Забытые: Тени на снегу

Не съем, так хоть понадкусаю… Всех не перебью и не смогу развернуть поток тварей в другую сторону, но проредить сумею.

Подмигнув Зиму, я сунула руки в карманы куртки и поспешила в лес. И уж чего не ожидала…

– Зачем идёшь? – я обернулась и встретила мудрый светлый взгляд ездового пса. – Напугаю ведь. Ты же не любишь мой огонь.

Он мотнул косматой головой, ощерился и, облаком тумана просочившись вперёд меня, неспешно потрусил по тропе в лес. Который, закутанный в пушистое одеяло, ещё казался таким обманчиво спокойным, мирным, тихим, сонным и безопасным. Даже не верится, что его вот-вот наводнят бездушные ледяные твари…

Утоптанная тропа уверенно петляла вдоль высоких сугробов и старых елей. Пёс опережал меня на несколько шагов и двигался неспешно, лениво. Не торопясь. Заразительно спокойно. И успокаивая.

И я успокоилась. Невольно подстроилась под его шаг и перебрала все доступные мне силки. Не так уж много – но и не так уж мало. И большего пока не дано – но и меньшего уже не отнять.

Интересно, сколько рассерженная зима сотворит деток на этот раз? Обычно стаи собирались небольшие – двадцать-тридцать голов. Но нынче время необычное, а значит, и тварей может быть под сотню. Если повезёт. Если очень повезёт.

Пёс понимал, что чем дальше мы отойдём от стоянки, тем лучше – тем меньше отголосков и отблесков силы докатится до Зима. И целенаправленно вёл меня в древнюю чащу. Мощные лапы елей сплетались в колючую многоярусную изгородь, макушки сливались с чернотой неба, стволы – не обхватить и троим, и пятерым. То низко наклоняясь, то изгибаясь, я проскальзывала в игольчатые просветы, а впереди мелькал путеводно серый хвост.

И, в очередной раз наклонившись, я заметила, что иду уже не по тропе Зима, а по следам пса. По проложенной им дорожке.

– Куда? – я остановилась, насторожившись. – Куда ты меня ведёшь?

Он не ответил. Лишь раз обернулся, и в сумраке льдисто сверкнули светлые глаза. И снова устремился вперёд. Я помедлила, но продолжила путь. В конце концов… Да, они всегда нас боялись, как зима боится весны, как стужа – солнечного тепла. Но и врагами никогда не были.

Пёс привел меня на поляну, оглядев которую я одобрительно хмыкнула и улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд: отличное место! Ели расступались, образуя длинную неровную проплешину – достаточно удобную, чтобы чаровать и не натыкаться на лапы, достаточно узкую для солнечной паутины.

– Ты понял, да? – я снова улыбнулась. – Всё-то вы знаете…

Он фыркнул, отступил в сторону и плюхнулся в сугроб, подняв облако мелкого снега. Явно не собираясь уходить. И мне отчего-то стало ещё спокойнее. И, окликнув Вёртку, я принялась за работу.

Разулась и сняла куртку, оставив вещи рядом с псом. Вдохнула-выдохнула, расслабляясь, и взобралась на толстый снежный покров, не проваливаясь и не оставляя следов. Прошлась лёгким шагом, едва касаясь щекочуще ледяного снега, по поляне, посчитала ели, прикинула длину и толщину нитей. Сжала в ладонях кончики двух веток, перекинула на них несколько искорок, и иглы засияли солнечно. И полупрозрачные лучи потянулись к соседним веткам, к елям напротив, через полянку. А искры запрыгали по деревьям, как белки, и везде, где они коснулись коры или игл, разгоралось крошечное солнце.

Убедившись, что первых чар хватит на нужную часть леса, я нашла примерный центр поляны, присела и зарылась пальцами в снег. Он не растает и не растечётся – я умею как насыщать теплом, так и отнимать его, а холодное зимнее солнце снег не топит. Но оно сияет – яростно, слепяще, и когда отражается от свежего снега, глаз не открыть. И снег на поляне засиял изнутри – рукотворное солнце забило из-под него, от земли.

Пёс переносил мои чары удивительно спокойно. Лежал под ёлкой, зарывшись в сугроб, только уши и любопытный нос торчали наружу. Я старательно обошла его убежище, направляя искры так, чтобы не коснуться своего помощника. А в том, что он ещё поможет, я не сомневалась. Чары эти древние существа использовали крайне редко, обходясь зубами, когтями и природной мощью, но и последнего для защиты хватит. Даже от голодной стаи.

Наконец вернулась Вёртка. Высунувшись из-под снега, она огляделась и счастливо ринулась к центру поляны. Полосатое тельце мелькнуло крошечной молнией и снова исчезло в сугробе. И пусть. Чары не нарушит, а силы наберётся на месяц. Или на одно очень большое дело.

Закончив с очередной западнёй, я позволила себе короткую передышку. Села на снег и закрыла глаза, расслабляясь. И пытаясь понять: где. Где находится стая, как далеко – или как близко. Пока не слышалось ничего – снег не скрипел, ветки никто не ломал. Я недовольно наморщила нос. И живой крови в этих существах – и тепла, – конечно же, не было. А больше во мне ничего не развито… к сожалению.

Хотя надо бы, наконец, научиться ощущать не только тепло, но и его полное отсутствие. Ощущаю же я хладнокровных как сквозняк? Ну вот. И ледяной ветер тоже пора начать чувствовать. Вернее… распознавать как не просто ветер, а как дыхание ледяной крови. Конечно, в тёплое время года или в протопленном помещении это получится само собой… но мне-то навык необходим сейчас.

Снова собраться с мыслями и настроиться на работу оказалось непросто. Я долго сидела и смотрела перед собой, вспоминая. За годы работы на знающих я почти забыла о себе-искрящей. Забила память иными знаниями, закрылась от исконной силы, почти не касалась солнечных чар. Нужды не было. И таких дел, которые сыпались на меня сейчас, тоже. Но всё проходит – и мирное время тоже.

Пора возвращаться. И вспоминать.

Вёртка, напившись силы, сияющая и искрящая, вынырнула из-под снега и залепетала – мысленно, но я слышала её всегда и везде, и в слиянии, и вне его. Круглые глаза – как два маленьких солнышка.

– Ты права, – я улыбнулась и выпрямилась. – Не вовремя я… Твой участок – там, – я указала себе за спину. – Сделай солнечные тропы, ты не так ярко светишь, как я. Тебя не заметят. А я разбросаю мелкие силки впереди. Встречаемся здесь.

Появление стаи настигло меня в сотне шагов от поляны. Зим говорил, что слышал её голос, а я ощутила другое. Ветер. В тихом, молчаливом, морозно замершем лесу откуда-то взялся ветер. Он взъерошил мои волосы, зазмеился по снегу серебристой позёмкой, обжёг кожу босых ног. И тревожно зашептался с качнувшимися еловыми ветками.

Я отвлеклась от работы, подняла голову и прислушалась. Ничего. Всё та же сонная тишина. Лишь слабо-слабо шуршат ветви деревьев да по чаще разносится эхо тихих, глухих шлепков – осыпающегося с деревьев снега.

Идут.

Подскочив, я опрометью кинулась обратно – к своей главной западне. Там уже все приготовились к встрече: пёс вырыл себе яму и так хорошо туда закопался, что не найти, а Вёртка обвилась вокруг нижней ветки и искрила десятками колючих летних звёзд. Я, по примеру пса, закопалась в свою яму. Голодная стая лишена разума – она несётся тупой лавиной, и главное – уйти с её пути как угодно. Обычно.

Но сейчас, в эту проклятую раннюю зиму, всё иначе.

И голодной стаи это тоже коснулось.

Земля задрожала. Я затаилась в снежном сумраке, едва дыша. Молча, без единого писка или рыка, затопотали десятки ног. Я кожей чувствовала, как срабатывали силки – до меня докатывались волны тепла, когда тварь попадалась. И расплывалась подтаявшим сугробом. Пока ещё вдали – но стая неслась быстро. Очень быстро. И «вдали» мгновенно сменилось на «в паре шагов».

Я совсем перестала дышать. Горячие вспышки – одна, вторая, третья… Глухие удары снега о снег – точно ветер стряхнул на поляну еловые «шапки» и «рукавички». Я сначала считала, а потом бросила – не успевала. И просто ждала – тишины. Точно зная, что они все останутся здесь – все до одного, пока в солнечных нитях есть хоть капля силы. А запоздавшим Вёртка добавит.

Снег колотил по земле, не переставая. Сумрак пронзали острые вспышки тёплого света. Рубаха и штаны промокли. И появился запах – слабый-слабый запах влажных испарений. Я невольно сжималась от каждого удара, в конце концов превратившись в сплошной судорожно скрученный комок нервов. А вспышки становились всё реже. И вслед за ними – звуки падающего снега.

Пока не прекратились совсем.

Топот – тоже. Я даже вдали его не слышала.

Посчитав до ста, я рискнула покинуть своё убежище. Осторожно разрыла снег и высунулась из ямы. Сначала – по шею, быстро обозрев поляну. Никого… Потом – встала по пояс. Да, тихо, только… Я не слышу Вёртку. Совсем.

Я быстро выбралась из ямы и огляделась. Пёс пока не казал носа. Поляну засыпало снегом, и новые сугробы, примороженные, льдисто поблёскивали. Вёртка калачиком свернулась под ёлкой… выжатая. Я ринулась к ней. Пластуном проползла под низкими ветками, протянула руку, окликнула, и она потянулась ко мне из последних сил. И с такой яростной надеждой впилась, не находя сил доползти до привычной поясницы, в мою руку, что я тихо охнула.

– Ничего-ничего… – прошептала сипло. – И не из таких переделок выбирались… Молодец. Отдыхай.

Вёртка неуклюжим шнуром обвилась вокруг запястья – не тёплая и пушистая, как раньше, а холодная и скользкая, как в тот день, когда я её нашла. Опыты – так называла паразитов мама. Первые опыты Шамира по созданию волшебного существа. Неудачные, ибо поглощать чужую силу и чаровать они могли, а вот вырабатывать свою и жить только собой – нет. И без нас давным-давно бы исчезли.

– Отдыхай, – повторила я и поползла обратно.

Выбралась. Одёрнула рукав куртки. Нашла тут же, рядом с ёлкой, свои заваленные снегом вещи. Очистила их и встряхнула. Села, чтобы обуться. И замерла с сапогом в руке.

Я не ошиблась – голодная стая действительно осталась здесь. Вся. И уничтоженная, и недобитая, и уцелевшая.

Дети зимы неспешно выходили из-за ёлок, выползали из-под низких колючих лап, выбирались из ям. Один за другим. Невысокие, с обычную дворовую собаку или некрупного волка, снежно-белые, кожистые. Острые уши. Приплюснутая морда. Ледяной гребень вдоль позвоночника. Короткие ледяные шипы вместо шерсти. Вихри снежинок вокруг лап и хвоста. Мерцающие глаза – цвета серебряной зимней луны, пугающие. Голодные. И с умыслом. Я бегло насчитала около тридцати штук – тех, что появились на поляне.

Тьма и все гиблые затмения, что ж это за зима-то нынче, а… Ух.

Я вскочила, отбросив сапог. Сердце, не то от азарта, не то всё же от страха, встрепенулось, сжалось и заколотилось, как одержимое. Я на одном выдохе окружила себя искрящимся вихрем. Доберитесь, если сможете… А ладони уже привычно скатывали из новых искр «ножи». Клубок – блин – «колбаска» – стержень, невольно вспомнилось из детства. И – в цель.

Первый «нож» вошёл в ближайшего смельчака, как в подтаявшее масло – точно в глаз. Тварь, не издав ни звука, рухнула на поляну кусками снега. А её место заняла следующая. И следующая. Мне хватило десяти «ножей», чтобы понять – не справлюсь. Они не боятся и убегать не собираются. Не реагируют на «смерти» и молча заполняют бреши в своем снежном кольце, плотнее сжимаясь вокруг меня.

Двадцать уложу, но двадцать первый доберётся… Или сила снова плеснёт через край, обернувшись против меня.

Проклятые недознающие… Дурные хладнокровные… Лезут в такие вещи, в которых ничего не понимают…

Или, наоборот, понимают слишком много?..

Дети зимы не уносились прочь привычной лавиной. Не врезались в препятствия, обращаясь в снег. Они вели себя как живые звери. Как малоразумные хищники. У которых есть явная цель.

Я.

Или просто первое подвернувшееся под лапу живое существо?.. В которых они отродясь не нуждались, как не нуждались в охоте, добыче и пропитании вообще?..

Опустившись на одно колено, я из последних «безопасных» сил сотворила солнечное кольцо. Яркий круг света вспыхнул вокруг меня и распустил в разные стороны хрупкие лучики солнечного тепла. Стая даже не дёрнулась, продолжая неспешно напирать, сужая кольцо. Прищуренные глаза, ледяные зубы, мороз из оскаленных пастей… мороз по коже. Впервые за долгое время я ощутила неприятный холод… надеюсь, просто страха.

Их осталось десять, когда я поняла, что всё. Больше никаких чар, ни одной искры. Я не устала, сила не закончилась, но вместо поляны вдруг так ясно увиделась Гиблая тропа – мёртвое сумеречье и чёрные, словно сожжённые ели, – что, метнув очередной «нож», я опустила руки, боясь браться за следующий. Вихрились искры, сияло обережное кольцо – остаётся только защита…

И пёс. С глухим ворчанием он выскочил из ямы прямо позади остатков стаи, и я вдруг поняла, что он не серый, нет. Он седой. Старое, по-настоящему древнее существо. Но по-прежнему способное драться. Рвать когтями, прихлопывать мощными лапами, перегрызать снежные глотки клыками. И жалкий десяток разрозненных тварей ему нипочём.

Стая, наверно, впервые за века своего существования, развернулась. Почуяв угрозу, твари одна за другой рвали круг, отворачивались от меня, бросались на пса. Стайка дворовых шавок против благородного хозяина леса. Первого пёс раскроил на части одни ударом лапы, второго отшвырнул к дереву, третьего, изогнувшись, перекусил пополам и сплюнул шипами. По седой шерсти потекла струйка крови.

А я… смотрела. Да, моё природное солнце спит, но мое рукотворное солнце – под ногами. И оно не только обережит. Опустившись на землю, я прижала ладони к линии, закрыла глаза – и устремилась вслед за его лучами. За поляну. И на сто шагов дальше. И ещё на сто. И лишь когда убедилась, что зима вручила все свои сегодняшние «подарки», помогла псу.

– Ложись!.. – крикнула хрипло.

Пёс шустро нырнул обратно, в свою яму. А рукотворное солнце взвилось к чёрным небесам и взорвалось с ослепительной вспышкой. Оставшуюся пятёрку смыло мощной волной тепла.

Всё.

Я плюхнулась на снег и обулась. Попыталась. Руки дрожали, и натянуть первый сапог получилось не сразу. Зашнуровать его – тоже. А куртку ещё и выкапывать пришлось, как и сумку.

Пёс подошёл, чуть прихрамывая. Сел рядом, и меня накрыло таким теплом… Он был как огромная раскалённая печка. И впервые со времён Гиблой тропы я снова почувствовала себя замёрзшей. Мокрые вещи, пронзительный сырой холод – и неожиданная, непривычная усталость.

А ведь календарно, по правилам, зима ещё не началась – и хвост моей «знающей» осени, поди, мешается. А я чарую смело едва ли не каждый день – и каждый раз на грани Гиблой тропы…

Надо передохнуть.

Вокруг меня по-прежнему кружили мелкие защитные искры. Несколько я поймала, впитав в себя и согревшись, а остальные сжала в кулаке и повернулась к псу:

– Если не страшно… давай подлечу.

Пёс опустил ко мне окровавленную морду с разорванными губами. Я сложила ладони лодочкой, пёс зажмурился и сжался от брызнувшего света. Раны от шипов быстро затянулись, оставив после себя лишь запёкшуюся кровь на седом «воротнике». И ещё пара капель чар осталась для прокушенной передней лапы. И пара искорок, чтобы подсушить одежду и обувь.

Он тоже устал – то сани тащил, то охотился, то опять сани, то стая… Но когда я, пошатываясь, встала, надела ледяную куртку и подобрала сумку, пёс сразу же подставил спину: садись, мол, прокачу.

– А давай… дружить? – я запустила пальцы в седую шерсть. – Пойдёшь со мной по следам новых Забытых?

Пёс лишь тихо фыркнул. Поднялся и неспешно потрусил по заснеженным тропам обратно, к стоянке. Мимо поломанных елей, перепрыгивая через завалы из ветвей и стволов.

…да, я знаю, что вы давно… не при делах. Ни при каких. Большинство из вас – точно. Кто-то прячется в горах и лесах, кто-то – в шумных людских поселениях. Но всё же. Подумай. Вдруг захочешь сделать ещё одно очень важное для Шамира дело. Спасти его. И всех нас.

Пёс ссутулился и промолчал, лишь шаг ускорил.

Всё вокруг указывало на то, что нам для расправы достался «хвост» голодной стаи. Заваленная снегом стоянка и серый от усталости Зим, чуткой совой дремавший на маковке рухнувшего ствола, – тоже. Знающему пришлось поработать не меньше меня, ставя стены да чаруя ограждения, и он очень хотел спать – зевал в кулак, часто моргал, но терпел и ждал.

Я сползла со спины пса и оглянулась. До стоянки и вокруг неё – точно буря пронеслась, ломая ветки и молодые деревья, пригибая вековые ели, а после – целый, непотревоженный лес сизой стеной. Ни одной твари не проскочило.

– Ну как? – Зим встал и снова неудержимо зевнул.

– Спать, – коротко отозвалась я. – Гостей ждать?

– Нет, – знающий мотнул головой. – Никого. Думаю, зима пару дней тихой будет – много сил стае отдала.

– Надо успеть, – подытожила я.

Вырваться из проклятой долины – кровь из носу.

Ветки для костерка и лежанок даже ломать не пришлось – быстро насобирали по окрестностям. Пока Зим, зеленея от новых чар, расчищал стоянку и сугроб, пёс опять шустро куда-то сбегал и приволок, Забытые знают, из какой норы вытащив, очередную тушку. И, покосившись на добычу, я вместо отвращения ощутила страшный голод. И сырую бы, кажется, сгрызла, и немедленно. Но пришлось «перекусывать» снегом.

Сурово потратилась, точно надо передохнуть…

А вот кто-кто был свеж и бодр, так это Норов. Наш извозчик благополучно проспал всю «бурю» в сугробе и даже не осознал, какой опасности подвергался. Когда мы с Зимом по стеночкам добрались до лежаков, Норов как раз проснулся, потянулся и изъявил похвальное желание накормить «чалиров кудесников». Я выдала ему остатки трав и укропа, плюхнулась на укрытый тулупом лежак и мгновенно уснула. С последней мыслью: Шамир, как же я хочу понять что-нибудь!

Хоть немного чего-нибудь!..

Глава 4. Потерянный дом

Мы выехали спозаранку. И весь день мне было плохо. Я то спала, то просыпалась и зверски хотела есть, то снова засыпала. И даже во сне мечтала поскорее выбраться из проклятой долины на центральный северный.

Пара вёрст от Врат – и северный путь распадался на множество нитей-дорожек, ведущих в остроги, деревушки и отдельные постоялые дворы. Серединная равнина, лежащая между северными горами и южными бесплодными холмами, богатая землёй, солнцем, реками, лесами и трудолюбивым населением, всегда доброжелательно встречала гостей. И я заранее мечтала о гостеприимстве. Поесть, помыться, поесть… И отделаться наконец от чужих глаз, чтобы вплотную заняться Гордой и Дорогом.

К вечеру сильно похолодало. Тропа на морозе покрылась льдом, и псу пришлось сбавить шаг, а Зим то и дело подскакивал на облучке и наметал снега. И где-то вдали – там, откуда мы уехали, опять тихо и голодно завыла злая зима. Съежившись под тулупом, я попыталась прикинуть, сколько нам ещё ехать. Никаких ориентиров и указателей – лишь непроходимые стены древних елей и мерцающая в лунном свете снежная бесконечность.

Так, мы выехали в ночь… Потом день ехали, потом переночевали, потом опять день ехали, потом, к вечеру, – дети зимы… По всему выходит, что сегодня вечером или завтра (утром-днём) мы должны добраться до узкого ущелья, именуемого Вратами. И дальше будет легче… везде. Наверное. Ведь если именно здесь разбудили зиму, то тут она и буянит по-крупному. За пределами долины стихия, поди, не столь сурова. Ведь действительно удобное место для гадостей – каменный мешок с одним-единственным входом-выходом, в котором двое саней едва разъедутся.

Если-если…

Надо написать, да. Предупредить. Необходимо быстро проверить места, подобные Солнечной долине. Только вот что сказать тому же своему наставителю из знающих? Знаешь, Ветрен, я случайно дыхание Стужи нашла и уничтожила, надо бы остальные поискать. Как уничтожила? Ну как… А вот так… Где доказательства, что сгусток существовал? Ну, э… И как опознала его? Как-как…

Вёртка к утру сумела переползти на привычное место, немного подпиталась и теперь пульсировала на пояснице живым теплом. И, как я, хотела есть и спать. А вместо этого бдела – на всякий случай. В моменты беззащитности – и собственной, и хозяйской – в паразитах обострялось ощущение опасности.

Когда стемнело, Зим скомандовал привал. Пёс, наевшись снега, исчез в подлеске, а знающий не спешил обустраивать стоянку.

– Мы близко к Вратам, – пояснил он, когда я выбралась из саней. – К середине ночи доберёмся. И я бы рискнул пройти ущелье сейчас. Перекусим, чем получится, выдохнем, и дальше.

…пока всё тихо – читалось во встревоженных светлых глазах.

Я согласно кивнула и удалилась в лесок по тропе пса. Там, откуда мы приехали, зима сердито выла заплутавшим волком, а здесь лишь едва-едва мела позёмка и очень ярко сияла серебристая луна. И в кои-то веки не было туч. Вынырнув из-за елей на полянку, я долго-долго, запрокинув голову, смотрела в небо и считала редкие горошинки звёзд.

От луны шло мягкое, невесомое, незаметное хладнокровным солнечное тепло, и я впитывала его всем существом, пополняя «запасы». А после решилась ненадолго зарыться в сугроб – и с восторгом почувствовала, как кровь сразу заструилась быстрее, разогреваясь. И притупился зверский голод, пропала слабость и даже дышать стало легче. Есть небольшое преимущество в моём возрасте: я мало знаю, зато быстрее «поправляюсь» и согреваюсь.

Из сугроба я выбралась, услышав предупреждающий окрик Зима: «Ось, готово!» Поправила одежду, мельком глянула в чащу и замерла.

За стеной леса лучился слабый свет – золотистый, по-домашнему тёплый. Неужто не все жители долины скрылись от зимы в городах? Неужто кто-то рискнул остаться?

Я бегом устремилась обратно, пока Зим не отправился на мои поиски. Пёс отдыхал прямо у саней. Парни уже своё съели, и Норов прикорнул в санях. Знающий вручил мне единственную, «помытую» в ближайшем сугробе ложку, и я быстро доела странное, жирноватое и несолёное варево. И заодно поведала о доме.