Помоги проекту - поделись книгой:
Зато теперь, сидя за рабочим столом, обычно во время обеда в голову ему приходили одни и те же мысли: «все бабы суки, и его котлеты теперь жрёт кто-то другой».
ПЛОВ
Лена пришла с занятий домой. Тишину нарушал фырчащий аэратор в аквариуме, только вот рыбки куда-то попрятались. Лену это не удивило, наоборот, она бы удивилась, если бы заметила рыбок.
Переодевшись в домашнюю одежду, она идёт на кухню. Всю дорогу до дома она думала о том, как придет, усядется в теплой кухне, достанет из холодильника плов и разогреет его в микроволновке, а затем… Ох, а затем. Самый вкусный плов у мамы, но еще вкуснее у бабушки. Но бабушкин плов ей уже никогда не попробовать, потому что бабушка умерла три года назад.
Резкий звук звонка лишает Лену радужных иллюзий и печальных воспоминаний о плове, она возвращается в прихожую.
– Алло! Это администрация? Скажите, пожалуйста, когда принимает Иванов?
– Это не администрация, – вежливо отвечает Лена, – это квартира.
До кухни и до такого желанного плова остаётся всего ничего, но именно этого ничего и не хватает Лене. Снова звонок.
– Алло? Это прокуратура? Запишите: Шевцов Олег…
– Извините, – перебивает Лена незнакомый мужской голос, – но вы не туда попали! Это… Договорить она не успевает, потому что в телефоне уже раздаются частые гудки.
Еще одна попытка прорваться к кухне оканчивается крахом. И виной тому всё тот же злосчастный телефонный аппарат.
– Алло! Здравствуйте! Могу я услышать Любовь Николаевну?
– Нет! – довольно резко, но в тоже время как-то обреченно отвечает Лена. В ответ же снова слышатся только частые гудки.
Телефон трещит, но Лена не обращает на него внимания, она не хочет больше никому ничего отвечать, но очень хочет мамин плов.
На столе на кухне уже стоит тарелка с пловом, кусочком хлеба и стаканом воды. Из-за звонков Лена уже не помнит, когда она успела разогреть плов, отрезать хлеба и зачем-то налить стакан воды, но ей не интересны ответы на все эти вопросы, потому что аппарат в прихожей разрывается, путая все мысли.
Лена ест плов. Наверное, это самый вкусный плов в ее жизни. В этот раз у мамы наконец-то получился точно такой же плов, как у бабушки. После такого плова можно ещё раз ответить на телефон, а потом выключить и забыть о его существовании до завтра.
Лена берёт трубку. Никогда она еще не была такой спокойной, как сейчас, может быть, во всем виноват плов?! И уже зная, какой вопрос ей зададут, она, даже не дождавшись традиционного: «алло», начинает отвечать.
– Это квартира.
В ответ тишина. И только через несколько секунд ей отвечает дребезжащий старушечий голос:
– Ну, здравствуй унученька.
КОШКИНА ЛЮБОВЬ
В тишине ночи часы тикали особенно громко, именно это и не давало Любе уснуть. Чтобы как-то переключиться, она встала с кровати и подошла к окну, за которым, как оказалось, шёл дождь, но за пластиковым окном стоны разбивающихся капель были не слышны. Она снова попыталась забыться сном. На тумбочке возле кровати лежала книга, которую Максим подарил ей. Закладка, заботливо уложенная где-то в середине, говорила о том, что возможно ночь и не будет такой одинокой и холодной, но читать не хотелось. У неё уже второй день болела голова, да и прошлую ночь она не спала совсем. Последние несколько дней ей было страшно ложиться спать, потому что просыпалась посредине ночи, сама не зная от чего, мокрая от пота и дрожащая.
Люба закрыла глаза. Стрелка стала звучать как-то тише. Или это ей просто показалось.
Их пути с Максимом шли совсем рядом, но что-то такое неуловимое было в том, что они так долго не могли встретиться. Например, они учились в одной школе, но, когда в неё перевелась она, он её уже закончил. Они вместе получали стипендию последние два года его обучения, но она совсем не помнила его. И вот, когда она уже училась на пятом курсе, Максим, который был аспирантом, встретившись с ней в столовой, пригласил её в кино. Сказать по правде, она считала совсем недопустимым ходить с молодыми людьми куда бы то ни было в то время, когда она была не свободна. Но почему-то (впрочем, определённые причины всё же были) она не отказала ему. Не отказала потому, что отношения с Валерой зашли в тупик, а ещё потому, что на самом деле ей было очень любопытно узнать, зачем же он пригласил и почему именно её.
С каждой встречей отказаться от общения с ним ей было всё тяжелее. Она старалась себя сдерживать, но каждый вечер всё-таки набирала его номер. Люба никогда не верила в любовь с первого взгляда, но было в нём что-то такое притягательное, что ее прагматизм не помогал, хотя перспективы с ним она не видела. Но эти встречи… Без них было так тяжело, так томительно и порою тоскливо, что она сходила с ума. Может быть, всё могло быть по-другому, но в отношениях ей всегда нужно было видеть будущее, какое-то развитие. А с ним она не видела ничего. Необходимо было определяться, с кем из двоих ей остаться. К тому же у нее уже неделю была задержка… И именно сейчас ей с особой отчетливостью вспомнился вчерашний день.
Ей стало особенно тоскливо и одиноко, однако голова перестала болеть. На улице светало, и она поняла, что хочет спать. Глаза её закрылись. Секундная стрелка больше не раздражала. Она уснула.
Проснулась Люба где-то к обеду и почувствовала какое-то облегчение от того, что окончательно определилась, с кем ей быть. Быстро собралась на улицу и уже во дворе поняла, что с одеждой она не угадала, ей было зябко.
«Почему в жизни всегда получается так?!» – думала она – «Мы влюбляемся в тех, кому безразличны, или в нас влюбляются те, кто безразличен нам». С ней такое происходило не раз, и нынешняя осень не стала исключением.
Люба шла по мокрой неуютной улице. Мелкий дождик накрапывал, оставляя на асфальте тёмные пятна. В воздухе висел тот самый запах осени, совершенно непередаваемый, но без труда узнаваемый. И в нём было что-то такое, от чего становилось грустно. Любе захотелось сесть в каком-нибудь кафе, заказать себе чашечку кофе и погрузиться в воспоминания, что она и сделала. И как только она зашла в кафе, дождь усилился. Она грустно улыбнулась. Всё происходило так, словно даже погода подстраивалась под её настроение.
Принесли кофе. Мысли разбредались, ей было трудно сосредоточиться на чём-то одном. Принесли мороженое (маленькая слабость в её жизни), которое она заказала вместе с кофе. Она отпила. Оно было ещё слишком горячим. Тогда Люба взяла ложечку и погрузила в горячую чёрную ароматную жидкость кусочек мороженого.
Дождь стучал за окном, и от этого в кафе становилось по-домашнему уютно. Она сделала глоток. Из-за мороженого кофе остыл быстрее. Вспомнился брат. Сколько ему тогда было? Восемнадцать. Вспомнилась последняя годовщина. Она не поехала на кладбище, потому что не могла, не чувствовала в себе сил. С каждым годом становилось только тяжелее. Когда он повесился, она перестала верить в бога, потому что не могла понять, как ОН смог это допустить; а вместе с этим не могла и просто верить в себя, верить другим. Кофе остыл безвозвратно. Захотелось выпить водки, но заказала желе. Было ощущение, что вот-вот… Что сейчас она к чему-то придёт и что-то поймёт…
Цепь замкнулась. В ней заискрило электричество, только вот она почему-то не чувствовала этого тока. Неожиданно чётко она поняла, что осень и дождь, кафе и кофе, годовщина и грусть – всё это лишь переменные, которые, оказавшись в одном уравнении, объяснили ей всё то, о чём она думала с тех пор, как погиб брат. Вера и любовь – это два понятия, тесно связанные друг с другом, и одно невозможно, ущербно без другого. Потеряв веру, оказалось, что она разучилась любить. Что-то внутри неё боролось, пыталось победить страх, страх потери близкого человека, но всё было бесполезно. К сожалению, одно понимание не могло помочь ей. Надо было что-то делать, нужен был кто-то, кому она сможет довериться.
Люба Кошкина встала, оставила на столике деньги по счёту и вышла в дождь.
В жизни часто бывает так, что человек не может определиться, с кем быть. И, как правило, он выбирает того, с кем ему проще, кто ему нужнее. Однако сложность заключается в том, что выбор этот происходит в какой-то определенный момент жизни, а тот, кто был нужен сейчас, может перестать быть нужным потом. И выходит это как у кошки, которая трется об ноги человека, который несет ей корм, а не того, кто его купил, так что, вот такая вот кошкина любовь.
РАЗРЫВ
Полночь. За окном жалобно скрипят сверчки, и только в сердце моем тишина. В комнате горит свет. Я пытаюсь читать, но строчки проносятся мимо сознания, и смысл написанного остается на страницах книги. Что я сделала не так? Что?
Я почему-то всегда знала, что рано или поздно мы расстанемся, готовилась к этому, но разрыв все равно был неожиданным. Мы встретились, как обычно, у тебя. Смеялись, шутили, говорили колкости, чаще, как всегда, ты. Может зря на моем подарке, брелке, я попросила выгравировать слова: «Живи долго – сколько хочешь и с кем хочешь!» – этим я хотела показать тебе, что ни на что не претендую. Может быть, ты все понял не так? Однако, что теперь рассуждать. На мои звонки и сообщения ты не отвечаешь. Я снова осталась одна. Мне осталось… Да, что мне осталось? Только воспоминания. Без тебя холодно и пусто, что мне делать? Прошло уже три дня, но для меня они словно три месяца. Завтра на работу. Поздно, а заснуть не могу.
Чтобы как-то отвлечься и забыться, начинаю наводить порядок в шкафу, где неожиданно для себя нахожу свои старые школьные тетрадки. И мне кажется, что если я методично разложу их по полочкам, то и в моей жизни возникнет порядок. Среди воспоминаний, которые рождаются у меня в голове, нахожу свой старый школьный дневник, но не тот, в который ставят оценки. Он открывается на моей последней записи: «Я влюбилась…» Я беру ручку, и время куда-то исчезает…
Устало тру переносицу. Перечитываю то, что написала. Хочу порвать и выбросить, но неожиданно чувствую какое-то освобождение. Смотрю на часы: до восьми осталось всего четыре, а завтра ведь на работу. Ложусь на кровать и тут же засыпаю.
Сейчас обед, и в офисе не привычно тихо. Сегодня неожиданно выяснилось, что завтра я еду в Германию, а не на следующей неделе, как планировалось месяц назад. Может быть, это и к лучшему. Говорят же, что расстояние лечит. И что-то там, по-моему, еще.
Мне тоскливо без тебя, поскорей бы уже уехать. Однако с дневником стало легче, словно у меня появился друг, с которым я могу поговорить о тебе и через него с тобой.
Перелет и переезд, размещение на новом месте, новые впечатления и ощущения, от которых так плохо спится в первую ночь, встречи по работе с интересными людьми, сама Германия – все это на какое-то время отодвинуло тоску о тебе, и я уже было подумала, что все-таки расстояние лечит, но нет, оказалось, что я ошиблась. Оказалось, что теперь еще больнее. Без тебя я чувствую все так, словно нервы мои обнажены. Каждое впечатление становится таким острым и ярким, что это причиняет боль, может быть, потому, что я хочу поделиться им с тобой, а тебя нет.
В Берлине я наблюдала за людьми и неожиданно для себя обратила внимание на то, что, независимо от возраста пары, мужчина и женщина всегда держатся за руки. Сначала это меня раздражало, может быть, потому, что сама я хожу здесь одна, потом я старалась просто не обращать на них внимания, чтобы сердце не ныло так сильно, но вот что я поняла: это и есть счастье.
Сейчас обед, сижу в кафе на улице, и горячий шоколад, который я заказала, медленно остывает, а у меня есть время, чтобы написать тебе пару строк…
Приехала в Бремен за два часа до запланированной встречи. Гуляю по городу и думаю о том, как все-таки трудно сближать между собой людей, говорящих на разных языках, однако у меня получается. Только вот с тобой общий язык я найти так и не смогла.
Бремен очень красивый город, весь его центр, где расположена торговая площадь, небольшой, старый, из камня, и все здесь пропитано историей. Самый удивительный старинный квартал Бремена с узенькими улочками (поначалу я даже думал, что это просто пролеты) и крохотными домиками, в которых до сих пор живут люди. В этом квартале расположен самый маленький в мире отель, в котором традиционно останавливаются только молодожены. Здесь могли бы остановиться и мы. Слезы непроизвольно выступают из моих глаз. Я закусываю губу, достаю косметичку, поправляю макияж и смотрю на часы.
После расставания с тобой мне стало гораздо труднее работать, мне тяжело сконцентрировать непослушные мысли, которые то и дело тянутся к тебе.
Переговоры прошли успешно. И я уже собираюсь к себе в номер, когда Карл Реснер, деловой партнер нашей фирмы, приглашает меня в ресторан. Хочется отказаться, но нельзя. Немолодой, невысокий, плотный лысоватый мужчина с маленькими очечками на большом округлом лице и огромными руками смотрится достаточно комично, особенно если знать, что никакой он не грузчик и не чернорабочий, хотя очень напоминает их, а директор известной фирмы. Наверное, мы выглядим для других посетителей ресторана уморительно: я – с моим ростом метр восемьдесят да еще на каблуках и он – маленький «пончик». Разговор не клеится. Я отвечаю невпопад, потому что думаю о тебе. Глаза мои не могут остановиться на чем-то одном: и с Реснера скользят по другим посетителям, наталкиваясь неожиданно на вожделенный взгляд здоровяка за дальним столиком. Реснер рассказывает мне о своей семье, показывает фотографии детей, рассказывая, он то и дело поглядывает на часы и через некоторое время подзывает официанта. Я остаюсь одна. Здоровяк присылает мне бокал вина. Я киваю ему, и он подсаживается за мой столик. Мы мило беседуем о пустяках, он неудачно шутит, но я все равно смеюсь, хотя все мое женское нутро стонет, воет и плачет! Я хочу, как же сильно я этого хочу с тобой. А может, просто хочу? От этих мыслей меня передергивает, я сжимаю кулаки, и ногти больно впиваются в кожу ладоней. Мы пьем белое вино, и с каждым глотком мое желание становится просто невыносимым. «Может быть, продолжим в вашем номере?» – предлагаю я. Он радостно кивает.
Мы поднимаемся к нему. Раздеваемся. Я прошу его не включать свет, потому что тогда могу представлять, что мы делаем это с тобой, но, не смотря на всю опытность моего партнера, я чувствую, что это не ты. Мне хочется закричать, заплакать, завыть, но я сдерживаю себя и только в апогей всего этого действия громко выкрикиваю: «Сука!»
На ночь я не остаюсь, а перехожу в свой номер, где в ванной пытаюсь смыть с себя свою мимолетную глупость, от которой я себе теперь так противна. Выхожу на балкон и закуриваю сигарету. Легкие забыли табачный дым, да еще и немецкие сигареты попались, как назло, крепкие до ужаса. Я кашляю, но продолжаю курить, а потом ложусь спать.
Ночью мне снишься ты.
Утром пью горячий кофе без сахара и думаю о том, что произошло вчера. Достаю свой дневник. Если бы ты знал, что произошло, а потом прочитал то, что я тебе сейчас напишу, определенно нашел бы в этом какой-то смысл, объяснил бы мне мое поведение, и ничего удивительного в этом нет, это ведь твоя работа – объяснять людям их поступки и учить их принимать правильные решения.
Сегодня я возвращаюсь домой. Еду в электричке в аэропорт. Время в пути – четыре часа. Четыре часа моей жизни с незнакомыми людьми, если бы ты был рядом, то мне было бы все равно, а так…
За окном немецкая ночь, ничем не отличающаяся от нашей. Я уезжаю из страны, в которой все так мирно и спокойно, что становится даже несколько неловко, хотя я и сама не знаю почему. Народу в вагоне немного. Кто спит, кто просто лежит и о чем-то думает. Интересно, о чем?
Города незаметно сменяются за окном, а я перечитываю все то, что написала тебе. По-моему пора подводить черту под всем этим.
Больше писать я не буду, хотя в дневнике и остались чистые листы.
Что делать мне с ними?
Я оставляю их тебе.
В моем настоящем, в моей жизни они у тебя тоже есть…
МИНИАТЮРЫ О ПРИРОДЕ
СТЕПЬ
В конце марта снег чернеет под набирающим силу солнцем. Медленно, неуверенно уходит он в землю, и тогда становятся видны бурые куртины прошлогодней травы. Степь просыпается, и куртины эти выглядят, как засохшие корки на ранках. А по чёрным проплешинам уже просыпается сон-трава, которая своими поникающими синими опушенными цветками уклоняется от особенно жгучего именно в это время солнца. Мелкими жёлтыми звёздочками, как маленькими солнышками, смотрит в наливающееся синью небо гусиный лук. И неживое, словно бы ощущая свою связь с живым, проливается дождём на землю.
Вслед за сон-травой, напившейся солнечного сока, прорастают цветки жёлтого горицвета. А везде уже в рост идёт зелёная трава. Степь словно дышит полной грудью. Растения первыми запускают новый жизненный цикл, и, как только они раскрывают свои цветки, тогда-то и просыпаются насекомые, которые спешат, словно хотят успеть насладиться жизнью и оставить своё продолжение в ней. В зелёных, пока еще не высоких волнах травы, появляются нежно-голубые мелкие цветки гиацинта и белые крупные ветреницы. А в небе парят, играют в воздушных потоках птицы, разбивающиеся по парам и наслаждающиеся ширью небесного свода.
Трава поднимается, тянется к солнцу, и на её фоне уже не заметны отцветшие сон-трава, гусиный лук, горицвет и даже цветки ветреницы, от которых остались только маленькие пушистые шапочки.
Степь не любит однообразия, и вот красными пятнами зацветают воронцы, а вместе с ними начинают свою короткую песнь петушки с желтыми, фиолетовыми, а некоторые и с тёмно-бордовыми гребешками. Но и ковылю есть место в этом веселом разноцветье, который выглядит в степи, как старик, убеленный сединами, среди веселой малышни. Шелестят его белые волоски, словно разговаривают, а шмели уже начали собирать запасы на зиму, и своим жужжаньем прерывают неторопливую беседу разнотравья.
Аромат ванили разносится над зелёным ковром – это цветёт бледно-розовыми невзрачными цветками козелец. Рядом с ним распускает свои голубые колокольчики ломонос, только нет в его колокольчиках язычка, но степь, несмотря на это, все равно шумит и волнуется, как народ от призывных ударов колокола, который звонит во время праздников или если пришла беда.
Солнце, набравшись силы, становится не таким жгучим. Ночные холода отступают, и только ветер всё так же гонит волны по зелёной траве. Пение птиц замолкает, кончилось время знакомств и встреч, пришло время заботы о потомстве, птичьи разговоры становятся короче и деловитее. Степь готовится к лету.
Неторопливо, день за днём, зелень начинает сменяться фиолетовым пестротравьем – зацветает шалфей. Двугубые цветки его смотрят во все стороны в ожидании насекомых. И вот грузный желтый шмель медленно подлетает и заглядывает в фиолетовый зев, на дне которого лежит сладкий и такой желанный нектар, но и шалфей не хочет отпускать своего гостя от себя и награждает его ещё и пыльцой. Дополняют шалфейный наряд степи: вязель – фиолетово-белым, а мышиный горошек – фиолетово-лиловым цветом. А ещё у самой земли, прижимаясь и словно бы боясь от неё оторваться, отгорает чабрец. И, хотя он едва заметен, именно благодаря ему степь насыщается неповторимым ароматом, от которого веет бесконечным простором, и сухой воздух становится как-то по особенному свеж, а голубой свод неба необъятен!
Вслед за фиолетовым нарядом у степи припасено белое платье из цветков ромашки, клевера и таволги, но и его она носит недолго. Солнце сжигает всё, и к концу лета только бурая трава прикрывает степь. День укорачивается, и выросшие за лето птенцы с родителями сбиваются в стаи, готовые отправиться в далекое путешествие. Кажется, что жизнь закончилась на этой опустевшей равнине, и уже ничто и никогда не зацветёт до наступления новой весны; но это, к счастью, не так.
Если в начале осени пойдут хорошие дожди, то первоцветы еще раз поднимут свои цветки, а трава отрастёт зеленью, чтобы затем надолго укрыться белым покрывалом снега…
В СОСНОВОМ ЛЕСУ
Чёрная туча наползает на солнце. Но затем, словно бы не вынося огненного жара, освобождает дорогу солнечным лучам к сосновому лесу, в котором огромные стройные мачты слегка качаются под порывами ветра. Зеленые паруса хвои не пропускают свет к ржавому пологу, покрывающему землю. Есть здесь, однако, просветы, там, где деревья не выдержали непогоды. Упали и лежат уже мертвые, но полные жизнью лесных обитателей, нашедших свой дом. А поляна, освещенная солнцем, дает место земляничному раю. Земляника в сосновом лесу мелкая, но, может быть, именно от этого особенно сладкая. Никакая ягода не может сравниться с ней, а всё потому, что в ней заключен смолянистый запах, нагретый на жаровне леса. Бывает и так, что на поляне разрастется иван-чай, розовые цветки которого видны издалека, и тогда понятно, что земляника уже отошла.
Тропинки усеяны шишками с великанов – сосен, переговаривающихся в прозрачной синеве. Почва в сосновом лесу серая, рассыпчатая, и на ней кажется не возможной жизнь растений, но сосны как-то приспособились и нашли свое место под солнцем.
На опушке цветёт жёлто-оранжевый, вечно седой бессмертник. Красными огоньками полыхает гвоздика-травянка. Пушистыми шариками заячий клевер посматривает на дорогу, вдоль которой, выставив свои одинокие стебли с мелкими белыми цветками и распластав широкие листья, цветет подорожник. После хорошего дождя можно повстречать пробивающихся сквозь хвою маслят, шляпки которых блестят на солнце. А в глубине леса, там, где сосны смыкают свои кроны так, что до земли почти не доходят солнечные лучи, и комары особенно злы, можно найти папоротник, который никогда не цветёт, и волчью траву с синевато-чёрными ягодами.
Всё это только представляется с такой четкостью, тем более, сосновый лес остался только в воспоминаниях, а на его месте высится пансионат. Сосны спилены на скамейки. Да и земляника здесь уже не растёт. И только иногда, после дождя, на территории пансионата, в редко посещаемых местах, если сильно повезёт, можно ещё увидеть последних оставшихся в живых обитателей леса: желтоногих маслят.
Поделиться книгой: