Эвкалипт

Завыкать-непривыкать, отторгать перечные гущи, улыбками прощаться с некоторыми своими друзьями, а всех других сваливать в кучу-малу и провести там глобальную переполку.

А где же финал, где достославный Эвкалипт и его еловая мазь? Вершина Горы промчалась мимо Оно, и не заметив вовсе ея красочной преображенности. Время – факт свершившийся, на фотоны разменявшийся. Вот какое Оно разумеющее Велико, стремящееся вобрать в свою тонкую плоть всю гармоническую красоту Млечного Пути.

Звуки теперь могут помещаться на закутке ладони, и разрушенные помадки дворцовых переворотов выступают абстрактной приправой к невиданной щедрости.

Напоминание строится из самопроизвольных, взаимовыгодных перебросов одного мудрого чела к другому светлому лику. Спросить бы их: «А как же темнота, неужели ей нет места среди восхищения?» Простаки!

Темнота занимает весь видимый Космос, ей достаточно красоты и без какого-либо участия вашего внимания! Она соделана из ткани мерцающей всевозможности. Она соделана для странных суток, для глаз, покрытых ледяной снежностью, в которых теплится огнево натурального созидания, ждущего своего часа.

Надеяться для краски и для сна, для вечного непоколебимого или для очень приятного кривотолка. Что она творит с моими руками, о, непобедимый Космос! Звездная пыль раздирает легкие.

Некоторым же или всеми глазами сразу посмотреть бы на веретено сумрачного смысла. Долгое повиновение то было, а сделалось еще более прекрасной недоступностью в мирах гулко падающих стекол.

Сухие древа готовы попрать прелесть холода и протолкнуть его тело в безобразное помутнение. Оборачивать голову для сознательной и приятной непонятности теперь было не нужно. Для потерянности, для обречения на вечную тоску земного бдения – существует одно незамысловатое средство: разрушение видения. Это смещение меланхолии ума на восхищение, что идет из сердца.

Музыка все льется из корыта разбитого. Плавно Оно превращается в дворцовый переворот, и уже видна помадка, а мальчик обозначает себя только короткой улыбкой.

«Весна для сильных, зима для любимых, а туманная песня делает оборот вокруг Галактики Млечный Путь. И я вроде бы здесь, но также и там. Данное Оно деятельно певуче да по силе с примесью легкоплавкого металла равняется влегкую.

Неизмеримое Оно подобно книжному переплету СтеклоGasm’а. Святые красные тетради делают из тварей живорвущих вполне порядочных созданий. Как же Оно хорошо, смилуйтесь звуки калейдоскопом меня обступившие!»

Вытолкнуть бы Древо Серединой вперед, а потом водрузить это на постамент и пускай все оно гремит костьми, певуче рассекая темную всевозможность! Красота сердечная забывает про ум. И то есть исключительно хорошо, то значит, что больше не нужно будет молоть буквы под странные звуки, посылаемые из внешних миров.

Строчка бежит за другой, заворачивает за угол и смотрит на человеческих детей: туманны их натуры, а еще более туманна их снежность весенняя, что распускается летом и засыпает сладким сном под золотом осени.

– Без листьев деревья были бы красивее, я вам как веское Оно вещаю с полей неубиенных!

– Живость зелени непомрачима никаким словом! – Натура громко кипит, мерцая на ветру как одинокий старик, чело которого просто-напросто хотело прикоснуться к Эвкалипту в последний раз.

– Многое теперь нам открыто, мы можем записать шедевр и творческой вершиной стать!

– Живость Зелени, спасибо благодарности твоей! Мы не вернемся больше, лишь для последнего поцелуя розового приготовь свой лоб.

Туманам не долго осталось бродить по космосу. Песенка смеха и океанические доблести научат родительское начало хорошему завершению. «Последнее суть первое» – помнит Оно и мчится быстрее глубочайших прожорливых звезд. Стихотворение мелькает в левом глазу, а фантастические глупости в правом. Видеть все – не видеть ничего. Мир из конфетных фантиков, из фанатиков-еретиков или страстной литературы? Не важно!

Для чего Оно проплешиной летит в лицо, для чего Оно держит за горло всея Реальность? Пускай уже освободит эту жизнь, разлетится в щепочки, одной страницей осталось расписать звездную пасть. Ах как хорошо это, как велико это! С кем в дальнейшим переплетать узы и вяты, и остальное с прочим? Самое же светлое солнце и прочее…

Музыка расходится. Сперва показывается она птицей желтой, а потом воспаряет красной магией и вязко порхает под ногами: «как не явью и сном починить новую гармонию и взять еще немного смысла для Эвкалиптового рожка?» Это обычная песня, в каждом уголке ее распевают. Простота настоящей музыки снов пленяет!

Млечный Путь и Эвкалипт переплетаются в спиралевидное облако, ритм задается откуда-то сверху или снизу – в многомерном космосе уже того не разобрать.

Туманная музыка плещется в желобке желудочных соков. Встреча с близкими по духу напоминает, что есть в этой реальности остатки чего-то земного.

У Оно никогда и никого не было из людского племени, да Оно никого и не знало кроме Старика, Эвкалипта и Срединного столпа (о котором речь всколыхнется в следующей главе). И все-таки, исполосив доброе количество безмерных пространств Млечного Пути, Оно кое-что да уловило. О любви, о красоте встреч, о родственной душе.

Звуки стали затихать, записывающее устройство оказалось преисполнено дивными соцветиями искусства. Красные круги под пластинчатыми ребрами падали снегом на непривычные пейзажи посвежевшей Земли.

Среди вращательных мощностей наступает желанная тишина. Оно остановилось, оглядывая пустое окружение. Оно распелось, привлекая к себе звездные эллипсы с планетарными мирами. Оно хотело, чтобы Вершина Эвкалипта посмотрела на обновившуюся пластику себя и увидело наконец новое время бесконечных дней.

– Дар небесам я пришла вознести! Материи своей родной принести величайшее диво под названием: «Песня о Млечном Пути и Эвкалипте»!

Флюидальная проекция близкого окружения проявилась. Ее стало отчетливо видно, и теперь она вышла из темноты как выходят все приличные особы.

– Оно, твоя смелость нам всем в назидание придет, твоя творческая искра делом искренним привлечет очередь из самых-несамых. Тебе открыта область возвращения и туманы тебя больше не потревожат, давай же обнимемся в прозрачностях наших!

Прыг-скок помпезность, прыг-скок Сатурна зеленая вуаль кидается в солнечное пекло: он понял, что путь Оно практически у кромки острых зубьев и костер космический вскоре разделается с неуемными энергиями человечества, ура!

Белесое и мелкое, пылевое легко проникает в разум всеобщего хвастовства. Нараспев здесь митры поют и семиколодку деревянную ветром сдувают. Плечи Оно налились материей, на груди висит блестящая стекляшка – смешно она звенит и нравом приличным дергает красиво. Планетарное цветение окружностью вскрикивает совершенным же превосходством.

«Писать – не значит каждый раз умирать, так-то!»

Так-то! Дремота со снежностью близкими друзьями заделались и с большим весельем принялись коленки острых зубов расплющивать. Прелесть существует для мерцающих основ!

Драгоценность этой истории в том, что она непонятна изумрудности океанической, в противовес розовости небесного Времени! Так-то!

Свет Времени

Всеобщность – звонкая роса. Это есть желательный глагол, что бдит на страже красоты восхода солнца. И через крепкое повествование слеза не упадет за просто так на бледную кожу.

Туман окончательно рассеялся, явив наконец Землю со всем ее зелено-желто-голубым пиршеством. Писательские токи вместе с понятными вращениями слова сочиняют натуральное преступление против глупости и полуторогодовалой, седьмой печати бывшего божества, имя которому Аристократ.

Оно напевало видимое, гармония плыла вместе с нею. Час за часом с ней дружно шли некие сущи, и на пригорке, близ Горы и стола из сна, они показали свой лик. То высились бумажные стопы из тонкого волокна, с темнеющими на свету буквами: «Анаро Роза Грамина О-семь». На каждой плоскости были начертаны эти слова. Ты веришь мне, сознающий? Если да, то вперед!

Диалоги все так же восходили и ввысь, и вверх, дна не существовало в земном же присутствии. Ибо Земля сама по себе есть Время, неумолимое движение которого размазывает внешнюю реальность на миражи и сказку.

Глагол – деятельный. Глагол этот рассредоточен везде. Глагол намазывает губы Оно красной помадой, а завершает розовой: этакий штрих для звездного возмущения, с которым во внешние слои будет отправляться все больше и больше света. Так, мы сможем рассмотреть страстные ниточки более подробно.

Глаз мылится пеной дней, растягивает слова мудрости на многие тома, складывает эти плоские книжечки в заботливые рты, где умирает каждая гениальность при каждом испражнении каждой мысли. Третий по счету перцовый напиток, еловая мазь на носу, Вершина Горы оказалась под ребрами и стучит она самозабвенно, гулью возвышая красное величие напомаженных губ.

Перчатки надело Оно на тонкую шарообразную голову и стало ясно, что голоса из внешнего мира лишь стрекот атласных ленточек. Желтые птицы несмолкаемо галдят, деревяшки прыгают, ближние поселения – все больше походят на неумолимое подобие той мелодии, что наблюдало и слышало Оно в странствии своем по Млечному Пути. Старик, превратившийся в пыль, в желудке тихо грохочет.

Тонкие птички измерили звуковые волны, записали деятельное на кофейных листочках и в окончании короткой смены передали полученные данные Середине.

Долго смотрели глаза, устланные лиловыми вуалями. Громко изумруды Эвкалипта трещали в закоулках неизвестного. Сильно руки пластинчатые сжимали темные листья. Древними знаками казались птичьи письмена Оному-расчудесному.

Звуки окружения так же, как и вкус вертящегося мира вместе с реальностью миражной – все это превращалось в свежий аромат художества, который с любовью пособит в будущем претворению изящества Природы и отправит сие прямо в хрусталик глаза дорогого наблюдателя. Легко!

Дородные приключения превратности долгой песенки через животное начало помещается в простецкой коробке из сладкого миндаля.

Не миндальничать, ни перечить вкусный кофе, не глотать еловую мазь – вещание гармоники все еще продолжается. Светлая сторона временных петель находится у Оно на ожерелье, причудливо перемежается она с камнями цвета лазурной зелени. Эти камушки есть подарок Млечного Пути, которое Оно нашло у себя в сундучке, прибыв обратно на Землю.

Праздник намечается громкий, будут приглашены гости местных селений и желторотые птички. Кажется темнотой то, что должно касаться раскрашенных губ в нежных ночах, под сенью прелестной любви.

Свет разделывает жертвенный алтарь, тот будет стоять в середине всего празднества. То будет красное Время, Светлое Время. То бросит все вдохновение на жернова огненные и затопит в масляном супе идей.

Время, подгоняемое языками возвышения, играет сейчас в петлях, журчит водой в носу, длинную глотку втискивает в нежные плоти небес. Оно говорит себе: «Ты поможешь мне принять Вершину в своем сердце, в собственных легких, о, Небо?» Ответом послужит гудение электрических разрядов, что будет прямо означать – близится грозовой фронт.

Веселеет алтарь срединный, заимствует он у воздуха его исключительную пластичность. Смех разносится в настоящем флюиде морей: то гости прибывают со всех сторон – и юга, и севера, и запада с востоком. Ученые по святости Горы прихлопывают в ожидании чуда.

– Раскроши эту зелень сатурнианскую у подножия Эвкалипта, пускай гости нежатся в лучах всевосходящего знания! – Восклицало Оно, прицеливаясь словесами в самую темную тучу подплывающей грозовой молвы.

– Будет создано, сделано, размочено и уничтожено, ваше смешное величество! – Отвечали всамделишные Грозы, у которых под бочком сверкали иссиня-пурпурные облака.

Все они скопом, с живостью бросились спускаться с вершины Горы к плоскому предгорью, чтобы растрещать зеленое сукно на множество мелких частичек. Смазана горловина помадки, дворцовая красота отобразилась на лакированных туфельках Оно. Вся одежда пришедшего гостя пестрила мощью старого, дряхлеющего истукана – Осы, что туманным гласом в будущем породит целую сеть Временных шпажек, которых в свою очередь проглотит известная музыкальная гармоника Млека.

Что есть звучание и волны света в пространстве рассеянного времени? Не то же, что и кружка с перцовым кофе, и не то же, что и еловая мазь, принимаемая натощак как средство от повышенного давления. То-то же.

Только среди драгоценных особ красота и феерия показывают свои улыбки. Дремота тут никому не указ и не может она разделывать местные токи на далекое претворение чего-то уродливого. Так-то же.

Время настраивает гармоничность, а гости уже шелестят шелковыми платьями. Все блестит, а вместе с этим вечереет небо: на нем пыль зелени сатурна гложет саму себя. Электрический разряд бьет точно в срединный алтарь.

Теперь мир опустился на колено, распахнул напомаженную рубашку Оно:

– Туфлей вам точно больше не наливать, ваше смешное величество!

Эксперимент удался, Время повернулось светлой стороной, обогнув перед этим вершину Горы. И теперь то не Гора, не привычная глазу возвышенность, а полый сосуд, в котором ворочаются величавые внутренности Эвкалипта.

Питие само собой расплескивалось мимо ртов людских. Гремела натура бесподобным плющом, наматывая круги вокруг драгоценных пальцев Оно.

Небеса воспевали:

– Хорошо Оно, деятельно Оно, лучезарно Оно! Да здравствует алтарь с рвением и Временем светлым! Поручаю дальнейшее сказание легендарной крови Космоса!

Из светящихся недр Млека вышла формация потаенного чуда и принялась разносчиво слагать словосочетания:

– Сиятельству принадлежит большая часть суши и кое-какая чувственность розово-персиковых закатов. Туда же и юго-восточную сторону небес запишите. Сущам более материального воплощения даруется славность водная и планетарная.

А Человеко-пятикнижие размалевывает перед всеми нами труд художественного ростка Эвкалипта, ибо именно так зеленое царство будет разделено поровну между его сиятельством Оно и всей остальной натурой физического мира. А теперь прошу вас замять бока близко стоящего к вам друга и встать возле алтаря: там нас всех ждет незабываемое представление!

Испещренное светом существо встало вокруг алтарной стяжки и принялось голосить:

– Приди! Приди! Приди!

Тут же вся натура разделилась на воду и песок, закружилась перед действом, внушая трепет самой себе и тому, чему было суждено выбраться на Свет.

Время в данных плоскостях стало подобно утреннему приему пищи и возвращение данного ритуала предвосхитило разлагание остаточных энергий для тех, кто посмел уйти с сего праздника.

Сущность Оно выше всех встала в позу, разнесла свои ноздри до самого неба, до самого края земли. Трещало все и даже воздух сделался подобным трещотке и зелени кофейных зерен. Первая сущность Эвкалипто-Горы начала появляться с красных корней, и толпа, окружавшая алтарное действо, стала сокрушаться в дивных экстазах неуемного, дикого удовольствия.

Оно включило запись космической музыки Млека и Эвкалипто-Гора задвигалась к свету еще быстрее. Все проворнее ее корни оплетали воздушный рев окружающего сборища и вместе с этим вокруг делалось все светлее.

Когда светом затопило вообще Все, а зелено-красное действо уже полностью освободилось от давления земли, то было решено тут же запечатать образовавшуюся дыру пришедшими на празднество гостями. Никто не стал возражать, и Оно, силой грозовых туч, затолкало временное ребячество в размягченную горячим дыханием физику магического созвездия.

Прелесть навестила сердечную мышцу Эвкалипта и тут же разделала свою клетку, состоящую из драгоценных металлов, впуская Оно погреть крылышки, да испить перцового кофеину для подзарядки.

– Твоя смелость привела мою сущь к живительным токам. Благодарствую сию натуру космическую, песню небесную! Свет Времени с новой Эвкалипто-Горой навестит нас через столетие вперед. А теперь поцелуй мои руки и расправь свои. Я их приколочу к золотистым ветвям белого света!

– Да будет по твоему, сия, да будет гореть вечным огнем пламя драгоценной молвы, гости не зря пожертвовали своей плотью – все это ради красоты Эвкалипто-Горы! – губы Оно растрепались по швам и хлынула священная кровь, окропляя внешние мудрости старого мира, предваряя тем самым приход новой гармонии.

Премудрость

Большое или малое. Деятельность великая постоянной величиной толковости-знания в животах распальцовкой шарит, кубит и курит лимфатические трубки. Голос шуршит, мажет трава по коленкам, птичка становится мальчиком.

Шепот остатка тела Оно делает Млеко преисполненной радости освобождения. Кому трещать теперь, кому записывать железистые звуки звезд? Юркий глазок проникает внутрь ушей Эвкалипто-Горы. Поднимается ее зелено-красная спесь – как это красиво и мелкорыбечно выглядит на фоне окружающей феерии. Океаны морей скажут большое спасибо!

Тут же хочется провести параллель между основанием и воображением, ибо их сыпучая пыль восприятие натурой берет.

Основание – дело глубокое, тяжелое, часто сугубо материальное и обладает ароматом амбры. Воображение же – летучая субстанция, зеленая и парящая, как легчайшие ткани птичьего платья.

Люди важны для нас, важны для продолжения дела Эвкалипто-Горы, которая заключается в помещении изумрудной канифоли во рты усопших тварей, чтобы те, как оживут, смогли сделаться духом премудрой же славности.

Параллель для диких основ: делаешь хорошо – получаешь приятный подарок

Параллель для умопомрачительных основ: делаешь хорошо – напоминаешь скрученного разноцветного осла.

Наверно, посыл понятен? А если нет, то не беда, различия в существующих животворных организмах не настолько равно удалены от источника всего мыслящего знания, как некоторым бы хотелось. Эти сочные пироги находятся на вершинах корней, тихо поблескивая на многомерной листве Вселенной, что на фоне фиолетовых небес и белого солнца выглядит волшебной спутницей.

Сочинение равное творчеству напоминает о войне бывших гармоник (как бы это разлаписто не звучало), где добро и сумрачность силами бессчетного количества ос и гнезд наполняли полы океанические толщами воды и стремительностью ветра.

Волосяной покров для диких сердцем, для синих умов и сильных ногами: здесь заканчивается помешательство на формах и начинается реальность неизмеримой фантастики.

Видимой становится эта нега, карамелью она плывет для ленивых и прочего осторожного сброда. Звуки внешнего мира мудрят сверх меры, а мера в этой реальности потерялась уже давно. И если бы не осыпалась внешняя земля, тогда бы она больше не смогла мешать взваривать серую вулканическую пыль.

Вы так же как и мы похожи на своих предков, вышедших из Эвкалипто-Горы: такие же высокие корни, напомаженные воротнички из мягкой гладкой кожи, глаза, сулящие восторг и мгновенное отрезвление и далее, спускаясь все глубже и выше, тела с внутренностями подвергаются различным отклонениям… Нету здесь постоянства, зато есть творческое с идейным воображение!

Эвкалипто-Гора профессионально воссоздает в кручах небесного очарования строчки из книги о Человеке и Красоте. Те литературные пеньки с поэтическими строчками стоят много ниже самостоятельных иллюстраций, выполненных темно-красными чернилами.

Есть ли правда в ногах? А если спросить немного иначе: стократное увеличение эвкалиптовых иголочек сможет ли помочь унять внутреннюю дрожь, когда глаза внимают строчкам из художественного обрезания? Они опьяняются образованием и ложью, а иллюзии – дело исключительно синего ума.

Просто запомнить и все. Просто рассвирепеть от деятельного застоя и зачать новых детей, да так, чтобы не одна капля молока не простилась со своим существованием внезапным падением на грубый пол.

У птиц и середины может начаться премудрость прямо посреди производства низкого поклона: старикам нужно оказывать пример для подражания, чтобы те не забывали откуда вышли. Это можно сказать проще, несколько перефразируя набор слов: настольные игры – для детей младше трех лет, а все остальное – 0для всех остальных.

Очаг домашний привлекает своим уютом и добрым здравием, а еще мучнистой травой, где находится многоликая доля помещений, чье название «Белые палаты». Они впервые появляются в прошлом литературном опусе Красная Мнига, где ведется еще более абсурдный рассказ и фигурирует Стеклянный Смех, а где-то неподалеку и циферки болтаются от Двух до Двенадцати.

С тихими завываниями мышей и птичьего шороха книга та сделалась достоянием общественности еще раньше, чем пришла солнечная пора для Эвкалипто-Горы. Мудростью называется красочное умение распознавать грубые материи и претворять их сущность в напоминание собственной теории грехопадения.

У вас она есть? Да – отлично, если Нет – замечательно! Космос для таких сущностей наполнен самыми прекрасными островками, на которые не то, что посмотреть страшно, на которые и дышать даже запрещается в обычном состоянии сознания. Проносясь во снах, эта переливчатая песнь перемещается быстрее всеобщей музыкальной гармоники, а потом и света!

Чудесное появляется в сгущенных материях явно, по-утреннему солнечно, а душа продолжает свой звукозаписывающий шаг все дальше в пустоту, продвигаясь короткими, осторожными шажками.

Помещение для занятия созерцательным практикам похоже на свежевспаханное зеленое поле. Самостоятельные упражнения помогут святым разобраться в своих вращениях, что происходят вокруг планетарных гениев.

Эвкалипто-Гора и Премудрость: вот два настоящих творца мира полуявного, невидимого с зеленых полей, где хлопотно мерцают раскрывшиеся цветы будущей победы.

Мягкое и нежное присутствие любимых человекоподобных спутников делает чашу из фетра мягкой напарницей всех оставшихся дней и ночей. Всякое настоящее бесподобно в сравнении с прошлым с его привлекательными и желеобразными наполнителями.

Эвкалипто-Гора выпивает в звездных кабаках три литра отборного хрустального напитка. И радостно сё. А сколько сможет излить из себя пластичный эластомер равных столетий за два коротких мгновения?