Зеркальный дракон

Психиатр так и не смог до конца помочь снять тебе все блоки. Из-за своей тревожности ты вынуждена иногда прибегать к медикаментам. Больше мне нечего тебе сказать. Себе сказать. Просто попытайся с этим справиться, хорошо? В очередной раз попробуй выиграть заведомо проигранную битву

With L,

Teya O

V

E».

Я улыбаюсь придуманному когда-то забавному сочетанию, напоминающему кроссворд. О – Моя фамилия. Я сменила ее, когда мне было четырнадцать. Почему именно О, спросишь ты, дорогой незнакомец? Еще бы я сама знала ответ на этот вопрос!.. Лет с десяти я просто отчего-то знала, что это – моя настоящая фамилия и только.

Становится немного спокойнее после того, как я заканчиваю чтение дневника. Что же, это хоть что-то объясняет. Новости две, и первая не очень хорошая: я немного сумасшедшая, что не делает психологического комфорта нашей семейке. Но есть и новость получше: я такая не с рождения, мои изменения в сознании и памяти произошли из-за детской травмы. Интересно, правда, почему мне не помогли с ней справиться профессионалы (учитывая финансовые возможности моей родни, специалистов наверняка наняли первоклассных).

Теперь главная загадка, вопрос, который я задаю себе изо дня в день, перечитывая строчки, написанные почти детским, разборчивым почерком. Я старательно выводила каждую букву тогда, потому что знала: читать мне придется собственное послание еще не раз…

– …Как вспомнить? Ведь, может, я перестану быть такой, если просто подберу нужный ключ! – восклицаю вслух я и медленно опускаюсь на мягкий коврик из биканерской шерсти и шелка.

Закусывая губу, наблюдаю за снегопадом через окно собственной комнаты. Что-то гнетет меня, сжирает изнутри, но я не могу разобраться, что именно. Напоминает жажду, причем будто жажду какого-то сладкого напитка с медом. Только ее испытывает не тело, а мозг.

Раздается звук осторожно опускающейся дверной ручки, и я, вздрогнув, мгновенно оборачиваюсь. Это Лика, она выглядит до смерти испуганной:

– Малыш, ты чего? – я хмурюсь и, подползаю к ней.

Обхватываю осторожно ее маленькое тельце руками. Анжелика сегодня в юбке-пачке; оделась, как балерина из «Барби и Лебединое озеро», ее любимого мультика. Поправляю ее наряд и притягиваю девочку к себе. Лика, всегда, ласковая, как котенок, никак не объятья не реагирует. Взгляд девочки пугающе пуст, хотя в то же время полон ужаса.

– Буля съела Лозетту, – шепчет Лика.

– Что-что?

– Лозетту съело чудище из снега, – девочка поворачивает свое маленькое личико ко мне и заливается слезами.

– Я не понимаю…

– Пойдем! – она вдруг резко хватает меня за руку и тянет за собой из комнаты.

Неужели моя тревожность передалась ей настолько, что она навыдумывала каких-то монстров? Лика никогда не была фантазеркой, в смысле, умела отличать реальный мир и мир сказки. Странно, очень все это странно! Что же меня ждет на улице?..

Обнаруживаю, что входная дверь приоткрыта. Вещей Розетты на входе нет – может, она отпустила Лику сходить в туалет или еще чего, а сама ждет в машине?

– Где няня? – сглатывая комок, спрашиваю сестру.

– Она спит на улице.

– В смысле спит?

– Ее съела буля и тепель она спит! И не пл-о-… – тут Лика поднимает на меня залитые слезами карие глаза. Губы ее дрожат. – Не плосыпается! Ее надо лазбудить!

Что-то мне это совсем не нравится. Я надеваю ботики и накидываю куртку. Держа девочку за руку, открываю тяжелую входную дверь, на секунду зажмурившись. Сердце мое сжимается вместе с рукой, что держит крошечную ладошку сестры. Но та от боли даже не вздрагивает: мы так обе до ужаса напуганы.

Розетта лежит неподвижно в шагах десяти от дома на тонком слое снега и льда, успевшего образоваться за ночь. Вся земля покрыта тонкой прозрачной пленкой слякоти. Я осторожно ступаю на нее, а затем делаю шаг назад:

– Останься здесь, заяц, – серьезно говорю я сестре. – Я сейчас вернусь.

– Ты ее лазбудишь? – вопрошает девочка с надеждой.

– Постараюсь, – обещаю я, стараясь сама себе поверить. Выходит с трудом.

Может, это обморок и только? Стало дурно, ну с кем не бывает. И тогда ей точно требуется помощь, надо бы вызвать помощь. Я выпускаю руку Лики и решительно преодолеваю расстояние до Розетты.

Женщина замерла в какой-то причудливой позе, будто ее повалили на землю во время прыжка на одной ноге. Длинные тонкие руки расслаблены; она будто специально раскинула их по обе стороны туловища, отдаваясь полету. Глаза широко открыты.

Я наклоняюсь к ней и пытаюсь нащупать пульс на шее. Нет, нет это не может происходить на самом деле. Она дышит? Нет, тоже нет, опять нет!.. Что же произошло?

– Розетта! – в отчаянии кричу я, но понимаю, что ответа не последует. Но плакать мне, как ни странно, совсем не хочется. Шок слишком силен. Я осторожно тормошу ее за плечо. Ее худенькое тело безвольно поддается, словно тряпичная кукла. Затем я осторожно подкладываю руку ей под голову – затылок разбит, весь в крови. Пальцы у меня теперь обагрены полупрозрачной субстанцией, что когда-то была частью живого организма.

– Это все не со мной, это все не правда… – бормочу, глядя на бездыханное тело няни.

Словно задремавший до сей секунды демон тревожности вновь просыпается, пытаясь завладеть моим разумом. Но я не могу позволить дать себе слабину, не сейчас. Я проиграю, если позволю хоть на мгновение своим пальцам задрожать. Это тяжело, это почти невозможно… Только я должна побороть собственную природу. Ради нее, ради Лики. Она слишком мала, чтобы сейчас остаться наедине со смертью.

Я резким движением встаю и захлопываю переднюю дверь «Шевроле», на котором обычно сестру и брата развозили по их детским делам. Видимо, зачем-то Розетта вышла из нее ненадолго. И что-то произошло. Но с этим я разберусь, после того, как вызову «скорую».

Оборачиваюсь к сестре: малышка совсем растерялась. Переводит взгляд с меня на Розетту, явно не понимая, что же ей делать.

– Пойдем в дом, – я стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно. Открываю дверь.

– Но Лозетта не плоснулась! Она замелзнет!

– Ей нужен доктор. Мы позвоним ему, хорошо?

– Холосо, – соглашается девочка. Бросив последний взгляд на няню, она заходит обратно в дом. Я уже было следую ее примеру, как происходит нечто странное: на секунду небо из молочно-серого становится темно-синим. Ощущается насыщенный запах зимнего вечера.

«Картинка точь-в-точь, как в тот самый вечер» – проносится в голове мысль. Так это галлюцинация? Ведь сейчас должно быть утро, секунду назад было утро!

Тело женщины все так же лежит на свежевыпавшим снегу. Он причудливо отражается в свете фонаря, рядом с которым припаркован наш черный «Шевроле». Кровь тонкой струйкой нарисовала полумесяц вокруг головы Розетты.

Если это правда, и уже стемнело, то я, должно быть, стою на пороге дома уже несколько часов. И моя пятилетняя сестра все это время пробыла одна дома.

2008/1023

– Лика! Лика, ты где?! – кричу я, сбрасывая ботинки в прихожей. – Анжелика!!

Дом, сплошь поглощенный тенью вечера, отвечает мне лишь эхом. Неужели с ней что-то случилось? Меня мать тогда не простит, не простит!

– Отзовись, пожалуйста!

Я бегу в гостиную, в надежде, что девочка просто заснула от перенапряжения на диване. Но там пусто. И ни одной игрушки, а их Лика обычно всюду разбрасывала… На первом этаже ни одной живой души. Включаю свет в одной комнате за другой, взбегаю наверх. В комнате моей и брата тоже никого. К моим нервным поискам присоединяется Тоби. Он начинает с энтузиазмом лаять, и меня это бесит.

– Заткнись! Ты!.. – я понимаю, что злюсь на ни в чем неповинное животное. – Извини, пожалуйста, просто не гавкай, ради всех богов!

Если с Ликой что-то случилось, я этого не переживу. Остается одна комната, родительская. В ней обычно и спала Лика с мамой и отчимом. Дверь медленно, со скрипом, открывается, будто бы не моей рукой.

– Заяц?.. – шепчу я и бросаю взгляд на стену, освещенную лишь лунным светом. На ней появляется крестообразная тень.

«Боролся ли ты когда-нибудь с Драконом? Видел ли ты монстра, просыпающегося внутри тебя и встречающегося со Злом, обличенным в чешую, которую не пробьет ни одна стрела, созданная рукой человека?..»

Кажется, у кого-то окончательно поехала крыша. У кого-то – это у меня.

В спальне всего одна кровать и шкаф. Детского диванчика как ни бывало. На месте, где я привыкла его видеть, висит лишь зеркало. Включаю свет и выдыхаю, борясь с желанием закричать от страха. Снимаю трубку стационарного телефона, висящую на стене, и медленно приближаюсь к своему отражению. Пальцы на автомате набирают номер мамы.

– Алло? – раздается ее веселый голос. Она, видимо, рада окончанию рабочего дня.

– Мам, – я чувствую, как тяжело мне дается произнесение каждого звука. – Мамуль, я потеряла Лику.

Тут я замечаю, что прядь, выбившаяся из прически, свисает у меня прямо посередине лба. Она какого-то другого цвета, не темно-орехового, как все остальные волосы. Она седая.

«– Я видела пламя, что поглотило сотни людей, тогда, в зале. Чувствовала дыхание смерти, но смогла избежать и спасти свою мать от участи, что была нам предписана. Но я схожу с ума все больше с каждым днем. И сегодня, видимо, наступил апогей моего расстройства рассудка… Но почему ты говоришь именно Дракон?..

– Потому что это был никто иной, как он. Как ты думаешь, что это было за существо? Некое божество?

– Возможно. Но мне тогда показалось, нет, я уверена, что это был действительно Дракон! Живой. И это не могло быть плодом моего воображения.

– Тогда подумай, откуда он взялся».

Диалог, конечно же, происходит, лишь в моей голове. Голоса – ненастоящие. Я понимаю это и терпеливо жду ответа мамы.

– Доча, о какой Лике ты говоришь? – тут тон мамы становится встревоженным. – Лик еще не вернулся из школы. Ликург, твой брат.

Точно, мой братец со странным именем спартанского царя!..4Что за чертовщина, как я могла допустить такую жуткую путаницу?

– Все в порядке, милая?

– Нет, – начинаю плакать я, глядя в зеркало на свое искаженное гримасой безумия и ужаса лицо. – Я совсем запуталась.

– Так бывает во время обострения твоей болезни. Помнишь, Тея? Именно поэтому за тобой и присматривает Розетта, твой психиатр. Можешь ей трубочку дать, пожалуйста?..

– Она мертва, мам. Я не знаю, что произошло, честно, не знаю… Но не могла же я ей причинить вред?

– Не думаю, – неуверенно отвечает мама. – У тебя не было случаев нападения на кого-то, кроме одной попытки с-.

Она осекается, но мы обе понимаем, что за слово она имела в виду: суицид. Я пыталась когда-то покончить с собой. Разумеется, я этого уже не помню. Тело легонько пронзает электрошоком.

– Понятно, – продолжаю я. – В любом случае, это, кажется, правда. Что-то случилось с Розеттой, и теперь она там, лежит…Мертвая.

– Ты уверена?

– Да.

– Тогда вызывай «скорую». Или позвони охране, пусть они вызовут со своего поста. Я выезжаю, только заберу Лика из садика. Все будет хорошо, мы вместе с этим разберемся.

– Хорошо. Мам, только ответь, пожалуйста, на один вопрос. Тогда, когда мы с тобой смогли избежать смерти в теракте… Ты уверена, что это были террористы, а не нечто другое?

– Родная, сейчас не время ворошить прошлое.

– Именно время, – настаиваю я. – Ты видела тогда кого-нибудь, кроме артистов в костюме Дракона?

– Тогда умер твой отец, Тея. Все, о чем я могу думать, вспоминая тот вечер – это его последний взгляд мне.

– Хорошо. Тогда можешь, пожалуйста, выполнить одну просьбу, ради меня? Не едь сейчас домой. Пока я не перезвоню, оставайся на работе.

Голос, что говорит это, принадлежит мне, но вещаю не я. Сейчас с мамой говорит какая-то другая часть моей сущности, та, что подвластна интуиции. Она же рождает и самые безумные сновидения, и галлюцинации. Мое ахиллесова пята и квинэссенция моей духовной силы.

– Как же Розетта, может, ей еще можно помочь…

– Нет, нельзя, – отрезаю я, поражаясь собственной настойчивости. – Умоляю, послушай меня.

«Представь, как бьется сердце зайца, летящего стрелой от охотничьего пса. Представь, как трепещет оно у антилопы, предчувствующей скорую гибель. Как в предсмертной агонии мучится маленькая мышка, вопящая о пощаде дикую кошку. Ты и заяц, и антилопа, и мышь сразу. Ты рождена и умрешь жертвой, Тея О».

– Я больше не могу висеть на трубке, – изо всех сил борюсь с желанием не закричать от ужаса. – Я перезвоню, только не возвращайся пока домой, умоляю.

Отключаю телефон и оборачиваюсь к книжному маминому шкафу, твердо уверенная, что мне нужна именно одна книга из него. Большая толстая книга в красной кожаной обложке. Отчего-то во мне есть уверенность, что она – самый что ни на есть ключ к разгадке тайны. Кажется, когда-то я видела ее в руках своего отца или что-то вроде того… За несколько недель до его гибели. Точно, я же еще тогда ела те самые «рисики» на завтрак, когда папа показывал нам свою покупку!..

-…Тея, – память воспроизводит его голос, словно проигрывает найденную старую пластику. – Однажды и ты будешь читать такие книги, когда подрастешь.

– Если станешь такой же занудой, как твой отец, – шутливо добавила сидевшая за столом мама, забирая из его рук томик.

– А там есть калтинки?? – спросила я, завороженно наблюдая за мамиными движениями.

– «Калитнок» нет, – усмехнулся папа. – Но есть интересные истории о мире Японии с самого зарождения государства. Помнишь, мы как-то с тобой смотрели на статуи греческих богов в музее?

Я закивала, совсем забыв про свою кашу.

– Так вот, у японцев тоже были свои божества. В синтоизме, древней японской религии, были такие боги, которых называли «ками», – продолжил папа. Глаза его горели интересом. Он очень любил историю.

– Ками??! – воскликнула я, бросив ложку, что держала в руке, на пол. Раздавшийся ее звон прервал воспоминание, которое, словно фильм, воспроизводилось у меня в сознании.

Ками. Вот оно что. Именно это мне и нужно. Я теперь точно знаю, кого видела одиннадцать лет назад. Разыгралось ли тогда мое воображение или же что-то высшее сыграло со мной такую жестокую шутку, я не знаю. Но ответ непременно лежит в толковании этого слова.

«Кагуцути являлся в японской мифологии ками огня. Мать его умерла, потому что Кагуцути опалил ее своим огнем во время родов. Отец ками, Идзанаги, с горя обезглавил его мечом Амэ-но Охабари, а потом разделил тело на восемь частей, которые стали восемью вулканами. Из крови Кагуцути, что капала с меча Идзанаги, появилось множество других божеств.

Японцы боялись этого бога и считали его жестоким, молились при защите от пожаров…»