Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: В паутине - Люси Мод Монтгомери на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

— Я не единственный, кто пил в этом клане, — осмелился пробормотать он, невзирая на кувшин.

— Разумеется, нет. Вон там сидит Артемас. Помнишь, Артемас, тот вечер, когда ты явился в церковь в ночной рубашке?

Артемас, высокий, костлявый, рыжеволосый мужчина, слишком много выпил тогда, чтобы помнить, но всегда хохотал, когда ему напоминали об этом. Он считал это лучшей в мире шуткой.

— Следовало бы сказать спасибо, что на мне было хоть что-то надето, — с усмешкой парировал он.

Миссис Артемас предпочла бы умереть. То, что казалось шуткой для Артемаса, для нее стало трагедией. Она никогда не забывала — не могла забыть — унижения того неописуемого вечера. Она простила Артемасу некоторые нарушения брачного обета, о которых все знали. Но не простила и никогда не простит эпизод с ночной рубашкой. Если бы на нем была пижама, было бы не столь ужасно. Но в те времена о пижамах и не слыхивали.

Тетя Бекки нацелилась на миссис Конрад Дарк.

— Я отдаю тебе свои серебряные солонки. Мать Алека Дарка подарила их мне на свадьбу. Помнишь те времена, когда ты и миссис Клиффорд поссорились из-за Алека Дарка, и она ударила тебя по лицу? Но ни одна из вас так и не получила Алека. Ладно, ладно, не станем будить призраков. Все умерло и исчезло, как мой роман с Кросби.

(«Как будто был какой-то роман», — с жалостью подумал Кросби.)

— Пиппин получит часы моего деда. Миссис Дигби Дарк считает, что они должны перейти ей, потому что их мне подарил ее отец. Но нет. Ты помнишь, Фанни, как однажды положила брошюру в книгу, что дала мне? Знаешь, что я с ней сделала? Я пользовалась ею как закладкой. Никогда не прощу тебе такого унижения. Брошюра… подумать только. Зачем мне брошюры?

— Ты… не была членом церкви, — чуть не плача сказала миссис Дигби.

— Не была и до сих пор не являюсь. Мы с Теодором так и не решили, в какую церковь ходить. Я хотела в Розовую Реку, а он — в Серебряную Бухту. А после его смерти было бы неуважительно к его памяти ходить в церковь в Розовой Реке. И я была уже так стара, что это казалось смешным. Замужество и выбор церкви должны совершаться в молодости. Но я прожила столь же хорошей христианкой, как и все. Найоми Дарк.

Найоми, которая обмахивала веером Лоусона, подняла глаза в тот момент, когда тетя Бекки назвала ее имя.

— Тебе достанется веджвудский[10] чайник. Премилая вещица. Рисунок с завитушками, как там они называются, украшенный золотым блеском. Единственная вещь, которую мне жаль отдавать. Мне подарила его Летти — она купила его в городе на распродаже на свое первое квартальное жалованье. Помните Летти? Сорок лет прошло с тех пор, как она умерла. Ей было бы сейчас шестьдесят, будь она жива — так же как тебе, Фанни. О, знаю, что ты не признаешь, что тебе больше пятидесяти, но вы с Летти родились с промежутком в три недели. Забавно представить, что Летти — шестьдесят, она всегда была такой юной — самой юной из всех, кого я знала. Всегда удивлялась, как нам с Теодором удалось произвести такую. Она не могла стать шестидесятилетней, вот почему ей пришлось умереть. Сейчас я думаю, что так лучше. Мне больно, что она умерла, но думаю, было бы больнее видеть ее шестидесятилетней — морщинистой, увядшей, седой — мою милую Летти, похожую на розу, лепестками которой играет легкий ветерок. Помните ее золотистые волосы — столь живые волосы? Береги ее чайник, Найоми.

Итак, мои ценности закончились — все, кроме кувшина. Я немного устала, мне нужно отдохнуть, прежде чем возьмусь за это дело. Хочу попросить вас посидеть минут десять в абсолютной тишине и подумать над вопросом, который я намерена задать сейчас всем, кто старше сорока. Многие ли из вас хотели бы прожить свои жизни вновь, если бы могли?

X

Очередная причуда тети Бекки! Они покорились ей со всею благосклонностью, на какую еще были способны. Иногда десятиминутное молчание может показаться столетним. Тетя Бекки как будто безмятежно задремала. Амброзин восторженно пялилась на бриллиантовое кольцо. Хью думал о своем свадебном вечере. Маргарет пыталась сочинить строфу нового стихотворения. Утопленник Джон начинал подозревать, что новые ботинки слишком узки и неудобны, и с тревогой вспомнил о новом помете поросят. Ему следует быть дома, чтобы присмотреть за ними. Дядя Пиппин раздраженно гадал, что с таким интересом рассматривает этот приятель Гранди. Дядя Пиппин был бы еще более раздражен, узнай он, что Гранди представляет себя Богом, наводящим порядок в перекрученных жизнях присутствующих, несказанно упиваясь процессом. Мюррей Дарк пожирал Тору глазами, а Тора продолжала невозмутимо светиться своим личным светом. Гей начала подбирать подружек невесты. Маленькая Джилл Пенхаллоу и малышка Крисси Дарк. Они такие милые. Пусть будут одеты в розовый и желтый флёр и несут корзинки с розовыми и желтыми цветами — розами или хризантемами, в зависимости от времени года. Палмер Дарк наслаждался, представляя, как пинает Гомера Пенхаллоу. Старик Кросби задремал, а старый Миллер клевал носом. Мерси Пенхаллоу сидела неподвижно, как стена, и критиковала вселенную. Многие были уязвлены и разочарованы; нервы натянуты, словно струны, и когда Юниус Пенхаллоу кашлянул, это прозвучало, как кощунство.

«Еще пара минут, и я закину голову и завою», — подумала Донна Дарк. Она вдруг ощутила тошноту и усталость от всего вокруг — от своего клана, от своего смиренного существования. Зачем она живет, зачем? Зачем сидит здесь, словно пустое, невыцветшее пятно на стене, где прежде висела картина. Бессмысленная жизнь — глупый круг сплетен, ехидства и злых насмешек. Комната, заполненная людьми, готовыми задушить друг друга из-за старого разбитого кувшина и ничтожного хлама. Она позабыла, что была, как и другие, увлечена мыслью о кувшине, когда пришла сюда. Она раздраженно вопрошала, может ли с нею вновь случиться что-либо приятное, интересное или захватывающее. В ней вдруг забурлила кровь молодого Утопленника Джона, стремящегося к перемене мест. Она возжелала получить крылья — широкие размашистые крылья, чтобы улететь в пену заката над волнами — побороться с ветром — подняться к звездам — короче, сделать все, чего никогда не делал ее самодовольный, процветающий, благоразумный привязанный к дому клан. Она восстала против своей жизни. Возможно, причина беспокойства Донны заключалась в простом недостатке кислорода в помещении. Но то был момент, когда все сошлось тютелька в тютельку.

Оставшиеся на веранде обратили внимание, а затем и заинтересовались причиной, отчего так внезапно и надолго прекратились бормотания, шуршания и прочие звуки в комнате. Питер, который привык удовлетворять свое любопытство тотчас, как только хотелось, покинул перила, подошел к открытому окну и заглянул внутрь. Первое, что он увидел, было недовольное лицо Донны Дарк, сидящей возле противоположного окна в тени огромной сосны, что росла рядом с домом. Этот изумрудный тон бросил темные тени на ее блестящие волосы, углубил блеск ее удлиненных голубых глаз. Она повернулась к окну, у которого стоял Питер, опершись на подоконник. И настал момент из тех, что остаются с нами до конца дней. Их глаза встретились — Донны, окаймленные густыми темными ресницами, неспокойные и мятежные, под бровями, взлетающими словно маленькие крылья, и Питера — серые, изумленные, озадаченно хмурые.

А затем случилось это.

Ни Питер, ни Донна не поняли сразу, что же произошло. Они лишь знали, что-то случилось. Питер продолжал смотреть на Донну, как загипнотизированный. Кто это создание со столь удивительной темной красотой? Должно быть, из клана, иначе ее бы здесь не было, но он никак не мог определить ей место. Постойте, погодите — какие-то старые воспоминания замерцали перед ним, все ближе и ближе — все дальше и дальше? Он должен поймать их — старая церковь в Розовой Реке — он, Питер, мальчик двенадцати лет, сидящий на семейной скамье, а напротив — маленькая восьмилетняя девочка, голубоглазая, черноволосая, с летящими бровями, маленькая девочка, сидящая на скамье Утопленника Джона! Он знал, что должен ненавидеть ее, потому что она сидела на той скамье. Поэтому состроил ей бесстыдную гримасу. А маленькая девочка засмеялась — засмеялась. Она смеялась над ним. Питер, прежде ненавидя ее абстрактно, теперь возненавидел лично. Он хранил эту ненависть, хотя с тех пор больше не встречался с нею — ни разу до сегодняшнего дня. Сейчас же он смотрел на нее через гостиную тети Бекки. В этот момент Питер понял, что с ним произошло. Он не был больше свободным человеком — он навсегда попал под власть этой бледнолицей девушки. Он по уши влюбился в дочь Утопленника Джона и ненавистную вдову Барри Дарка. Поскольку он никогда ничего не делал вполовину, то и влюбиться вполовину не мог.

У Питера слегка закружилась голова. Трудно не покачнуться, если вдруг осознал, взглянув на некую вдову, что видишь женщину, которую подспудно ждал всю свою жизнь. Потрясающе, когда ненависть внезапно превращается в любовь, словно твои собственные кости вдруг тают, как лед в тепле. Это сшибает с ног. Теперь Питер боялся возвращаться на перила веранды — из страха, что подведут ноги. Он знал, не переставая спорить с самим собой, что сегодня вечером не сядет на поезд в Трех Холмах, а прелести джунглей Амазонки куда-то исчезли — по крайнем мере, на время. Таинство и магия завернули Питера в свои покровы. Все, чего он желал сейчас — перепрыгнуть через подоконник, растолкать всех этих людей, что сидели между ними, схватить Донну Дарк, сорвать с нее дурацкие вдовьи одежды, которые она носила ради другого мужчины, и унести прочь отсюда. Вполне вероятно, что он так бы и сделал — Питер привык делать то, что хочет, — но в этот момент десятиминутное молчание было прервано — тетя Бекки открыла глаза. Раздался всеобщий облегченный вздох, а Питер, обнаружив, что все взоры обращены к нему, потащился обратно на перила и уселся, пытаясь собрать рассыпавшийся разум, видя перед собой лишь нежное лицо с огромными глазами, с кожей тонкой, словно крылья белой ночной бабочки, обрамленное гладкими черными волосами. Итак, он влюбился в Донну Дарк. Он подумал, что сюда его послали силы, которые управляли этой любовью. Было предписано высшей волей, что ему следует заглянуть именно в это окно, именно в этот момент. Боже, он понапрасну провел годы, ненавидя ее! Безнадежный идиот! Слепой болван! Сейчас он должен сделать только одно — жениться на ней и чем скорее, тем лучше. Остальное может подождать, но только не это. Даже то, что сама Донна думает о нем, может подождать.

Что касается Донны, едва ли можно сказать, что она вообще о чем-то думала. Она не столь быстро, как Питер, поняла, что с нею произошло. Она узнала его сразу, как только увидела, отчасти из тех же старых воспоминаний о мальчишке-грубияне со скамьи напротив, отчасти по фотографиям в газетах. Хотя они вполовину не были столь хороши. Питер ненавидел фотографироваться и всегда смотрел в камеру, как на врага. А Донна все еще знала его, как своего врага и как кого-то еще.

Она задрожала от необычного волнения, охватившего ее, когда их взгляды встретились — а несколько секунд назад она так скучала — так утомилась — ей все так претило, что она мечтала расхрабриться настолько, что решиться принять яд.

Она была уверена, что Вирджиния все заметила. О, если бы он ушел, не стоял бы там у окна, глазея на нее. Она знала, что этим вечером он уезжает в Южную Америку — слышала, как Нэнси Пенхаллоу говорила об этом миссис Гомер. Донна прижала ладонь к горлу, словно задыхаясь.

Что с нею случилось? Кого волнует, поедет ли Питер Пенхаллоу на Амазонку или в Конго? Только не ее, не Донну Дарк, безутешную вдову Барри. Конечно, нет. Какое-то чужое, дикое, примитивное существо безо всякого предупреждения завладело ее телом, желая ринуться к тому окну и попасть в объятия Питера. Трудно сказать точно, но, возможно, Донна поддалась бы этому абсолютно безумному порыву, если бы тетя Бекки не открыла глаза, а Питер не исчез бы за окном.

Донна издала вздох, который после общего вздоха остался незамеченным никем, кроме Вирджинии — та сочувственно сжала руку Донны.

— Дорогая, я все видела. Это, должно быть, ужасно трудно для тебя. Ты прекрасно перенесла это.

— Что, что перенесла? — тупо прошептала Донна.

— Но ведь этот жуткий Питер Пенхаллоу так смотрел на тебя, с такой пронзительной ненавистью в глазах.

— Ненавистью… ненавистью… О, ты думаешь, он и правда ненавидит меня? — выдохнула Донна.

— Разумеется. И всегда ненавидел, с тех пор как ты вышла замуж за Барри. Но ты избежишь риска снова встретиться с ним, дорогая. Он уезжает сегодня вечером в одну из своих ужасных экспедиций, так что не волнуйся ни о чем.

Донна вовсе не волновалась. Она просто чувствовала, что умрет, если Питер Пенхаллоу уедет — вот так — не сказав ни слова, не взглянув вновь. Это было бы непереносимо. Она бы решилась уплыть с ним в неизведанные моря, изучать африканские горшки, она бы… ах, о каких ужасных вещах она думает? И о чем там говорит тетя Бекки?

— Все, кому за сорок и кто хотел бы прожить свою жизнь вновь, точно так же, как прожил, поднимите руки.

Темпест Дарк был единственным, кто поднял руку.

— Храбрец! Или счастливый человек, на выбор? — иронически спросила тетя Бекки.

— Счастливый, — коротко ответил Темпест. Он знал, что такое быть счастливым. Он прожил пятнадцать прекрасных лет с Уинфрид Пенхаллоу. И готов повторить все сначала.

— А ты бы хотела прожить свою жизнь снова, Донна? — сентиментально спросила Вирджиния.

— Нет, нет!

Вновь прожить те годы, когда Питер Пенхаллоу ненавидел ее, было бы невыносимо для Донны. Вирджиния удивилась и помрачнела. Она не ждала такого ответа. Она почувствовала, что-то прошло между нею и Донной, что-то затуманившее то милое абсолютное взаимопонимание, которое всегда было меж ними. Она хотела бы сказать, что слова им не нужны, что они могут читать мысли друг друга. Но сейчас Вирджиния не могла прочитать мысли Донны — что, возможно, было совсем неплохо. Она беспокойно подумала: а не начало ли уже действовать проклятье опала тети Бекки?

— Итак, давайте вернемся к делу, — тем временем говорила тетя Бекки.

«Спасибо свиньям», — страстно подумал Утопленник Джон.

Тетя Бекки с торжеством осмотрелась вокруг. Она растягивала процесс, как могла. Она получила их такими, какими хотела: возбужденными и рассерженными — всех, кроме нескольких, на кого не действовала сила ее ехидства, и кого она, по этой причине, не презирала. Но взгляните на остальных, сидящих здесь, ерзая на своих задницах, выпучивших глаза, вожделеющих кувшин так, что готовы разорвать на куски любого, кому он достанется. Через несколько минут счастливчик будет известен, думают они. А будет ли? Тетя Бекки хихикнула. У нее имелась в запасе бомба.

XI

— Все вы до смерти желаете знать, кому достанется кувшин, — сказала она, — но пока вы этого не узнаете. Я собиралась сообщить сегодня, кто, по моему мнению, должен получить его, но придумала план получше. Я решила оставить его на хранение доверенному лицу, на год, считая с последнего дня октября. И тогда, не раньше и не позже, вы узнаете, кому он достанется.

Наступило изумленное молчание, прерванное смехом Стэнтона Гранди.

— Продано! — коротко заключил он.

— И кто же будет доверенным лицом? — осипшим голосом спросил Уильям И.

Он-то знал, кто должен стать доверенным лицом.

— Дэнди Дарк. Я выбрала его, поскольку из всех, кого я знаю, он единственный, кто умеет хранить секреты.

Все повернулись к Роберту Дарку, который, оказавшись в центре внимания, смущенно заерзал. Какое разочарование. Дэнди Дарк был никем — его прозвище говорило само за себя. Наследие тех дней, когда он был дэнди — трудно увидеть такового сейчас в этом толстом, неряшливом старике с двойным подбородком, растрепанными волосами и обвисшими дряблыми щеками. Лишь маленькие, глубоко посаженные, пронзительные черные глаза, казалось, подтверждали мнение тети Бекки о его способности хранить тайны.

— Дэнди должен стать единственным исполнителем моей воли и хранителем кувшина в течение года с последнего дня октября, — повторила тетя Бекки. — Это все, что вам следует знать. Я не намерена рассказывать сейчас, как все будет решаться дальше. Предположим, я оставлю Дэнди скрепленное печатью письмо, в котором укажу имя наследника. В этом случае Дэнди может знать имя, а может и не знать. Или, возможно, в таком же запечатанном письме будут инструкции, что обладатель устанавливается жребием. Или я доверю Дэнди самому выбрать, кто получит кувшин, принимая во внимание мое мнение и мои предрассудки в отношении тех или иных людей и вещей. Ну и на тот случай, если я вдруг взяла и выбрала последнее — с этой минуты вам надлежит быть осторожней в своих поступках. Кувшин не может быть отдан тому, кто старше определенного возраста; холостяку или незамужней; кому, по моему мнению, следует жениться или выйти замуж, или тому, кто слишком часто вступал в брак. Он не должен достаться тому, у кого имеются привычки, которые мне не нравятся. Его не получит тот, кто тратит время понапрасну, ссорясь или бездельничая. Он не достанется тому, кто бранится и пьянствует. Он не может быть отдан лживому, нечестному или сумасбродному человеку. Я всегда ненавидела, когда кто-то попусту тратит деньги, пусть они и не мои. Он не достанется тому, у кого нет дурных привычек, и кто никогда не делал ничего бесчестного, — взгляд в сторону безупречного Уильяма И., - тому, кто начинает и не заканчивает дела, или кто пишет плохие стихи. С другой стороны, все это может ничуть не повлиять на мое или Дэнди решение. Разумеется, если все определится жребием, не имеет значения, что вы делаете, а что нет. И наконец, он может достаться тому, кто вообще не живет на острове. Теперь вы знаете об этом все, что вам надлежит знать.

Тетя Бекки откинулась на подушки, наслаждаясь выражениями лиц присутствующих. Никто не осмелился вымолвить и слова, но сколько было сказано мысленно! Все смотрели друг на друга, словно говоря: «Ну, у вас-то не слишком много шансов. Вы слышали, что она сказала».

Старые холостяки и старые девы подумали, что они практически вне игры. Титус Дарк и Утопленник Джон оказались в том же списке, поскольку сквернословили. Крис Пенхаллоу, чудаковатый вдовец, который жил один и играл на скрипке, вместо того чтобы плотничать, задумался, сможет ли он прожить, полтора года не притрагиваясь к инструменту. Том Дарк, мальчиком укравший горшок с вареньем из кладовой своей тетки, задавал себе вопрос, имела ли тетя Бекки в виду его, когда говорила о нечестных людях. Как трудно пережить какие-то поступки, черт побери. Абель Дарк, который четыре года назад построил леса, чтобы выкрасить свой дом, но покрасил лишь маленький участок, да так и оставил леса, решил, что должен взяться за эту работу прямо сейчас. Сим Дарк тревожно вспоминал, взглянула или нет на него тетя Бекки, когда говорила о лживых людях. Вечно способная добавить каплю яда во все, что говорит. Что касается Пенни Дарка, то ему тотчас пришла в голову мысль, что настало время жениться.

Гомер Пенхаллоу и Палмер Дарк размышляли, не стоит ли им нарушить свою клятву вечной вражды. Они никогда не были друзьями, с тех пор как банда мальчишек с Гомером Пенхаллоу во главе стащили штаны с маленького Палмера Дарка и заставили его целую милю идти домой в одной рубашке. Хотя обида не угасла с годами, меж ними не было открытой вражды, пока не произошла та история с котятами. Кошка Гомера Пенхаллоу зашла в амбар Палмера Дарка и родила там троих котят, что не было обнаружено, пока они достаточно не выросли, чтобы выйти наружу. Палмер Дарк, у которого не было кошек, объявил, что котята принадлежат ему. Рождены в его амбаре и вскормлены на его земле. Гомер хотел забрать котят, но Палмер, уверенный в своей правоте, презрительно щелкнул пальцами. Затем кошка Гомера совершила неблагодарный поступок. Она отправилась домой и увела с собой котят. Гомер открыто торжествовал. Что за шутка с Палмером! Палмер дожидался своего часа со зловещим спокойствием. Однажды в воскресенье, когда Гомер с семьей были в церкви, Палмер проник в амбар Гомера, поймал котят и отнес их домой в мешке. Кошка Гомера явилась на другой день и вернула домой одного. Двух других Палмер надежно запер, пока она не позабыла о них. Итак, Палмер считал, что одержал победу. У него оказалось два полосатых кота, в то время как у Гомера одна уродливая маленькая пятнистая кошка, страдающая кашлем. Палмер рассказал историю всему клану, и после этого они с Гомером стали врагами. Вражда тянулась годами, хотя упомянутые кошки уже ушли туда, куда уходят все добрые кошки.

— Теперь вы узнали все, что хотели узнать, и можете идти, — сказала тетя Бекки. — Убедитесь, что у вас хорошие мысли. Я всем вам оставляю свое прощение. У меня был занимательный день. Небеса, без сомнения, смилостивятся после этого. Кстати, о небесах, может быть, кто-то хотел дать мне поручения, которые я могла бы там исполнить для вас?

Что за вопрос! Никто не ответил, хотя Утопленник Джон хотел бы передать пару слов Тойнби Дарку — тот так и не вернул ему три доллара, что занял еще до своей смерти. Но поскольку тетя Бекки никогда не разговаривала с Тойнби на земле, вряд ли она поговорит с ним на небесах, так что просить ее — напрасное дело. Да и вообще слишком поздно.

Тем временем тетя Бекки сказала: «Амброзин, закрой двери».

Амброзин закрыла скользящие двери, скрыв стол с кувшином и тетю Бекки. Языки были развязаны, хотя все до сих пор говорили вполголоса. Они высказали все или почти все, что думали. Какая досада! Дарки чувствовали себя оскорбленными, Пенхаллоу думали, что Дарки получили все. Что за мысль отдать бриллиантовый перстень Амброзин Уинкворт!

XII

Утопленник Джон поднялся и вышел. Ему оставалось сделать только одно. И он старательно исполнил это. Он хлопнул дверью.

— Давайте оставим все это дело женщинам, — сказал он. Однако мужчинам нашлось что сказать, едва они покинули гостиную.

— Вы бы поверили в такое? — потребовал ответа Уильям И., оглядываясь вокруг, словно взывая ко всему свету.

— Никто так ничего и не добился от тети Бекки, а? — усмехнулся Мюррей Дарк.

Дэнди Дарк раздувался от гордости. Никогда ничего из себя не представляя, разве что будучи хозяином единственного в округе бульдога, вдруг, в мгновение ока, он стал самой важной персоной в клане.

— Теперь все бабенки захотят, чтобы я был холостым, — хохотнул он. Но выражение его лица оставалось намеренно непроницаемым. Нечего бояться, что он выдаст тайну.

— Слишком жалок, чтобы выдать хоть что-нибудь, даже тайну, — пробормотал Артемас Дарк.

— Язычники уже беснуются, — сказал Стэнтон Гранди дяде Пиппину. — Если за месяц этот кувшин не перессорит всех, драться мне с ирландцами до конца дней. Будь начеку, Пиппин.

— Лучше заткни-ка свою пасть, — раздраженно ответил дядя Пиппин.

— Итак, наши милые семейные скелеты неплохо проветрены, — объявил Палмер Дарк.

— Со времен собачьей драки в церкви так не веселился, — заметил Артемас Дарк.

— Вы же знаете, что тетя Бекки никогда не любила никого из нас, — сказал Хью. — Она и без нас доберется до своих высот.

— Она не похожа на других женщин, — проворчал Утопленник Джон.

— Они все не похожи, — сказал Гранди.

— Много ты знаешь о женщинах, Джон, — заметил Сим Дарк.

Какой мужчина может стерпеть, когда ему говорят, что он ничего не знает о женщинах, — особенно, если он уморил двух жен. Утопленника Джона охватила леденящая ярость.

— Но я знаю кое-что о тебе, Сим Дарк, и если ты не прекратишь распространять обо мне всякую ложь, как ты делаешь уже много лет, тебе придется за это поплатиться.

— Уверен, ты тоже не хочешь, чтобы я рассказал правду о тебе, — со вкусом парировал Сим.

Утопленник Джон не ответил словами — не смог — поскольку не осмелился браниться вблизи от тети Бекки. Он просто сплюнул.

— Что за возмутительная выдумка вот так оставлять кувшин, — проворчал Уильям И.

— Скажите спасибо, что она не поставила условие — всем сделать сальто в церковном ряду, — сказал Артемас. — А могла бы, приди ей такое в голову.

— Тебе бы понравилось, не сомневаюсь, — заметил Уильям И. — Улыбаешься, как чеширский кот, от самой мысли об этом.

Освальд Дарк повернулся и окинул раздраженного Уильяма И. изучающим взглядом.

— Посмотрите на луну, — тихо сказал он, махнув рукой в сторону бледного серебристого пузыря, плывущего над приморской долиной. — Посмотрите на луну, — настойчиво повторил он, кладя длинную тонкую руку на руку Уильяма И.

— Черт возьми, я видывал луны и прежде — сотни лун, — сварливо фыркнул Уильям И.

— Но разве можно слишком часто видеть столь совершенную красоту? — спросил Освальд, вопросительно вперив взгляд огромных агатовых глаз в Уильяма И., а тот вырвал руку и отвернулся, и от Освальда и от его луны.

— Кувшин не может находиться в доме, где нет ответственной женщины, — кисло заметил Дэнзил Пенхаллоу.

Все знали, что миссис Дэнди бывала время от времени взбалмошна, как куропатка в ноябре.

— Если у кого-то имеется что-то против моей жены, — угрожающе ответил Дэнди, — пусть лучше выскажется так, чтобы я не слышал. Иначе я размажу его физиономию.

— В любое время в любом месте, — услужливо заметил Дэнзил.

— Прекратите, перестаньте, давайте соблюдать приличия, — взмолился дядя Пиппин.

— Пиппин, иди домой и на три дня замочи голову в скипидаре, — прогремел Утопленник Джон.

Дядя Пиппин затих. Все происходит потому, отметил он, что тетя Бекки держит нас на голодном пайке.

— Черт бы побрал этот кувшин, — пробормотал он.

— Сомневаюсь, что черт оказал бы такую любезность, — заметил неугомонный Гранди.

Из дома вышли женщины, и мужчины направились к автомобилям или лошадям — кто куда, согласно кошельку и возрасту. Темпест Дарк пошел пешком и, неторопливо удаляясь от ворот дома, подумал, что не прочь посмотреть, чем завершится эта комедия. Придется еще пожить, чтобы увидеть, кто получит кувшин.

Жена Титуса Дарка всю дорогу домой со слезами умоляла его перестать браниться.

— Тьфу ты, пропасть, я не могу, — стонал Титус. — Я же не единственный такой в племени. Возьми хотя бы Утопленника Джона.

— Утопленник Джон знает, где и когда не стоит браниться, а ты нет, — хныкала миссис Титус. — Это же только на год с четвертью, Титус. Ты должен. Дэнди никогда не отдаст нам кувшин, если ты не прекратишь.

— А я и не верю, что Дэнди получит такое право. Тетя Бекки никому не позволит решать, — сказал Титус. — Проживу несколько месяцев в страданиях и все равно не получу эту чер… эту благословенную вещь. И подумай, Мэри, как жить со мной, если я перестану сквернословить? Минут десять брани, и ребенок ест из моих рук. Разве это не лучше, чем копить все внутри, задумываясь об убийстве? Возьми этого жеребца. Сейчас я выругаюсь на него, а иначе он не сдвинется с места. Если я скажу ему что-то другое, он просто-напросто не поймет меня.



Поделиться книгой:

На главную
Назад