанием детей, которых, кроме Фанни-Фаины, в семье было еще четверо.
Было ли детство счастливым? С точки зрения быта и обеспеченности – бесспорно да. Фельдманы проживали в собственном двухэтажном доме, дети могли учиться в хорошей гимназии и находились под присмотром гувернанток. Но в плане отношений между родными людьми, видимо, не все было гладко. Раневская не очень любила распространяться о своем детстве… Требовательность к себе и к другим она явно унаследовала от отца. Но, судя по всему, жесткий характер главы семейства доставлял дочери немало неприятных минут. Гирш Хаимович не желал, чтобы Фаина становилась актрисой, и в выражениях не церемонился. «К тому же посмотри на себя, – впоследствии передавала его слова Раневская, – ты некрасивая, рыжая, заикаешься… Какая из тебя артистка?» Правда, при всем при том отец любил и уважал искусство, Фельдманы часто посещали концерты и выставки.
Милка Рафаиловна прививала детям любовь к хорошей музыке и литературе, настаивала на непременном изучении иностранных языков; артистизм и склонность глубоко переживать все происходящее вокруг у Раневской явно были «от мамы». Впоследствии Фаина Георгиевна вспоминала: «Мне… видится мать, обычно тихая, сдержанная, – она громко плачет… Я пугаюсь и тоже плачу. На коленях матери – газета: "вчера в Баденвейлере скончался А. П. Чехов"…» Милка Рафаиловна очень любила творчество знаменитого земляка – о своей любви к Чехову потом будет говорить и Фаина Георгиевна.
Именно мама впоследствии будет тайком от отца высылать деньги блудной дочери, отправившейся искать актерского счастья в Москву…
В раннем детстве, в возрасте пяти-шести лет, Фаина часто ставила окружающих в тупик своей непредсказуемостью, нежеланием вписываться в привычные рамки «хороших девочек». Впечатлительность и сентиментальность причудливо уживались в ее характере с тягой к приключениям и авантюризму. Сама Раневская писала о себе: «Любила читать, читала запоем. Над книгой, где кого-то обижали, плакала навзрыд…» И в то же время однажды она решилась на пару со старшим братом бежать из дома – правда, из еды они взяли с собой только один подсолнух. И убежали совсем недалеко – только до вокзала, где их отловил городовой и вернул в отчий дом.
До сих пор точно не известно, почему Фаина не окончила гимназию. Она утверждала, что упросила родителей забрать ее оттуда: строгий распорядок наводил на нее тоску, а насмешки однокашниц, невзлюбивших нескладную девчонку-заику, были невыносимы. Но, вероятно, ее попросту отчислили – Раневская сама признавала, что, будучи одной из первых учениц по гуманитарным дисциплинам, приводила в ужас преподавателей точных наук. Впрочем, у родителей была возможность дать дочке хорошее домашнее образование – они надеялись, что, научившись играть на фортепиано, овладев французским языком и секретами вышивания, Фаина пополнит ряды благовоспитанных домохозяек и примерных жен.
Но девочка «заболела» театром. Она больше всех ждала семейных выездов в театр, с замиранием сердца следила за происходящим на сцене и не хотела уходить домой. Когда она впервые испытала желание самой выйти на подмостки? Фаина Георгиевна утверждала, что актрисой она себя осознала в возрасте около пяти лет. Умер ее младший братик; она очень жалела его и целый день проплакала, но все же украдкой посмотрела на себя в зеркало – «было интересно, какая я в слезах?». Впоследствии такое детское любопытство («как я выгляжу?») превратится в суровую, беспощадную требовательность к себе – быть на сцене настолько достоверной, насколько это возможно, не давать себе ни малейшего повода расслабиться или схалтурить!
«В городе, где я родилась, было множество меломанов…
Однажды в специальный концертный зал пригласили Скрябина. У рояля стояла большая лира из цветов. Скрябин, выйдя, улыбнулся цветам. Лицо его было обычным, заурядным, пока он не стал играть. И тогда я услыхала и увидела перед собой гения»
Кстати, о халтурщиках. Им, по собственному признанию Фаины Георгиевны (уже заслуженной артистки), она «с наслаждением била бы морды».
Очень интересно читать обрывочные записи Раневской, которым так и не было суждено превратиться в толстую книгу воспоминаний. Это целая галерея образов, психологических зарисовок, странных, смешных (а иногда и трагических) ситуаций, которые потом превращались в материал для актерского ремесла. Как будто ее память выхватывает из прошлого обрывки разговоров, фразы, лица – и все это, при абсолютном нежелании автора расписать перед почитателями историю своей жизни, тем не менее складывается в единое, цельное полотно. И мы начинаем понимать, в чем секрет мастерства Раневской: в острой наблюдательности, в непосредственной – до болезненности – реакции на все происходящее, в умении «приспособить» к своему персонажу те особенности или характерные черты, которые она когда-то подметила у родных, у друзей, у случайных попутчиков в трамвае или у продавца в магазине.
Актерский талант Фаины раскрылся далеко не сразу. Будучи неуверенным в себе подростком, она долгое время считала, что ее удел – восхищаться театром издали. Но в Таганроге была довольно активная культурная жизнь, и Фаина, умирая от застенчивости, все же не упускала ни одной возможности пообщаться с актерами или музыкантами. Кто заронил в ее душу семена уверенности в том, что попытаться все-таки стоит, – неизвестно. Но в 1913 году семнадцатилетняя Фая Фельдман оповестила родителей о своем желании «стать артисткой». Разгорелся грандиозный скандал. Суровый Гирш Хаимович категорически высказался против. Однако дочь проявила неожиданное упорство и, получив от мамы небольшую сумму на первое время, отправилась в Москву.
Там ее ждало разочарование: нервная, заикающаяся девица не произвела впечатления на театральных показах. «Деточка, вы профнепригодны», – эту фразу, услышанную от кого-то из «именитых», Раневская потом вспоминала не раз и не два. Деньги заканчивались, родители слали из Таганрога письма: отец – возмущенные, мама – растерянно-ободряющие… К этому времени относится одна из расхожих легенд о Фаине Георгиевне: отец прислал денег на обратный путь. Получив на почте перевод, девушка вышла на улицу, держа банкноты в руках, и порыв ветра вырвал их, разметав по всей улице. А она поймала себя на мысли: «Как красиво летят!»
Эта бытовая непрактичность будет характерна для Ра невской всю жизнь. «Урод я», – печально констатировала впоследствии Фаина Георгиевна. История о разлетевшихся деньгах потом сыграла особую роль в ее биографии, но к этому мы вернемся чуть позже.
А тогда… Возвращение в родной Таганрог не означало отказа от мечты. Родители надеялись, что, получив такой щелчок по носу, дочка возьмется за ум. Не тут-то было. Фаина отправляется в театральную студию – работает над произношением, учится двигаться на сцене и владеть собой – так, чтобы больше не падать в обмороки от волнения, как уже бывало в столице. И в начале 1915 года она снова отправляется в Москву. А вскоре мировая война и грянувшая через два года революция изменили и лицо государства, и судьбу юной Фаи, готовой сделать все возможное и невозможное для осуществления своей мечты.
Как Фая Фельдман стала Фаиной Раневской
Как и, главное, на что жила Фаина в первые недели в Москве? Существовать пришлось впроголодь, она снимала крошечную комнатушку и подрабатывала в театральной и цирковой массовке. Каждую копейку, которую удавалось выкроить, тратила на билеты в театр.
И в один прекрасный вечер судьба улыбнулась Фаине. Она в толпе поклонников у Большого театра дожидалась появления знаменитой балерины Екатерины Гельцер. Прима не только обратила внимание на восторженную южанку, к тому времени уже окоченевшую на непривычном морозном ветру, но и пригласила ее к себе в гости – отогреться и попить чаю. Узнав, что девушка мечтает о сцене, балерина ввела ее в круг своих друзей и помогла устроиться в Летний театр в подмосковной Малаховке. Так началась театральная жизнь… Что привлекло именитую танцовщицу к никому тогда не известной Фаине? Почему, напоив девицу чаем и выслушав сбивчивые восторженные комплименты своему искусству, она не отправила ее восвояси, а помогла осуществить давнюю мечту? Многие современники писали о том, что Екатерина Васильевна обладала безошибочным чутьем на таланты и сумела разглядеть в Фае Фельдман будущую звезду. А кроме того, у них оказался схожий взгляд на мир и похожее чувство юмора – Гельцер тоже была своенравна, подчас непредсказуема и остра на язык.
И дружба двух женщин продолжалась много лет: балерина открыла начинающей артистке театральный мир Москвы, представила ее своим друзьям, относилась к ней как к равной, что, безусловно, радовало Фаину несказанно. Она познакомилась с известным актером Илларионом Николаевичем Певцовым, которого потом называла одним из первых своих учителей: «Гейне сказал, что актер умирает дважды. Нет. Это не совсем верно, если прошли десятилетия, а Певцов стоит у меня перед глазами и живет в сердце моем».
«Я играю прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: “Шаги мои легче пуха, я умею скользить как змея…” После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображающую гору, и больно ушибить партнера…»
В Летнем театре Малаховки играли не только начинающие актеры – он был довольно известен, и на его подмостках не гнушались выступать такие звезды того времени, как Леонид Собинов, Александр Вертинский, Федор Шаляпин, Александра Яблочкина, Алиса Коонен. Фаина не помнила себя от счастья, когда ей удавалось присутствовать на спектаклях и концертах знаменитостей – она слушала, смотрела, запоминала…
Впрочем, тяжелое военное время диктовало свои условия, и к осени 1915 года, по окончании «летнего театрального сезона» в Малаховке, стало понятно, что представления вряд ли возобновятся. Для Фаины наступили тяжелые времена – правда, она зарегистрировалась на «актерской бирже», но в то время даже самые именитые артисты порой месяцами сидели без денег: театры закрывались, концерты и спектакли отменялись… Начались скитания по стране, молодой актрисе пришлось то наниматься в керченский театр на «роли героинь-кокет с песней и танцами», то играть «на подхвате» в Феодосии (причем антрепренер сбежал со всей выручкой и денег актеры не получили), то участвовать в гастролях едва ли не бродячей цирковой труппы. При этом Фаина продолжала терзаться мыслью о том, что ей все же недостает ни опыта, ни образования для того, чтобы быть подлинной актрисой, достойной своих великих предшественников. Уже говорилось о ее вечном желании сделать «еще лучше», «еще правдивее», «еще достовернее».
К бытовой неустроенности, безденежью и мучительному недовольству собой прибавилась личная трагедия – семья Фельдманов после революции 1917 года эмигрировала, в охваченной гражданской войной стране осталась только Фаина. Общалась ли она с родными, предлагали ли они ей уехать вместе? Сведения на этот счет разнятся, но, судя по всему, в Таганрог она тогда так и не добралась – и если и было какое-то общение, то лишь в виде писем. Впоследствии друзья и знакомые передавали друг другу слова артистки: «…я не могу без России, без русского театра. Эти слова могу повторить вслух, даже на съезде коммунистов, только в партию их никогда не вступлю».
И в 1918 году, когда судьба забросила ее в Ростов-на-Дону, Фаина узнала, что в местном (пока еще действующем) театре работает Павла Леонтьевна Вульф – знаменитая актриса, до войны много раз гастролировавшая по городам юга, в том числе и в родном для Фаины Таганроге. И она решила… попроситься к знаменитости в ученицы. Начинающая актриса (по собственному признанию Фаины, она тогда голодала уже почти неделю и выглядела более чем странно) покорила приму своей актерской игрой: Вульф предложила девушке подготовить и показать ей через несколько дней любую роль. И вскоре поняла, что нашла подлинный самородок. С этого момента Фая вошла в ее семью, а Павла Вульф стала для нее сестрой, матерью, преподавательницей и непререкаемым авторитетом – сразу и навсегда.
«Павла Леонтьевна Вульф… никогда меня не хвалила, – вспоминала впоследствии Раневская, – а всегда говорила: ты можешь лучше. А вот когда ты будешь довольна собой – значит, тебе конец. Ты уже не актриса». И эти слова навсегда стали для молодой артистки ее жизненным кредо. А жизнь в семье Вульф, возможность постоянно наблюдать за работой опытной театральной актрисы, за творческой кухней – дали тот неоценимый опыт, который не приобретается никакими «актерскими университетами».
Вместе в Павлой Леонтьевной Вульф Фаина начинает играть в Симферопольском городском театре. Видимо, там же она и берет звучный псевдоним – Фая Фельдман становится Фаиной Раневской.
«После спектакля, в котором я играю, я не могу ночью уснуть от волнения. Но если я долго не играю, то совсем перестаю спать»
История псевдонима тоже овеяна множеством баек и легенд. Помните историю с разлетевшимися из рук Фаины деньгами? По одной из версий, она однажды рассказала об этом Екатерине Гельцер, и балерина восторженно воскликнула: «Да вы – героиня чеховского "Вишневого сада"! Любовь Андреевна Раневская! Это же она говорила о себе "Я сорила деньгами"…» И через несколько лет, будучи в Крыму, артистка вспомнила об этом и взяла псевдоним в честь странной, «не приспособленной к жизни» чеховской героини. Согласно другой версии, история с летающими купюрами произошла уже в Крыму – якобы Фаина получила перевод от родных из-за границы, по вечной своей рассеянности выпустила их на волю ветра и восхитилась полетом, а находившийся рядом поклонник-театрал сказал, что так могла поступить только Раневская. И, наконец, третий вариант, который однажды сама Фаина Георгиевна поведала журналисту: «Я стала Раневской просто потому, что все роняла. У меня вечно все валилось из рук»… Но так ли важно, каким образом появился на свет этот звучный псевдоним? В истории русского театра (а впоследствии – и кинематографа) появилась новая звезда – Фаина Георгиевна Раневская.
Ее взлет начинается с ролей в спектаклях ее любимого Чехова: Шарлотта в «Вишневом саде», Войницкая в «Дяде Ване», «Чайка», «Иванов», «Три сестры»… В страшные для Крыма годы гражданской войны театр продолжал действовать. «Иду в театр, – вспоминала Раневская, – держусь за стены домов, ноги ватные, мучает голод». Бывший Дворянский театр был тогда переименован в Первый советский театр в Крыму.
В годы революции и гражданской войны судьба сталкивала Фаину Георгиевну со многими знаменитыми поэтами, писателями, драматургами – в ее записках есть упоминания о Марине Цветаевой, Максимилиане Волошине, Константине Тренёве, о том, как в нечеловеческих условиях люди старались помочь друг другу… «Мне везло на людей», – пишет она на закате жизни.
И в то же время эти мрачные годы значительно пополнили ее коллекцию образов – спекулянтки, комиссары, «борцы за идею», рыночные торговки, растерянные интеллигенты, попадьи, агитаторши – все эти колоритные типажи потом найдут свое отражение в игре Фаины Георгиевны, заставляя зрителей замирать от восторга перед беспощадно точным воплощением образа – положительного ли, отрицательного ли. На десяток лет затянулось ее «путешествие» по провинциальным театрам. Но как знать, стала бы она той самой, обожаемой зрителями «Великой» Раневской, если бы не тяжелый опыт двадцатых годов?
«Спутник славы – одиночество»
Уже в зрелом возрасте Раневская однажды назвала себя «выкидышем Станиславского» – то ли досадуя, что не довелось пройти его школу, то ли обещая таким образом оставаться хранительницей традиций его актерской системы. Она считала, что заданный Станиславским высочайший уровень русского театра ушел в небытие вместе с ним. Имеется и такое объяснение: однажды Раневская попыталась присоединиться к труппе основанного Станиславским и Немировичем-Данченко Московского Художественного театра, но в итоге получила отказ – отсюда, возможно, и слово «выкидыш». А дело было так.
Рекомендацию ей дал знаменитый актер Василий Иванович Качалов, с которым Фаина Георгиевна дружила с юности. По ее рассказам, направляясь к Немировичу-Данченко для предварительной беседы, она была близка к обмороку от счастья: Художественный театр – это же идеал, мечта многих лет! «Показ я помню плохо, – вспоминала Раневская, – была в каком-то бреду, к тому же снова начала заикаться от волнения». Кстати, интересный факт: избавиться от заикания полностью актриса не смогла до конца жизни, но на сцене с ней этого не случалось никогда.
Видимо, претендентка все же произвела впечатление на Владимира Ивановича, и он дал понять, что Фаина Георгиевна может рассчитывать на место в труппе. И тут то ли от волнения, то ли по своей вечной рассеянности Раневская, перепутав и имя, и отчество, прочувствованно произнесла: «Большое вам спасибо, Василий Степанович!» На следующий день актрисе сообщили, что решение о ее зачислении в труппу отложено на неопределенный срок. Ей якобы передали фразу Немировича-Данченко: «Эта ваша Раневская – какая-то ненормальная, я ее боюсь».
Фаина Георгиевна никогда не была ученицей великого Станиславского, но, можно сказать, являлась «живой иллюстрацией» к его методике. Полное погружение актера в создаваемый образ, проживание чувств, эмоций и ощущений персонажа – все это актриса считала необходимым и именно на таких принципах выстраивала свою работу.
Первоначально в сценарии фильма «Дума про казака Голоту» никакой попадьи не было – как и в повести «Р. В. С.», по которой ставился фильм, был поп. Но режиссеру Игорю Савченко так хотелось снять в своем фильме Раневскую, что он на свой страх и риск решил превратить попа в женщину.
Казалось бы, постановщики и режиссеры должны были молиться на Раневскую – но нет. Ее яркий талант, заставлявший зрителей с замиранием сердца следить за происходящим на сцене, оборачивался свирепой требовательностью к себе и к окружающим. А ее невоздержанный и острый язык помогал приобретать врагов. В итоге многие театральные и кинематографические деятели, желая избавить себя от лишней головной боли, предлагали роль кому-то менее талантливому, но в то же время более «удобному», менее склонному говорить правду-матку в лицо и переворачивать по-своему режиссерский замысел. Зато те, кто рискнул пригласить Фаину Георгиевну, благодаря ей входили в историю – многие лишь потому, что когда-то «работали с самой Раневской». При этом актриса никогда не страдала звездной болезнью: не требовала заоблачных гонораров и хвалебных упоминаний в прессе, была совершенно равнодушна, если не сказать враждебна, и к тому, и к другому.
К началу 1930-х годов за плечами Фаины Георгиевны был внушительный послужной список: «Советский театр» Крыма, театральные труппы в Архангельске, Смоленске, Баку, Сталинграде. Она принимает решение снова попытать счастья в Москве, стремясь попасть в Камерный театр, открытый в 1914 году актером и режиссером Александром Яковлевичем Таировым. Они долго не могли встретиться лично, и пока длилось ожидание, Раневская приняла участие в нескольких постановках Театра Московского отдела народного образования (МОНО). И сам театр, и его спектакли особым успехом не пользовались, и об этой странице своей биографии актриса вспоминала редко. В отличие от работы с Таировым – о нем Раневская всегда говорила с любовью и благодарностью. Не только потому, что он открыл ей дорогу в столичные театры. Фаина Георгиевна всегда симпатизировала мастерам своего дела, людям, искренне влюбленным в искусство. Таиров же был не просто фанатиком театра – он умело сочетал в своих постановках классику и авангард, не скатываясь при этом в пустое экспериментаторство, уделял огромное внимание оформлению спектакля, тяготел к разнообразию материала: на сцене Камерного театра ставили Уайльда и Брехта, Анненского и Шницлера. Звездой Камерного была супруга Таирова – Алиса Коонен.
В 1931 году, когда приглашение в труппу Камерного театра было получено, Раневская начала свою работу в нем с роли проститутки Зинки в спектакле «Патетическая соната», посвященном революционным событиям. Играла блестяще – ее Зинка, глупая и хамоватая, но в то же время сентиментальная и наивная, вызывала у многих симпатию и жалость.
А вот спектаклю была уготована печальная судьба. В нем, несмотря на внешнее соответствие всем требованиям времени, усмотрели «сомнения в большевистском курсе», «сочувствие к национальным сепаратистам» и многое другое. «Патетическую сонату» в итоге сняли с репертуара. После Великой Отечественной войны в жернова репрессий попал и сам Таиров. Его убрали с поста руководителя Камерного театра, и в 1950 году он, так и не оправившись от потрясения (лишиться дела всей своей жизни!), умер в больнице. Это станет ударом для Раневской – она всю жизнь предельно болезненно воспринимала любую несправедливость и очень переживала смерть режиссера, несмотря на то, что в Камерном театре она проработала совсем недолго и «Патетическая соната» стала ее первой и единственной ролью на этих подмостках.
До сих пор нет единого мнения по вопросу о том, что стало причиной ухода Фаины Георгиевны из труппы Таирова. По одной из версий, она «не сошлась характером» с Алисой Коонен, которая настороженно относилась ко всем, кто мог бы оспаривать ее первенство. Но эта версия вызывает сомнения – Раневская продолжала дружески общаться и с Александром Яковлевичем, и с Алисой Георгиевной и во всех беседах отзывалась о них очень тепло – впрочем, как и они о ней. Может быть, дело в том, что Фаина Георгиевна всегда была склонна рубить сплеча и скоропалительно писать заявления об уходе? Возможно, и тогда, в начале 1930-х, произошел какой-нибудь «конфликт местного значения» и актриса рассталась с Камерным театром.
«Союз глупого мужчины и глупой женщины порождает мать-героиню. Союз глупой женщины и умного мужчины порождает мать-одиночку. Союз умной женщины и глупого мужчины порождает обычную семью. Союз умного мужчины и умной женщины порождает легкий флирт»
Следующей вехой в ее биографии стал Центральный театр Красной Армии (ныне – Центральный академический театр Российской Армии), которым руководил тогда Юрий Александрович Завадский. С этим человеком мы еще встретимся – он сыграл в биографии Раневской весьма значимую роль…
Многие писали о том, что в творческой жизни Раневской заметна любопытная особенность – будучи еще молодой женщиной, она часто играла роли старух: бабушек, нянек, почтенных матерей… И ее работа в Театре Красной Армии началась с роли столетней генеральши Нюриной в пьесе «Я вас люблю». Но даже такая роль – почти неподвижная («играю мощи» – признавалась сама актриса) – производила впечатление на зрителей. Старуха, еле живая, с чуть слышным голосом, была все же величественна и значима.
Вскоре Фаине Георгиевне предложили роль горьковской героини Вассы Железновой – именно Театр Красной Армии первым поставил «Вассу» в 1936 году. Роль женщины с железным характером, способной одновременно и на глубокую любовь, и на бесчеловечную жестокость, умной и азартной, хитрой и в то же время в чем-то простодушной, позволила таланту Раневской раскрыться в полной мере. Москвичи начали ходить в театр именно «на Раневскую». Схожую роль она позднее исполнит в кино – мадам Скороход в фильме «Мечта».
Кстати, дебют Фаины Георгиевны в кинематографе состоялся в 1934 году. Она сыграла роль госпожи Луазо, ханжи «с манерами жандарма», в немом фильме по повести Ги де Мопассана «Пышка». Картину поставил режиссер-дебютант Михаил Ромм. Партийные бонзы дали разрешение на постановку «сомнительного сюжета» с дамами полусвета, так как им показалась нужной и своевременной кинолента, бичующая «язвы буржуазного общества». Но общая ее направленность получилась несколько иной. Она беспощадно выворачивала наизнанку не столько пороки буржуазного общества, сколько лицемерие, ханжество, глупость и ложь как таковые.
Тогда же, в 1930-е годы, проявится и еще одна особенность творческой судьбы Раневской – она постоянно оставалась «на вторых ролях», но неизменно привлекала к себе внимание не меньшее, если не большее, чем главные герои. И дело было не только в актерском таланте.
Фаина Георгиевна, пожалуй, как никто другой из актеров, была склонна переиначивать текст роли, добавлять к режиссерскому замыслу свои яркие детали. В большинстве случаев постановщики соглашались с ее трактовками – и тогда на свет появлялся очередной маленький шедевр. Так произошло с фильмом «Дума про казака Голоту», поставленным по повести Аркадия Гайдара «Р. В. С.». Попадья, которую играла Раневская, появлялась на экране всего на несколько минут, но запоминалась надолго. Хищное выражение лица, быстрый взгляд исподлобья, руки, жадно хватающие подношения… Рассказывали, что режиссер предложил актрисе «поговорить» с канарейками и поросятами, которые, согласно сценарию, вольготно располагались прямо в хате попадьи. И когда «беседа» началась, включил камеру. Так что все эти «рыбы мои родные» и «золотые мои» по отношению к домашней живности – исключительно придумка и заслуга Раневской.
Спектакли и кинофильмы с ее участием растаскивались на цитаты. Конечно же, в этом отношении сразу приходит на ум фильм 1939 года «Подкидыш» – о потерявшейся в Москве девочке, в судьбе которой принимают участие самые разные люди.
Фаина Георгиевна и здесь появилась в общей сложности на несколько минут – в образе карикатурной дамы с детским то ли именем, то ли семейным прозвищем "Ляля". Этот персонаж немедленно принимается решать участь заблудившейся пятилетней Наташки, несмотря на робкие протесты супруга-подкаблучника Мули. Импозантная Ляля заявляет, что удочерит девочку и немедленно заберет ее на дачу, пресекая все разумные доводы мужа грозным «Муля, не нервируй меня!». Фраза немедленно ушла в народ… и используется по сей день, несмотря на то, что многие уже и не помнят, откуда она, собственно, взялась.
«Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на диеты, жадных мужчин и плохое настроение»
А в фильме образ Ляли неожиданно претерпевал резкие изменения: потеряв в толпе неугомонную Наташку, она так предавалась горю, что становилась уже не смешной и нелепой, а трагически-трогательной… В этом еще одна особенность творчества Раневской: несколькими штрихами, подчас даже без слов, «дорисовать» своему персонажу биографию, заставить зрителя додумать его судьбу.
Поделиться книгой: