Мир после нас. Как не дать планете погибнуть

Попробуйте проследить за взлетом цен на лекарства после слияния различных компаний. Вы будете поражены тем, как новые собственники изменяют стоимость полученных ими активов.

Но для индикаторов, отражающих рост производства у этих компаний или вклад в ВВП, совершенно неважно, что никакой новой «ценности» вообще не создавалось. Наоборот, увеличение сумм говорит об успехе и прогрессе. И поэтому в мире, где вся экономика построена на меновой стоимости, очень сложно спорить с подобной практикой.

С точки зрения теории субъективной ценности люди, получающие большие прибыли, не только считаются особенно успешными, но еще и создают высокую общественную добавочную ценность. Это не что иное, как круговая аргументация: доход оправдан, если произведено нечто, обладающее ценностью, а ценность, в свою очередь, зависит от доходности.

…И круг замкнулся.

В этом круге нет дела до справедливого распределения благ, бережливого производства и общественной пользы.

Так что меня совершенно не удивляет, что Маццукато, как пишет Manager Magazin, отняла «у бизнес-элиты право гордиться собой» [[28] ]. Например, у JPMorgan Chase – банка, который заработал 40 млрд евро с помощью высокоскоростных спекулятивных сделок, проведенных алгоритмизированной компьютерной программой, и тем самым, может быть, расшатал всю национальную экономику, – получение прибыли говорит о создании ценности. И ее производитель очень эффективно, можно сказать, заработал свой доход. Неудивительно, что векселя и акции часто называют финансовыми продуктами. Деятельность финансового сектора с 1970-х годов учитывается в ВВП, а параллельно проводится дерегулирование, из-за которого уменьшается контроль над этой сферой. Результат впечатляет. Из ничего не созидающего перераспределения ресурсов, обслуживавшего реальный сектор экономики, со временем сложился высокодоходный бизнес. Давайте еще раз повторим, как он функционирует: через ожидаемую прибыль он определяет, какие производственные процессы, систему оплаты труда и технологии применять всем остальным отраслям.

Полагаю, что в вопросе о связях между ценами и ценностью недостает прозрачности и ясности.

Нам необходимо куда более серьезное осмысление того, о чем пишет Маццукато. Ее вывод таков: целенаправленное ограничение незаслуженного присвоения благ и приведение балансовых отчетов в соответствие с объективными представлениями о ценности помогут создать намного более устойчивую экономику.

И наконец, так как модель экономического роста, основанная на ложном представлении о ценности, становится причиной нарастающих кризисных явлений глобального уровня, необходимо чуть более ответственно подойти к поискам путей прогресса и правильного экономического устройства. И тогда, может быть, мы начнем переосмыслять используемые концепции и наши представления о ценности. И по-новому посмотрим на то, какие перемены возможны и желательны.

От продукта к процессу.

От ленты конвейера к круговороту.

От отдельных частей к системе.

От эксплуатации к восстановлению.

От конкуренции к сотрудничеству.

От дисбаланса к равновесию.

От денег к ценности.

С помощью языка и его средств мы выражаем то, чего хотим добиться и что имеет для нас значение. Значит, развитие концепции или теории, помимо всего прочего, определяет границы нашего мышления. А с ними – и границы наших возможностей формирования будущего. Потому что мы формируем его каждый день. С помощью инноваций и технологий, своим поведением, решениями и правилами совместного существования, которые мы для себя определяем. А главное, целями, которые мы перед собой ставим.

Экономическая система, которая нацелена на постоянный рост в ограниченном мире с невозобновляемыми ресурсами, не является устойчивой. Необходимо пересмотреть наше понимание того, из чего сложится процветание людей послезавтрашнего дня. Для этого нужны новые понятия и принципы, которые помогли бы сформулировать то, что в будущем мы станем считать важным. Нельзя дальше называть экономическим ростом разрушение планеты. Нельзя называть созданием ценности простое мультиплицирование денег. А пределы роста должны стать преодолением экологического и социального ущерба.

Технический прогресс

Совместное воздействие индустриальной и научной революций было вдвойне разрушительным, так как оно изменило и структуру общества, и то, как люди понимают мир.

ДЖЕРЕМИ ЛЕНТ, предприниматель и писатель

Электрификация мира началась с лампы накаливания. И хотя в течение долгого времени электрическое освещение воспринималось как роскошь, предназначенная в основном для отелей, офисов и театров, однако к концу XIX века оно всё чаще стало появляться в домах состоятельных людей. Лампочка стала первым электроприбором, нашедшим применение в частных жилищах. Мощность первых лампочек была очень мала, и большая часть энергии преобразовывалась не в свет, а в тепло. Но все равно по сравнению с газовыми рожками и тем более свечами приручение электричества означало большой шаг вперед в искусственном освещении, а значит, и в формировании образа жизни, который не зависел так сильно, как раньше, от дневного света.

Прошло несколько десятилетий, и инженеры придумали заменить накалявшуюся внутри лампы угольную нить на вольфрамовую. Она не так быстро перегорала и ярче светила. Еще один шаг вперед. На этот раз в сторону большей эффективности. Для работы лампы с вольфрамовой нитью при такой же светоотдаче, как у лампы с угольной нитью, энергии требовалось в четыре раза меньше. Это стало крайне неприятной новостью для тогдашних электростанций.

Когда в начале ХХ века новые лампочки появились на рынке Великобритании, поставщики электроэнергии опасались, что их бизнес рухнет, и это казалось вполне логичным. Если люди могут получать столько же света, используя меньше энергии, то потребление снизится, и некоторые компании уже собирались поднять цены, чтобы заранее уберечься от будущих убытков.

Но вот что интересно – произошло прямо противоположное.

Лампочки теперь расходовали меньше электроэнергии, которой, соответственно, на рынке стало больше, из-за чего цена на нее упала, и в результате электрическое освещение оказалось доступным людям, которые раньше не могли себе его позволить. Из предмета роскоши электричество превратилось в товар массового потребления, что, конечно же, тоже было шагом вперед. Но парадоксальным образом как раз благодаря тем лампочкам, для которых требовалось меньше электроэнергии, чем раньше, ее суммарное потребление возросло. Получение более высокого результата при меньших энергозатратах, безусловно, означает рост эффективности, но в итоге приводит к большему расходу энергии.

Ученые называют этот феномен эффектом рикошета.

И это одно из самых недооцененных препятствий на пути к устойчивой экономике.

Если сегодня спросить людей, что они понимают под словом «прогресс», скорее всего, большинство заговорит о развитии техники. И это неудивительно. Мало кто обращает внимание на проявления прогресса общественного: умышленное убийство и тяжкие телесные повреждения уже не являются нормальным способом разрешения противоречий между людьми и преследуются законом; женщин больше не сжигают на кострах как ведьм, зато в большинстве стран они могут избирать и быть избранными и вообще, по крайней мере официально, имеют равные с мужчинами права; наука признана главным методом познания, а политические решения основываются на ее рекомендациях. Относительно социального прогресса тоже наблюдается существенное расхождение во взглядах на то, какое развитие считать хорошим, а какое плохим. В большинстве случаев эта оценка имеет прямое отношение к собственной идентичности и социальному статусу. Тем не менее мы определенно приблизились к воплощению в жизнь основополагающих принципов идеального сосуществования людей, сформулированных в Декларации прав человека или в Целях устойчивого развития ООН. Случаются и неудачи, и сегодня особенно заметно, как во многих сообществах разгорается полемика по поводу того, какие меры нужно предпринять.

С точки же зрения технического прогресса история человечества воспринимается как успешный путь, прямо от каменного рубила к смартфону. Все, что люди изобретали и усовершенствовали по дороге, предоставляло им новые возможности и свидетельствовало о правильности выбранного курса.

Вы еще не забыли, о чем шла речь в главе о новой реальности?

В «пустом мире», когда людей было меньше, а ресурсов больше, технический прогресс прежде всего позволял во много раз увеличить физическую силу человека с помощью машин, приводимых в действие ископаемыми источниками энергии. Таким образом, можно было за все более короткое время вырабатывать все больше товаров все лучшего качества. Техника приводила в движение фабрики, обеспечивала массовое производство и стимулировала экономический рост.

Современное понимание развития исходит как раз из такого механистического представления о прогрессе: основной упор делается на новое, которое резко отличается от старого. Целью развития и в прошлом, и сегодня является экспансия: новое означает больше, под этим подразумеваются большие мощности, больший объем, большее производство.

В условиях «полного мира», где экономика, основанная на ископаемом топливе, уже угрожает существованию человечества, технический прогресс должен обеспечивать еще и интенсификацию: новое теперь означает получение большего из меньшего, то есть обеспечение экономического роста и дальнейшего разрастания без ущерба для окружающей среды. Повышение эффективности считается важнейшей задачей и измеряется не только в денежном эквиваленте, но и в таких показателях, как углеродоемкость и ресурсоемкость производства. Это шаг вперед от Роберта Солоу и взаимозаменяемости природного капитала.

Если кто-либо говорит, что для решения экологических проблем – от изменения климата и вымирания видов до истощения всех природных систем – надо опираться не на государственные запреты и регулирование, а на инновации и технологические прорывы, то в принципе он имеет в виду примерно следующее.

Технический прогресс помог эксплуатировать природу ради экономического роста. Теперь он должен помочь эксплуатировать природу менее интенсивно, не мешая при этом ВВП продолжать расти. Спасти планету, не нанося удара по нашему благосостоянию. Быть устойчивым, ничем не жертвуя. Наоборот, это даже выгодно: потому что даже если цены далеки от того, чтобы отражать истинные экологические издержки, снижение потребления ресурсов в любом случае экономически оправдано. Эта идея о так называемом простом разрыве взаимосвязи долго вызывала у многих восторг, потому что казалось, что он даст возможность достичь необходимых перемен так, что люди этого даже не почувствуют.

Продолжаем как раньше – только с большей эффективностью.

И что, так получится?

Первый намек на то, что одного технического прогресса явно недостаточно, высказал еще 150 лет назад английский экономист Уильям Стэнли Джевонс. Он заметил, что потребление угля в Великобритании в начале XIX столетия резко возросло, хотя Джеймс Уатт уже настолько усовершенствовал свою паровую машину, что для нее требовалось втрое меньше угля, чем раньше. Здесь такая же ситуация, как с электрическими лампочками. Новая техника позволяла экономить ресурсы и поэтому быстро распространялась, что в целом приводило к росту потребления, которое, таким образом, уничтожало результаты экономии или даже превосходило изначальный расход.

«Совершенно неверно считать, что эффективное использование топлива означает уменьшение его потребления, – все обстоит ровно наоборот» [[29] ] – к такому выводу, который назовут парадоксом Джевонса, а позже будут описывать как эффект рикошета, пришел ученый.

Для страны, индустриализация и головокружительный экономический подъем которой во многом зависели от внутренней добычи угля, эта закономерность имела огромное значение: более эффективные машины часто не сокращали потребление сырья – напротив, из-за них снижались цены, а значит, возрастал спрос на товары, производство которых требовало все большей энергии, – так раскручивалась спираль экономического роста. Вместо того чтобы отдалить наступление энергетического кризиса, машины его приближали.

Что же делать?

За 100 лет до того, как человечество осознало, что живет в новой реальности и хозяйствует не в пустом, а в полном мире, британцы благодаря своему углю уже столкнулись с этой проблемой.

Хотите знать, какое решение они придумали?

Никакого, потому что кое-что помешало им думать.

Что это было?

Нефть.

Прошло всего несколько десятилетий, и еще до того, как запасы сырья в колониях стали истощаться, в США начали добычу этого нового энергоносителя. Наступила эпоха, когда, казалось, человечество получило доступ к неограниченному источнику энергии. Парадокс Джевонса был забыт. Нефть стала горючим для бесконечного экономического роста, казавшегося основой всеобщего благосостояния. После Второй мировой войны большая часть западных стран не только встали на этот путь развития, но и считали его единственно правильным. А большинству незападных такая модель представлялась пределом мечтаний и примером для подражания. По этому вопросу демократии и диктатуры придерживались одинакового мнения.

Неудивительно, что в таких обстоятельствах за сотню лет никто не вспомнил об эффекте рикошета. Неудивительно и то, что отношение к этому феномену резко изменилось в последнее время. Дело в том, что мечта о простом разрыве взаимосвязи кажется все менее осуществимой.

Возьмем, например, автомобили.

Средний «Фольксваген-жук» в середине 1950-х потреблял 7,5 л бензина на 100 км пути. В конце 1990-х годов его преемнику VW New Beetle требовалось примерно столько же. Между этими двумя моделями – 40 лет технического развития, работы инженеров и стремления к эффективности.

Куда все это делось?

Конечно, над новым «жуком» потрудились. У него было не 30 лошадиных сил, как у старого, а 90 или 115 – в зависимости от двигателя, – и он уже мог достигать скорости не 110, а 160 км/ч. Уменьшение расхода горючего свели на нет увеличением мощности. Не экономили ни энергию, ни материалы – напротив, автомобиль теперь весил не 739, а 1200 кг [[30] ].

Это хороший пример разнообразных проявлений эффекта рикошета – один из тех товаров, при производстве которых практически любое повышение эффективности будет на каком-либо этапе сводиться к нулю, по крайней мере частично.

Такое замещение может происходить непосредственно во время пользования. Например, человек, купивший экономичную машину, будет чаще ею пользоваться, начнет чаще ездить на прогулки за город и за покупками в гипермаркеты, а не в магазинчики в центре города, где удобнее ходить пешком. Может быть, этот человек даже найдет хорошую работу в другом городе и станет кататься туда-сюда. Отрицательный обратный эффект может быть и косвенным, если сэкономленные на бензине деньги потрачены на что-то, что раньше оставалось недоступным: новый смартфон, авиаперелет на выходных, еще одно практичное авто для другого члена семьи.

То же самое происходит и с изготовителями. Они, например, могут направить энергию, которую удалось сберечь в процессе производства, на его расширение и вывести на рынок еще больше автомобилей. Можно создать более мощный вариант «жука» или же разработать совершенно новые модели внедорожников. И тогда владельцы малолитражек начнут ощущать себя в меньшей безопасности на дорогах, или же станут завидовать владельцам более престижных моделей, или же захотят иметь более просторную машину. А чем просторнее машина, тем меньше остается пространства для пешеходов и велосипедистов или для других обитателей городских улиц, а те в какой-то момент придется расширять.

Что же тогда можно сказать об электромобилях, которые считаются дружественной природе альтернативой, так как при эксплуатации не генерируют выбросов углекислого газа? И здесь, даже с учетом использования зеленой электроэнергии, имеет место эффект рикошета. Во-первых, чтобы произвести аккумулятор, естественно, тоже необходима энергия, а еще редкие металлы, добыча которых наносит вред окружающей среде. Во-вторых, для создания сети зарядных станций также требуется энергия и сырье.

Такой электромобиль, как, например, кроссовер Audi e-tron, весит более 2,5 т, а аккумулятор, приводящий в движение эту огромную машину, – 700 кг. В данном случае транспортное средство, может быть, стало быстрее или энергоэффективнее, но очевидно, что пользы от этого мало. Одно только изготовление аккумулятора емкостью 100 кВт·ч для больших электрокаров приводит к выбросу от 15 до 20 т CO₂ – столько же, сколько автомобиль бюджетного класса, работающий на бензине или дизеле, за 200 000 км пути [[31] ]. Если рассматривать отдельный продукт или даже один его аспект, можно упустить из виду общую картину, в рамках которой мы существуем. Нужно учитывать, что при развитии отдельных технологий меняется вся система в целом. Такой подход ученые называют системным. Мы упоминали его в главе о природе: если меняется один элемент целого, то изменяется и динамика процессов, частью которых он является. А следом и свойства других связанных с ним элементов.

Вот почему исследования трансформаций рассматривают социотехнические и социоэкологические системы. Под воздействием новых технологий преображаются как окружающая среда, так и человеческое общество. При системном подходе становится ясно, что изменяются своды знаний и формы коммуникаций, взаимоотношения и поведение, рабочий распорядок и повседневная жизнь – а вместе с ними интересы, власть, отношения собственности, инфраструктура и ландшафт. И наоборот, системные структуры оказывают влияние на то, какие технологии со временем покажутся наиболее рациональными, актуальными и желательными, а значит, получат наилучшие шансы на распространение.

Почему это так важно?

Наше индустриальное общество за последние 30 лет добилось огромного успеха в повышении эффективности. Для производства единицы ВВП немецкой экономике сегодня требуется меньше энергии и природных ресурсов, чем раньше. Но, к сожалению, как было показано выше, мы все еще далеки от образцового природопользования. Помните про День экологического долга? Время, за которое мы потребляем все, что Земля может воспроизвести, каждый год заканчивается на несколько недель раньше. Вдумайтесь только: в Германии в 2019 году этот день наступил в мае.

Но, как вы догадываетесь, несмотря на это, никто по-прежнему не сомневается, что нашей главной целью является неуклонный рост с помощью инноваций и прогресса. Доходность, прибыль, увеличение объемов производства и продаж остаются главными индикаторами успешных нововведений.

Мировая экономика продолжает расширяться, и при этом никто не ставит перед собой цель научиться жить в планетарных границах и сделать это, не нарушая системной эффективности природы. Эффективность с точки зрения экономической науки – это, попросту говоря, возможность купить два по цене одного.

Повторюсь, наши представления обладают способностью воздействовать на реальность. Два по цене одного – этот прием вполне способен погубить мечту о простом разрыве взаимосвязи и о том, чтобы остановить наконец рост потребления [[32] ]. Мы все эффективнее толкаем вверх кривые выбросов углекислого газа и эксплуатации ресурсов.

И так во всех сферах жизни.

Современные системы отопления экономичны как никогда, здания оснащены теплоизоляцией, но количество квадратных метров жилья на душу населения постоянно растет, каждый отдельный человек претендует на все большее пространство, и, конечно, потребление энергии не снижается.

Такая же ситуация и с электроприборами, которые сегодня расходуют гораздо меньше энергии, чем раньше, и поэтому у нас их теперь намного больше. К тому же теперь они не такие долговечные, как прежде.

То, что вчера еще считалось роскошью, ныне воспринимается как обыденное, да еще и бесперебойно и гарантированно поставляется в любое место в любое время – таков стандарт нынешнего образа жизни.

Горячая вода в кране.

По автомобилю на каждую семью.

Стиральная машина в каждой квартире или каждом доме.

Телевизор с плоским экраном в каждой комнате.

По автомобилю на каждого человека.

Свежая клубника даже зимой.

Расфасованные кусочки манго, доставленные к нам по воздуху.

Авиатур выходного дня дважды в месяц.

Ярким примером того, как сложно человечеству остановить нескончаемую экспансию, является так называемая геоинженерия.

Геоинженерия – это методы, которые должны искусственно замедлить климатические изменения. Для поглощения углекислого газа часто предлагают проводить широкомасштабные посадки леса или повторное заболачивание. Но для проведения подобных мероприятий требуются такие территории, которые могли бы конкурировать с площадью, занимаемой нашими населенными пунктами и инфраструктурами и сельским хозяйством, и поэтому выдвигаются все новые технические решения. Так, например, высказывались мысли разместить в космосе огромное зеркало, ограничивающее попадание солнечных лучей на Землю, или же распылять с самолетов тонны двуокиси серы, чтобы она отражала солнечный свет, как при извержении вулкана. Некоторые исследователи предлагают с помощью удобрений ускорить рост морских водорослей или же раздробить горы, потому что при выветривании горная порода будет поглощать углекислый газ.

Вам все это не напоминает фильмы о Джеймсе Бонде?

Тогда имейте в виду, что почти все климатические сценарии, при которых рост температуры все-таки не превысит 2 ℃, предусматривают, что в обозримом будущем человечество задействует геоинженерию, в противном случае их нельзя будет реализовать.

Вот только все эти технологии на настоящий момент недоступны. Их или еще не опробовали, или они слишком опасны, или же функционируют в малом масштабе, но неизвестно, насколько рискованным будет их использование в масштабе планетарном. Тем не менее с их помощью предполагается достичь того, что во всех прогнозах называется негативными выбросами.

А раз технологии все исправят, уже идет геополитическая борьба за право добычи углеводородов на оттаивающих тем временем просторах Арктики. Хотя проблема заключается не в том, сколько осталось в недрах Земли угля, нефти и газа, а в том, что ее атмосфера не может принять столько углекислого газа без изменения при этом климатических условий, пригодных для жизни людей. И мы не можем развивать чистую энергетику с той же бешеной скоростью, с какой хотим все больше потреблять. Сегодня возобновляемые источники энергии уже во многих случаях оказываются дешевле, чем уголь, – это отличная новость, которая окажет огромное воздействие на долгосрочные инвестиции в производство электроэнергии. Однако это не помешало саудовскому нефтяному гиганту Aramco сразу же после своего выхода на биржу в 2019 году превратиться в самую дорогую публичную компанию в мире. Потому что пока наша потребность в энергии столь велика, что альтернативные источники не в силах вытеснить традиционные, они только дополняют их. Так же, как 100 лет назад, нефть стала дополнением к углю.

Иными словами, если технический прогресс продолжит идти тем же путем, не выполняя никакой другой функции, кроме обеспечения дальнейшего роста производства и потребления, то мы лишь отодвинем решение проблем в будущее.

Честно говоря, у меня просто отвалилась челюсть, когда Илон Маск представил будущее поколение спортивных автомобилей – Tesla Cybertruck – с «почти несокрушимым экзоскелетом», обшивкой из «холоднокатаного листа нержавеющей стали 30Х» и бронированными стеклами. Эта модель может похвастаться способностью к безумному ускорению и грузоподъемностью 1,7 т, а модель S уже способна принять 2,1 т. Где и при каких условиях, кроме автогонок, могут понадобиться такие характеристики? И какова экологическая оценка жизненного цикла этой штуки? Между тем, по словам Маска, в США уже получено 250 000 предварительных заказов [[33] ].

А какими еще функциями, кроме почти никому не нужных вышеупомянутых, обладает такой автомобиль?

Как мы видим, подобные вопросы задают на удивление редко. Но если ими специально заняться, как это сделал социолог Филипп Штааб в своей книге «Лживые обещания. Рост в цифровом капитализме» (Falsche Versprechen: Wachstum im digitalen Kapitalismus), то становится очевидной еще одна форма простого разрыва взаимосвязи: между техническим и общественным прогрессом. Мы снова сталкиваемся с тем, что увеличение продаж и экономический рост превращаются в самоцели, а инновации служат средством для их достижения: «При покупке товаров в обществе материального изобилия редко руководствуются только их потребительной ценностью, но в основном – их отличительным потенциалом, то есть возможностью, благодаря обладанию дефицитными вещами или предметами с особыми символическими социальными коннотациями, показать свое отличие от других. С экономической точки зрения преимущество заключается в том, что потребности покупателей оказываются неисчерпаемыми и независящими от полезных качеств товаров» [[34] ].

Люди прекрасно умеют решать свои проблемы. Но если эти проблемы неточно сформулированы, прогресс обходит их стороной. Cybertruck меня особенно смущает, и я очень рада, что Объединение технического надзора считает невозможным его эксплуатацию в Германии. Если говорить о символике, агрегат кажется вышедшим прямиком из «Безумного Макса»: «Мне все равно, кто или что окажется у меня на пути, я проеду по нему на полном газу в крутой бронированной тачке».

Мне больше по душе практики осознанности, йога, пешие прогулки, лесное купание, цифровой детокс, самоактуализация и свобода распоряжаться своим временем. А знаете ли вы, что все эти занятия и понятия были предсказаны как проявления естественной эволюции общества, достигшего процветания благодаря техническому прогрессу?

И кто же все это предвидел?

Экономисты.

90 лет назад Джон Мейнард Кейнс, один из величайших экономистов всех времен, написал эссе под названием «Экономические возможности наших внуков» (Economic Possibilities for Our Grandchildren)[35]. В нем он размышлял о том, что произойдет с человечеством, когда оно разрешит все экономические проблемы, удовлетворит все материальные потребности и будет иметь все необходимое. Наблюдая постоянное развитие производства, Кейнс предполагал, что этот момент настанет к 2030 году. Тогда, считал он, нам будет достаточно работать только 15 часов в неделю. Этого хватит, чтобы поддерживать экономику на стабильном уровне.

Вопрос, который в связи с этим поставил ученый, звучал следующим образом: что мы будем делать со всем освободившимся временем?

Да, что же нам с ним делать?

Как вы думаете?