Моя чужая жизнь

– Ты домой? – прицепилась Светка.

Я кивнула. В проеме, прощаясь с благодарными слушательницами, маячила высокая фигура Бена. Тетки не торопились уходить, переминались с ноги на ногу, рассыпаясь в благодарностях. Я распрямила спину, высоко подняв голову, прошествовала мимо. Принцессы никогда не сдаются.

– Oh, thank you, great work, – Бен поймал меня в дверях, задержал в своей руке мою ладонь. «Ну, пригласи же меня куда-нибудь», – молила я про себя. Какие у него необыкновенные глаза. Цвета… цвета штормового моря. Хотелось погрузиться в них с головой. Они ласкали, обещали, манили. Но губы произнесли: «See you tomorrow».

– Ты идешь? – окликнула меня коллега.

Я похромала к метро. Ветер рвал полы плаща, дождь бросал в лицо потоки воды.

– И почему это он поблагодарил только тебя? Как будто я не переводила, – обиженно произнесла Светка.

Я была готова ее убить. Сколько там дают за убийство? Дождь смешивался со слезами. Не помню, как добралась до дома. Скинула мокрую одежду и бросилась на кровать, дав волю чувствам. Рыдания душили, я молотила кулаками по кровати, оплакивая свои разрушенные мечты, свою чужую жизнь.

– Доченька, что с тобой? – хлопотала вокруг мама. – Стоит ли так переживать из-за испорченной прически? «Если бы ты только знала, мама».

Всю ночь я не сомкнула глаз. Металась по постели, как в бреду, переходя от надежды к отчаянию. К утру поднялась температура. Меня бил озноб. Я ничего не сказала родителям.

– Доченька, на тебе лица нет, – всплеснула руками мама. – Поешь чего-нибудь.

Я решительно отказалась. Сильнее нарумянила щеки, чтобы скрыть бледность. Принцессы не сдаются. Я должна, должна его увидеть.

– Что с тобой? – спросила Светка. – Заболела?

Переводить я не могла, щеки пылали, зуб на зуб не попадал.

– Может, домой пойдешь? – великодушно предложила коллега.

Я покачала головой. Перед глазами все плыло. Я мужественно держалась.

– Чего сидишь? Все равно не работаешь, – недовольно пробурчала Светка. – Шла бы домой.

С трудом дождавшись перерыва, я подошла к Бену. С громко колотившимся сердцем сунула ему в руку накарябанный на клочке бумаги телефон. Не помню, как добралась до дома.

– Доченька, да ты вся горишь, – причитала мама. – Разве можно так относиться к своему здоровью?

Я отдалась родным рукам, нырнула в постель, забывшись горячечным сном. «Бен, Бен», – громко звала я, силясь догнать широкоплечую фигуру. Я рыдала, заламывала руки. Он не слышал. Продолжал идти, ни разу не обернувшись.

– Мама, мне никто не звонил? – обеспокоено спросила я, едва вынырнув из кошмара.

– Никто не звонил. А кто такой Бен? – поинтересовалась мама, протягивая градусник. – Ты все время звала какого-то Бена.

– Я его переводила, – смущенно пролепетала я.

– Понятно. Слава Богу, температура спала. Пойду, налью тебе еще чаю, – мама поднялась с постели.

– У меня этот чай скоро из ушей польется, – пожаловалась я.

Мама не услышала или сделала вид, что не услышала. Я места себе не находила, постоянно напрягала слух, боялась пропустить звонок. Аппарат стоял в прихожей.

– Не закрывай дверь, – попросила я маму.

– Так дует же, – удивилась она моей просьбе. – Странная ты какая-то.

Я ворочалась с боку на бок. Телевизор раздражал, мысли о Бене мешали сосредоточиться на книге. Наконец, я сдалась, отложила бесполезную книгу. Закрыла глаза, мечтая о нем. «Позвони, ну, позвони, пожалуйста, молю. Господи, сделай так, чтобы он позвонил», – шептала я. Меня разбудил телефонный звонок.

– Мама, кто там? – я привстала на постели.

– Соседка, лук просит, – крикнула мама из прихожей.

Надежда сменилась разочарованием. Он не позвонил. Ни на следующий день, ни через день. Через месяц я стала женой Виктора. Такой ненавязчивый, терпеливый Виктор отказался отложить свадьбу. Бледная, едва оправившаяся после болезни невеста и счастливый, пышущий здоровьем жених. «Терпится, слюбится», – словно мантру, повторяла я про себя.

На свадьбе Виктор перебрал.

– Хватит, – тянула я его за рукав.

– Я что, не могу напиться на собственной свадьбе? – пьяно произнес Виктор, хрипло рассмеявшись.

Гости кричали «горько», громко играла музыка, яркий свет слепил. Хотелось забиться в норку и забыться долгим сном. Желательно, вечным. Этот вечер никогда не кончится. Но вечер кончился. Гости проводили нас до машины. Долго кричали вслед.

Обшарпанное общежитие и чужой, незнакомый мужчина рядом.

– Нет, нет, – я отступала к кровати. – Пожалуйста, не надо.

Виктор приближался.

– Ты теперь моя жена, законная жена, – осклабился Виктор.

– Ты слишком много выпил, – защищалась я.

– Мне это не помешает, – засмеялся муж.

Он повалил меня на кровать, задрал подол, сорвал трусики. Я лежала, стиснув зубы, по щекам текли слезы. Слава Богу, все закончилось быстро. Виктор довольно крякнул, откатился и тут же захрапел. А я до утра глотала слезы. «Просто он много выпил», – успокаивала я себя. Но все повторилось и на следующую ночь и через ночь. Виктор думал только о себе, чувства партнерши его не интересовали. Я научилась лежать тихо, не шевелясь, представляя себя далеко от убогой комнатки и нелюбимого мужчины. Спасала работа. Я бралась за любую шабашку, лишь бы не идти «домой». Вспоминала ли я Бена? Иногда. Очень редко. Он представлялся плодом моего воспаленного воображения. Вскорости Виктор заговорил о ребенке. Ребенок. Может, ребенок примирит меня с реальностью? Лиза родилась летом. Чудесное время. Я спустилась с каблуков на грешную землю, оставила любимую работу. Теперь у меня были Виктор и Лиза, Лиза и Виктор и полное одиночество. Все дни проходили в стирке пеленок, готовке и уборке. Сна катастрофически не хватало. Зато не оставалось времени на мысли. Вечером я просто падала от усталости, засыпая на ходу.

– Да сколько она будет орать? – злился Виктор. – У меня завтра тяжелый день.

– У нее колики, – с трудом передвигая ногами, я брала коляску и выходила на улицу. – Баю, баюшки, баю, не ложися на краю.

– Мне обещают квартиру, – радостный Виктор влетел в комнату. Я кормила Лизу.

– Ну, давай, еще ложечку, – уговаривала я. Лиза капризничала, хныкала, резался зубик.

– Ты меня слышишь? – крикнул муж.

Лиза в голос заревела.

– Слышу, не глухая, – огрызнулась я, успокаивая ребенка.

– Нужен еще один ребенок, – заявил муж.

Я чуть не выронила ложку.

– Что? Я не ослышалась? Я едва держусь на ногах от усталости. Ты весь день на работе. Я кручусь на общей кухне, – возмутилась я.

– Чтобы не крутиться на общей кухне, нужно родить еще одного ребенка. Иначе будем ютиться в однокомнатной.

– Кто родился? – орал муж под окнами роддома.

– Девочка, – крикнула я, злорадно глядя, как изменилось его лицо. Казалось, даже цветы в его руках завяли.

Лиза по сравнению с Верочкой была сущим ангелочком. Верочка орала все дни и ночи напролет. Спустя несколько месяцев я походила на собственную тень. Под глазами залегли круги, из глаз исчез блеск. Жизнь песком утекала сквозь пальцы. Сопли, болячки, прививки, садик. Правда, Виктору дали двухкомнатную. Я крутилась на своей кухне и купалась в своей ванной, избегая смотреть в зеркало на чужую усталую тетку. Иногда приезжала мама – неслыханный, незабываемый праздник. Я могла поспать. О большем не мечтала. Незаметно пролетели пять лет. Пять долгих, нескончаемых лет.

– Чуть не забыла. Тебе кто-то звонил. Какой-то иностранец, – между прочим заявила мама, помешивая на плите суп.

Сердце пропустило удар. Я села, чтобы не упасть. Только один иностранец знал мой домашний номер. Рано утром я была у мамы.

– Дочка, что за спешка? – удивилась мама, открывая дверь. – Гулять пойдем? – поинтересовалась позже. Я, как приклеенная, сидела возле аппарата. Боялась выйти в туалет, какой там гулять.

– Алло, алло, – кричала в трубку, сердце готово выпрыгнуть из груди. – Мама, тетя Надя.

Пока мама разговаривала, я в волнении грызла ногти. «Вдруг Бен позвонит именно сейчас?»

Он не позвонил. Я в расстроенных чувствах приползла домой. Уложила девочек и долго не могла уснуть. «Позвонит – не позвонит?» Позвонил на следующий день. Приезжает. О, Господи, приезжает. На целую неделю. Я провела ревизию гардероба, извлекла на свет туфли на каблуках и очаровательное голубое платье с юбкой-солнце.

– Посидишь завтра с девочками? – невзначай поинтересовалась я у матери, крутясь перед зеркалом. – У меня кое-какая работа нарисовалась.

Высоко в небе улыбалось умытое недавним дождем солнцем, весело щебетали птицы, озорно стучали каблучки. Ноги с непривычки побаливали, но, какое это имеет значение, когда в столице – май? Душа пела, хотелось расцеловать ту молодую, влюбленную пару и даже того надутого дяденьку в пальто. Хотелось крикнуть: «Я иду встречать самого лучшего мужчину в мире». Даже метро казалось менее грязным и людным.

В аэропорт я приехала за час. Нервно смотрела на табло, переминалась с ноги на ногу. «А вдруг он не прилетит? А вдруг рейс задержится? Я не выдержу, не выдержу. Просто умру». Умирать не хотелось. Хотелось жить. Отчаянно хотелось жить. «А вдруг я его не узнаю? Вдруг он растолстел и обрюзг?» – смеялась я про себя. Мои опасения не подтвердились. Бен не располнел и не обрюзг. Он вообще не изменился. Как будто не было этих пяти лет. Улыбался белозубой улыбкой, в глазах цвета штормового моря плясали чертенята. Он наклонился и поцеловал меня в щеку. Я вспыхнула, отвела глаза. Какова цель его визита? Ах, посмотреть Москву? Теперь, когда эйфория немного спала, на глаза навернулись слезы. Почему, Бен? Почему сейчас? Спустя пять лет? Почему ты не позвонил тогда, когда был мне так нужен, просто жизненно необходим? Конечно, я промолчала. Мы гуляли по Москве, наслаждаясь теплом, видами и друг другом. Он осторожно взял мою руку, вопросительно взглянул. Я не отняла руки. Мы молчали. Я думала о Викторе, девочках, Бене. Я понимала, что не смогу его отпустить. Понимала, что неделя – это мало, катастрофически мало. Я постепенно узнавала Бена. Он рассказывал о своей жизни, о Риме, в котором жил.

– Ты видел Колизей? – выдохнула я.

– Мой офис – рядом, – засмеялся он. – О, вечный город. Ольга, ты обязательно должна его увидеть. Его невозможно описать. Его нужно увидеть своими глазами.

Бен говорил. Как в калейдоскопе сменялись города: Венеция, Нью-Йорк, Кельн. От его рассказов кружилась голова. Как это возможно? Позавтракать в Риме, а поужинать в Кельне? Мы избегали говорить о личной жизни. Я боялась. Боялась узнать что-то такое, чего не хочу знать. Послезавтра Бен уезжает. О, Господи, как найти в себе силы его отпустить? Мы в ресторане. Бен гладит мою руку, пристально смотрит в глаза:

– Olga, will you go with me?

Я так ждала и так боялась этого вопроса. Закусила губу, чтобы не разрыдаться. Взяла Бена за руку. Мы сели в такси. В сумке звенели ключи от квартиры подруги. Боже, какой обшарпанный подъезд. Бену он, наверное, кажется, ужасным. Молча поднялись на пятый этаж. Я никак не могла попасть ключом в замочную скважину. Руки дрожали. Сердце колотилось где-то в горле.

– Maybe, I… – он забрал у меня ключи, распахнул дверь.

Я сглотнула. Ноги подкашивались. Бен закрыл дверь, поднял меня на руки, отнес в спальню и бережно опустил на кровать. Было страшно. Я боялась того, что должно произойти. Он медленно меня раздевал, покрывая поцелуями шею, опускаясь к груди. По телу разливалось приятное тепло, в животе порхали бабочки. Бен снял с меня трусики. Господи, он хочет поцеловать меня там. Стыд-то какой. Я вспыхнула, инстинктивно сжала бедра.

– Relax, – прошептал Бен. Я послушалась. Закрыла глаза… пал последний барьер, рухнули преграды. Я парила, царапала его спину, кусала плечи. Забыла себя, Виктора, детей. Ничего не имело значения. Только он и я.

– Don’t leave, – просил Бен. Я закрыла ему рот поцелуем:

– See you tomorrow.

Я спешила, летела к любимому мужчине, к своему мужчине. Он меня ждет. «Мой Бен», – шептала я, привыкая к его имени. На губах играла улыбка, в сердце цвела любовь.

– Я к мистеру Олсону, – сообщила я администратору гостиницы.

– Сожалею, но мистер Олсон съехал, – дежурной улыбкой одарила администратор.

– Как съехал? Это какая-то ошибка, – я не могла поверить в только что услышанное.

– Мистер Олсон съехал сегодня утром, – повторила она.

– Он не оставил записки? – с надеждой спросила я.

– Нет, ничего, – она покачала головой.

– Спасибо, – выдавила я.

Как во сне, вышла из гостиницы, слезы застилали глаза. Не помню, как приехала домой. Взяла тетрадь. Мне страшно. Пишу и чувствую за спиной – бездну. Черную, жуткую бездну. Из нее тянет холодом. Стоит мне только обернуться…

На этом записи обрывались. Последний абзац написан неразборчиво. Я тяжело поднялась, пошла к палате. Ольга лежала, глядя в потолок. На секунду мне показалось, что она на меня посмотрела. По спине побежали мурашки. Но нет. Показалось. Ничего. Никаких эмоций, ни малейшего движения.

Виктор пришел на следующее утро. Как всегда, избегал смотреть в глаза.

– Зачем вы это сделали? – спросила я.

– Сделал что? – он удивленно на меня взглянул.

– Зачем вы их сдали?

Он дернулся, как от удара, лицо покрылось красными пятнами.

– А что, надо было позволять ей и дальше трахаться с этим интуристом? – он зло усмехнулся.

Я не ответила. Что тут скажешь? Молча вернула тетрадь. На сердце было тяжело, словно это я виновата. На следующий день я написала заявление.