Аббарр. Песок и пламя

АББАРР. Песок и пламя

Helga Wojik

ЧАСТЬ I. ТХАРУ

В бескрайних песках Мэй, обитает одно необычное и крайне упорное создание — моолонг. Крохотный моолонг начинает свой путь в глубине мира, у вод Спящего Дракона. На его теле нет ни волоска, ни чешуйки. Все оно покрыто желеобразной слизью. Шесть коротких толстых лап, круглая безглазая голова на короткой шее, широкий хвост. Выбравшись на холодный камень, моолонг держит путь к поверхности. Достигни он цели сразу — его ждет неминуемая гибель: или спалит солнце или сожрут хищники.

Но, вместо того, чтобы вернуться, это странное создание упорно лезет наверх. Сначала песчинки, а потом ракушки или панцири жуков, плоские косточки или чешуйки змей приклеиваются к нему. Чем больше мусора, тем надежнее панцирь. Растёт моолонг, и растёт его броня. И однажды наступает день, когда ему не страшны ни хищники, ни солнце, ведь он перерос первых и надежно укрыл от вторых свое мягкое тельце.

Бывает, моолонги достигают таких размеров, что походят на маленькие острова, и если присмотреться к их покрову, то можно увидеть места, где они побывали, и врагов, которых пережили. Моолонгов прошедших от края до края Мэй называют тарука (tha’rukha) — караванщик.

Так и любой тхару: бист, аллати или элвинг, оставляет следы на песке, а песок приклеивается к нему. А иногда есть такой «моолонг», что связывает судьбы многих, сам того не ведая. Он просто держит свой путь, но именно его жизнь — это нить, которая нанизывает души других и сводит их в единую цепь событий.

На Мэйтару говорят: «Чтобы лучше понять произошедшее, найди своего моолонга и пройди его путем».

Пролог. Перерождение

Тусклый свет усталых светильников окрашивал сердце омэйро грязно золотым. На ладони биста прозрачный камень выглядел особенно крохотным. Каплевидный талисман напоминал застывшую слезу. Линии жизни причудливо выгибались под ним, вздувались, превращались в шрамы. Песок ставший стеклом. Камень обернувшийся оберегом. Крупинка одной из легенд, которыми так славилась земля Мэй.

Шёлковый шнурок с пропущенной внутри жилой казался ещё тёплым. Сколько лет он не снимал его с шеи?

Бист обмотал шнур вокруг ладони. Чёрные кольца скрыли предначертанные линии судьбы, проложив новые. Жила натянулась, шёлковая обмотка впилась в кожу, ещё немного и даже огрубевшая плоть не выдержит. Теперь сердце стучало в ладони. Словно камень ожил.

Ему было восемь, две кварты, когда Отец вытащил его из Ямы и забрал с собой.

— У каждого тхарука два сердца: одно для Мэй, второе для себя, — говорил Отец, завязывая шнур на тонкой шее испуганного ребёнка. — Этот камень сохранит тебя, пустыня примет за своего.

Два сердца — одно для пустыни, второе для себя. Алчная Мэй не любит делить любовь с кем-то, она забирает сердце целиком, не отпуская из своих объятий и тогда только в песках можно найти радость.

Застывшее сердце для песков, а бьющиеся в груди — для живых. Не перепутай.

Столько лун сменилось с тех пор, столько раз светила умирали и воскресали вновь. Сколько легенд он услышал за это время, сколько записал... Аббарр и Мэй вытравили из него того испуганного ребёнка. Он стал бистом, стал своим, отдал оба своих сердца, а в ответ получил лишь горстку пепла...

Очередной толчок. Тысячелетний камень стен вздрогнул, застонал. С потолка посыпалась крошка. Спазмы Башни Силы доходили до самых нижних камер. Или наоборот подземные тюрьмы были ближе к вторгшемуся врагу? Бист сжал кулак и сердце омейру впилось в ладонь.

Он был не один в этом каменном мешке, но не замечал остальных. Тело превратилось в камень, а дух блуждал по лабиринту воспоминаний. Сидевшие рядом жались в комок, теснились, сливались в единую кучу вылинявших лохмотьев. Никто не решался заговорить с ним, после того первого, что лежал поодаль раскинув руки. Широкие рукава некогда белой туники. Словно крылья птицы тук, преодолевшей воды Омару и пики Энхар. Птицы вернувшийся умирать в песок, чтобы своим каменным сердцем когда-нибудь спасти одного из тхару.

«Этот камень защитит твоё сердце на воде и на суше».

Бист тряхнул головой, словно вытряхивая слова Отца прочь. Перед глазами все ещё был сизый дым пронизанный тонкими струнами восходящего солнца. Жар пепелища через подошвы. Привкус гари и скрежет песка на зубах.Так вот какое на вкус горе. В прошлый раз смерть пришла с солью и ветром. Он до сих пор чувствовал ее дыхание, оказываясь в Лантру. А сейчас... Сейчас и Мэй предала его.

«Ни на воде, ни на суше».

Он ненавидел весь мир. Ненавидел себя. Дым становился гуще, укрывая прошлое и будущее вязкой пеленой. Оставляя лишь этот жалкий, утекающий сквозь пальцы, момент в настоящем.

Кожа расползается под шелком шнура. Легкий запах металла. Стук крови в висках.

Кто-то по ту сторону решётки. Слова перетекают как песок в часах — бесшумно, соразмерно , неотвратимо. Скрип железа, шаги, шарканье ног.

И вновь время сжалась до обычного тока. Другие исчезли, даже тот с руками-крыльями. Остался лишь Гость, чья речь как песок.

— Ты нарушил комендантский час, — первые песчинки слетели с губ незнакомца, — напал на стражу, лишил жизни одного и покалечил трёх.

Бист не ответил. Гость говорил пустое.

— Ты искал смерти. Своим безрассудством просил о ней. Но тебе было отказано.

Раздался щелчок. Это лопнуло в кулаке сердце омейро. Бист разжал руку отпуская алые искрящиеся крупинки и слушал как падает каждая из них. Потом все стихло. Осталась лишьобжигающая холодом и гневом пустота. Тогда бист поднял желтые как пламя глаза и посмотрел на Гостя.

У незнакомца было два лица и бист видел лишь маску, которая подобно камню омэйро защищало истинное. Он знал, кто перед ним и от чьего имени он говорит. Тот, кому служил Отец, пришёл к сыну.

— Ты тарука, — песок слов переплавился и застыл в острое стекло. — Тарука Дхару Карш.

— Дхару мёртв, — ответил хриплый голос лишенного сердца.

— Лишь тело, не дух. Твой Отец верил в тебя. Он верил что дартау лишь предвестник рассвета.

Верил... какое далекое слово. Из другой жизни, в которой оно имело смысл.

— Я приду позже, когда дым развеется. Когда ты будешь готов.

Гость скрылся, уступая место тишине.

Бист медленно размотал пропитавшийся кровью шнурок и спрятал в карман. Он ещё пригодиться, но не для того чтоб носить талисманы, а чтобы стянуть шею тому, кто лишил его сердца.

Кривая улыбка выгнулась змеёй, но глаза были пусты. Тарука вернётся туда, где все стены превратились в безмолвный песок. Он узнал это, когда первые слова слетели с губ незнакомца. А готов был ещё раньше, когда песок и пепел принесли на своих крыльях смерть.

Глаза вспыхнули желтым огнём. Моолонг должен продолжать путь. И когда он сделает ещё один виток, когда его панцирь станет крепче на ещё один цикл Луны, дым развеется, а кровь виновных заглушит привкус пепла утраты.

Первая история моолонга: Белый камень и синий мёд

Серебряный диск неспешно плыл по чёрному омуту неба, окутывая пустыню таинственным мерцанием. Холодный свет скользил по короткой плотной шерсти гваров, по тюкам притороченным к их спинам, молчаливым всадникам, покачивающимся в такт шагов...

Впереди, в тени Энхар, острыми иглами башен виднелся Аббарр — величественный цветок пустыни, прекраснейший из городов Тхару — земли по эту и ту сторону океана.

У торговых ворот караван остановился, дожидаясь досмотра. Два всадника отделились от конца живой цепи и поравнялись с караванщиком. Одеты они были просто: темные одежды, хмурые лица, глубокие капюшоны. Однако всякий, связавший свою жизнь с золотым песком и белым камнем, без труда распознал в них наемников — звериная уверенность, цепкий взгляд, старые шрамы, гвары особой быстроногой породы, из вещей лишь переметная сумка и оружие, поющее в руках хозяев.

— Прибыли до рассвета, как уговор и был, — заговорил один. — за стену мы не идём.

Караванщик отстегнул кошель и передал главному:

— Хранит вас Мэй и благодарю за дозор.

Наемник кивнул и приложил правую раскрытую ладонь к левому плечу:

— Если нужно будет присмотреть еще за твоими тюками, обращайся. А пока мы проследим, чтоб крайний твой гвар прошёл врата.

— Непременно, — улыбнулся бист и оставшись один, наклонился к гвару: — Потерпи, Пеструха, вот опустошим тюки и тоже отдохнём .

«Крайним гваром»... Суеверность — ещё одна черта тех, кто пляшет над пропастью. Талисманы на удачу, обереги от орхов, ритуалы во славу богам — все лишь бы перехитрить судьбу,

После караванщик развернулся и бросил взгляд в хвост каравана. Темные силуэты держались на некотором отдалении, но были верны слову. Напасть под стенами Аббарра на них никто не отважится, но когда вся цепь под присмотром все же спокойнее. Серые мечи — гильдия, что веками брала на себя заботу о целостности караванов. «Ваша жизнь стоит нашей заботы». Цена варьировалась от груза и дороги, но даже самый скромный торговец мог нанять себе сопровождение по средствам.

Проверка не заняла много времени. Уплатив сбор и подтвердив право торговли, караванщик прошёл врата и втянул полной грудью воздух Чёрного Цветка .

Пеструха фыркнуло, засучило короткими ушами, принялось пританцовывать в предвкушении отдыха, свежей воды и прохлады каменных загонов.

— Ну-ну, полегче, девочка, — караванщик придержал свою любимицу, поглаживая по толстой шее.

Лимонный свет фонарей причудливо смешивался с лунной вуалью, погружая улицы города в дымку. Караванщик наслаждался, как стучат копыта гваров по каменной дороге, как гулким эхом отражаются всхрапы от глухих, лишенных окон, стен зданий Золотого тракта. То и дело по сторонам разверзнутыми пастями проплывали арки. Каждая из них вела к разгрузочной площадке, за каждой из которых были закреплены караванщики: порядок, гарантирующий, что после долгой дороги по барханам, ни животным, ни погонщикам не приодеться изнывать в очереди на разгрузку. Пеструха повернула. Караванщик улыбнулся и одобрительно погладил гвара. Сколько раз он совершал этот путь? Уже скоро сам станет гваром, которого ведёт сам песок.

Не успел замыкающий гвар въехать на разгрузочную площадку, как караван тут же окружили бойкие мальчишки. Они галдели как птенцы в гнезде в предвкушении раздела добычи.

— Ха, — ударил себя по бокам караванщик. — Разве детям не положено спать в своих кроватках?

— Спят только богатые и сытые, — рассмеялся худой и длинный как жердь парнишка.

— Твоя правда, Ворни. Давай ко мне, вяленные чавуки уже заждались, когда ты их от моих гваров избавишь. И прихвати себе в помощь еще парочку смельчаков.

— Благодарю, Вэл Карш, — радостно воскликнул парнишка и ткнув пальцем в двух других заспешил к гварам.

Карш спрыгнул с Пеструхи и потянулся до хруста в костях. Какое ж это приятное чувство вновь оказаться на «земле».

Караванщик окинул взглядом своих четвероногих помощников — восемь отличных гваров: три каменных, два пятнистых, один великан из чёрных и умница Пеструха, в которой крови намешано как в бисте.

— Всё не можешь насмотреться на своих животин?

Карш улыбнулся старому знакомому.

— Приветствую Мараг , а ты все так же присматриваешь за плитами?

— Без этих плит не было б караванов!

— Утверждение спорное, но выяснять, что было раньше тук или его яйцо мы не станем.

Карш открыл сумку и достал пачку бумаги:

— Принимай товар, Мараг, а за одно и моих девочек.

Пеструха ткнулась носом в шею Каршу.

Ворни уже вовсю суетился возле каравана. Гвары опустились на землю, и оббитые красным деревом ящики с легким стуком коснулись белых плит.

Карш приоткрыл ближайший. Морозное дыхание холодовика лизнуло пальцы. Караванщик залюбовался, как в свете фонарей заблестели синие бока азурских самоцветов — самых сладких плодов Мэй — чавуки.

Но вот уже кто-то окликнул его.

— И тебе не спится, Малыш Арф, — разворачиваясь, заулыбался Карш.

Перед ним стоял крошечный тхару — верхушки его рогов не доставали Каршу даже до поясного кошеля. Не знай сам, можно принять за несмышлёного карапуза, но род Арфа не первое поколение компенсировал малый рост большим трудолюбием и силой ума.

— Вэл Картарио спрашивал, есть ли обрезы из Варме, что он заказывал?

За спиной мальчишки стояла пара каменных бистов — эти и так славились своими размерами, а в комплекте с Арфом выглядели ожившими стражами Энхар.

— Смотрю ты готов унести обрезы вместе с моими животинами, — кивнул на наемников караванщик. — Варме нынче не поскупился — такому муслину сам убийца бронги позавидует.

Арф обнажил клыки в улыбке. Карш понятия не имел от какого первозверя вели свой род Арфы и самое главное где находили партнеров для его продолжения. Бист мерил песок от Аббарра до южного рубежа пятую кварту лет, но ни разу не встречал никого подобного. Но каждый раз делая круг и возвращаясь к дню Обновления в город, он с удивлением узнавал что в клане Арфов очередное пополнение.

Карш почесал подбородок. Однажды он узнаёт эту тайну...

Пока каменные забирали товар, караванщик принял оплату.

— Ах да, — Арф протянул Каршу свиток. — У пятого в клане сын сёстры обзавёлся близнецами и попросил кое что.

— Береги себя малыш Арф, — поднял руку в прощальном жесте бист и вернулся к каравану.

Семь гваров уже пили прохладную воду — нектар черного цветка по трубам поднимался из под земли. Из самой великой реки, что однажды была лазурным драконом, а теперь навеки уснул там где не жалит солнце.

Когда заказы были розданы и оплата получена, Карш заглянул под навес.

— Как красавица?

Молодой Однорогий бист прервал чистку Золотинки — гвара цвета свежего меда.

— Гораздо лучше, — Мараг погладил широкий лоб животного, — я ж говорил, поправится. Ещё Луна не обкрошиться, как она сможет топтать песок наравне с остальными.

— Справишься без меня, Мараг? — спросил Карш, заранее зная ответ.

— Как всегда, Вэл Карш, главное возвращайся к битве драконов.

— Неужели у тебя лишние завелись, — подтрунивая над последним поражением друга в шархи спросил Кавилл.

— Я твоих готов приютить, — не остался в долгу Мараг. — А ещё...

Карш остановился и посмотрел на пунцового биста.

— Возьми меня в следующий раз в пески. Наши ж отцы...

— Поговорим об этом после, резче чем хотелось, оборвал Марага Карш, и более мягко добавил. — После обсудим.

Карш подхватил ящик лучшего чавуки и дунув в переносицу Пеструшки пошел к торговым площадям сектора.

О Мараге он подумает после, а пока время смыть песок и навестить старых друзей.

***

Караванщик словно переродился. Из моолонга, нацеплявшего на себя песок всех уголков Мэйтару он вновь стал обычным тхару. Одежда пахла свежестью и мятой, ящик холодовика приятно морозил плечо, новорожденное солнце льнуло к щеке как котёнок шаати.