Прорыв

На лбу написано НКВД.

Всё замечал,

Свой нос везде совал,

Хотя, по правде –

Я признаю –

Он не стучал.

Походка у него блатная,

Очки под толстое стекло,

Холодные глаза,

Затылок бритый чисто,

Планшет всегда через плечо –

Казалось, там бумага

На каждого таится…

Никто не знает,

Что в этой голове

Творится.

Бывал он «не в себе»,

По пустякам орал,

Приказывал молиться,

Когда, в неудержимом раже,

Свой воронёный ствол

На человека направлял –

Творил, короче, произвол…

Но, вот сейчас,

Прищурив глаз,

Он, безучастно даже,

Советовал всем ждать.

Его нам было не понять…

Один, как сыч

И близких вроде нет,

Сумбур в башке –

Какие у него друзья?

Однажды я

Заметил в сумке

Пачку сигарет.

Не знаю, где он взял,

Но никого не угощал.

И я не видел, чтоб курил –

Наверно, втихаря смолил.

Вообще был странный –

Хоть много знал, читал,

Но не рассказывал…

Ругался беспрестанно,

Умел легко трезветь

И пил при этом неустанно.

Себе казался всех умней –

Еврей, он ведь

И в Африке – еврей.

Прошло всего лишь пару дней,

Как ночью

На немецкой стороне,

Затишье разрывая в клочья,

Взрыв прогремел

И автоматы затрещали.

Мы привстали –

Вражий дзот горел,

Гранаты рвались…

Где находился он, все знали –

Там шёл ночной,

Короткий, злой,

Неравный бой!

Мы все в атаку порывались,

Но стало тихо вдруг…

Как началось,

Так и прервалось –

Опять темно вокруг.

В глазах до боли

Мы смотрели –

Казалось, вечность

Уж прошла,

Когда на минном поле,

Где проход имели,

Тень показалась…

Потом упала,

С трудом поднялась –

Вновь пропала…

И больше ничего.

Терпенье наше на исходе –

Неужто всё закончено?

На лютом холоде

Нам стало жарко.

Вот, наконец,

Блеснул огонь и ярко

Осветил ладонь,

Потом ещё, ещё –

Чеченец!

Мы волокуши на плечо

И вчетвером ему навстречу –

Татарин, я с бинтами,