Помоги проекту - поделись книгой:
– Еще раз выражаю вам свое личное уважение, напоминая о том, что никакой лично вражды и неприязни к вам не имею.
– Благодарю, князь, – ответил француз. – Лучше приступим к делу…
Князь Долгоруков обнажил клинок, и первый же его выпад пришелся в грудь барона. Григорий Александрович Строганов сразу же вмешался:
– Кровь была, не хватит ли этого?
– Нет, продолжим, – отказался француз.
Шпаги снова скрестились, и вскоре барон Дюран де Марей, отбросив оружие, кинулся в объятия Долгорукова:
– Благодарю за честь! Я удовлетворен. Мы останемся друзьями, не так ли, князь?
Но в это время шел еще и второй поединок: это Бенкендорф с Эксельмансом яростно бились на церковной паперти. Вот там имела место настоящая бойня…
Раненый в плечо, Бенкендорф размахивал клинком, стремясь пронзить француза. Их попытались разнять, но Константин Христофорович нанес два удара подряд – в шею и в район уха. Эксельманс обливался кровью…
В этот момент прискакал генерал Караскоза и заявил от имени Мюрата, что он «не допустит дуэлей в пределах его королевства». Князь Долгоруков засмеялся:
– Какая дуэль? Здесь собрались добрые друзья!
К нему, шатаясь, подошел генерал Эксельманс:
– Князь! Отправляя вам вызов, я совсем упустил из виду, что вы, как официальное лицо, не могли принять его, пока не получите обратно верительные грамоты. Прошу извинить меня за оплошность и забыть о сделанном вызове.
Сергей Николаевич пожал ему руку, но при этом заметил:
– Я всегда к вашим услугам и готов скрестить оружие, когда вам будет угодно.
До начала войны, в которой ему пришлось скрестить оружие с наполеоновским генералом (будущим маршалом Франции), оставалось всего несколько месяцев…
Сэр, я прощаю вас…
Одной из самых известных дуэлей в американской истории считается дуэль, которая произошла в Сент-Луисе между Томасом Хартом Бентоном и Чарльзом Лукасом.
Бентон был одним из выдающихся политических деятелей, сенатором США от штата Миссури с 1821-го по 1851 год, сторонником территориального расширения США на запад. Он родился в 1782 году в небольшом городке Хартс Милл (неподалеку от ныне существующего Хиллсборо), что в штате Северная Каролина. Во время англо-американской войны он был адъютантом Эндрю Джексона. Потом в течение тридцати лет он был сенатором, а с 1849 года какое-то время возглавлял Комитет сената по международным отношениям. Его бюст в настоящее время стоит в галерее Вашингтонского Капитолия.
О втором участнике дуэли, Чарльзе Лукасе, следует рассказать подробнее. Его отец, Джон Лукас, приехал в Сент-Луис в 1805 году по поручению президента Джефферсона – для укрепления правопорядка и законности на вновь присоединенной к США территории. Он был юристом и оставался одним из известных людей Сент-Луиса на протяжении первой половины XIX века. Его сын Чарльз, родившийся в 1792 году, также получил юридическое образование.
Он был адвокатом и законодателем на территории штата Миссури.
Когда они столкнулись с Бентоном на выборах в августе 1817 года, 24-летний Лукас заявил, что Бентон не имеет права избираться. На это Бентон ответил, что когда-то владел рабами и заплатил налоги за них, а еще он назвал Лукаса, согласно одной из версий, «наглым щенком» (insolent puppy). Он, будучи на десять лет старше, якобы сказал судьям:
– Господа, если у вас есть какие-либо вопросы, я готов ответить, но я не собираюсь реагировать на обвинения, сделанные любым щенком, который может оказаться у меня на пути.
Лукас тогда бросил вызов Бентону. Произошло это 11 августа, в вызове было написано:
«Мне сообщили, что вы использовали в отношении меня эпитет «щенок». Раз так, я буду ждать от вас удовлетворение, которое просто обязано последовать от одного джентльмена к другому в случае подобного неуважения».
Этот вызов прибыл после того, как Бентон провел всю ночь в седле в связи со смертью его друга Эдварда Хемпстида. Бентон принял вызов, но заявил, что он хотел бы закончить похороны. По условиям поединка, они должны были встретиться, чтобы стрелять друг в друга с расстояния в тридцать футов (чуть больше девяти метров).
Они сошлись 12 августа 1817 года на «Кровавом острове». Этот остров на реке Миссисипи пользовался тогда большой популярностью у дуэлянтов, и связано это было с тем, что он находился между штатами Миссури и Иллинойс, и никто толком не знал, в чьей юрисдикции он находится, так что судить за убийство, совершенное там, было некому.
Противники, прибыв на остров, направили друг на друга длинные пистолеты и выстрелили. Лукас был ранен в шею, а Бентону пуля задела правое колено. В результате Лукас оказался неспособен продолжать дуэль, и Бентон освободил его от обязательства стрелять еще раз.
Однако уже 23 сентября Бентон призвал Лукаса к поединку-реваншу со следующим примечанием:
«Сэр, когда я освободил вас от вашего обязательства, я уступил чувству великодушия, возникшему в моей груди, а также чувству уважения к суждению других людей. Из разговоров, которые теперь ходят по стране, получается, что вы и некоторые ваши друзья связывают мое поведение с совсем другими побуждениями. Моя цель состоит в том, чтобы покончить с этой клеветой. <…> Полковник Лаулесс получит от вас ваши условия, и я ожидаю, что выбранное вами расстояние не превысит девять футов».
Лукас получил это письмо 26 сентября, и было решено провести повторный поединок 27 сентября 1817 года на том же печально известном острове. Оба, как и в прошлый раз, выстрелили практически одновременно. Лукас промахнулся, а выстрел Бентона оказался смертельным.
Чарльз Лукас умер в течение часа. Перед этим будущий сенатор протянул ему руку, и он прошептал холодеющими губами:
– Я могу вас простить… Сэр, я прощаю вас…
И что удивительно, секундантом Лукаса в обоих поединках был некий Джошуа Бартон, и он тоже вскоре погиб в поединке на этом же острове.
А потом дуэли в Сент-Луисе закончились, и произошло это, когда власти приняли решение любого дуэлянта или секунданта лишать права участвовать в какой-либо коммерческой деятельности на территории города. Как видим, деньги тут оказались сильнее бретерского гонора.
Случайный выстрел
Дэвид Бродерик из Калифорнии прославился тем, что стал единственным действующим сенатором, убитым на дуэли.
Демократ Бродерик был заметной фигурой на калифорнийском политическом горизонте: большого роста, прямолинейный, неподкупный, преданный людям, которым приходилось зарабатывать себе на жизнь, со «ртом, полным крепких белых зубов, с серьезной внешностью и пристальным взглядом серо-стальных глаз». Происхождение у него было весьма скромным: сын гранильщика камней на строительство Капитолия в Вашингтоне, он начал трудовой путь гранильщиком в Нью-Йорке. Еще мальчишкой он завоевал главенство среди ровесников с Кристофер-Стрит, потом стал начальником добровольной пожарной команды и, наконец, владельцем процветающего салуна.
Ему было двадцать девять лет, когда в 1849 году он отправился в Калифорнию с твердым намерением вернуться на Восток в качестве сенатора от Калифорнии. В Сан-Франциско Дэвид Бродерик, работая в пробирной палате, понял необходимость введения в качестве средства обмена монеты вместо золотого песка и начал выпускать золотые кругляши достоинством в пять и десять долларов. Его литейная фабрика превратилась в неофициальный монетный двор. Обеспечив себя таким образом, он снова вернулся к своей «первой и единственной любви» (он никогда не был женат) – к политике.
Он быстро поднимался по политической лестнице: сначала делегат конституционного конвента, затем сенатор штата, заместитель губернатора…
Мало кто относился к Бродерику равнодушно. Для друзей он был государственным деятелем, проделывающим сотни миль по горным приискам и заселенным фермерами долинам, произнося речи, завоевывая друзей и сторонников среди простого народа. А вот представители так называемых хороших семей порой называли его «чурбаном» и относились к нему с презрением, замечая за ним лишь отсутствие такта.
Когда законодатели Калифорнии собрались в январе 1857 года для избрания двух сенаторов Соединенных Штатов, они в большинстве своем были демократами и видели в Бродерике лидера. Бродерик сам предложил свою кандидатуру на пост сенатора, а затем настоял на переизбрании Уильяма Гвина. Это было роковой ошибкой: Гвин являлся сторонником рабства и стремился к расколу Калифорнии.
На калифорнийских выборах в 1859 году антагонизм между фракциями Гвина и Бродерика усилился. Во время кампании председатель Калифорнийского Верховного суда и союзник сенатора Гвина Дэвид Терри выступил с осуждением Бродерика, заявив, что тот – не истинный демократ. По мнению Терри, Бродерик пошел «не за тем Дугласом». А тот действительно оставил лидера Демократической партии Стивена Дугласа, отдав предпочтение лидеру «чернокожих республиканцев» Фредерику Дугласу.
Терри объявил на собрании демократов:
– Дуглас, за которого так распинается Бродерик, это вовсе не Стивен Дуглас – государственный деятель, а Фредерик Дуглас – мулат.
Слова эти были произнесены и восприняты как преднамеренное оскорбление.
Бродерик в ответ гневно заявил, что Терри – бесчестный судья и «жалкий негодяй». Завтракая в гостинице «Интернэшнл», он сказал сидевшим с ним за столом друзьям, что ранее считал Терри порядочным человеком, но теперь больше так не считает. Это замечание было услышано Перли, одним из приспешников Терри, сидевшим за соседним столиком.
За эти слова Терри вызвал Бродерика на дуэль, но последний отклонил вызов, заявив при ЭТОМ:
– Перли подослан махинаторами, которые стремятся избавиться от меня.
И все же им пришлось драться. Они встретились рано утром 13 сентября 1859 года у озера Лейк-Мерсед, что к югу от Сан-Франциско.
Бродерик был хорошим стрелком. Терри же больше привык действовать охотничьим ножом. Однако последний получил доступ к пистолетам, предназначавшимся для этой дуэли, и обнаружил, что у одного из них необычайно легкий спусковой крючок – «настолько легкий, что пистолет стрелял от легкого толчка или даже простого взмаха, без всякого нажима».
Конец недели Бродерик провел за приведением в порядок своих политических и личных дел, а в понедельник вечером поехал в «Лейк-Хаус» – постоялый двор на Миссионерской дороге, в двух милях от берега. Там он провел бессонную ночь, поднялся на рассвете и поехал к песчаным дюнам, где его дожидались секунданты. Выбор оружия достался Терри.
Пистолеты были заряжены, противники встали спиной друг к другу и сделали по десять шагов. Один из секундантов спросил:
– Джентльмены готовы?
Дуэлянты подняли оружие, и тут пистолет Бродерика случайно выстрелил. То есть он разрядился без нажатия на спусковой крючок. Раздался выстрел, и пуля вонзилась в землю. А что же Дэвид Терри? Он, как ни в чем не бывало, тщательно прицелился и хладнокровно прострелил Бродерику правую сторону груди.
Дэвид Бродерик получил тяжелейшее ранение и умер спустя три дня, 16 сентября 1859 года. Перед смертью он успел сказать:
– Меня убили за то, что я был против распространения рабства…
После смерти на сенатора водрузили корону великомученика. Когда Сан-Франциско узнал, что Бродерик мертв, город погрузился в траур. Учреждения и деловые конторы закрылись, вывесив черные флаги на дверях, тридцать тысяч человек собрались на площади, где на катафалке покоилось тело Бродерика.
Это событие ускорило приближение Гражданской войны. Это и понятно, ведь Терри был техасцем и среди своих предков имел южных рабовладельцев, а Бродерик был северянином и сторонником свободного труда.
Однако Дэвида Терри оправдали в суде, и он ушел служить к конфедератам. Спустя много лет, 14 августа 1889 года, его тоже застрелили, когда он пригрозил убить председателя Верховного суда Стивена Филда. Сделал это телохранитель Филда Дэвид Нигл, и суд потом признал, что он действовал в рамках своих служебных полномочий.
Дуэль министра-президента и ее последствия
25 сентября 1897 года дрался на дуэли с оскорбившим его депутатом Карлом Вольфом Казимир Феликс фон Бадени, австро-венгерский государственный деятель, министр-президент Цислейтании – части Австро-Венгерской монархии, включавшей в себя Австрию, Чехию, Моравию, Силезию, Галицию, Истрию, Буковину, Далмацию и ряд других областей.
Карл Вольф, похороненный сейчас на Центральном кладбище Вены, на пике своей политической карьеры был лидером-основателем Немецкой радикальной партии, то есть это был активный борец за права «немецкого народа» Австрии.
Это был человек находчивый и остроумный, подвижный, несмотря на хромоту, и очень уверенный в себе. Он любил украшать свои выступления цитатами из классических авторов, прекрасно чувствуя себя как перед студенческой, так и перед рабочей аудиторией.
Жизнь Вольфа протекала по большей части в регионах со смешанным населением или немецкими «языковыми островками». Он родился в 1862 году в Северной Богемии, в семье директора гимназии, изучал философию в Праге. В те годы национальные конфликты вспыхивали в основном в студенческой среде, и старинный Пражский университет был совершенно расколот. В 1884 году в полицию поступило заявление на Вольфа об оскорблении Его Величества, и он, спасаясь от суда, бросил учебу и сбежал в Лейпциг. Там он стал журналистом, призывая немцев «защищаться от наглости чехов», обороняться «против словенцев и фанатичных невежд», вести энергичную национальную самозащиту и т. п.
В 1889 году он приехал в Вену и стал работать редактором новой газеты «Ostdeutsche Rundschau» (Восточнонемецкое обозрение). Газета эта была чистой провокацией, ибо само ее название превращало Австрию в «Восточную марку», а вместо двуглавого орла в шапке газеты красовался одноглавый орел, и его следовало понимать как орла германского. В Вене Вольф быстро приобрел известность как публицист, но прежде всего как прирожденный оратор.
Политический кризис 1897 года, разразившийся вследствие политики кабинета графа Казимира Феликса фон Бадени, сделал Вольфа героем немецких националистов. А началось все с законопроекта об официальных языках, предложенного Бадени: согласно ему, все чиновники в Богемии через четыре года были обязаны представить документ о своей двуязычности – даже в чисто немецких областях. В Северной Богемии это означало бы увольнение большинства немецких чиновников: из них лишь единицы говорили по-чешски, а двуязычными были как раз чехи.
Волнения в Цислейтании продолжались несколько месяцев. Настрой протестовавших становился все более радикальным, причем даже у обычно умеренных христианских социалистов и социал-демократов. Правительство не справлялось с беспорядками, которые вспыхнули в Северной Богемии, а затем, перекинувшись на Прагу и Вену, переросли в настоящую революцию немецких националистов против многонационального государства Габсбургов. Короче говоря, в Богемии пришлось ввести чрезвычайное положение.
Бадени был государственным деятелем польского происхождения, и Вольф на всех углах кричал о диктатуре «польского» правительства. Его главный лозунг звучал так: «Немецким областям – немецких чиновников». И вскоре ситуация стала угрожающей, когда Вольф с его немногочисленной, но очень скандальной фракцией парализовал работу парламента. Он не скрывал своей цели – свержение правительства Бадени.
В ответ от графа Бадени прозвучала заносчивая фраза, что он не ответственен перед палатой депутатов и не обязан давать отчет о своей деятельности никому, кроме императора. Естественно, такие слова министра-президента вызвали в парламенте негодование, и не только среди оппозиции, но и среди поддерживавших правительство партий.
Вольф метил лично в графа Бадени. По свидетельству очевидца, «он вышагивал, прихрамывая, вдоль скамьи, где сидели министры, и таращился на него наглейшим образом, шипел в его сторону оскорбления и издевательски смеялся ему в лицо».
Министр-президент сначала старался быть хладнокровным, отворачиваясь в противоположную от Вольфа сторону, но потом он вышел из зала. Возвратился обратно он бледный от внутреннего волнения, которое обнаруживалось в его неспокойных движениях.
Граф Бадени попался в ловушку и вызвал депутата Вольфа на дуэль. Это известие поразило всех, а Вольф немедленно принял вызов, поставив тем самым министра-президента в дурацкое положение, чего, собственно, он и добивался.
Дуэль, с точки зрения закона, была преступлением, хотя ее и предписывал кодекс чести. Явившись на дуэль, министр-президент подписал бы себе смертный приговор в политике. Понимая это, граф Бадени подал императору прошение об отставке, однако Франц-Иосиф отказался ее принять и оставил его на посту.
В результате между министром-президентом и главным радикалом парламента состоялась дуэль на пистолетах. С каждой стороны – по три выстрела. Победителем вышел, как и ожидалось, известный дуэлянт Карл Вольф, ранивший графа Бадени в правое плечо и заставивший его поневоле учиться управлению левой рукой.
Поединок этот стал международной сенсацией, сильно навредив репутации монархии. А Вольф мгновенно сделался знаменитостью. При этом развязка дуэли привлекла личные симпатии многих на сторону графа Бадени. Однако после этого беспорядки и протесты против закона о языках продолжились. Карла Вольфа, как самого радикального, арестовали за насильственные действия и препроводили в тюрьму окружного суда, что стало причиной новых митингов. На улицах студенты братались с рабочими во имя общей борьбы с «польским» министром-президентом.
Вольфу и его сторонникам только того и нужно было, и они, не давая спокойно жить министерству графа Бадени, употребляли без разбора все доступные им средства, чтобы добиться падения кабинета, ненавистного австрийским немцам.
И кончилось все тем, что правительство Бадени сдалось и ушло в отставку. Престарелый и утомленный император Франц-Иосиф оказался не бойцом, и постановление о языках, вызвавшее такую волну возмущения, отменили. Но спокойствие так и не наступило. Теперь вместо немцев в оппозицию ушли обозленные чехи. И их конфликт с немцами в Богемии стал неразрешимым.
В Праге было введено чрезвычайное положение. На протяжении 1897–1900 годов сменилось шесть глав правительства. Деятельность парламента оказалась заблокирована. Попытки достижения компромисса с чехами продолжались и в дальнейшем, однако конфликт так и не был преодолен вплоть до распада Австро-Венгрии в 1918 году. Но Казимир Феликс фон Бадени до этого не дожил: он умер 9 июля 1909 года в Галиции, в возрасте шестидесяти двух лет.
Дуэль председателя государственной думы Гучкова и депутата графа Уварова
В середине ноября 1909 года имела место нашумевшая в столице «политическая дуэль». На поединок вышли два «думца» – председатель Государственной думы А.И. Гучков и депутат граф А.А. Уваров. Стрелялись они исключительно из-за политики.
Александр Иванович Гучков был личностью весьма примечательной. В 1905 году, после возвращения в Россию, он, придерживаясь либерально-консервативных взглядов, активно участвовал в земских и городских съездах. Он призывал к созыву земского собора с тем, чтобы император выступил на нем с программой реформ. Он поддержал Манифест 17 октября 1905 года и заявил:
– Мы, конституционалисты, не видим в установлении у нас конституционной монархии какого-либо умаления царской власти. Наоборот, в обновленных государственных формах мы видим приобщение этой власти к новому блеску, раскрытие для нее славного будущего.
В октябре 1905 года С.Ю. Витте предложил Гучкову пост министра торговли и промышленности, но тот, как и ряд других общественных деятелей, отказался от вхождения в правительство, министерство внутренних дел в котором возглавил убежденный консерватор П.Н. Дурново.
Осенью 1905 года Гучков стал одним из основателей либерально-консервативной партии «Союз 17 октября» (он ее возглавил в качестве председателя ЦК 29 октября 1906 года).
Он был сторонником правительства П.А. Столыпина, которого считал сильным государственным лидером, способным проводить реформы и обеспечивать порядок. Он активно выступал за решительную борьбу с революцией, в том числе с помощью военно-полевых судов. Вскоре он стал членом Третьей Государственной думы от города Москвы.
Его думская деятельность вызывала его на постоянные конфликты с другими депутатами. Он неоднократно дрался на дуэлях и заслужил репутацию бретера.
В частности, еще в 1899 году он вызвал на дуэль инженера, работавшего на строительстве КВЖД. После отказа последнего принять вызов он ударил его по лицу.
А в 1908 году он вызвал на дуэль лидера кадетской партии П.Н. Милюкова, заявившего в Думе, что Гучков по одному из обсуждавшихся вопросов «говорил неправду». Милюков вызов принял, но тогда пятидневные переговоры секундантов закончились примирением сторон.
И вот теперь он оскорбил графа Уварова, после чего тот вызвал его на дуэль.
Граф Алексей Алексеевич Уваров был членом Третьей Государственной думы от Саратовской губернии. Он был сыном графа Алексея Сергеевича Уварова и княжны Прасковьи Сергеевны Щербатовой. В 1883 году он окончил юридический факультет Московского университета, потом служил чиновником по особым поручениям при Варшавском генерал-губернаторе. В 1890 году он вышел в отставку и поселился в своем имении в Саратовской губернии, где посвятил себя ведению хозяйства и общественной деятельности. В 1900 году он был награжден орденом Почетного Легиона. В Госдуме он входил во фракцию октябристов.
Граф Уваров считался недругом и политическим соперником Гучкова. И вот 17 ноября 1909 года между ними состоялась дуэль. Причиной дуэли стала публикация в газете «Россия», где граф Уваров достаточно вольно пересказал свою беседу с премьер-министром П.А. Столыпиным. 23 октября в присутствии свидетелей Гучков заявил Уварову, ссылаясь на поручение Столыпина, а также от себя лично, что публикация Уварова в газете «Россия» – «грубая и тенденциозная ложь», которая порочит честь премьера. Затем, спустя два
дня, Гучков повторил сказанное письменно – в письме Уварову. Причем Гучков обвинил Уварова не просто в искажении слов Столыпина, а в преднамеренной лжи.
«Уже не раз за то время, как я имею возможность наблюдать за вашей деятельностью в Государственной думе, – утверждал Гучков, – я бывал свидетелем вашего беззастенчивого обращения с истиной: фабриковать и пускать в обращение лживые известия, рассчитанные на сенсацию, на то, чтобы посеять взаимное недоверие, раздор, тревогу и вместе с тем поднять шум вокруг своего имени, сделалось почти вашей специальностью».
На это письмо ответа не последовало, и тогда Гучков отправил графу Уварову второе письмо, прямо намекая ему о «долге». Дело явно клонилось к дуэли. 8 ноября начались переговоры сторон, однако Гучков категорически отказался писать опровержение. Теперь поединок был уже делом решенным. Именно на таком исходе настаивал Гучков, известный «флибустьерскими» чертами характера и приверженностью к дуэлям.
Поскольку оскорбленной стороной посчитали Уварова, то ему предоставили право предъявлять свои условия. И он выдвинул такие: стреляться с двадцати пяти шагов, дуэль прекращается после обмена выстрелами – по одному с каждой стороны.
Дуэль назначили на 17 ноября. Подготовку к дуэли не удалось сохранить в тайне, и секунданту Гучкова, отставному гвардейскому полковнику П.Н. Крупенскому, с трудом удалось уйти от преследований журналистов. Как говорили потом, слухи о дуэли пошли по Думе будто бы от Уварова, проговорившегося где-то не только относительно даты, но и о конкретном часе поединка.
Оторвавшись от преследователей, П.Н. Крупенский в условленном месте на Шпалерной улице посадил в свой автомобиль Гучкова, и они отправились к месту поединка. Второй секундант Гучкова, барон А.Ф. Мейендорф, к месту дуэли ехал на трамвае, а потом добирался пешком. Граф Уваров также принял меры предосторожности. Сутра он отправился на своем «моторе» на выставку в Академию художеств, а потом незаметно покинул ее и на поджидавшем такси поехал на дуэль.
Местом поединка стала большая равнина на берегу Финского залива за Старой Деревней, по дороге в Лахту. По уговору дуэлянты остались в сюртуках, вытащили из карманов все твердые вещи – кошельки, бумажники и даже записные книжки. Первым, на счет «раз», должен был стрелять Уваров, вторым, на счет «два», – Гучков. Однако Уваров почему-то не выстрелил на счет «раз». А на счет «два» грянул выстрел Гучкова, и только после этого стрелял Уваров, причем в воздух, так что его пуля пролетела высоко над головой его противника.
Гучков, искусный стрелок, не промахнулся: Уваров был ранен в правое плечо. К счастью, не очень опасно: пуля прошла навылет. Доктор хотел тут же сделать перевязку, но Уваров отказался, заявив, что пока не нуждается в медицинской помощи. Вскоре дуэлянты отправились в город. Секунданты отметили, что после обмена выстрелами противники не только не пожали друг другу руки, но даже не обменялись поклонами.
Поделиться книгой: