Четвертый

— Очень приятно, Ной, — и под отчетливый звон в ушах, упреждая шевеление теней очень сильных скелле, добавил: — пожалуйста, не касайтесь меня искусством. — всмотрелся в прищурившиеся глаза Лау. — Вы понимаете?

— Понимаем, понимаем! — чему-то усмехнулась она, оглянулась на свою спутницу и протянула руку, указывая на кресло, стоявшее напротив окна. — Присаживайтесь, Ильия.

Из опыта жизни на Мау я уже знал, что отодвигать кресло для женщин здесь не принято, поэтому просто дождался, когда мои собеседницы займут свои места, после чего сел сам. Сразу же стал ясен выбор со стороны старшей сестры: с одной стороны передо мной открывалась сверкающая солнцем панорама, с другой — лицо самой Лау, занявшей место напротив, пряталось в тенях. Я взглянул на Ной, замершую на своем кресле, та лучилась совершенно непроницаемым высокомерием, отчего казалось, что она как будто немного нервничает.

Вопрос старшей оказался неожиданным:

— А где же ваша супруга, бесподобная Ана? Как она отпустила вас одного? Мы здесь на востоке считаем, что эль — редкий гость, требующий особого присмотра.

— Возможно, с точки зрения скелле, это так. Не могу утверждать за прочих элей, но я предпочитаю сам выбирать дорогу. Кроме того, у нее много дел, в которых я мало чем могу помочь, как и наоборот.

Девушки переглянулись, почему-то ничего не ответив.

— Вы уже завтракали, Ильия? Орешек? — непривычно искажая мое имя, поинтересовалась Лау.

— Да, спасибо. Я сыт, но от орешка не откажусь.

Звон в ушах дрогнул, секунду спустя открылась дверь, через которую привели меня.

— Пастилы, — бросила мне за спину старшая, затем отмахнулась от невидимой собеседницы, — больше ничего. Иди.

Я немного привык к освещению и с удовольствием разглядывал красивых женщин, сидевших напротив. Учитывая, как давно я не видел жены, надо признать, что я находил себя слегка взволнованным. Мои собеседницы казались невозмутимыми, но шестым чувством я ощущал странный интерес ко мне. Странный — потому, что, несмотря на некоторое очарование, под воздействием которого я находился, отнюдь не считал себя образцом привлекательности. Тем более для таких женщин, как скелле. Да не просто скелле, а, можно сказать, элиты из элит — это круче, чем местный монарх, не помню, как его там. Смущало то, что я ощущал их интерес ко мне именно как интерес к мужчине, а не к загадочному межзвездному путешественнику. Вряд ли этому способствовала моя обгорелая лысина.

Принесли большую квадратную тарелку со всевозможными видами пастилы. Служанка наполнила бокалы и пристроила неподалеку крохотный столик с графином чистой воды. Девушки не торопясь выбрали то, что им нравилось, положив изящными деревянными щипчиками цветные кусочки в свои стаканы. Я совершенно не разбирался в цветах и сортах, представленных на тарелке, и наугад положил то, что, как мне казалось, более всего по цвету напоминало чистый орешек — точнее, пастилу из чистого орешка, и не ошибся.

— Любите чистую? — поинтересовалась внезапно глубоким голосом Ной, которая до того не произнесла ни слова.

— Да. И, между прочим, с вашей сестрой, Таутой, познакомился на этой почве.

— Забудьте, — неожиданно резко отозвалась Лау, — это была ошибка, и Таута за нее заплатила. Кроме того, вам следует знать, что на востоке несколько иные правила. Верхушка ордена вовсе не обязана принимать обет. Меня зовут старшей, но никогда не добавляют «сестра». Таута, да, она была монашкой, но не мы. Так что технически она нам не сестра, — она нахмурилась, посмотрела на меня и улыбнулась так, что я вновь заволновался, — это прошлое. Давайте лучше поговорим о будущем. Что привело вас так далеко от Арракиса, эль? Хотелось польстить себе, но мы ведь еще не были знакомы, — она опять смотрела на меня так, что я растерялся, казалось, что именно наше знакомство для нее важнее истинной причины моего визита.

Все-таки пастила была не вполне чистой — вода в моем стакане приобрела вид топленого молока, и я слегка отпил получившееся — странно, но это напомнило мне кофе с молоком. Пожалуй, надо узнать, что это за смесь, — мне нравится.

— Вы знаете, что эль приходит к храму. Общение с ним и есть моя цель.

— Тогда вы слишком далеко от нее, — заметила Ной.

— Пока еще да. Но уже гораздо ближе, чем в Арракисе.

— Эль, вы говорите загадками. Как можно приближаться к храму, удаляясь от него? — вновь заговорила Ной.

— Думал, вы уже в курсе. Монарх Мау запретил мне приближаться к храму, — лица собеседниц исказились, и я поспешил добавить, — это часть компромисса с Орденом. Тот обязался прекратить войну со мной и моей семьей в обмен на такой запрет. Война — это, конечно, преувеличение, но недалекое от истины.

— Как такое возможно!? — Лау возмущенно отставила бокал, так что жидкость в нем опасно качнулась. — Война? Устав Ордена на западе ничем не отличается от нашего. И эти извращенки обязаны чтить его так же, как и мы! Они должны были помогать вам!

Я поднял руку в успокаивающем жесте:

— К чести скелле теперь ясно, что в этой так называемой войне участвовала лишь верхушка. Мне, например, очень помогли некоторые из рядовых членов ордена. Я уже молчу про Ану.

— И как они объяснили такое явное нарушение древних обязательств? — взгляд Ной и ее голос, казалось, накрыли меня с головой.

— Ничего они не объясняли, — я поморщился, — кое-кто утверждает, что причиной Катастрофы было общение эля и храма, — обе собеседницы, не сговариваясь, скептически поморщились, — моя супруга тоже боится этого, но по другой причине — она утверждает, что я сам могу измениться. Она не знает как, но твердит, что древние легенды рассматривают эля, вышедшего из храма, уже не человеком.

Над столом повисла тишина. Атмосфера легкого общения и живого интереса красивых женщин словно сползла, как короткое одеяло, куда-то вбок — она еще грела плечи, но ноги уже погружались в прохладу. Лау постукивала пальцами по столешнице, отставив напиток и задумчиво глядя за мою спину, Ной, напротив, кажется, вся погрузилась в свой бокал. Наконец, она водрузила опустевшую посуду на стол, выпрямилась и в упор посмотрела на меня:

— А вы что думаете? Насколько мы знаем, до храма вы уже добрались? Не так ли?

— Да, верно, — я замялся, совершенно не хотелось рассказывать об инопланетянах, Земле и прочей фантастике, отсутствовавшей в мировоззрении местных, — но нас грубо прервали. Разговор не закончен. Я бы добавил, что в любом случае опасность создают люди себе сами. Чем бы не закончилось наше общение, уверяю вас, оно не несет никакой угрозы кому бы то ни было на Мау!

— Но Катастрофа была, — предельно серьезно заметила Лау.

— Да, но, насколько я понимаю, создали ее древние по собственной инициативе, даже если и воспользовались при этом дарованными им знаниями.

Лау вздохнула, посмотрела на свою спутницу и подняла бокал. Лукаво глядя поверх его края, медленно произнесла:

— Оставим прошлое прошлому, — сделала глоток и спросила, — вы так и не сказали, как можно искать встречи с храмом, удаляясь от него. И как здесь, далеко на востоке, мы можем помочь вам?

— Храм един. Хотя и располагается в разных местах. Мне известно, по крайней мере, о двух. Один — в Арракисе. Второй — на затонувшем континенте.

— Позвольте! — Ной.

— Он же затонул! — Лау.

— Ну и что? — я. — Скорее затоплен. И, насколько я знаю, глубины во внутреннем море небольшие. Максимум — метров пятьдесят. В основном — метров десять. И, если верить моим данным, то там, где он раньше располагался, не должно быть глубже. Скорее мельче.

— И что с того? — Лау всем своим видом демонстрировала недоумение. — Как вы его найдете в море? Пусть оно даже и мелкое! И что будете делать, найдя? Нырять?

Я вздохнул. Обманывать не хотелось, а уверенности в успехе задуманного не было. Немного помолчав, я собрался с духом:

— Предполагаю, что нырять мне не придется. Храму достаточно, если я окажусь прямо над ним, — я немного запнулся, — я надеюсь, что достаточно. Что касается поиска, то у меня есть координаты. Конечно, в реальности они лишь сузят зону до пары десятков километров, но, по моим прикидкам, неподалеку должна быть приметная сеть островов. Прочесать такую акваторию за пару недель вполне реально. Если же говорить о том, что я хочу именно от вас, то это совсем пустяк. У меня есть деньги, я смогу нанять подходящее судно и приготовить все необходимое для навигации и стоянки над точкой. Проблема в том, что, когда я войду в храм, окружающее для меня исчезнет. Я буду стоять или, скорее, сидеть, как слепой и глухой пенек на палубе. В Арракисе меня именно на этом пытались подловить, погибло много народа. Что мне действительно надо — это люди, которым я смогу доверить свою тушку. И лучше если это будут скелле! В принципе, если меня разбудить, то мало никому не покажется, но кто-то же должен это сделать. Это не могут быть случайные люди, я должен им доверять!

Напряженно слушавшие меня собеседницы при последних словах переглянулись. Мне показалось, что Ной смутилась, во всяком случае, ее почему-то внезапно заинтересовал вид за окном, а Лау, напротив, как будто подобралась, как кошка, заметившая жертву.

— Если все так, то мы, пожалуй, могли бы тебе помочь, — медленно проговорила последняя и залпом опрокинула остатки напитка в себя.

Прислуги не было видно и слышно, я подошел к столику с чистой водой и услужливо наполнил бокалы собеседниц.

— Могли бы? — осторожно уточнил странную интонацию.

Лау не торопилась отвечать, как будто что-то обдумывая. Я уже вернулся на свое место, когда она, наконец, произнесла:

— Непонятно, почему ты обратился к нам? Ана, да и ее семья, могли бы обеспечить тебе нужную охрану. И я полагаю, что в ней ты мог быть по-настоящему уверен. Кому еще доверять, если не собственной супруге?

— Все просто. Семья Ур не может участвовать в этом из-за прямого запрета монарха. Ана, конечно, сделала бы все для меня, но… — я глотнул пастилы, сделав вид, что наслаждаюсь ее вкусом, и продолжил, — но есть человек, лишать которого ее опеки и внимания невозможно. Это наш сын, — мне показалось, что шевельнулись исчезнувшие волосы на моем теле, — нам пришлось многим пожертвовать для его благополучия, — я невольно тронул рукой лысину, — и я не могу себе позволить рисковать ребенком, — пожевав губами, не глядя на собеседниц, добавил, — в общем, считайте, что у меня не было выбора.

— Надеюсь, эль, ты поделишься с нами случившимся? — вкрадчиво спросила Лау.

— Возможно. Но вы так и не ответили, почему «могли бы», а не «можете»?

Вместо ответа она встала и, обернувшись, отошла к сверкающей солнцем стене. Я невольно засмотрелся на соблазнительный силуэт молодой женщины, облитый слепящим ореолом. Оттуда, из этого солнца и моря, раздался ее голос:

— Ильия, Орден чтит древние обеты и окажет тебе помощь на пути к храму, — она помолчала, — но у нас есть особый интерес. И я надеюсь, что ты тоже уважишь древние традиции.

— Неплохо бы знать, о чем идет речь. И какие древние традиции у человека, случайно попавшего сюда из другого мира?

Силуэт шевельнулся, обернувшись не менее волнующим профилем:

— Ты эль. И ты не подвластен искусству.

Ной внезапно порывисто вскочила, явно смутилась, но справилась, мгновенно вернув маску невозмутимости, обогнула стол, подхватив графин с водой. Я вынужден был встать следом. Удивительно, но она явно нервничала, хотя и не показывала вида — я это чувствовал по шевелению метелок одуванчика, по накатывающим волнам комариного звона в ушах, наконец, по ее поведению — едва я встал, как она вернула несчастный графин на крохотный столик, так и не воспользовавшись водой, и, в свою очередь, отступила к окну.

Теперь уже силуэты двух молодых женщин тянули тени к столу, за которым стоял я. Лау протянула руку, коснувшись успокаивающим жестом Ной, и продолжила:

— Ильия, ты знаешь, кто такие скелле. Предполагаю, что ты знаешь и то, что мы вынуждены постоянно контролировать свой дар просто для того, чтобы жить среди людей.

Невероятная догадка прокатилась по телу, поднимая дыбом исчезнувшие волосы. Это было слишком, и я отбросил ее в сторону, но мое тело почему-то было уверено, что я прав. Лау между тем после небольшой паузы продолжила:

— Но по своей природе мы остались женщинами. Нам важен, более того, необходим тот момент, когда мы могли бы полностью расслабиться, отдавшись гормональной буре тела, — она вновь взяла паузу, кажется, всматриваясь в мое лицо, — практики, которые применяют скелле для того чтобы подавить такое стремление, вполне эффективны, но, на наш взгляд, скорее калечат нас, чем помогают хранить равновесие. Может, ты не знаешь, но монашеский обет, к которому прибегают скелле на западе, вызван именно этим обстоятельством, а вовсе не религиозными соображениями. С чего бы богам требовать подобную жертву? Наше древнее разногласие с сестрами связано с убеждением, что подобное самоограничение меняет личности тех, кто прибегает к нему, — она явственно вздохнула, — да ты и сам заметил, что твоими противниками в ордене были сестры, а не скелле вообще.

Я кивнул. Неужели я прав? Даже не пытаясь отвечать, я ждал — сказала «А», говори «Б». Но пауза затягивалась.

— В любом случае они при этом оправдывались вполне конкретной заботой о судьбе и безопасности всего Мау, — заметил я, чувствуя себя полным идиотом.

Неожиданно заговорила Ной. Ее голос как будто опустился еще ниже:

— Иногда самые искренние и высокие идеи, на самом деле, питаются скрытыми инстинктами. Образцы самого высокого подвижничества часто скрывают под собой зов плоти, а не устремления разума.

В ушах звенело. Я заметил движение Лау, повторно коснувшейся рукой своей подруги.

— Тебе, конечно, не приходило в голову, Ильия, что твоя супруга вовсе не боится того, что произойдет с тобой в храме. Аристократы такого уровня отлично помнят порядки, царившие накануне Катастрофы. И кто, как не они, прекрасно знают, кто породил это бедствие. К тому моменту последний эль, Руэтхэ, уже скончался. И Ана не может не знать о традиции!

— Традиции, традиции… — я обнаружил, что мой голос тоже неожиданно просел, откашлялся. — Вы так не назвали, что же это за традиция.

Раздался смешок. Старшая скелле восточной части ордена хихикнула, как девчонка:

— Не хитри, эль! Я вижу, ты уже все понял. Только с тобой скелле может расслабиться — в постели, — она вновь хихикнула, — а традиция — в те времена эль спал с тремя выбранными счастливицами, — ее силуэт крутанулся на фоне блестящего океана, — так и быть, будем считать, что одну ты уже выбрал.

Ну, ни хрена же себе! Сбылась мечта прыщавого идиота! О, если бы мне было лет пятнадцать! Но я вполне себе состоявшийся мужик. Секс для меня давно уже не только увлекательная процедура, но и куча последствий, платить за которые приходится по полной. Еще на Земле довелось выучить это на собственной шкуре. Точнее, не на шкуре, но опустим подробности. Казалось бы, что тут такого? Красивые женщины жаждут твоего внимания! Сквозь нахлынувшее возбуждение я умудрялся видеть огромную кучу проблем — от женской ревности, которая, между прочим, бывает буквально убийственной — особенно если мы говорим о скелле, до политических нюансов. Девушки молчали, я, как идиот, молчал в свою очередь. Очнись, Илья! Отказать женщине — оскорбить ее! Да и как это сделать?! Я же не деревянный, у меня тоже, простите, гормоны. Верхушка местного ордена оказалась отнюдь не пожилыми монашками, а весьма привлекательными особами.

— Милые дамы! Лау! Ной! Простите мое молчание — у меня просто перехватило дыхание. Вы, надеюсь, понимаете? — я улыбнулся, стараясь не выглядеть похабно.

— Понимаем, — Лау захихикала. Ной, наконец, оттаяв, решительно вернулась к своему креслу, уселась в него неестественно прямая и уставилась на свой бокал, не поднимая взгляда.

— Признаюсь, что такой поворот — полная неожиданность для меня! И, конечно, я уже весь окунулся в приятные перспективы. Но, — я глубоко вздохнул, — вы же не простые девушки. Такие никогда не оказались бы на ваших местах, во главе могущественного ордена! Позволю просить — я все же неместный, описать, как вам видятся последствия восстановления этой волнующей традиции.

Я успел заметить лишь отблеск быстрого взгляда Ной. Лау легко, как будто танцуя, вернулась к столу и остановилась за креслом. Стало заметно, что ее лицо немного зарумянилось, но взгляд был твердым и уверенным. Она пожевала красивые губы, нахмурилась:

— Последствия? Какие последствия? Ты, Ильия, наверное, даже не обратил внимания на то, что никакого брака с Аной не оформлялось. Мы точно это знаем, потому что это тоже часть традиции. Такой брак невозможен не только потому, что ты не аристократ, а и потому, что ты эль. Ты не можешь быть мужем трех жен! И на то много причин. Не вижу нужды их объяснять. Просто поверь! Ана никогда не будет твоей женой. Достаточно и того, что она избранная, одна из трех.

— Ну, штамп в паспорте всегда мало что значил для меня.

Они секунду смотрели на меня, видимо, расшифровывая смысл машинально сказанного мной, я не успел ничего добавить, когда Лау продолжила:

— Ильия, древние считали, что эль приходит для того, чтобы делиться. Делиться знанием, общением с богами и любовью. Мы понимаем, что Ана уже заняла твое сердце. И мы не претендуем на это место, поверь! В любом случае это твоя жизнь, твой выбор. Но то, о чем мы попросили, важно для нас. Важно как для скелле! Не как для обычных женщин — для скелле. То, что бесталанная девка может обрести почти даром, ничего не стоит. То, что хотим получить мы, это невозможная редкость. Поверь, не хочу ничего объяснять, так как это слишком закрытое, хранимое близко у сердец чувство, знакомое только нам, — твое появление, как редкий подарок богов, и я не хочу его упустить!

Последние слова Лау прозвучали не просто с новой интонацией, которой я раньше не замечал, интонацией властного требования, понятного в устах главы Ордена, но и очень по-женски — этакий категорический императив: я хочу, и я получу! Ной иронично уставилась на старшую, да и та, почувствовав свой напор, заговорила соблазнительно мягко:

— Ильия, ты ведь сюда пришел не в поисках любви. Ты эль, у тебя свой путь, ты ищешь храм. Ну, так и иди к нему. Мы готовы помочь, более того, мы сделаем это. И то, что мы просим взамен, это даже не одолжение, а так — приятный подарок. Надеюсь, взаимный. Смотри на традицию как на часть твоего пути. Мы не знаем, что ты ищешь и что ты найдешь в храме. Если это твоя цель — добивайся ее.

Да, Лау права — моя цель не здесь. Я понимал, что меня уже соблазнили, что я уже сдался, но разум хотел оправданий, и старшая любезно напомнила о них. Я сделал серьезное лицо, охватил безволосый подбородок ладонью, потом заметил, оттопыривая пальцы:

— Постель — это для людей. У вас, красавицы, такой фейерверк будет, что лучше бетона или камня ничего не найти.

Сказал и замер, уткнувшись в серьезные озабоченные глаза. На мгновение показалось, что они уже жалеют и о своем предложении, и о том, что раскрыли заветное этому легкомысленному лысому пришельцу. Потом они одновременно посмотрели друг на друга, чему-то смутились и внезапно весело рассмеялись. Ничего не оставалось, как лишь широко улыбнуться в ответ.

5

Слегка изогнутая коса, далеко уходившая в океан, как оказалось, представляла собой хаотичное нагромождение скал. Когда-то в очень далеком прошлом что-то свалилось с неба на Мау как раз там, где теперь бился прибой о песчаные пляжи Саутрима. Где-то под водой или под наносами песка должны были прятаться и другие стены древнего кратера, но лишь эта «Дорога клыков», как ее называли местные, одна осталась зримым свидетельством далеких событий. За долгие годы люди так и не освоили ее камни, лишь на самом мысу сохранились останки какого-то сооружения — вероятно, древнего маяка.

Я сидел, свесив ноги, на дальней оконечности небольшого пирса, торчавшего неподалеку от основания этого каменного хаоса. Пирс — громко сказано. Скорее, деревянный мостик, торчащий из воды на неестественно высоких ногах-сваях из почти черных стволов неизвестного мне дерева. Гигантская коса — подарок небес, дарила этому хрупкому на фоне океанского простора сооружению надежную защиту. Отставленные руки ощущали приятную шероховатость дощатого покрытия ослепительно белого цвета. Эту породу я знал — из него была построена немалая часть моего разрушенного убежища на скале. Я наслаждался одиночеством и наваливающимся на город вечером. Местное светило уже не обжигало кожу, приготовившись в самое ближайшее время нырнуть за едва видимые отсюда отроги Великих гор на западе. Пока же оно расцвечивало город позади меня во все оттенки розового, одновременно даря океану мрачный чернильный цвет. Небо еще держалось — хранило остатки синевы, уже ощутимо потемневшей над близкой скалистой грядой.

Где-то позади на песчаном пляже скучали две скелле — молодая и хмурая, почти девчонка, и неожиданно улыбчивая дама, как бы мы сказали «бальзаковского возраста». Их присутствие и было причиной пустынности этого неказистого причала и куска пляжа за ним. Публика, обычно заполнявшая под вечер, с уходом жары, берег и набережные, старательно огибала эту парочку. Я не сомневался в том, что, если бы не их присутствие, пирс заполнился бы праздной публикой, ловцами мелкого прибрежного лоха со своими ловушками и усталыми портовыми рабочими, которые, как я заметил, любили задержаться на берегу, как будто океан не надоел им за длинный рабочий день, и перекусить, валяясь на песке, небольшими компаниями.

Скелле привели меня на этот причал, повинуясь приказу. Отсюда я должен был отправиться в неизвестное мне место рандеву на катере, но в силу каких-то неведомых обстоятельств того все еще не было. И я мог насладиться предзакатным океаном в гордом одиночестве, привлекая, правда, подозреваю, тысячи любопытных взглядов. Моим сопровождающим на это было плевать, и я расслабился — так или иначе, я продолжал идти своей дорогой — дорогой к храму, даже когда сидел на теплых досках, слушая плеск прибрежной волны между темных причальных столбов.

В голове бродили мысли, рождавшие смутное беспокойство. И не только те, что, очевидно, касались предстоящей мне встречи. Я думал о тех способностях, которые постепенно зрели во мне, которые, как я был убежден, уже достигли своего пика. Во мне, причем в буквальном смысле, смешались два мира — вещество земли, из которого состояло мое тело, медленно замещалось тем, что я потреблял на Мау. Каждый глоток воды, кусок ароматного лоха, каждый вздох приносили в мое тело немного местной материи. Эта адская смесь возбуждала нейроны моего мозга, и я мог чувствовать и даже воздействовать на потоки материи, незримо пронизывавшие всю эту звездную систему, расположившуюся так удачно под боком настоящей черной дыры. Я помнил, как это все начиналось, помнил, как удивлялся слабому звону в ушах, как впервые заметил «сквозняк», как был потрясен, ощутив нежные метелки «одуванчика». Сейчас я был уверен, я уже достиг предела, и чем дольше я здесь остаюсь, тем меньше в моем теле становится разница между земным и местным веществом. Придет время, и я потеряю то, что сейчас кажется незыблемым. Мои чудесным образом возникшие способности таким же естественным путем растворятся, исчезнут, как только исчезнет этот градиент. Я понимал, исправить это можно, вернувшись на какое-то время на Землю, но, несмотря на то что маяки для такого перемещения все еще хранились, ожидая момента в резиденции Уров, опыт моего предыдущего возвращения пугал. Среди моря этих переживаний я мог быть уверен лишь в моих качествах инженера — законы природы неизменны, и почти также неизменна моя способность использовать их. Почти — потому, что со временем забывается даже то, что казалось когда-то очевидным. Память так устроена, что избавляется от всего, что, как она считает, не используется. В отличие от некоторых людей, она не стремится хранить древний хлам на будущее, на всякий случай. Вот и я, роясь в земном планшете, поймал себя на том, что с трудом разбираю простейшую математику. И если бы не это бесценное устройство, восполнить ускользающие в небытие знания было бы неоткуда.

Кстати, о маяках. Я их намеренно не забрал. Не хотел, чтобы Ана подумала, что я решил сбежать по-настоящему. Пока маяки на месте, она твердо знает, что и я на Мау.

Мысли перескочили на Ану. Посеянный местными старшими росток прижился — неужели она знала об этой традиции? И ее страхи были продиктованы отнюдь не боязнью глобальных перемен, а нежеланием делиться добычей с соперницами? Желание, с моей точки зрения, более чем естественное, но я землянин, а они скелле. И очень может быть, что их подход намного более логичен и натурален, если можно так выразиться, чем мое морализаторство. В любом случае я чувствовал, что не силах разобрать этот клубок противоречий самостоятельно — слишком сильно я был вовлечен в него, через чур был субъективен. Оставался один, как мне казалось, прочный ориентир — моя цель. Буду считать, что хорошо то, что приближает меня к ней, как бы больно порой и не было от сделанного выбора. Правда, я не был вполне уверен в себе самом. Если даже затеянная мною экспедиция вызывала смущение и ощущение неправильности — как будто я подвел доверившихся мне близких, то какой выбор я сделаю, если для достижения цели от меня потребуют еще более резких поступков? Как, к примеру, я поступлю, если моя неуемная тяга к познанию потребует возвращения на Землю? Я не знал, но чувствовал, что уже близки какие-то пределы, перешагнуть которые будет исключительно трудно, если, вообще, для меня возможно.

Из сгущающейся чернильной тени океана как-то неожиданно материализовался небольшой открытый катер, очевидно, направлявшийся прямо ко мне. Сеанс переживаний окончен — пора вставать. Я оглянулся. Скелле заметили суденышко и уже стояли на досках причала, впрочем, не приближаясь ко мне. Заметив мой взгляд, та, что была постарше, махнула рукой — иди, это за тобой. Идти, впрочем, было особенно некуда, и я стоял, переминаясь с ноги на ногу в ожидании, пока катер причалит.

Внутри лишенной палубы скорлупки обнаружился чернокожий пожилой матрос, или в данном случае — капитан, который, поравняв свое плавучее средство со сваями причала, и не подумал швартоваться, а, как-то обыденно и даже лениво оглядев меня, махнул рукой, — прыгай, мол. Я оценил высоту, мешанину шпангоута, банок, досок обшивки, торчащий тут же магический привод, представил, как «солдатиком» пробиваю весь этот морской беспорядок, попутно ломая ноги и руки, и полез с настила, чтобы несколько неуклюжих мгновений спустя, осторожно осмотревшись, спрыгнуть, повиснув перед тем на руках. Катер качнуло, я торопливо сел на ближайшую банку, невозмутимый капитан шевельнул ручкой управления и, лишь когда опустевший причал стал удаляться, недовольно пробурчал:

— Следующий раз прыгай на банку, если не хочешь ноги поломать.

— Ладно, — я помолчал, зачем-то добавил: — она все равно болтается. Промахнусь — хуже будет.

Капитан хмыкнул, дернул плечом, оглянулся зачем-то на удаляющийся берег и велел:

— Пересаживайся давай вон туда, — указал подбородком на канатную бухту, зачем-то притулившуюся на баке катера.

Я послушно исполнил приказ, уютно примостившись и вытянув ноги, спросил: