В паутине

Тем не менее Титус пообещал попробовать. Это будет, сказал он, чертовски трудно. Эти женщины чертовски неразумны. Но он должен пройти через это, черт побери. Гонки за кувшином начались, и дьявол пусть постоит в сторонке.

Гей выскользнула из дома. Она знала одно потаенное, заросшее папоротником место возле дороги, где можно остановиться и прочитать письмо Ноэля. Она так светилась счастьем, что Лунный Человек, глядя на нее, покачал головой.

— Будь осторожна, — участливо прошептал он. — Опасно быть такой счастливой — тем, кто сидят там, наверху, это не понравится. Посмотри, как часто они прячут от меня мою Леди.

Но Гей лишь рассмеялась и побежала по тропинке под цветущими яблонями, через боковую калитку. Гей любила яблоневый цвет. Ей всегда было жаль, что они так мимолетны, эти молочно-белого оттенка чудесные цветы, словно маленькие символы влюбленных сердец. Конечно же, и розы тоже символы. Жаль, что невозможно заполучить и яблоневый цвет и розы в одно время. Гей жадно ощущала красоту. Она хотела ее сейчас, когда сама жизнь, казалось, готова была взорваться великолепным цветением, спеша подарить жизнь предстоящим дням. Такова молодость. Она желает всего и сразу, не понимая, что нужно сохранить хоть что-то для осенних дней. Сохранить? Ерунда! Расплескать, разлить вино, приближаясь к богу. Гей не думала об этом, но просто чувствовала, спеша по тропе, такой же прекрасной и чистой, как яблоневый цвет.

— Маленькая милашка, знаешь ли, — хихикнул Стэнтон Гранди, пихая дядю Пиппина в бок.

— Не хочу знать, — раздраженно ответил дядя Пиппин. У него имелось чувство меры. Если очень хочется, подтрунивай над старыми девами или замужними толстухами, но оставь в покое молодых, таких, как Гей. Грубый смешок Гранди, казалось, опошлил все вокруг. Есть ли у этого человека уважение хоть к чему-нибудь? И почему он не читает рекламу средств от дурного запаха изо рта? Во всех журналах ее полным-полно.

Гей прочла письмо в своем укромном уголке, поцеловала и снова спрятала на груди. В нем содержалась одна ужасная вещь. Ноэль писал, что не сможет прийти до субботы. Будет очень занят в банке. Проживет ли она целых три дня, не видя его? Сможет ли? Серебристые маргаритки, растущие кустом возле покрытого лишайником камня, закивали ей. Она сорвала цветок — маргаритка-ведьма знает, любит милый или нет. Слишком умные цветочки. Гей отрывала маленькие, цвета слоновой кости, лепестки один за другим — любит — не любит — любит. Она снова достала письмо, поцеловала и вложила в него крошечные оборванные лепестки. Она так молода, хороша собой и влюблена. И он любит ее. Так сказали маргаритки. Ах, что за мир! Бедняга старый Лунный Человек! Разве можно быть чересчур счастливой? Разве богу не нравится, что ты счастлива! Ведь человек создан для счастья. И разве не самая чудесная на свете вещь, что они с Ноэлем встретились и полюбили друг друга! На свете так много других девушек, которые могли понравиться Ноэлю. Гей словно оказалась в самом центре утонченной магии, которая изменила все в ее жизни.

XIII

Донна вышла вместе с Вирджинией. Она пыталась собраться с мыслями, не вполне понимая, что же произошло. Она знала, что Питер сидит на перилах, и намеревалась пройти мимо него надменно, в темном достоинстве вдовства, с опущенными веками. Но проходя мимо, подняла глаза. И вновь они обменялись мгновенными незабываемыми взглядами. На сей раз Вирджиния заметила и почувствовала смутное недовольство. Это не было похоже на взгляды ненависти. Она сжала руку Донны, когда они спускались по ступенькам лестницы.

— Донна, кажется, этот мерзавец Питер влюбился в тебя.

— О, ты так думаешь — ты правда так думаешь? — спросила Донна.

Вирджиния не могла понять ее тона. Но сама мысль должна была коробить.

— Боюсь, что так. Разве это не ужасно для тебя? Какое счастье, что он сегодня уезжает в Южную Америку. Только подумай, что было бы, если бы он попытался ухаживать за тобой.

Донна думала именно об этом. Странная дрожь, в которой смешались страх и восторг, пробрала ее с ног до головы. Она мысленно возблагодарила Утопленника Джона, когда тот заорал, чтобы она немедленно поторопилась. Она скрылась в машине, оставив на ступеньках озадаченную и отчего-то встревоженную Вирджинию. Что произошло с Донной?

Миссис Фостер Дарк пришла домой и поужинала под скрипкой Хэппи, висящей на стене. Мюррей Дарк пришел домой и думал о Торе. Артемас Дарк мрачно размышлял, что вряд ли сможет бросить пить на целый год, а то и больше. Кросби Пенхаллоу и Эразм провели вечер со своими флейтами — в состоянии полнейшего счастья, хотя Кросби пришлось получить от Эразма несколько лукавых насмешек по поводу любви старухи Бекки к нему. Питер Пенхаллоу пришел домой и распаковал свой багаж. Он искал главную тайну жизни по всему свету, а нашел ее, взглянув в глаза Донны. Он сдурел? Тогда добро пожаловать в компанию дураков.

Большой и Маленький Сэмы шли домой через ветреные приморские поля, и по пути Маленький Сэм купил у малыша Моси Готье билет лотереи отца Салливана, которую тот проводил в часовне на мысе в пользу фонда Дома бывших моряков. Большой Сэм не стал покупать билет. Он не собирался связываться с католиками и их делами, считая, что Маленький Сэм мог бы потратить четвертак лучшим образом. У них имеется язычник, чтобы подумать об этом.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — кисло заметил он.

Маленький Сэм пришел домой и, выбросив из головы старый кувшин Дарков, уселся читать любимый том Фокса «Жития великомучеников» под шум соленого ветра, который так любила его изношенная и неромантичная душа. Большой Сэм отправился на скалы искать утешение в декламации чайке первой песни своей эпической поэмы.

XIV

Дензил Пенхаллоу сказал Маргарет, что ей придется идти домой пешком — он с женой собирался заехать на чай к Уильяму И. Маргарет была втайне довольна этим. Идти всего одну милю, а на дворе — июнь. Кроме того, она могла сделать остановку, чтобы посмотреть на Шепчущиеся Ветра.

Шепчущиеся Ветра — маленький секрет, который скрашивал убогую жизнь Маргарет. Он раскрашивал часы ее скучной жизни, словно радуга — небеса. Секретом был маленький дом неподалеку от дороги в Серебряную Бухту — в нем прежде жила тетя Луиза Дарк. Два года назад после ее смерти он перешел во владение ее сына Ричарда, что проживал в Галифаксе. Дом был выставлен на продажу, но никто не желал его покупать — никто, кроме Маргарет, у которой не было денег, чтобы вообще хоть что-то купить — ее бы освистали, узнай, что она хочет купить дом. Разве ей плохо и неудобно жить у брата? С какой стати ей желать какой-то дом?

Маргарет очень, страстно хотела его. Ей всегда нравился этот маленький дом тети Луизы. Именно она назвала его Шепчущимися Ветрами и перемечтала о нем всеми возможными глупыми, сладкими мечтами. Она свернула с дороги на Серебряную Бухту и вскоре вышла на ведущую к дому старую, изрытую колдобинами, заросшую травой тропу, вдоль которой тянулась серая, почти добела выцветшая ограда. Тут и там кучковались березы, густо разрослись молодые сосенки, а прямо между ними, в конце тропы возник маленький домик, когда-то белый, а теперь сероватый, как изгородь. Там он стоял, купаясь в лучах послеполуденного солнца, улыбаясь мерцающими окнами. За домом круто поднимался холм, где, качаясь на ветру, белели молодые клены, а справа сияла пурпуром поляна. В углу двора яблоня осыпала старый колодец своим цветом. Поляна манила прохладой, приглашая под тенистые покровы соснового леса. Запах клевера пронизывал Шепчущиеся Ветра. Воздух был словно золотистое вино с тонким ароматом, а тишина — благословение.

Маргарет задержала дыхание от удовольствия.

Шепчущиеся Ветра — один из тех домов, в которые влюбляешься сразу, едва увидев, не имея ни малейшего понятия почему — может быть, из-за линии крыши, что так красиво выделялась на фоне зеленого холма. Маргарет очень нравилось это. Она прошлась по старому саду, начинающему приобретать черты заброшенности. Как ей хотелось прибрать его, вырвать сорняки, украсить. Вот здесь пестрая трава с лужайки вторглась на тропинку, а там нещадно разрослись незабудки. Сад и дом взывали к кому-то, кто позаботился бы о них. Они принадлежали друг другу — их невозможно было разделить. Казалось, что дом вырастает из сада. Кустарники и вьюны льнули к нему, чтобы поддержать и помочь. Если бы только она могла приобрести этот дом — с малышом в придачу — ей больше ничего не было бы нужно. Даже кувшин тети Бекки. Маргарет с жалостью осознала, что на какое-то время придется отказаться от стихов, иначе нечего и думать о кувшине. А она все еще хотела его.

Поскольку ей никогда не иметь Шепчущиеся Ветра, она хотела кувшин. Дэнди Дарк всегда был расположен к ней. Если на него ляжет ответственность распоряжения кувшином, у нее будет больше шансов, чем от тети Бекки. Жестокая старая тетя Бекки глумилась над нею, ее стихами и ее стародевичеством перед всем кланом. Маргарет понимала, что, возможно, неумна и невзрачна, незрела, незначительна и нежеланна, но это не умаляло боли от издевательств. Она никому не нанесла вреда. Почему ее не могут оставить в покое? Дэнзил и миссис Дэнзил вечно насмехались над ее «одиноким блаженством», а племянницы и племянники смеялись открыто. Но здесь, в этом уединенном тенистом маленьком саду, она забыла обо всем. Она перестала жалеть себя. Если бы остаться здесь, где в вечернем кленовом лесу перекликаются снегири. Слушать их.

Но пора идти домой. Миссис Дэнзил будет ждать ее, чтобы приготовить ужин для семейства и помочь подоить коров. Она с сожалением распрощалась с Шепчущимися Ветрами и направилась к дому, где жило семейство Дэнзила Пенхаллоу, квадратному, голому, с двором без единого дерева, Она поднялась в свою уродливую комнатушку с окнами на курятник, которую приходилось делить с Глэдис Пенхаллоу. Глэдис была там со своими подругами, как обычно размышляющими на высоких нотах. Здесь всегда шумно. Ни единой спокойной минуты. У Маргарет разболелась голова. Лучше бы она не ходила на прием тети Бекки. Он не принес ничего хорошего. Что касается старых «Путешествий Пилигрима», книге придется полежать на чердаке поместья Сосны, где она хранила свои вещи.

Как мило выглядела сегодня Гей Пенхаллоу! Такой юной. Что это значит — быть восемнадцатилетней? Маргарет позабыла, да и вряд ли когда-либо знала. Что произошло между Хью и Джоселин? И как осмеливается Тора Дарк, у которой имеется муж, выглядеть так привлекательно для других мужчин? И что это значит — поймать на себе мужской взгляд, подобный тому, каким сегодня Мюррей смотрел на Тору — хотя не его дело так смотреть на чужую жену. Бедняжка Лоусон! Ужасно видеть голод в глазах Найоми. И до чего щекотлива ситуация с Амброзин и кольцом! Маргарет не завидовала ей. Возможно, Амброзин в этом случае чувствовала то же самое, что и сама Маргарет по поводу Шепчущихся Ветров. Хотя, конечно, руки бедняжки Амброзин слишком тонки и узловаты, чтобы носить кольца. Маргарет с немалым удовлетворением взглянула на свои длинные, красивые пальцы.

Никто не сможет сказать, что у нее некрасивые руки. Роджер Дарк такой приятный молодой человек. Почему он до сих пор не нашел хорошую девушку себе в жены? Говорят, он сходит с ума по Гей Пенхаллоу, которая и не смотрит на него. Повсюду одно и то же. Любовь делает никчемным все, что ее не касается, заставляя, хоть и ненадолго, страдать. Внезапно Маргарет подумала, что Бог несправедлив. Она вздрогнула и отбросила эту кощунственную мысль. Похожую на то, что говорил этот ужасный Гранди. Бедная кузина Робина! Питер Пенхаллоу, по слухам, уехал в одну из своих экспедиций. Он всегда умудрялся жить со вкусом. Но Маргарет не завидовала ему. Она никогда не мечтала уехать. Все, что она хотела — найти место, где можно было бы пустить корни и спокойно стареть. Маргарет подумала, что совсем не против этого, если было бы можно состариться в покое. Трудно прилично стареть, если над тобой вечно смеются из-за того, что ты не молода. Но для женщин в клане имелся только один вид карьеры. Конечно, можно стать няней, учительницей или портнихой, или еще кем-то, чтобы заполнить время перед замужеством, но Дарки и Пенхаллоу не приняли бы этого всерьез.

XV

— Амброзин, скажи Джоселин, что я хочу видеть ее, прежде чем она уйдет домой, — приказала тетя Бекки.

Джоселин пришла в Серебряную Гавань пешком и собиралась вернуться домой таким же образом. Палмер Дарк отвез ее мать и тетю Рейчел на машине. Джоселин чувствовала, что на сегодня ей по горло хватило тети Бекки, но с готовностью вернулась в спальню. В конце концов, бедной старой душе не так уж долго оставалось побыть на этом свете.

Тетя Бекки возлежала на своих подушках. Она с серьезным видом взирала на маленькую старую ферротипию, висящую на стене возле кровати. Фотография была не слишком красива. По крайней мере, так считала Джоселин. Но ведь она не смотрела на нее глазами тети Бекки. Она видела пузатого напыщенного старика с бахромой усов на пол лица и худенькую, щуплую маленькую женщину в нелепом платье. В то время как тетя Бекки — крупного здорового румяного мужчину, чья жизненная энергия привносила терпкий вкус жизни в каждую минуту существования, и девушку с живыми глазами, чьи острый ум и лукавая веселость добавляли перчинки повсюду, где она присутствовала, а ее любовные интрижки всегда были возбуждающе-пикантными. Тетя Бекки вздохнула, повернувшись к Джоселин. Огонь покинул ее глаза, а язвительность — голос. Она стала тем, кем сейчас и была — очень старой, очень больной, очень уставшей женщиной.

— Присядь, Джоселин. Знаешь, лежала я здесь и размышляла, как много людей обрадуется, когда я умру? И никто не пожалеет. Мне кажется, Джоселин, что стоило прожить жизнь немного иначе. Я всегда развлекалась, глядя на них — не щадила их, они боятся меня. Я для них просто людоедка. Мне было весело смотреть, как они извиваются. Но сейчас… не знаю. Ко мне подкрадывается ужасное чувство — сожаления, что я не была ни добра, ни приятна, не была милым существом, таким как… как, например, Аннет Дарк. Все жалели, когда она умерла, хотя она в жизни не сказала ни единого умного слова. Но ей хватило ума умереть, прежде чем слишком состариться. Женщинам следует поступать именно так, Джоселин. Я слишком зажилась. Никто не заскучает обо мне.

Джоселин спокойно взглянула на тетю Бекки. Она знала, что та права в своих размышлениях. И ощутила тайную горечь в душе старухи, скрытую за сарказмом и бравадой. Ей захотелось успокоить ее, но не обманывать. Джоселин не умела ни врать, ни жить во лжи — из-за этого ей было нелегко существовать в своем семействе.

— Думаю, тетя Бекки, мы все будем скучать по вас намного больше, чем вы предполагаете, даже больше, чем можем себе представить. Вы… вы, как горчица. Иногда кусаетесь и трудно переносимы в больших дозах…

— Как, например, сегодня, — прервала ее тетя Бекки со слабой усмешкой.

— Но вы придаете жизни вкус. Без вас она была бы пресной. И вы словно… не знаю, как лучше сказать… крепкие духи Дарков и Пенхаллоу. Мы и вполовину не будем тем кланом, что были, когда вы покинете нас. Каким-то образом вам удавалось создавать нашу историю. Сегодняшний день остался бы заурядным… если бы мы пришли сюда, и вы были бы милой…

— И покормила бы вас…

— Мы бы ушли и забыли этот день. Нечего было бы вспоминать. Но он никогда не забудется, о нем будут говорить всегда. Когда девушки станут старушками, они расскажут о нем своим внукам — вы проживете еще пятьдесят лет после того, как вас опустят в могилу, тетя Бекки.

— Я часто задумывалась, как скучен стал бы мир, будь все идеально милыми и добрыми, — согласилась тетя Бекки. — Думаю, я пожелала стать, как Аннет, только потому, что устала. Она была милой, хорошей и скучной, именно такой, как хотят они. Она никогда не сказала ни слова против. А я была намного красивее, поверь мне. Но Кросби любил ее. Странная штука, Джоселин. Ты же слышала, что я сегодня сказала. Было время, когда я продала бы душу, чтобы Кросби полюбил меня… отдала и сделала бы все, кроме одного: стать такой, как Аннет. Даже ради Кросби я бы не пожелала этого, даже несмотря на то, что сейчас впадаю в детство и желаю, чтобы так было. Я предпочту уколоть, чем утомить скукой. Но…

Тетя Бекки замолчала и серьезно взглянула на Джоселин. Всегда ухаживает за собой. Всегда прекрасна. Вечерний свет, падающий из окна за ее спиной, сиял дрожащим бледно-желтым нимбом вокруг красивой головки. Но глаза — тетя Бекки хотела раскрыть призрачную тайну глаз Джоселин.

— Я задержала тебя здесь не для того, чтобы посудачить о моих чувствах. Я скоро умру. И не боюсь смерти. Разве не странно? Когда-то я так боялась ее. Но прежде, чем умереть, я хочу спросить у тебя кое-что. Никогда об этом не спрашивала — оцени правильно. Что произошло между тобой и Хью?

Джоселин, вспыхнув и побледнев, начала подниматься со стула.

— Нет, садись. Я не собираюсь заставлять тебя рассказывать, если не хочешь. Это не любопытство, Джоселин. Я покончила с ним. Просто хотела бы узнать правду, прежде чем умру. Я помню твою свадьбу. Хью казался самым счастливым женихом из всех, что я видела в жизни. И ты выглядела такой довольной, по крайней мере, в самом начале. Помню, я подумала, что вы созданы друг для друга… именно те, что должны пожениться, выстроить свой дом и иметь детей. И я бы хотела знать, почему все рухнуло.

Несколько минут Джоселин сидела молча. Удивительно, но она чувствовала странное желание рассказать тете Бекки все. Тетя Бекки поймет, она была уверена, что поймет. Десять лет она жила в атмосфере непонимания, неодобрения и подозрений. Ей казалось, что все это не задевает — защищало внутреннее пламя, озарявшее ее жизнь. Но сегодня Джоселин вдруг ощутила, что задевает, и больше, чем она предполагала. Боль, которую она почувствовала, была застаревшей, не новой. Она расскажет все тете Бекки. И больше никто не узнает. Все равно, что довериться могиле. И возможно, это поможет, излечит ее. Она наклонилась и начала говорить тихим напряженным голосом. Тетя Бекки лежала неподвижно, слушая, пока Джоселин не закончила свой рассказ.

— Значит, вот так все было, — сказала тетя Бекки, когда затих страстный голос. — О таком никто из нас и не подумал. Даже мыслей подобных не приходило. Считала, что это, может быть, что-то незначительное. Очень много трагедий в жизни происходит из-за мелких нелепых глупостей. Никто не знает, почему сорок лет назад повесился Роджер Пенхаллоу, никто, кроме меня. Он сделал это, потому что ему было восемнадцать лет, а его отец выпорол его. Ах, сколько всего я знаю об этом клане! Все, о чем я говорила сегодня, известно каждому. Но я не сказала ни слова о тех вещах, которых не знает никто, кроме меня, и никто подозревает, что я знаю. Но не была ли ты слишком жестока, Джоселин?

— А что еще я могла сделать? — сказала Джоселин. — Я не могла поступить иначе.

— И все из-за этой испанской крови, полагаю. По крайней мере, мы можем обвинить испанскую кровь. Все неправильное в твоей ветви Пенхаллоу исходит от испанской крови. Питер Пенхаллоу и его поспешное рождение, например. И должно быть, именно испанская кровь заставила тебя влюбиться с такой ужасной внезапностью. Большинство потомков капитана Мартина влюблялись с первого взгляда или вообще не влюблялись. Я надеялась, ты избежала этого проклятья — Хью так долго ухаживал за тобой. Ты когда-нибудь жалела о том, что сделала, Джоселин?

— Нет… нет… нет! — воскликнула Джоселин.

— Слишком много «нет», — заметила тетя Бекки.

— Хочу сказать совершенно честно, — медленно произнесла Джоселин. — Это правда — я никогда не жалела, что поступила так. Разве можно жалеть о поступке, который должна была совершить. Но я жалела, не слишком часто, но всегда, что мне пришлось так поступить. Я не хотела этого. Я не хотела причинить такую боль Хью, — и я очень хотела жить в Лесной Паутине. Я до сих пор хочу этого, вы не представляете, как сильно я хочу Лесную Паутину и всю ту счастливую жизнь, что планировала прожить там. Ужасно, что пришлось отказаться от всего этого. Но я не могла поступить иначе, тетя Бекки, — не могла.

— Хорошо, Господь благословит тебя, дитя. Чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше. Ты, вероятно, уже сегодня возненавидишь меня за то, что все рассказала. Поймешь, что я подловила тебя своей старостью и жалобностью.

— Нет, вы не подловили меня. Я хотела рассказать вам. Не знаю почему, но хотела. И я рада, что вы не вините меня слишком сильно, тетя Бекки.

— Я тебя совсем не виню. И возможно, посчитала бы, что ты права, будь я достаточно молодой, чтобы так думать. Господь спасет всех нас, вот что главное! Иногда с людьми случаются разные вещи — без толку и причины! Фрэнк ведь так и не женился, да? Думаешь, с ним произошло то же самое?

Лицо Джоселин вспыхнуло.

— Не знаю. Он уехал в то же утро. Иногда я думаю, возможно, да… когда я смотрела на него… о, тетя Бекки, вы помните ту глупость, что сказала Вирджиния Пенхаллоу, когда впервые встретила Неда Рауэлла? Весь клан тогда смеялся. «В тот миг, когда я взглянула в его глаза, я поняла, что он предназначен мне». Конечно, это прозвучало нелепо. Но, тетя Бекки, я почувствовала то же самое.

— Разумеется, — понимающе кивнула тетя Бекки. — Мы все испытываем подобные чувства. Они не нелепы, когда мы их ощущаем. Они становятся такими, когда мы облекаем их в слова. Они теряют смысл. Вот я, когда не смогла заполучить мужчину, которого хотела, просто решила захотеть мужчину, которого могла получить. И также взглянул на это дело Крейг Пенхаллоу. Ты когда-нибудь слышала историю о Крейге Пенхаллоу и деревьях на аллее Лесной Паутины, Джоселин?

— Нет.

— Хорошо, но ты же замечала нечто странное в том, как растут там сосны? Между некоторыми слишком большое пространство.

Джоселин кивнула. Она не хуже тети Бекки знала о том, как выглядят деревья на аллее Лесной Паутины.

— Тридцать лет назад старый Корнелиус Треверн приобрел Лесную Паутину. Крейг ухаживал за его дочерью Кларой. И однажды вечером Клара отвергла его. Жестоко. Крейг был в бешенстве. Он выскочил из дома и ринулся по аллее. Бедняга старый Корнелиус провел весь день, обсаживая аллею сосенками. Трудный был у него день, не поспоришь. И что, ты думаешь, сделал Крейг, дабы остудить свои чувства? Шагая по аллее, он вырывал пучок сосенок Корнелиуса то справа, то, через несколько шагов, слева. И так на протяжении всей аллеи. Можешь представить, как она выглядела, когда он добрался до ее конца. И можешь представить, что почувствовал старый Корнелиус, когда увидел это на следующее утро. Но у него не нашлось времени, чтобы пересадить растения. Корнелиус имел привычку не зацикливаться на одном деле. Он был хорошим человеком — слишком хорошим. Счастье, что у него не было сыновей, иначе они бы продолжили дурную семейную традицию разорения. Не был он дельцом. Итак, деревья остались расти там, где они остались. Что касается Крейга, он, разделавшись с аллеей, почувствовал себя намного лучше. В море всегда остается больше рыбы, чем поймано — Мэгги Пенхаллоу была не менее хороша, чем Клара Треверн. Или ухаживала за своими глазами и руками так, что они сошли за красивые. Понимаешь, Крейг поступил так же, как я. Он решил быть разумным. Возможно, твой путь мудрее, Джоселин, а, возможно, мы все дураки под луной, с которой над нами смеются боги Лунного человека. Не знаю, следует ли это говорить, но думаю, следует, потому что подозреваю, что ты в неведении, а иногда то, о чем мы не знаем, может жестоко ранить, несмотря на старую пословицу. Вся семья Хью настаивает, чтобы он поехал в Америку и получил развод. Такое уже делали несколько раз. Люди хвалятся, что на острове Принца Эдуарда не было ни одного развода со времен Конфедерации. Сущий вздор! Их случилось уже с дюжину.

— Но… но… они незаконны здесь, так ведь? — пролепетала Джоселин.

— Достаточно законны. Все лукавят, так или иначе. Поверь, я не утверждаю, что Хью собирается это сделать. Но семейство рядом, они — рядом. Времена за десять лет слегка изменились. Для всех нас развод непростая штука, но в случае Хью они могут посмотреть сквозь пальцы. Миссис Джим Трент — движущая сила всей затеи, как я понимаю. Она долго жила в Штатах и знает их правила. И они с Полин Дарк с некоторых пор дружны, как две кошки, лакающие из одного блюдца. Полин до сих пор влюблена в Хью как прежде, ты же знаешь.

— Мне совершенно все равно, — холодно сказала Джоселин, поднимаясь, чтобы уйти. Она коротко попрощалась с тетей Бекки. Та саркастически улыбнулась ей вслед.

«Я заставила Джоселин Дарк соврать один раз в жизни, если она не соврет еще раз, — подумала она. — Бедная маленькая восхитительная романтичная дурочка. Не знаю, завидую ли я ей или презираю. Но ведь я принимала все почти так же серьезно. Боже, что творится с девчонками? Сын старого Сая Дарка!»

XVI

Когда Джоселин не торопясь отправилась домой, уже наступил вечер, полный июньского очарования и ароматов. Она шла медленно, потому что не хотела спешить туда, где ее мать и тетя Рейчел будут возмущенно обсуждать прошедший день, ожидая того же самого от нее. Медленно, потому что нежеланная тень надвигающихся перемен, казалось, шла рядом с нею, шаг в шаг. Медленно, потому что она вновь переживала те события, о которых рассказала тете Бекки.

Она была уверена, что любит Хью, когда наконец пообещала выйти за него замуж. Она была счастлива во время их короткой помолвки. Все были счастливы, все были рады этому, кроме матери Хью, миссис Конрад Дарк, и его троюродной сестры Полин Дарк. Джоселин не волновало, рада или нет Полин, но она переживала из-за несогласия миссис Конрад. Она не нравилась миссис Конрад, никогда не нравилась. Джоселин не представляла почему до сегодняшнего дня, когда тетя Бекки пролила свет на тайну, упомянув Алека.

Джоселин поняла, что будущая свекровь ненавидит ее, в первую же их встречу, когда миссис Конрад сказала своей будущей невестке, что ее нижняя юбка видна из-под платья. В дни нижних юбок существовало три способа сообщить об этом девушке. Вы могли сделать это, как добрая подруга, которая считает своим долгом как можно скорее помочь в устранении беспорядка в одежде, прежде чем это заметит кто-либо другой, но сочувствует ей, как жертве случайности, каковая может произойти с каждой. Вы могли преподнести это, как безразличный наблюдатель, который не очень вникает в дело, но хочет поступить так, как следует. Или сообщить со скрытым ядом и триумфом, как будто вы очень довольны, подловив ее в таком неприятном положении, и желаете известить, что видите сию непростительную небрежность в одежде и имеете свое собственное мнение о девушке, которая может быть столь неаккуратной.

Миссис Конрад Дарк выбрала последнее, а Джоселин приобрела врага. Но это ни в коей мере не омрачило счастья помолвки. Джоселин, как и Питер Пенхаллоу, имела счастливое свойство не попадать под влияние чьего-либо мнения. Хью любит ее, и неважно, что там думает миссис Конрад, а Джоселин знала, что Хью любит.

Вскоре после их помолвки ферма Лесная Паутина в Трех Холмах была выставлена на продажу. Свое название она получила от местечка в Корнуолле, откуда происходили Треверны. Дом был построен на холме, с видом на Серебряную Бухту, и Хью купил ферму из-за этого великолепного вида. Многие из клана сочли весьма забавной идею купить ферму из-за ее красоты и подозревали, что здесь не обошлось без влияния Джоселин. Хотя они находили и положительные стороны покупки: почва там была хороша, хоть и расположена на склоне, а дом — вполне новый. Хью совершил не такую уж плохую покупку, если только зимние ветра не заставят его пожалеть о более укромно расположенном доме. Что касается вида, разумеется, он неплох. Никто из Дарков или Пенхаллоу не был настолько нечувствителен к красоте, чтобы не признать этого факта. Не возникало сомнений, что старик Корнелиус надбавил сотню к цене именно из-за вида. Но все же это было уединенное и отдаленное место, и многие посчитали, что Хью совершил ошибку.

У Хью и Джоселин не имелось никаких сомнений по этому поводу. Им обоим нравилась Лесная Паутина. Великолепие закатов, в которых тонул холм, и тени серых облаков, проплывающих над ним. Однажды вечером, после того как Хью приобрел ферму, они отправились пешком, чтобы посмотреть на нее — не по дороге, а по извилистой, заросшей папоротником тропинке, через буковый лес, окружающий Лесную Паутину, полный чудес, каких не встретишь на прямой дороге. Они, словно дети, подбежали к дому через сад и остановились в дверях, глядя вниз, вниз, вниз, на холм, на фермы и рощи там, в долине, на дом Джоселин, который отсюда казался кукольным, на зеркало вод Серебряной бухты, на причалы, и дальше, дальше, дальше… на большой залив, серую гладь моря, и на весь этот вечер, мерцающий серебром. Джоселин задохнулась от восторга. Жить, каждый день созерцая все это! И знать, что славный ветер, день за днем пролетая над бухтой, над фермами, укромно спрятанными от него, стремится вверх, вверх, вверх… к вершине холма, ждущей его в своем великолепии. А каковы будут восходы над приморскими лугами, раскинувшимися там внизу?

«У нас есть три хороших соседа, — сказала Джоселин. — Ветер, дождь и звезды. Здесь они совсем близко от нас. Я всегда мечтала жить на холме. Я задыхаюсь в долине».

Обернувшись, она увидела в конце холла, идущего насквозь через весь дом, прекрасный старомодный сад, а за ним — фруктовый в цвету. Их дом населен лишь призраками будущего — не прошлого. Еще не рожденные глаза смотрели в его окна, не рожденные голоса звучали в комнатах, не рожденные ноги бежали во фруктовый сад. Прекрасное далеко, неизведанные чудесные годы ожидали их здесь. К ним будут приходить друзья, их кулаки будут стучать в эту дверь, шелковые платья шуршать по комнатам, здесь будут жить дружба и поцелуи, которые так любит их клан. Что за дом они сотворят из Лесной Паутины! Все богатство и плоды мира будут принадлежать им.

Джоселин увидела свое и Хью лица в длинном зеркале, висящем над камином в углу. Зеркало с забавным черным котом наверху, привезенное из Корнуолла и проданное вместе с домом. Молодые, счастливые, веселые лица на фоне голубого неба и кристально чистого воздуха. Хью обнял ее за плечи и прижался щекой к ее щеке.

«Это старое зеркало, милая. В нем отражалось множество женских лиц. Но ни одно из них не было столь прекрасно, как лицо моей королевы».

Свадьба состоялась в сентябре. Милли, безалаберная младшая сестрица Джоселин, стала подружкой невесты. Фрэнк Дарк — шафером. Джоселин никогда прежде не видела Фрэнка Дарка. Он жил в Саскачеване, куда его отец, Сайрус Дарк, перевез семью, когда она еще была невелика, и где Фрэнк и Хью стали закадычными друзьями за годы, что Хью провел на западе. Фрэнк прибыл на свадьбу прямо в день венчания. Джоселин впервые увидела его, когда дядя Джефф ввел ее в церковь и оставил рядом с ожидающим невесту женихом. Джоселин подняла глаза, чтобы взглянуть на Хью, но вместо этого посмотрела мимо, прямо в глаза Фрэнка Дарка, который с любопытством взирал на невесту своего друга.

Фрэнк Дарк — «темен как по имени, так и по природе», говорили в клане. У него были блестящие черные волосы, тонкое смуглое лицо и темные влажные глаза. Очень красивый парень, этот Фрэнк Дарк. Рядом с ним Хью выглядел долговязым, угловатым и грубым. И в этот миг Джоселин Пенхаллоу поняла, что никогда не любила Хью Дарка, а лишь питала к нему дружеские чувства. Она влюбилась во Фрэнка Дарка, которого никогда прежде не видела.

Церемония уже началась, когда она осознала это. Джоселин до сих пор считала, что пойми она это чуть раньше, то могла бы каким-то образом остановить венчание, как-нибудь, неважно как, но главное — остановить. Но когда она пришла в себя, Хью уже говорил «Да», и тень Фрэнка была перед нею на полу, когда она сказала свое «Да», не совсем понимая, что говорит. Мгновенье… и она стала женой Хью Дарка — женою Хью Дарка, корчащейся в муках страстной любви к другому мужчине. А Хью в этот момент давал сердечную клятву, что никакие страдания, печали или боли не затронут ее, если он сможет помешать этому.

Джоселин сама не знала, как пережила этот вечер. Он навсегда остался самым кошмарным воспоминанием в жизни. Хью поцеловал ее в губы, нежно, собственнически. Этот поцелуй уже мужа вызвал у Джоселин порыв внезапного протеста. Милли одарила ее следующим, мокрым от слез поцелуем, а затем Фрэнк Дарк, спокойный, любезный Фрэнк Дарк, наклонился к ней с улыбкой и поздравлениями на губах, и легко поцеловал в щеку. Это был первый и последний раз, когда он коснулся ее, но и сегодня, десять лет спустя, этот поцелуй горел на щеке Джоселин, когда она думала о нем.

Затем началась оргия поцелуев. На свадьбах Дарков и Пенхаллоу каждый целовал невесту и всех прочих, кого могли или желали поцеловать. Джоселин, смущенная и ошарашенная, держала в голове одну единственную ясную мысль — никто, никто не должен поцеловать щеку, которой коснулись губы Фрэнка. Она слепо отдавала свои губы и левую щеку, но хранила правую для него. Снова и снова к ней подходили с пожеланиями, слезами или смехом. Джоселин ощутила слезы матери; ее кости затрещали в объятиях Утопленника Джона; она услышала, как старый дядя Эразмус прошептал одну из своих непристойных шуток, что вечно выдавал на свадьбах; она видела холодное злое лицо миссис Конрад, которая так и не поцеловала ее; бледные дрожащие губы Полин Дарк — ее поцелуй был холоден, как могила; слышала веселый шепот тетушки Шарлотты: «Скажи ему, чтобы хорошо вел себя хотя бы раз в неделю». Все было словно сон, и она должна вскоре проснуться.

Испытание добрыми пожеланиями закончилось, и началось испытание свадебным ужином. Над Джоселин смеялись, потому что она не могла есть. Дядя Эразмус сделал непристойный жест и был наказан толчком локтя своей жены. После ужина Хью повез жену домой. Вся молодежь, и среди них Фрэнк Дарк, остались в Серебряной Бухте танцевать. Джоселин ушла, лишь набросив накидку на платье невесты. Хью попросил, чтобы она отправилась с ним домой именно так.

Дорога до Лесной Паутины прошла в молчании. Хью решил, что Джоселин почему-то не хочет разговаривать. Он был так счастлив, что и сам не хотел. Слова могли все испортить. В Лесной Паутине он помог ей выйти из повозки и повел за руку — как холодна была ее рука… она так напугана, его маленькая любовь… по траве к дому и через порог. Он повернулся к ней, чтобы приветствовать маленьким стишком, сочиненным по случаю. Хью умел обращаться с рифмами — эта сноровка передавалась то одному, то другому в клане, совершенно непредсказуемо попадая в те или иные черепные коробки. Он представлял себе эту сцену сотню раз: как вводит в дом невесту в шелках и белой вуали… но не с такими бледными губами и наполненными ужасом глазами. Только сейчас Хью понял, что происходит что-то очень плохое. Это не было милой дрожью и смущением счастливой невесты.

Они стояли в холле Лесной Паутины и смотрели друг на друга. Огонь мерцал в камине — Хью сам разжег его перед тем, как уйти на венчание, и поручил поддерживать мальчику-слуге — холл купался в розовых отсветах пламени, они падали на его прекрасную золотую невесту — которая больше ему не принадлежала.

— Джоселин, любовь моя, что не так?

Она нашла в себе силы ответить.

— Я не могу жить с тобой, Хью.

— Почему?

Она сказала ему. Она любит Фрэнка Дарка и, любя его, не может быть женой другого мужчины. Сейчас ее глаза не были больше ни голубыми, ни зелеными или серыми, они сверкали пламенем.

Это был ужасный миг. Хью открыл дверь и посмотрел на нее, белизна гнева покрыла его лицо, словно иней. Он произнес лишь одно слово:

— Иди.

Джоселин ушла, призраком в мерцании атласа и кружев, в холодный сентябрьский лунный свет, сияющий над холмом Лесной Паутины. В каком-то диком восторге она почти бежала домой в Серебряную Бухту. Когда проходила мимо кладбища, погребенные там предки, казалось, преследовали ее, таща обратно. Но не ее отец. Он спокойно лежал в своей могиле, спокойней, чем когда-либо, будучи живым. В нем когда-то текла испанская кровь. Миссис Клиффорд Пенхаллоу могла бы все рассказать об этом. Семья, да и она сама, знали, как нелегко было жить рядом с причудами Клиффорда. Хотя, овдовев, поняла, что трудностей, от которых муж ее ограждал, оказалось намного больше.

Джоселин не питала иллюзий. Она стала законной женой Хью и не могла выйти замуж за другого. Мысль о разводе никогда не приходила ей в голову. Но она была свободна, чтобы сохранить верность своей любви — этой чудесной страсти, что так внезапно заполнила ее душу и подарила крылья, — она почти летела, а не шла по дороге. Очарование любви поднимало ее над страхом и стыдом, ничто не могло затронуть ее, даже то, что ей предстояло. В таком восторженном состоянии она подошла к дверям дома матери, распугав танцоров, которые тотчас разошлись по домам, словно меж ними прошло привидение. Джоселин, неся на своей помятой фате холодную влагу осенней ночи, поднималась по лестнице, гадая, видел ли ее Фрэнк и что подумал. Но Фрэнка там не было. Через десять минут после того как Хью увез свою жену, пришла телеграмма для Фрэнка Дарка. Сайрус Дарк умирал в Саскачеване. Фрэнк тотчас ушел, чтобы запаковать свой едва распакованный саквояж и сесть на ранний паром, и, таким образом, возможно, избежал хлыста, которым ему молча угрожал безумец из Лесной Паутины и которого, нужно признать, он вовсе не заслуживал.

Фрэнк Дарк вернулся на запад, так и не узнав, что невеста его друга влюбилась в него. У него не было ни малейшего желания, чтобы такое произошло, хотя он думал о ней, как о чертовски симпатичной девушке. Да еще и с деньгами. Хью всегда был счастливчиком.

XVII

Джоселин помедлила у ворот своего дома, глядя на него с каким-то отвращением. Дом старого Клиффорда Пенхаллоу был чопорен, старомоден и лишен украшений, но среди туристов, что приезжали на остров летом, считался привлекательным и даже удостоился чести попасть на почтовую открытку. Он был построен на косе, уходящей в Серебряную Бухту. Скат крыши с одной стороны спускался почти до земли. Окна высоки и узки. Окружён небольшой, засеянной одной лишь травой лужайкой, которую Райчел Пенхаллоу подметала каждый день. Справа имелось несколько деревьев — тополь, клен и три яблони, за аккуратной каменной оградой. Слева — аккуратная калитка, ведущая в аккуратный выгон, — о, все здесь было аккуратным и чистым — где росло несколько плакучих ив. Миссис Клиффорд держала там свою корову. Позади виднелась ровная линия гавани, розовые штрихи песчаных дюн, а над ними — подернутый дымкой закат.

В течение десяти лет этот дом для Джоселин был просто местом, где она существовала, живя свой странной внутренней жизнью-мечтой. Больше ей ничего не было нужно. Но сейчас она вдруг почувствовала непонятное отвращение к этому дому. Она никогда особо не любила его. Дом расположен в низине, а ей хотелось ветров и вида с холма. Она не хотела заходить. В окне гостиной Джоселин видела свою мать и тетю Рейчел. Они, как обычно, спорили. Скорее всего, бранились. Единственное, чем они могли заниматься искренне и с воодушевлением. Ни в той, ни в другой не было испанской крови. Джоселин знала, что будет, если она войдет — они обсудят весь прошедший день и каким-то образом заставят ее почувствовать ответственной за то, что не получили, что хотели. Она не смогла бы вытерпеть это, поэтому повернула к выгону, как будто отправилась на берег, а оказавшись за пределами видимости, пробралась через заросли шиповника, вошла в кухню и поднялась в свою комнату. Со вздохом облегчения и усталости Джоселин опустилась на стул возле открытого окна.