Кларендон и его время. Странная история Эдварда Хайда, канцлера и изгнанника

В XIX веке утверждалось отношение к мемуарам как к источнику второстепенному, не заслуживающему полного доверия. Такое представление повлияло на отношение к «Истории мятежа», воспринимавшейся как сочинение отчасти автобиографическое. Доминирующую роль в утверждении «критического» подхода сыграл сэр Чарльз Фирт [42]. Он отмечал у Кларендона три мотива к написанию «Истории мятежа». Один заключался в сохранении памяти о гражданской войне, в том, чтобы снабдить будущих историков материалами. Другой мотив состоял в защите Карла I и в восстановлении его репутации. Фирт утверждал, что первоначально он совсем не был ведущим; только в 1671 году, в предисловии к девятой книге, автор представил его таковым, возможно, в надежде на милость Карла II и разрешение вернуться к семье. Однако главной была дидактическая задача: потомки должны были сделать выводы на основании анализа причин конфликта и не допустить прежних ошибок. Как историк-позитивист начала ХХ века Фирт полагал: стремление Хайда к научению следующих поколений вело к утрате объективности и непредвзятости, снижало ценность его сочинения. Историки-позитивисты, видимо, искренне не замечали, что «объективность» служит прикрытием их собственных интерпретаций. Фирт принадлежал к школе вигского историка Самуэла Гардинера, отдаленного потомка вождя Английской революции, доказывавшего, что парламент был правой стороной в гражданской войне, а Кромвель выдающимся защитником справедливости. Поэтому труд Кларендона рассматривался либеральными историками-позитивистами как односторонний в консервативном отрицании революции [41].

К «критическому» направлению можно отнести историка Р. Мак Гилври, оспаривавшего оригинальность «Истории мятежа».

Сравнивая ее с сочинениями других современников о гражданской войне, он ставил вопрос: в какой мере этот труд можно считать оригинальным? Он полагал, что судить об этом трудно, поскольку устная традиция утрачена. Нам не дано знать о характере обыденных представлений об эпохе гражданских войн и междуцарствия, какие ходили слухи, сплетни, какие разговоры велись. Мнение историка состоит в том, что читатели, ознакомившиеся с первым изданием труда Кларендона, вряд ли узнали из него много нового, вряд ли увидели новизну в его интерпретации событий. В то же время и они наверняка признавали, что ему удалось высветить многие вещи, которые у других авторов оставались в тени. Мак Гилври полагал, что Кларендон «жадно подхватил существовавшие идеи, но как мыслитель он был традиционен и даже банален; при всей широте интересов и бесподобной способности к синтезу, он не был оригинальнее любого другого отставного государственного деятеля, принявшегося писать мемуары в появившееся у него свободное время» [70, 224]. Правда, историк тут же оговаривался, что он, возможно, ошибается, и в любом случае его слова не подрывают «высокого статуса» Кларендона. Будь тот оригинальнее, то не стал бы, может быть, так знаменит в качестве великого историка. Как бы опровергая Мак Гилливри, Р. Харрис писал о реакции современников, помнивших годы междуцарствия, на выход «Истории мятежа» в 1702 году. Пепис сообщал, что читал ее «с аппетитом»; «никто никогда не рассказывал и не мог рассказать ту великую историю лучше, чем сделала эта рука и этот дух». Эвлин называл Кларендона «благородным Полибием». Характеры описаны им «со справедливостью и сдержанностью, без примеси страсти и реванша» [48, 416–417].

Критичен к Кларендону английский историк Р. Хаттон, солидаризировавшийся с критикой Фирта как в целом, так и на уровне отдельных эпизодов войны. Например, он утверждал: Кларендон намеренно искажал свидетельства для создания впечатления, что естественной опорой парламентариев были средние и низшие сословия, выйдя за пределы объективности, вытекающей из источников. Сила книги Кларендона такова, считал он, что до сих пор историки принимают его заключения на веру. Общий вывод, сделанный Хаттоном об «Истории мятежа», звучит критично и сурово:

«Историку гражданской войны жить с „Историей“ Кларендона, как и обойтись без нее, невозможно. С одной стороны, это целая система положений, вводящих в заблуждение. Тем, кто утверждает, что дидактическая природа „Истории“ в какой-то мере оправдывает отношение к правде, можно по справедливости ответить: если изображение событий ложно, что такими же будут уроки, из них извлеченные. С другой стороны, этот труд включает столько фактов и мнений, он написан блестящим стилем человеком, игравшим ведущую роль в описываемых событиях, поэтому его невозможно игнорировать. Ответ состоит в том, что „История“ должна быть не первым, а последним источником по данному вопросу, используемым тогда, когда все другие современные свидетельства исследованы. Только таким образом роялистское дело может быть спасено от вреда, нанесенного его репутации одним из его самых великих друзей» [57, 88].

Историки консервативной школы выражали несогласие с концепцией Гардинера и Фирта и подчеркивали как достоверность «Истории мятежа» (хотя нюансы имели место), так и важность той роли, которую ее автор сыграл в английской истории. Так, кембриджский профессор Бр. Уормолд считал, что Кларендон придерживался таких же принципов, что и Дэвид Юм в XVIII столетии; важнейшими для них были полномочия властей и свобода. В предисловии к изданию 1976 года. Уормолд приводил высказывание Юма: Кларендон «всегда был другом свободы и конституции», и никогда «ни обида, ни благодарность, ни амбиции не влияли на его неподкупный разум» [111, XXXII]. От себя он добавлял: «Интерпретация Гардинера и Фирта в большой мере строится на заключении, что эти произведения сами по себе ключ к его концепции и прошлым политическим действиям. Из этого вытекает их следующее заключение, будто его мнения и цели не претерпели никакого развития, а были постоянными на протяжении всей жизни, и что опыт пережитых им событий не влиял на его взгляды. Такую картину создают „История“ и „Жизнь“. Но такая картина, в сущности, невозможна» [111, 3]. Высокую оценку Кларендону как политику и как историку дал известнейший консервативный историк Х. Тревор-Ропер [102]. Он называл автора «Истории мятежа» «возможно, самым великим мастером иронии среди всех историков» и напоминал о некоторых оценках им исторических фигур. Так, Арандел у него «генерал, в котором не было ничего боевого, кроме наружности», а епископ Эббот «возглавлял один из самых плохих колледжей Оксфорда, для чего он имел достаточные знания».

«Защитительный» характер имеет работа историка Р. Харриса, прямо вступившего в полемику с Хаттоном и утверждавшего: если в сочинении Кларендона обнаруживаются некоторые неточности, то они объясняются не предвзятостью, а отсутствием под рукой нужных источников. Когда такого рода данные у него имелись, он был точен в деталях. В чем-то с Хаттоном можно согласиться, но никак не с его обвинением, будто книга Кларендона — «замечательная коллекция положений, требующих опровержения», что это — «ложный портрет событий» [48, 396–397]. Предвзятой Харрис считал критику в адрес Кладендона со стороны историков XIX века Генри Галлама и Гардинера, которые, будучи уверены в том, что только парламент был правой стороной в конфликте, не желали тратить время на другую сторону. Харрис напоминал о суждении Гардинера о Кларендоне как о «посредственном государственном деятеле», чьи взгляды были основаны на «отрицании». Вигские историки были неспособны признать в Кларендоне автора новой теории «смешанной монархии», которая предполагала, что король должен вернуться к конституционным основам, сохранив законную власть, но при уважении прав парламента. Поэтому Хайд не хотел полной победы ни той, ни другой стороны [48, 397–398]. Харрис считал Кларендона защитником конституционных свобод и предшественником Эдмунда Берка. Берк защищал идею свободы в годы Американской революции, но он стал защитником традиции во времена Французской революции, написав «Размышление о революции во Франции». В 1640 году Хайд был критиком злоупотреблений исполнительной власти, но, в конце концом, встал на защиту традиции. Кроме Берка, Харрис называл «прямыми преемниками» Кларендона историков Э. Гиббона и Д. Юма. С этим можно согласиться, но с существенной оговоркой: канцлер вряд ли мог принять скептическое отношение просветителей к религии.

Р. Оллард отмечал глубину Кларендона в стремлении понять причины и ход исторического процесса. В то же время его сочинения по-настоящему индивидуальны. Даже «История мятежа», в которой он более всего стремился к объективности, «не стала убежищем безличных глаголов, пассивного залога, дистиллированной воды — всего того, чем современные исследователи пытаются очиститься от порока человечности. Как для большинства современников, исторический процесс для Кларендона ассоциировался с божественной волей, к которой он и в самом деле часто взывает; но у читателя нет сомнения в личности и разуме того, кто обращается к ней» [74, 330–331]. Явно не симпатизируя взглядам Гардинера, Оллард ссылался на известного историка ревизионистского направления К. Рассела, показавшего, что лежало в основе взглядов этого представителя вигской школы. В эпоху Дарвина он рассматривал прошлое в эволюционной перспективе, и воплощение ее видел в парламенте. К этому добавлялась подспудно гордость от собственного происхождения: Гардинер был прямым потомком Кромвеля.

Трудно не заметить, что некоторые идеи Кларендона, в том числе отрицание им долговременных предпосылок революции корреспондируют взглядам британских историков-ревизионистов. Суть своего подхода К. Рассел выразил следующим образом: чтобы ответить на вопрос, что привело к гражданской войне, нет надобности в рассмотрении долгой истории отношений между королями и парламентами; надо решить, почему собравшиеся в ноябре 1640 года депутаты Долгого парламента и в страшном сне не могли представить, что будут воевать против своего короля, но уже через несколько месяцев оказались в состоянии войны с ним. Ответ можно найти путем анализа конкретных обстоятельств, личных и групповых интересов, обнаружившихся в самые первые недели и месяцы революции. Но ведь это та самая идея, которую отстаивал Кларендон! Например, у Рассела можно прочесть, что рассматривать приближение гражданской войны как некоего отдельного события — это «логическое заблуждение», на самом деле «это была непредсказуемая последовательность произошедших и не произошедших событий (non-events). Поскольку война была не просто результатом этих событий и не-событий, но и того порядка, в котором они расположились, затруднительно выстроить иерархию долговременных причин, приведших к тому, что король поднял свой штандарт в Ноттингеме. Тем не менее, если мы задумаемся об объяснении последовательности событий, то, вероятно, придем к открытию, что разные события в этой последовательности имели и разные причины» [89, 10]. В методологическом отношении ревизионисты близки Кларендону в том, что видят истоки исторических событий не в законах, носивших долговременный характер, а в конкретных, даже случайных обстоятельствах, в позициях и амбициях отдельных людей. Как Кларендон, Рассел и другие историки-ревизионисты отстаивают мысль о том, что настоящим толчком для конфликта стала политика Карла I в Шотландии, внедрение англиканского молитвенника. Конечно, концепция ревизионистских историков не является простым повторением Кларендона; между ними есть большие отличия: прежде всего, это относится к оценкам политики Карла I в годы, предшествовавшие конфликту; и к личности самого короля. Они гораздо критичнее к Карлу, чем мог позволить себе Кларендон.

Разумеется, не все историки, которых принято относить к ревизионистскому направлению, одинаково оценивают значимость сочинения Кларендона. Так, Джон Моррил утверждал: «Кларендон был часто демонстративно неправ в изображении фактов и в преследовании особых целей в написании своих трудов, в изображении хода революции, в желании заставить поверить в его объяснение, что его нельзя назвать искренним и проницательным наблюдателем» [71, 216]. Кажется, что эти слова вполне могли принадлежать Фирту или Хаттону.

Американский автор М. Броунли в русле «лингвистического поворота» уделил большее внимание, чем другие историки, особенностям литературного стиля Кларендона. Избегая апологетики, он писал: несмотря на слабости, присущие историографии того времени и трудности своего собственного положения, «Хайду удалось создать структурированный исторический синтез анналов, мемуаров, полемики и апологии в работе, являющейся величайшей, возможно, единственной литературной историографией в Англии XVII века» [26, 18]. «История мятежа» не объективна, она содержит оценки, отражавшие приверженность роялистской партии, которую Кларендон считал более правой в конфликте, чем парламентариев; он давал описание событий так, как он их понимал. Тем не менее, он избрал не тот способ защиты, «которого желал Карл I, поощривший своего советника к написанию. Устремления Хайда определялись его приверженностью к исторической правде и верой в то, что история должна давать урок. Он с болью признавал, что роялисты допустили много ошибок, и считал, что часть его обязательств как историка состоит в том, чтобы назвать и проанализировать эти ошибки. Более того, он верил, что его партия преуспеет в будущем, только если извлечет уроки из прошлого, и он был готов обучать. Он не жалел никого» [26, 21]. В духе своего времени Кларендон избегал излишеств риторики и искусственного драматизма, предпочитая простой, «утилитарный» стиль. Богатый идеологический и психологический контекст событий создавался автором умелым балансированием между дискурсом и рассказом, путем структурирования нарратива как совокупности диалектических и личностных конфликтов. Броунли отмечал: «Историю мятежа» делает произведением искусства сила воображения автора, придающая описываемым событиям и тематическим разделам смысловую ценность. Собственный опыт и опыт других людей, внимательный анализ документов и свидетельств позволили создать «комплексную концепцию того, что было для него истинной сущностью гражданских войн и их значения в истории английской нации» [26, 64].

Менее изученной (и недостаточно востребованной в научном дискурсе) частью литературного наследия Хайда остаются, особенно в отечественной историографии, его политические и религиозные сочинения. Известный шаг в этом направлении был сделан молодым исследователем С. М. Морозовым, защитившим недавно диссертацию о его взглядах [128]. Напомним о трудах Кларендона, которые оставили определенный след в религиозно-философской и политической мысли.

Вторым (после «Истории мятежа») по значимости своим произведением он считал «Размышления и рассуждения о псалмах Давида», над которым, как и над «Историей мятежа», он фактически работал всю жизнь. По структуре оно представляет собой обстоятельные комментарии к каждому из 150 псалмов, автором которых обычно считают библейского царя Давида, историчность которого является предметом спора, но не для Хайда. Собрание псалмов, Псалтирь — важная часть богослужения, в том числе православного. Псалмы сами по себе — восторженные излияния сердца верующего при разных жизненных испытаниях. Тема испытания истинного христианина важна для Хайда, так как она позволила ему в контексте его времени, политических невзгод и церковных конфликтов сформулировать духовные и нравственные уроки, актуальные как для него самого, так и для тех, кому он адресовал это сочинение. В окончательный вариант были также включены дополнительные комментарии автора. Хайд писал этот труд в три захода: он приступил к нему в 1647 году на острове Джерси, продолжил во время посольства в Испании и завершил только во втором изгнании в Монпелье. То, что он на столь долгое время откладывал этот труд, Хайд считал своим большим грехом, о чем откровенно написал в предисловии, адресованном собственным детям. В нем он напоминал о верной службе королю, винил себя в недостаточном внимании к семье, а главное, в недостаточном упорстве в подготовке этого сочинения: «Из всех сил и с разумением, не лишенным недостатков, я исполнил свой долг на службе королю и моей стране, но я совершил много ошибок в обязательствах по отношению к Богу. Я не всегда помнил о Его милости и благоволении ко мне и семье во времена напастей и изгнания, а также о клятвах и обещаниях, которые давал Ему. По этой причине он послал мне беды и испытания за преступления, в которых я не был ни в малейшей степени повинен, что привело к моему новому изгнанию в том возрасте, когда я уже не мог бороться против трудностей, обрушившихся на меня. Я прервал священные занятия над псалмами, оставив в период моего великого благополучия в пренебрежении бумаги, над которыми работал с такой радостью и удовлетворением в самых трудных условиях» [5, 373]. Как видим, Кларендон уверился, что Бог послал ему новые испытания, потому что он вовремя не выполнил возложенную на него божественным провидением роль, отложив работу над псалмами Давида.

Рассуждения Хайда по поводу псалмов столь обширны и разнообразны по характеру затронутых вопросов, что приходится ограничиться главной идеей, пронизывающей содержание этого труда: только Бог и истинная вера помогают преодолевать испытания, ниспосланные Творцом и выпавшие на долю христианина. Следование моральным принципам само по себе не несет благодати, если не опирается на веру. В комментариях к третьему псалму он писал: «Великое различие между просто моральным человеком и добрым христианином в том, что первый зависит и ведом целиком доводами рассудка, а второй естественными принципами сознания и веры. Это не значит, что он недооценивает или преуменьшает значение разума. Но его разум спокойнее благодаря идее христианства. Надежды и страхи морального человека уже, чем у христианина. Верующий человек хорошо знает, что лень, пассивность и тупая уверенность в провидении без того, чтобы использовать все силы и способы, который Бог дал ему для своего оправдания и защиты, не соответствуют обязанностям христианина»[5, 387]. Мы часто беспощадны к тем, кто указывает на наши пороки, но «невинный человек остается спокойным, когда на него обрушиваются злословие и клевета. Первым делом он проверит, действительно ли обвинения безосновательны…, подготовит антидот для яда, сделает врагов советниками и даже настроит свое сердце к исправлению» (комментарий к псалму седьмому) [5, 394]. Знаменитый 103 псалом посвящен восхвалению Бога и начинается словами: «Благословляй, душа моя, Господа! Господи, Боже мой, возвеличен Бог весьма, славословием и благолепием облекся Ты». В своем комментарии Хайд подчеркивал: никакое восхваление Бога не может быть чрезмерным, поскольку все, чем люди обладают, даровано им. Однако способы уменьшить долг Богу есть. Он писал: «Мы ничего не можем Ему дать, кроме того, что Он сначала должен был нам дать. Таким образом, наш долг только нарастает тем, что мы Ему платим. Но каждый кредитор может сократить собственный долг благотворительностью и милостью. Если у должника нет денег, то можно принять вещи или удовлетвориться работой и страданиями, которые тот несет на службе ему; тем возместится и его долг. Бог — это всеобщий кредитор, и наши долги Ему столь велики, что не могут быть выплачены; все, что мы можем, не компенсирует благодати, которой Он одарил нас» [5, 653].

Я не богослов, и мне трудно комментировать «Рассуждения и размышления о псалмах Давида» в деталях, но два момента стоит выделить. Во-первых, Кларендон хотел сообщить потомству о своем идеале смиренного христианина, веру которого не могут поколебать выпавшие ему испытания. Более того, только испытания могут уменьшить его долг Господу. Во-вторых, в этих коротких отрывках отражена этика протестантизма. Проповедь активного участия и обличение лени выдает Хайда-борца. Да, кажется, именно так: и борец, и смиренный христианин в одном лице. Дискурс о восхвалении Бога в терминах «кредитор» и «должник» тоже нельзя оставить за пределами внимания, равно как упоминание о «благотворительности», рассматривавшейся в протестантских странах в те времена в качестве ведущего инструмента помощи слабым и бедным. Стоит также обратить внимание на замечание К. Хилла о пропагандистском использовании псалмов сторонниками обеих партий: это произведение Кларендона «тоже не было лишено тенденциозности. Когда они были опубликованы в 1727 г., на них стояла дата 1647; но содержание ее делает очевидным, что в содержании ее имеется многое такое, что могло появиться только после 1660 г. Размышления о псалмах 124 /123, 127/126, 129/128 говорят о неожиданной реставрации Карла, чтобы показать, что Бог может совершать политические чудеса. Псалом 20/19 учит, что церковь необходима для государства, а псалмы 22/21, 69/68 и 73/72 показывают, что успех и победа не оправдывают дела — точка зрения, с которой по разным причинам соглашался Милтон. Псалом 44/43, полагал Кларендон, демонстрировал необходимость изучения истории, если мы хотим избежать революции» [146, 385].

Тема религии и веры затрагивалась и в других трудах Кларендона, написанных в последние годы жизни. Можно выделить два его сочинения, «О религии и политике, также о поддержке и помощи, которые они должны оказывать друг другу. С обзором власти и юрисдикции папы во владениях других государей» и «Критика доктором Стиллингфлитом книги, озаглавленной „Фанатизм, фанатично приписанный католической церкви“, и возражение и опровержение SC благородной персоной». В первом он рассмотрел историю христианской церкви на Западе и формулировал идею сближения церквей, возглавляемых государями. Он прославлял Реформацию, лишившую пап супрематии. Вину за церковные расколы и религиозные войны он возлагал на папский престол. Эта работа, вероятно, имела политический подтекст, она должна была предостеречь влиятельных людей от перехода в католицизм. Он помнил, что в католическую веру перешла его дочь. До него, вероятно, доходили слухи о симпатиях к католицизму бывшего зятя герцога Йоркского и самого Карла II. История второго сочинения вкратце такова. Во времена Грейт Тью Хайд был в дружеских отношениях с Хью Кресси, ставшим каноником в Виндзоре, но затем не просто перешедшим в католическую веру, но ставшим монахом под именем Сирениуса Кресси (SC). Для Хайда это было шоком. В начале Реставрации Кресси служил духовником королевы Екатерины. С конца 50-хгг. он был вовлечен в теологические споры с молодым ректором из Саттона Эдвардом Стиллинфлитом (ставшим потом видным англиканским епископом). В этих дебатах и появилась упомянутая книга о фанатизме, на которую Кларендон откликнулся анонимно. Он подчеркивал, что англиканская церковь имеет такое же уважение к отцам церкви, как любая другая ветвь христианства. Однако их авторитет не может быть основанием для ответа на все вопросы, и они не всегда говорили одно и то же. Сущностные требования христианства просты, и теологам не следует их запутывать. Все, кроме основополагающих догматов веры, может иметь разное толкование, и формы религии зависят от традиции и даже климата. Одной из главных причин гражданских конфликтов были противоречия между церковной и мирской властью.

Следующим за «Рассуждением о псалмах Давида» по значимости своим произведением Кларендон мог считать «Краткий обзор и исследование опасных и вредных для церкви и государства ошибок в книге мистера Гоббса, названной „Левиафан“». Хайд был давно знаком с ним, еще со времен Грейт Тью и по роялистскому лагерю. Как и Хайд, Гоббс родился в Уилтшире, но был на двадцать лет старше. Его отец был церковным викарием, мать, о которой ничего неизвестно, по его воспоминаниям, родила его досрочно, в ужасе от известия о приближении испанской Великой Армады. Как он писал, в этот момент родилась двойня, он сам и его страх. Возможно, к этим словам стоит прислушаться: некоторые исследователи интерпретировали перипетии его биографии и саму трансформацию его идей как стремление, вызванное страхом, приспособиться ко всем сменявшимся властям. Первой большой работой Гоббса был перевод на английский язык «Истории Пелопонесской войны» древнегреческого историка Фукидида. Затем были написаны эссе, означавшие первые шаги в область, одним из родоначальников которой его считают — в область политической философии. Гоббс зарабатывал на жизнь как воспитатель в знатных семействах, а во время гражданской войны стал учителем математики Чарльза, принца Уэльского. Во время эмиграции в Париже он работал над своим главным сочинением, в котором роялисты ожидали увидеть философское обоснование критики индепендентского режима. Эти ожидания не оправдались: «Левиафан», опубликованный в Лондоне в 1651 году, современники восприняли как защиту новой власти и Кромвеля. На обложке первого издания красовалось изображение выходящего из моря библейского чудовища Левиафана, с мечом в одной руке и посохом в другой. В этом изображении угадывались черты лица Кромвеля. За эту книгу роялисты якобы хотели с ним расправиться, но он вернулся в Англию, получив прощение от государственного совета и разрешение вести частную жизнь. После реставрации он не только не подвергся преследованиям, но получил аудиенцию у Карла II, помнившего своего учителя, и был облагодетельствован пенсией.

Конечно, учение Гоббса богато и противоречиво, из него можно сделать разные заключения, но основная идея состоит в следующем: крах государства приводит общество в состояние анархии, которую автор называл «войной всех против всех». Общество возвращается к первобытному состоянию, не имевшему ничего общего с «золотым веком», и спасение приносит Государство, уподобляемое бессмертному Левиафану. Люди договариваются уступить свои права власти, которая защитит их и насилием остановит войны. Гоббс, в частности, писал, противопоставляя людей и «ничтожные существа», пчел и муравьев: «Люди непрерывно соперничают между собой, добиваясь почета и чинов, чего указанные существа не делают, на этом основании среди людей возникают зависть и ненависть, а в итоге война… Согласие указанных существ обусловлено природой, согласие же людей — соглашением, являющемся чем-то искусственным. Вот почему нет ничего удивительного в том, что, для того, чтобы сделать это согласие постоянным и длительным, требуется еще что-то (кроме соглашения), а именно общая власть, держащая людей в страхе и направляющая их действия к общему благу. Такая общая власть, которая была бы способна защитить людей от вторжения чужеземцев и несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормится от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю… Множество людей, объединенных таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни, civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно) того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой» [20, 118–119].

Нетрудно понять, почему такие идеи казались Хайду неприемлемыми — они целиком расходились с его принципами. Вероятно, он возвращался к мысли о необходимости опровергнуть взгляды, казавшиеся ему ложными и вредными, тем более, предпринятые другими лицами попытки не казались ему убедительными. В 1654 году сочинение, содержавшее критику Гоббса, опубликовал епископ Джон Бремхол. Известно, что накануне и после Реставрации Хайд беседовал о подготовке новых опровержений Гоббса с некоторыми лицами, имевшими отношение к англиканской церкви. Это может быть связано с тем, что одно из обвинений в адрес автора «Левиафана» состояло в том, что он атеист, или, по крайней мере, проповедует взгляды, толкавшие на этот пагубный путь. Такие обвинения Гоббс особенно настойчиво опровергал. В 1659 году Хайд писал в одном из писем: «Мистер Гоббс мой старый друг, но я не могу простить ему зла, которое он нанес королю, церкви, законам и нации. Безусловно, можно многое сказать о взглядах этого человека, который имплицитно обрек религию, мудрость и честность в зависимость от новых законов, и написал политическое сочинение, которое, как я осмелюсь сказать, должно быть осуждено на основании законов нашего королевства или любой страны Европы как нечестивое и крамольное» [48, 403]. В эмиграции Хайд вернулся к прежнему намерению. Его ответ Гоббсу представляет собой обширный политический трактат, по объему значительно превосходящий сочинение последнего. На каждую из 47 глав «Левиафана» Хайд написал в виде развернутых комментариев свои возражения.

Не претендуя на полноту анализа этого труда, отметим несколько моментов. Во-первых, как и другие внимательные читатели, он обнаружил подспудное оправдание борьбы против Карла I: «Последнее отвратительное восстание проистекало не из несовершенства законов и не из дефектов справедливой и достаточной власти короля, а из влияния дурных людей, которые подавили законы и силой вырвали власть из рук монарха, действуя бунтарскими методами. Против их жестокости у короля не было иного средства, как заявить, что его подданные поступают незаконно. В их в высшей степени виновности у кого не было сомнений. Печальная публикация доктрины (Гоббса — А. С.), направленной против свободы и собственности подданных», подрывает это представление [4, 54–55].

Во-вторых, Кларендон, как и все роялисты, был сторонником концепции божественного происхождения власти монарха, и не мог смириться с тем, что Гоббс фактически сформулировал договорную теорию ее происхождения в том же духе, что индепенденты. Он не согласен с представлением о «войне всех против всех» как основании этой теории. Гоббс не прав, утверждая, «будто в основе войны лежат законы природы, и это дает сильному права на все, принадлежащее более слабому; будто мир и безопасность не могут наступить, пока не будет заключено соглашение и назначен суверен, обладающий всей властью, чтобы их обеспечить, пока его полномочия и магистраты не вырастут до величия и размеров Левиафана». Кларендон писал: «Мы говорим: в основании природы мир, и когда Бог природы дал своему созданию, человеку, власть над всеми другими своими созданиями, он также дал ему естественную власть, чтобы управлять миром в гармонии и порядке. Сколько бы человек не потерял в своей непорочности, не проявив послушания своему Создателю, и какое бы жестокое наказание не претерпел за это неповиновение, это не значит, что Его власть над человечеством хоть в какой-то степени уменьшилась или ослабла. Мы не можем не видеть в нем настоящего правителя мира, и это продолжается с давних времен, какие мы только можем просчитать» [4, 66–67]. Доказательства Кларендон находил в Священных текстах, из которых делал вывод: такой гармоничный порядок существовал уже до великого потопа.

В-третьих, как видно из этих отрывков, он был обеспокоен тем, что концепция Гоббса создает угрозу свободам и собственности свободнорожденных англичан. Он различал истинную свободу, регулируемую законом, и злоупотребление свободой, когда дурные и раскольнически настроенные люди развращают слабых и своенравных подданных, поднимая их на восстание против суверена и законного порядка. Закон и послушание вытекают не из договора, а из обычаев предков, уважение к которым является обязанностью и подданных, и власти. Произвол со стороны власти и ограничение ею свобод граждан недопустимы. Доказывая, что власть не может покуситься на земельную собственность англичан, он отвергал аргумент, основанный на норманнском завоевании. В отличие от практически всех теоретиков той эпохи он утверждал, что приход Вильгельма Завоевателя не сопровождался массовыми конфискациями. В-четвертых, учение Гоббса неприемлемо для Кларендона потому, что игнорирует важнейшую для последнего сторону политической теории — соотношение монархии и парламента. Он защищал идею английской конституции, частями которой является как наделенная широкими, но не абсолютными, полномочиями наследственная монархия, так и принимающий законы и устанавливающий налоги парламент, Тайный совет, судебная система и епископальная англиканская церковь.

Кроме автобиографических, религиозных и политических сочинений Хайд написал в эмиграции многочисленные труды по «моральной философии», часть которых уже рассмотрена. Основываясь на авторитетах, древних, современных и церковных, он аккумулировал в них собственный опыт, понимание людских характеров и слабостей. Он в каком-то смысле синтезировал то, что на индивидуальном уровне раскрывал в своих знаменитых исторических портретах. Если наш современник прочитает эти эссе, то не останется равнодушным, и может прислушаться к мыслям мудрого старика о вечном, о том, как сдерживать страсти, уметь терпеть в бедах и болезнях, ценить дружбу и уметь дружить, уважать старость, стремиться к образованию, каяться. Конечно, в разные времена люди проявляют чувства по-разному, и в зависимости от собственного статуса. Так, мы почти разучились каяться, зато иногда «саморефликсируем». Как и в те времена, верим, разочаровываемся, презираем, обижаем и иногда прощаем. Историк Оллард назвал годы жизни Кларендона в эмиграции «последней жатвой». Во время той жатвы был собран богатый урожай. Труды Хайда — часть сокровищницы мировой культуры и огромное достижение человеческого интеллекта. Он был и останется интересен, по крайней мере, для многих, потому что пытался понять Человека — самая заманчивая и, увы, неразрешимая задача.

Могу я после нескольких лет, прожитых с Кларендоном, утверждать, что он раскрылся мне и не оставил загадок? Я лишь надеюсь, что в чем-то приблизился к пониманию его характера, его сильных сторон и слабостей, принципов, того, что казалось ему особенно важным. Благодаря Хайду лучше чувствовать ту эпоху, ведь позитивистская убежденность, что мы знаем все и вся и вправе смотреть в прошлое сверху вниз, сродни глупости. Великий мыслитель Робин Коллингвуд утверждал: история есть самопознание духа. Задавая вопросы о Кларендоне, о его поступках и отношениях с другими людьми, высшими и низшими по сравнению с ним, мы можем быть критичнее к себе. Что касается загадок, он оставил нам те, которые не пожелал открыть. Что он чувствовал, когда казнили Страффорда, а через двадцать лет «цареубийц»? Почему он почти всегда игнорировал мотивы тех, кто находился в рядах его противников? Можно ли назвать его ксенофобом? Был ли он до конца честен с собой, утверждая, что его единственной ошибкой было строительство дворца в Лондоне? Был ли он искренен в своем отношении к КарлуII? Почему его «правильность» иногда превращалась в занудство?

Есть еще один урок Кларендона, важный для всех. «Размышления и рассуждения о псалмах Давида» он посвятил детям, имея в виду, прежде всего старших, Генри и Лоуренса. В удивительном по своей искренности тексте посвящения он признавался, что не уделял семье того внимания, которого она заслуживала, хотя тому много оправданий. Он писал, что главное, чем благословил его Бог — прекрасными детьми. Господь поднял их выше отца, но они ведут себя по отношению к нему с «такой добротой, мягкостью и ответственностью, будто они по-прежнему подчиняются и зависят от него». Он обращался к ним: «Умоляю и заклинаю привязанностью и любовью, которую всегда питаю к вам, вашей отзывчивостью и благоговением ко мне, всем счастьем и покоем, которым обладаю благодаря вам, памятью вашей дорогой матери, заслужившей от вас столь многое — сохраните защиту, ответственность, уважение и любовь друг к другу» [5, 377]. Он писал, что и сам не ожидал, что это обращение к детям будет таким длинным, но «так хочется оставаться с вами и не покидать вас». В этом тоже урок Кларендона: в любви к семье и близким. Потеря или разлука заставляют помнить, как это важно для каждого.

Библиография

Источники

1. Burnet G. History of My Own Time. Vol. I–II. Oxford: Clarendon Press, 1837.

2. Calendar of State Papers. Domestic Series. Charles II. V. 1–8. Ed. By M. E. Green. Nendeln, 1968 (1st ed. 1860–1861).

3. [Clarendon] Animadversions Upon a Book Entitled, Fanaticism Fanatically Imputed to the Catholic Church, by Dr Stillingfleet, and the Imputation Refuted and Retorted by SC, By a Person of Honour. L.: for Royston, 1673.

4. Clarendon. A Brief View and Survey of the Dangerous and Pernicious Errors to Church and State in Mr Hobbes’ Book Entitled Leviathan. Oxford. 1676.

5. [Clarendon] A Collection of Several Tracts of the Right Honorable Edward, Earl of Clarendon. L.: Woodward, 1727.

6. [Clarendon] Continuation of the Life of Edward, Earl of Clarendon. V. I–III. Oxford. 1827.

7. Clarendon. The History of the Rebellion and the Civil Wars // Ed by W. D. Macray. 1st ed. 1888; 1958; 1969: V. 1 (books I–IV); V. 2 (books V–VI); V. 3 (books VII–VIII); V. 4 (books IX–XI); V. 5 (books XII–XIV); V. 6 (books XIV–XVI, Index).

8. [Clarendon]. A Letter of Clarendon during the Elections of 1661 // The English Historical Review. 1927. Vol. XLII. N 167.

9. Clarendon. Religion and Policy, and the Countenance and Assistance Each Should Give to the Other. With a Survey of the Power and Jurisdiction of the Pope in the Dominions of Other Princes. In 2 vol. Oxford: Clarendon Press, 1811.

10. Clarendon. Selections from the History of Rebellion and Civil Wars and the Life by Himself / Ed. by G. Huehns. Oxford: University Press, 1955.

11. Cobbett’s Parliamentary History. Vol. II; Vol. III; Vol. IV. L., 1807–1809.

12. Elegie Upon the Death of Thomas Earl of Strafford, Who Was Beheaded Upon Tower Hill, in 12 May, 1641 / By Thomas Herbert. L. 1641 // http://quod.lib.umich.edu/e/eebo/A43397.0001.001/1:2?rgn=div1;view=fulltext.

13. Evelyn J. Memoires, Illustrative of the Life and Writings of John Evelyn, esq. V. I–II. L. 1819.

14. Hutchinson L. Memoires of the Life of Colonel Hutchinson. L. 1808

15. The Letters, Speeches and Proclamations of King Charles I / Ed. by Ch. Petrie. L.: Cassel, 1968 (1st ed. 1935).

16. Locke J. Some Thoughts Concerning Education. L., 1809 (1sted. 1691)

17. Pepys S. The Dairy of Samuel Pepys / Ed. by R. Latham and W. Matthews. V. 1–6. L.: Bell and Sons, 1970.

18. Royal and Loyal Blood Shed by Cromwell and His Party. L. 1662.

19. Whitelocke B. The Dairy of Bulsrode Whitelocke 1605–1675 / Ed. by Ruth Spalding. Oxford: UniversityPress, 1990.

20. Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского. М.: Мысль, 2001.

21. Коллинс С. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне // Чтения в императорском обществе истории и древностей Российских. 1846. № 1.

22. Рогинский З. И. Поездка гонца Герасима Семеновича Дохтурова в Англию в 1645–1646 гг. Ярославль: ЯГПУ, 1959.

23. Рогинский З. И. Так называемый «Протест царя Алексея Михайловича по поводу казни короля Карла I» // Ученые записки Ярославского государственного педагогического института. 1957. Вып. XXII (XXXII). Всеобщая история.

Литература

24. Ashley M. Lifein Stuart England. L.: B. T. Batsford LTD, N. Y.: G. P. Putnam’s Sons, 1967 (1sted. 1964).

25. Ashley M. The English Civil War. A Concise History. L.: Thames and Hudson, 1974.

26. Brownley M. W. Clarendon and the Rhetoric of Historical Form. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1985.

27. Bennett M. The Civil War in Britain and Ireland 1638–1651. Blackwell Publ., 1997.

28. Burdon W. Materials for Thinking. L. 1820.

29. Carlyle E. I. Clarendon and the Privy Council, 1660–1667 // The English Historical Review. 1912. V. XXVII.

30. Carlton Ch. Going to the Wars. The Experience of the British Civil Wars 1638–1651. L.: Routledge, 1992.

31. Carlton Ch. Charles I. The Personal Monarch. L.: Routledge, 1995 (1st ed. 1983).

32. Carter G. History of England in Three Parts. 4th ed. Rolf Brothers [ca 1902].

33. Clark G. The Later Stuarts 1660–1714. Oxford: Clarendon Press, 1991 (1st ed. 1934).

34. Coward B. The Stuart Age. England 1603–1714. L.: Longman, 1997 (1st ed. 1980)

35. Crawford P. Charles Stuart, That Man of Blood // The English Civil War. The Essential Readings / Ed. by P. Gaunt. L.: Wiley-Blackwell, 2000.

36. Cust R. Was There an Alternative to the Personal Rule? Charles I, the Privy Council and the Parliament of 1629 // History. 2005. July. Vol. 90. N 299. Issue 3.

37. Durston Ch. Charles I. L.: Taylor & Francis, 1998.

38. Eminent British Statesmen. Vol. III / Ed. by J. Foster. L. 1837 // http://books.google.ru/books?id=rLEAAAAMAAJ&pg=RA409&lpg Доступ 01.01.2016.

39. Farmer D. L. Britain and the Stuarts. L.: Bell and Sons, 1967.

40. Feiling K. A History of the Tory Party 1640–1714. Oxford: Clarendon Press, 1924.

41. Feiling K. Clarendon and the Act of Uniformity, 1662–1663 // The English Historical Review. 1929. V. XLIV. N 174.

42. Firth C. H. Clarendon’s History of Rebellion // The English Historical Review. 1904. V. XIX: Part I: Issue LXXIII; Part II: Issue LXXIV; Part III: Issue LXXV.

43. Firth C. H. The Royalists under Protectorate // The English Historical Review. 1937. V. LII.

44. Greenleaf W. H. Order, Empiricism and Politics. Two Traditions of English Political Thought. Oxford: University Press, 1964.

45. Greenspan N. Charles II, Exile, and the Problem of Allegiance // The Historical Journal. 2011. V. 54. N 1.

46. Groot de J. Space, Patronage, Procedure: The Court of Oxford, 1642–1646 // The English Historical Review. 2002. Nov. V. CXVII.

47. Haley K. H. D. Politics in the Reign of Charles II. Oxford: University Press, 1985

48. Harris R. W. Clarendon and the English Revolution. L.: Chatto and Windus, 1982.

49. Harris T. What Is New About Restoration // Albion. 1997. Vol. 29. N 2. 50. Harris T. Restoration. Charles II and His Kingdoms. L.: Penguin Books, 2005.

51. Hexter J. The Early Stuarts and Parliament: Old Hat and the Nouvelle Vague // Parliamentary History. 1982. N 1.

52. Higham F. M. G. Charles I. A Study. Westport (Conn.): Greenwood Press, 1979 (1st ed. 1932).

53. Hitchcock T. English Sexualities 1700–1800. L.: Macmillan, 1997.

54. Holmes G. The Making of a Great Power. Late Stuart and Early Georgian Britain 1660–1672. L., N.Y: Longman, 1993.

55. Hughes A. The Causes of the English Civil War. L.: Palgrave, 1991. 56. Hutton R. The Royalist War Effort 1642–1646. L.: Longman. 1982.

57. Hutton R. Clarendon’s History of Rebellion // English Historical Review. 1982. January. V. XCVII. Issue CCCLXXXII.

58. Hutton R. The Restoration. A Political and Religious History of England and Wales 1658–1667. Oxford: Clarendon Press, 1985.

59. The Interregnum: The Quest for Settlement 1646–1660 / Ed. by G. E. Aylmer. L. 1972.

60. Jacobsen H. Luxury Consumption, Cultural Politics and the Career of the Earl of Arlington, 1660–1685 //The Historical Journal. 2009. March. V. 52. N 1.

61. Jalland P. Death in the Victorian Family. Oxford: University Press, 1996.

62. Keeble N. H. The Restoration. England in 1660s. Oxford: Blackwell, 2002.

63. Kelsey S. The Trial of Charles I // English Historical Review. 2003. June. 64. Kelsy S. ‘King of the Sea’: The Prince of Wales and the Stuart Monarchy, 1648–1649 // History. Vol. 92. N 308. Oct. 2007.

65. Krey de G. S. Restoration and Revolution in Britain. The Political History of the Era of Charles II and the Glorious Revolution. Houndmills: Palgrave Macmillan, 2007.

66. Lacey D. R. Dissent and Parliamentary Politics in England, 1661–1689. New Brunswick, 1969.

67. Lindsay J. Civil war in England L.: Frederick Muller, 1954.

68. Little P. The Earl of Cork and the Fall of the Earl of Strafford // The Historical Journal. 1996. Vol. 39. N 3.

69. MacLachlan A. The Rise and Fall of Revolution. An Essay on the Fabrication of Seventeenth Century History. L.: Macmillan, 1996.

70. McGillivray R. C. Restoration Historians and the English Civil War. Hague: Martinus-Nijhoff, 1974.

71. Morrill J. The Nature of the English Revolution. Essays. L.—N. Y.: Longman, 1994. X+466 p.

72. Murray’s Railway Reading. A Second Series. Essays from «The Times». L., 1857.

73. Ogg D. England in the Reign of Charles II. V. I–II. Oxford: Clarendon Press, 1955 (1st ed. 1934).

74. Ollard R. Clarendon and His Friends. Oxford: University Press, 1988. 75. Ollard R. Cromwell’s Earl. A Life of Edward Montagu, 1st Earl of Sandwich. L.: Harper Collins Publ., 1994.

76. Pearson H. Charles II. His Life and Likeness. L: Heinemann. 1960.

77. Pogson F. Making and Maintaining Political Alliances During the Personal Rule of Charles I: Wentworth Associations with Laud and Cottington // History. 1999. N 84.