Загадка Туринской Плащаницы

Мы только грезим, только просыпаемся. Это всего лишь сон.

Мысль безымянного автора не останавливается на этом, обращается к Создателю, и цепь сомнений замыкается:

Неужели мы говорим здесь что-либо истинное, даритель жизни? …………………………… Неужели люди истинны? Значит, и наша песнь уже не истинна.

Казалось бы, теряется всякая надежда обнаружить грань, разделяющую сон и явь, смерть и жизнь, правду и ложь. И все-таки конечный вывод вновь заставляет вспомнить наиболее распространенную и проверенную опытом бесчисленных поколений идею, к которой склоняется большинство мыслителей:

…лишь здесь, на земле, сохраняются благоухающие цветы и песни, составляющие наше счастье. Наслаждайтесь же ими!

В другом месте есть продолжение: «…раз мы навсегда уходим и гибнем». И сказано очень верно о том, что надо дорожить нашим недолгим существованием, отстраняясь от зла:

Пусть не приходят живущие в злобе, земля очень широка. Ах, если бы всегда жить, если бы никогда не умирать!

Религиозно-философские поэмы нагуа не отражали традиционные верования ацтеков. Это было одно из ярких проявлений индивидуальных взглядов, существования разных мнений. Так было всегда, во всех культурах. Мыслящие люди никогда не удовлетворялись каким-либо одним общепринятым объяснением сути, смысла жизни и смерти.

Такое положение не устраивает представителей едва ли не всех религиозных учений, претендующих на единственно верное объяснение великих тайн бытия. Например, утверждается, будто совершенно точно известно, что душа человека бессмертна (или наоборот – исчезает с окончанием жизнедеятельности), что она отправляется в ад или рай (или испытывает перевоплощение), что ее ожидает Страшный суд, на котором окончательно определится судьба всех когда-либо живших людей…

Вера – хитрая штука. Обычно люди верят в то, чего очень бы хотелось, о чем мечтается. Правда это или нет, выдумка или доказанный факт, наглое надувательство или святая ложь – для таких людей не имеет значения. Обольщающий, утешающий, заманчивый обман слишком часто и для многих предпочтительней правды. Ведь она может оказаться суровой, а то и жестокой.

Тем, кто безоговорочно верит священным писаниям тех или иных религий, полезно помнить: там высказываются разные мысли о смысле смерти. Скажем, в Библии она представлена и как наказание свыше, и как переход в иномир, где воздается каждому по его земным делам, и как небытие, и даже избавление от бед.

В любом случае смерть – великое таинство. О нем можно строить разные предположения, верить в то, что больше нравится. Однако тайна остается.

«Вчера, о смерти размышляя…»

Священные писания разных религий отражают взгляды многих мыслителей далекого прошлого. Даже когда есть конкретный автор (как в Исламе), он обобщает и выражает не только собственные вдохновленные свыше идеи. Никакой разумный человек на свете не живет и не мыслит сам по себе, вне многих других людей.

Опыт многих поколений высказал легендарному Гильгамешу единственный бессмертный человек, «все видевший» Утнапиштим более пяти тысячелетий назад. В пересказе это звучит так:

– В мире нет ничего вечного. Мы строим дома, ставим на дверях печати, договариваемся со своими братьями о разделе отцовского имущества, и нам кажется, что мы навсегда устроили свою жизнь. Но проходят годы, и все меняется. Даже ненависть к врагам затухает в сердце, подобно тому, как мелеет полноводная река. Человек устает от бесчисленных дел и засыпает, а сон – это та же смерть, а смерть – это длительный сон. Как хочешь ты избежать смерти?

Вопрос обращен к каждому из нас. Ответить на него можно по-разному. Кто-то и не думает ее избегать, хотя и приближать не собирается. Другой боится даже помыслить о ней. Третий тешит себя надеждами на бессмертие…

Между прочим, в Иудее среди правоверных иудаистов была влиятельная секта саддукеев, члены которых принадлежали преимущественно к высшим образованным слоям общества. Они признавали священным писанием только основу Торы – Пятикнижие, отрицали бессмертие души и, естественно, загробное существование. Возможность воскресения мертвых они оценивали скептически: подобно тому, как исчезнувшие облака не возродятся вновь, так и могилы не возвратят своих мертвецов.

Подобные взгляды они не выдумали, а обосновывали тем, что в первых книгах Торы (Ветхого Завета) нет упоминания о загробной жизни и о личном бессмертии человека. Правда, секта фарисеев придерживалась на этот счет прямо противоположного мнения. Они отражали взгляды более широких слоев населения, не желавших признавать, в отличие от саддукеев, господство Рима и античной философии.

В Книге Екклесиаста, или Проповедника сказано: «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его». Тут есть над чем подумать. Если Бог по определению царит везде и Дух Святой пронизывает Мироздание, то и дух почившего переходит в окружающий мир (учтем, что в древности дух человека непосредственно связывали с дыханием).

Возникает вопрос, когда и как Бог дает человеку душу? Вариантов ответа предложено было несколько. В частности, Блаженный Августин предположил, что Бог творит души из ничего при формировании тела. Однако наиболее часто богословы считают, что данная проблема относится к неразрешимым тайнам, по поводу которых можно лишь строить догадки.

Св. Иоанн Златоуст рассуждал так: «Что такое душа по существу? Даже и того нельзя сказать, как она находится в нашем теле. Что можно сказать об этом? То ли, что она распространяется по составу тела? Но это нелепо; потому что свойственно телам; а к душе это не относится, как видно из того, что часто по отсечении рук и ног она остается целою и нисколько не сокращается от искажения тела. Или она не находится во всем теле, а сосредоточена в какой-нибудь ее части? В таком случае прочие части необходимо должны быть мертвыми; потому что бездушное совершенно мертво. Но и этого сказать нельзя…

Таким образом, то, что душа существует, мы знаем, а как она существует, этого не знаем. Познание о ней Бог сокрыл от нас для того, чтобы сильнее заградить нам уста, удержать нас и заставить оставаться внизу, а не любопытствовать и не исследовать того, что выше нас».

Екклесиаст выразил одну из распространенных истин: «И псу живому лучше, нежели мертвому льву». Хотя, если подумать, для мертвого организма вовсе нет никакого представления о том, что хорошо или плохо. А вот иной страдающий живущий подчас может позавидовать мертвым. В Откровении ап. Иоанна Богослова (Апокалипсисе) сказано, что во дни конца света грешные люди «будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них». Да, в некоторых случаях жизни смерть – благо.

Обычно философские рассуждения не отделяют бытие человека от всех остальных живых существ. Происходит постоянное обновление. Гибель одних сопровождается появлением других. Как сказано у Гомера:

Сходны судьбой поколенья людей с поколеньями листьев: Листья – одни по земле рассеваются ветром, другие Зеленью снова леса одевают с пришедшей весною. Так же и люди: одни нарождаются, гибнут другие.

Мудрецы никогда не утверждали, будто им открылось таинство смерти. В этом отношении одним из первых наиболее четко высказался Сократ (со слов его ученика Платона): «Бояться смерти, афиняне, – это не что иное, как приписывать себе мудрость, которой не обладаешь, то есть возомнить, будто знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто не знает ни того, что такое смерть, ни даже того, не есть ли она для человека величайшее из благ, между тем ее боятся, словно знают наверное, что она – величайшее из зол. Но не самое ли позорное невежество – воображать, будто знаешь то, чего не знаешь?»

Впрочем, так рассуждает человек, приговоренный к смерти. Ему приходится мириться с этим. Говорят, он (или другой древнегреческий философ), узнав, что судьи определили ему смертную казнь, резонно заметил: а их присудила к смерти природа.

Как с этим не согласиться! Однако насильственная «преждевременная» гибель пугает многих. Мы стараемся забыть о приговоре, вынесенном природой и не подлежащем обжалованию. Греческий драматург, умерший в 406 году до н. э., утверждал:

Лучше жить в невзгодах, Чем в самой яркой славе умереть.

Однако настоящего философа подобные суждения не могли сбить с толку. Словно посмеиваясь над ними, Эпикур остроумно заметил: «Самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как пока мы существуем, смерть еще отсутствует; когда же она приходит, мы уже не существуем».

На этом, пожалуй, можно было бы завершить обзор философских представлений о смысле смерти. Как обычно бывает, уже в древности и античности мыслители высказали столько разнообразных мнений, что их с лихвой хватило на все последующие века. Одно лишь оставалось выяснить: какая же из этих идей если не единственно верная, то наиболее приближенная к истине.

Тут-то и приходится задать сакраментальный вопрос, вслед за скептиком, прокуратором Иудеи Понтием Пилатом: «Что есть истина?»

Казалось бы, можно с полным правом утверждать то, что известно с древнейших времен: опыт смерти неповторим и непередаваем, ибо никто не возвращался из загробного царства…

Нет, не совсем так. За последние полвека число людей, переживших состояние клинической смерти, насчитывается миллионами. Из них многие уже ушли из жизни вторично и безвозвратно. Но это – особая тема, которой мы коснемся позже. А пока продолжим обсуждение проблемы смысла смерти.

В утешение верующим издавна предлагались прекрасные картины загробного существования в райских садах и вечных удовольствиях. Тем не менее мало желающих поскорее покинуть этот мир.

Жажда максимально продлить свою жизнь обуревала некоторых людей в разные эпохи, но особенно распространилась в наше время. Возможно, этому способствовали успехи медицины и санитарии. Средняя продолжительность жизни во многих развитых странах достигла невиданных ранее сроков: 70 лет и более (только в России после крушения СССР она уменьшилась катастрофически).

Казалось бы, какая радость – продлевать старость? Не все ли равно, в каком возрасте умереть? Об этом во II веке н. э. писал римский император-философ Марк Антоний:

«Самая продолжительная жизнь ничем не отличается от самой краткой. Ведь настоящее для всех равно, а следовательно, равны и потери – и сводятся они всего-навсего к мгновению. Никто не может лишиться ни минувшего, ни грядущего. Ибо кто мог бы отнять у меня то, чего я не имею?»

Тут впору вспомнить мысль, которую развивал св. Августин: существует только настоящее, включающее и прошлое и будущее. Мы теряем именно настоящее. И, кстати, тяжелей расставаться с ним тому, у кого есть что терять. Вот и богатому страшней умирать, чем бедному.

Во второй половине XX века вера в бессмертие души возродилась в новых формах (достаточно вспомнить интересную работу американского ученого Р. Моуди «Жизнь после жизни»). Однако после недолгих размышлений с грустью сознаешь: когда дух отделится от своего родного обжитого тела, это и будет смерть меня как существа телесно-духовного. Без тела мое сознание будет беспомощным, бездеятельным… Да и будет ли оно?

«Неизбежность смерти – наитягчайшая из наших горестей», – утверждал французский мыслитель XVIII века Вовенарг. Трудно с ним не согласиться.

Смерть – это осознанная необходимость. Полнейшая наша несвобода. Высшая мера наказания, к которой приговорила каждого из нас равнодушная природа.

Но есть и другая, прямо противоположная точка зрения.

Смерть – благо!

«Признаем чистосердечно, что бессмертие обещают нам только бог и религия: ни природа, ни наш разум не говорят нам об этом… Смерть – не только избавление от болезней, она – избавление от всякого рода страданий». Таково мнение М. Монтеня.

«Размышлять о смерти, – полагал он, – значит размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. Готовность умереть избавляет нас от всякого принуждения и подчинения».

С биологических объективных позиций – отрешенных от наших личных переживаний и страхов – смерть представляется регулятором и организатором жизни. Все организмы, как известно, в благоприятной среде размножаются в геометрической прогрессии. Этот мощный «напор жизни» (выражение В. И. Вернадского) очень быстро превратил бы земную биосферу в кишащий сгусток организмов.

К счастью, одни поколения освобождают поле жизни для других. В такой смене залог эволюции организмов. Ужасный образ скелета с губительной косой оборачивается символом сурового, но справедливого естественного отбора.

…Увы, каждый из нас, живущих, жаждет не только познания, но и утешения. Признание блага смерти для биологической эволюции вряд ли помогает нам радостно ожидать конца. Вечное небытие после мимолетного пребывания на свете можно превозмогать единственным способом: жить, как говорится, на всю катушку.

«Если вместе со смертью, – писал В. М. Бехтерев, – навсегда прекращается существование человека, то спрашивается, к чему наши заботы о будущем? К чему, наконец, понятие долга, если существование человеческой личности прекращается вместе с последним предсмертным вздохом? Не правильно ли тогда ничего не искать от жизни и только наслаждаться теми утехами, которые она дает, ибо с прекращением жизни все равно ничего не останется. Между тем иначе сама жизнь, как дар природы, протечет без тех земных удовольствий и наслаждений, которые она способна дать человеку, скрашивая его временное существование.

Что же касается заботы относительно других, то стоит ли вообще об этом думать, когда все: и “я”, и “другие” – завтра, послезавтра или когда-нибудь превратятся в “ничто”. Но ведь это уже прямое отрицание человеческих обязанностей, долга и вместе с тем отрицание всякой общественности, неизбежно связанной с известными обязанностями [личными ограничениями].

Вот почему человеческий ум не мирится с мыслью о полной смерти человека за пределами его земной жизни, и религиозные верования всех стран создают образы бесплотной души, существующей за гробом человека в форме живого бестелесного существа, а мировоззрение Востока создало идею о переселении душ из одного существа в другие».

Так может быть, нам, как всякому приговоренному к «высшей мере», в последний час (месяц, год, десятилетие – не все ли равно?) поистине все дозволено! И нет никакого различия между добром и злом перед бездной небытия. Даже веря в бессмертие души, приходится помнить, что бренное наше тело растворится в окружающем мире и никогда, никогда уже не суждено будет нам радоваться жизни земной…

С позиции естествознания смерть живого организма – это разложение его на мельчайшие составные части, атомы и молекулы, которые продолжат свои странствия из одних природных тел в другие. Примерно так писал в своем дневнике В. И. Вернадский, подчеркивая, что страха смерти не ощущает.

Есть у него и другая запись: «…в одной из мыслей я касался… выяснения жизни и связанного с ней творчества, как слияния с Вечным Духом, в котором слагаются или который слагается из таких стремящихся к исканию истины человеческих созданий, в том числе и моего. Выразить ясно я это не могу…»

Последующее замечание очень показательно. С научных позиций все ясно. Однако его мысль не желает мириться с ограничениями научного метода, признающего лишь то, что можно доказать.

Если смерть – очевидный факт, в доказательствах не нуждающийся, то посмертное существование – догадка, ничем не подтвержденная и принимаемая на веру. Может ли современная наука ее подтвердить или опровергнуть?

Что имел в виду Вернадский, говоря о Вечном Духе?

У Вечного Духа должно быть и материальное воплощение, нечто подобное Вечной Жизни. Что именно? Пожалуй, нечто всеобщее, а не индивидуальное. А человека обычно беспокоит своя личная судьба, прекращение собственной жизни. Не всякого утешает сознание, что многие другие продолжают жить. Ведь нам дан весь мир, от мелких букашек и пылинок до далеких звезд. И все это нам придется потерять навсегда. Как писал Афанасий Фет:

Не жизни жаль с томительным дыханьем, Что жизнь и смерть? А жаль того огня, Что просиял над целым мирозданьем И в ночь идет, и плачет уходя.

Другой наш поэт-философ, Николай Заболоцкий, в образной форме выразил то, что следует считать всеобщей жизнью. Картина получилась не очень оптимистичной. Фрагмент этого стихотворения приведен эпиграфом к данной главе. В ней отражена научная идея о так называемой борьбе за существование и экологических пищевых связях растений и разных видов животных. Казалось бы, повсюду торжествует постоянная смерть одних существ для поддержания жизни других. И вполне закономерен вывод:

Природы вековечная давильня Соединяла смерть и бытие В один клубок, но мысль была бессильна Соединить два таинства ее.

Примерно пять лет спустя он, продолжая думать о сути жизни и смерти, пришел к определенным выводам:

Вчера, о смерти размышляя, Ожесточилась вдруг душа моя. Печальный день! Природа вековая Из тьмы лесов смотрела на меня.

И вдруг его осенила простая истина: произошло разъединение человека с миром природы, а потому он стал поистине одиноким, противопоставил себя всему сущему, отрешаясь от всеобщей жизни. Он, словно гусеница, спрятался в кокон искусственных созданий, обеспечивших ему особую искусственную жизнь, как будто бы вовсе не связанную с природой. Для него индивидуальное стало важнее, дороже, роднее всеобщего. Поэтому потеря этого личного достояния вызывает страх.

И нестерпимая тоска разъединенья Пронзила сердце мне, и в этот миг Всё, что услышал я – и трав вечерних пенье, И речь воды, и камня мёртвый крик. И я, живой, скитался над полями, Входил без страха в лес, И мысли мертвецов прозрачными столбами Вокруг меня вставали до небес. И голос Пушкина был над листвою слышен, И птицы Хлебникова пели у воды, И встретил камень я. Был камень неподвижен, И проступал в нем лик Сковороды. И все существованья, все народы Нетленное хранили бытие. И сам я был не детище природы, Но мысль её! Но зыбкий ум её!

Да, разум человека есть нечто необыкновенное, способное не просто жить как изолированный индивидуум, но сознавать свое единство со всем живущим в настоящем, прошлом и будущем. В мире вечных изменений разум остается словно вне его, осознавая вечность, а значит, обретая бессмертие хотя бы в воображении.

Возможно, примерно так размышлял Заболоцкий, вновь возвращаясь к теме смерти. Его вывод:

Как мир меняется! Что было раньше птицей, Теперь лежит написанной страницей; Мысль некогда была простым цветком; Поэма шествовала медленным быком; А то, что было мною, то, быть может, Опять растет и мир растений множит. Вот так, с трудом пытаясь развивать Как бы клубок какой-то сложной пряжи, Вдруг и увидишь то, что должно называть Бессмертием. О, суеверья наши!

О каких суеверьях он упомянул? О том, что смерть есть лишь давний предрассудок? Или мы просто понимаем, что жизнь – постоянное, неистребимое свойство этого мира? Что существование смерти – выдумка, суеверие, предположение древних людей, от которых так трудно избавиться?

Есть только жизнь. Смерть – это несуществование. Она не может существовать уже по одной этой причине.

Трудно точно сказать, что имел в виду Николай Заболоцкий. Ход его мысли помогает понять фрагмент письма, которое он отправил в начале 1932 года К. Э. Циолковскому после прочтения его философских трактатов:

«Чем совершеннее организация, тем лучше чувствует себя каждая составляющая ее часть. Чем совершеннееатом – тем лучше электрону, чем совершенней человек – тем лучше обществу, чем совершеннее человеческое общество – тем лучше человеку. Личное бессмертие возможно только в одной организации. Не бессмертны ни человек, ни атом, ни электрон. Бессмертна и все более блаженна лишь материя – тот таинственный материал, который мы никак не можем уловить в его окончательном и простейшем виде… Все дело, очевидно, в том, как понимает и чувствует себя человек… Мы… не можем отрешиться от взгляда на себя как на нечто единое и неделимое».

Действительно, для нас естественно резко отделять себя от окружающего мира. Более того, мы противопоставляем себя миру. Хотя каждый из нас лишь частичка единого целого, всеобщей вечной жизни.

Возникает новый вопрос: а существует ли всеобщая вечная жизнь? Почему бы не предположить, что она – тоже наше суеверие? В современной науке преобладает идея о том, что жизнь когда-то, более 4–5 миллиардолетий назад, возникла на Земле, в процессе эволюции усложнялась и в конце концов обрела разум. Если так, то вполне можно усомниться в присутствии во Вселенной вечной жизни.

Во многих мифах разных народов мир создает высшее существо. Иногда это делает, например, водоплавающая птица, нырнув в первозданный океан и достав со дна землю. В Ветхом Завете Бог творит материю Божественным Словом. Значит, изначально в мире присутствовало сознание.

Однако религиозная мысль требует философского, а еще надежней – научного обоснования. Верить – одно, знать и понимать – совсем другое. Веками мыслители дискутируют: что было раньше, сознание или материя? Порой этот вопрос называют принципиальным, позволяющим разделить философов на идеалистов и материалистов.

С этим трудно согласиться. Данный вопрос, на мой взгляд, второстепенный. И ответов на него может быть несколько. Один из них – неопределенность, невозможность доказать то или иное первенство. Другой вариант – переходы со временем главенства то материи, то сознания при общем их единстве. Есть и еще иные возможности.

Земля после сотворения. По Себастьяну Мюнстеру, 1550 г.

Но почему одно должно непременно преобладать над другим или предшествовать ему? Что это за принцип господства-подчинения, привычный для социальной иерархии? Разве нельзя взглянуть на мир как единый Гиперорганизм? Если человек – микрокосм, то и Космос – мегачеловек. А для живого человека душа и тело составляют единство. Так и во Вселенной присутствуют извечно материя, жизнь, разум.

Творение Словом можно понимать как осознание объектов и явлений окружающей природы человеком, наделение их именами. Пробуждение в людях частицы Всемирного Разума и есть просветление. («И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».)

Есть ли смысл обсуждать в космогоническом плане, что же могло быть во Вселенной до появления жизни, разума? Скажу так: не нашего ума это дело. Фантазировать и спорить, конечно, не возбраняется. Можно мудрить и мудрствовать, верить в мифы и предания, придумывать новые. Только вот ничего доказать в принципе невозможно. Поэтому целесообразней обдумать более конкретную тему.

От начала начал

Все рожденное обречено на смерть. Трудно (или невозможно?) найти исключение из этого правила. Животные и растения, звезды и планеты, даже Вселенная (точнее, наблюдаемая нами часть Мироздания), по современным представлениям, имели когда-то начало, а значит, будут иметь и конец.

В таком случае смысл смерти понятен: ограничивать экспансию жизни. Но остается вопрос не менее трудный: зачем нужны сложные создания, если им предопределена гибель? И уже вовсе трагической бессмыслицей бытия видится появление разумных существ, сознающих бренность своей жизни.

Кроме излишних страданий и страхов это знание вроде бы ничего не дает, отнимая надежду на непрерывную жизнь, бессмертие. Насколько более счастливы животные, наделенные инстинктами, но лишенные понимания неизбежности смерти!

Для религиозного миросозерцания проблема снята ссылкой на Бога. Тайна творения недоступна слабому разуму человека. Надо не тщиться постичь ее, а верить в чудо.

На вопрос о бессмыслице появления жизни и разума ради торжества смерти ученый волен ответить предельно просто: такова реальность. По отношению к природе вопросы почему? зачем? некорректны. Они предполагают сознание и волю Творца, Его замысел. Для научного познания это излишняя гипотеза. Следует выяснить, как все произошло. Мы не спрашиваем, зачем, сгорая, светит солнце? Не ради же любителей позагорать…

О появлении живых организмов люди задумались очень давно. В некоторых мифах высказана мысль о рождении первых растений и животных из грязи, ила. То же утверждал философ-материалист Демокрит. По его представлениям, атомы, соединяясь, образуют различные вещества, а также растения и животных «на каком-нибудь основании и в силу необходимости». Чуть подробнее он объяснял это так (цитирую по Диодору):

«Земля сперва затвердела, затем, когда вследствие согревания поверхность ее стала приходить в брожение, она во многих местах подняла вверх кое-какие из влажных (веществ), и (таким образом) возникли на их поверхности гниющие (образования), покрытые тонкими оболочками… Когда влажные (вещества) вследствие согревания… начали рождать жизнь, они (гниющие образования) тут же стали получать по ночам питание от влаги, осаждавшейся из окружающей атмосферы, днем же отвердевали от жары. В конце концов из них возникли разнообразные формы животных».

Нечто подобное предполагали и другие мыслители прошлых веков. Особенно распространено было мнение, восходящее к Аристотелю, о саморождении личинок многих организмов в гниющем мясе.

Эту легенду опроверг опытами итальянский ученый Франческо Реди во второй половине XVII века. Еще раньше англичанин Вильям Гарвей провозгласил: «Всякое животное – из яйца». Вернадский предложил называть утверждение «живое – от живого» принципом Реди.

Но с чего же все началось? Как же возникли первые организмы?

Из ученых XX века на этот вопрос большинство ответит примерно так. На безжизненной Земле сложились условия для химической эволюции. Синтезировались сложные органические молекулы. После бесчисленных случайных реакций сформировались крохотные сгустки органического вещества, способные осуществлять обмен веществ и размножение…

Такого рода гипотезы многочисленны и подчас подробно разработаны. Им посвящены основательные монографии.

Возможно, появление первых живых организмов было связано с глинистыми частицами – коллоидами. Предполагается воздействие таких природных сил, как разряды молний, извержения вулканов, распад радиоактивных минералов, вторжения метеоритов в атмосферу, столкновение планеты с хвостом кометы, в котором, как выяснено, содержатся органические молекулы.