Записки на кухонном полотенце

Инга Максимовская

Записки на кухонном полотенце

Часть 1. Ездовой динозавр. Или страдания автора средних лет

«Нюська, ну сколько можно бумагу марать?»- однажды сказал мне муж, ежедневно наблюдающий, как я вожу ручкой по исчерканному листу, и сунул мне в руки старый, давно забытый мною, нетбук с отломанной крышкой. Дети постарались, оторвав экран у дышащего на ладан, компьютерного мастодонта. Я стряхнула с клавиатуры вековую пыль (ну, хреновая я хозяйка, чего уж тут скрывать) и начала перепечатывать свои каракули.

— Ты это, на флэшку скидывай — дал мне дельный совет супруг. — А то твоему старичку, там уже прогулы ставят — весело хохотнул он, и поднял указующий перст, куда — то в район потолка.

— Там, это где? — удивленно выпучила я глаза, на веселящегося благоверного.

— Ну, фиг знает. В компьютерном раю, наверное — сконфуженно хмыкнул муж. — Хотя, учитывая разврат, который ты пишешь, не удивлюсь, что компьютерные демоны, тоже потирают ручки, в ожидании — весело заржал любимый, и шустро смылся на работу.

Первую попытку сменить «работающего инвалида», я предприняла спустя три месяца, после знаменательного разговора. Едва услышав сие желание, мой старший сынулька оживился.

— Ты, мать, в компьютерах не рубишь, все равно. Я тебе помогу.

Распотрошив заначку, трясущимися руками (живем мы не богато), я доверилась любимому сыну и с чистой совестью ушла пилить ногти клиентам. Нести, так сказать, красоту в этот бренный, серый мир. Вернувшись вечером, уставшая и злая, как толпа дворовых собак, я застала картину, достойную пера великого художника. Сыновья сидели у новенького, муха еще не успела покакать, стационарного компьютера и с ожесточением, достойным яростных берсерков, резались в КС.

— А, как же я? — с трудом выдавила, горький вопрос измученная мать. Я то есть.

— У тебя есть — махнул рукой старший, в сторону «инвалида».

— Между прочим, я жила без компьютерных игр — вякнуло мое обиженное самолюбие, взывая к совести великовозрастного дитяти.

— Конечно, жила. У тебя же был ездовой динозавр — заржал сынище, в пух и прах, разбив мои надежды.

Вторая попытка случилась скоро. Приехав к нам в гости, подруга, страстная поклонница моих «виршей», увидев компьютерного уродца, молча пошла и купила тоненький, блестящий ноутбук.

— На вот. Подарок. Сердце кровью обливается, когда я вижу, как ты мучаешь убогого — тихо сказала Катюшка, сунув мне в руки «мечту». Два дня я летала. Кнопки клавиатуры пели под моими пальцами, словно клавиши рояля «Фациоли». Я даже не успела обратить внимание, что моя красавица дочь вьется вокруг чуда американской промышленности, сделанного на заводе известного всем Стива Джобса. Яблоко на крышке светилось и манило, вызывая повышенное слюноотделение у подростка женского пола.

— Я только чуть — чуть попользуюсь — лисой, подкралась ко мне дщерь, едва подруга укатила в дождливый Питер. Больше я не слышала мелодии клавиш. — Видно не судьба — решила я, и вернулась к обиженному, поникшему, верному старичку. Мы дружим вот уже три года, и он ни разу не подвел меня. Единственное неудобство, что приходится ставить бутылку с вином позади мастодонта, что б крышка «не отпадывала». Но это ведь ерунда, правда? Главное, что б не спился)))

Часть 2. Мамаша и манная каша

— Слушай, а чего ты не напишешь цикл коротких рассказов, про своих домочадцев? — спрашивает меня Катюшка, моя подруга, ажиотированно хрустя печеньем.

— Думаешь, кому — то будет интересно? — дернув плечом, отвечаю я, не отрываясь от компьютера.

— Мне интересно, например. У вас тут вечно цирк с барабанами. Одна «падла» чего стоит.

Падла — собака породы джек рассел терьер крутится тут же, выпрашивая калорийные бисквиты. Вообще — то, ее зовут Ника, но на падлу она откликается даже лучше, чем на свое родное имя.

— Ладно, — соглашаюсь я, — но про тебя тоже напишу.

— А вот, угрожать не нужно — смеется Катя, тайком подкармливая собаку. «Падла» урчит от удовольствия и бьется в кулинарном экстазе у ног моей подруги. Что ж, так тому и быть.

История первая.

Сначала у меня зачесался лоб, потом нос, подбородок, я чихнула и проснулась, от взгляда, буравящих меня, чистых карих глаз.

— Мать, ты совсем не думаешь о больном ребенке — обиженно пробасил двадцатилетний лоб, и мой сын, по совместительству. — А я, между прочим, каши хочу манной.

— Ты ж ее терпеть не можешь — выпучила я глаза, на великовозрастное дитяте, пытаясь скрыться под одеялом.

— А сегодня хочу. И вообще, сколько можно дрыхнуть. В твоем возрасте нужно вести активную жизнь. Лицо, вон, как у мопса, мешки под глазами. Короче, не морочь мне голову. Сказал же, каши хочу.

— Слушай, давай без каши, а? — не теряя надежды, промямлила я, с тоской глядя в залитое дождем окно, за которым ветер срывал огромные ветки, с гнущихся до земли деревьев — Молока нет и манки тоже. Вечером куплю и сварю.

— Вот ты какая, да? Я может каши раз в столетие захотел. Может у меня организм растущий. А ты только и думаешь, как бы до компьютера добраться, что б вирши свои сочинять в тепле. Иди в магазин, ничего с тобой не случится — сказал, как припечатал любящий двадцатлетний «растущий организм» и скрылся в своей комнате, откуда тут же раздалась сумасшедшая стрельба, и крик моего больного ребенка «Мочи тварей»

Тоскливо глянув на письменный стол, я сползла с кровати и, шаркая тапками, отправилась в ванную, мечтая оказаться на каком — ни будь, очень далеком, необитаемом острове вместе с моим «инвалидом» компьютером. Хоть на недельку, да что там, и дня бы хватило. Нога скользнула, и по квартире поплыл запах собачьих какашек.

— Забыл сказать — высунул лохматую голову из комнаты «больной» ребенок — «падлу» не гуляли. Хотя, судя по запаху, мимо ты не прошла. Хреновый из тебя сапер, мать.

Дверь в берлогу сына закрылась, и из — за нее раздался веселый, хрюкающий смех. А где — то в недрах квартиры зацокали по паркету коготки, отложившей мину, собаки, больше похожей не на представителя семейства псовых, а на всем известного осла из мультфильма «Шрек».

Собаку выбрал мой муж, он долго ходил по магазину, разглядывая животинок, потом ткнул пальцем в аквариум с ангелоподобным щенком и сказал

— Берем эту, у нее такие умные глаза.

Так в нашем доме появился минер — подрывник, сеющий хаос и разрушения.

«Вернусь, убью» — решила я, и кое — как одевшись, вышла под ледяной, колючий дождь, в надежде добыть молока и манки в маленьком, задрипанном магазинчике через дорогу. На счастье, мечта моя сбылась и я, слегка замерзнув, не до костей, как этого хотел жаждущий ребенок, вернулась домой.

— Не хочу кашу — сказал сын, облизав край ложки — ты ее неправильно сварила. Что это, даже одного комка нет? Иди уже, кропай свои вирши, раз не можешь даже кашу сварить по — людски.

— А по — людски, это как — поинтересовалась я, с трудом поборов желание не заехать сынище в лоб не до конца облизанной ложкой.

— Как в «садике», с комками и пенками. Сама ешь — обиженно буркнул оболтус и, с грохотом, задвинул стул. Я уселась, наконец, за письменный стол и зависла руками над клавиатурой, предвкушая полное, безграничное счастье от погружения в мир собственных фантазий. Написать я успела ровно два слова, входная дверь грохнула, рискуя слететь с косяка, и на пороге появилась моя красавица дочь, цветущая пубертатным гадким характером.

— Опять сидишь? Скоро попа в стул влезать не будет, геморрой еще наживешь, помяни мое слово — хмыкнула она.

— Ничего ей не будет — поддержал сестру, возникший, словно из ниоткуда, старший братишка — Ее «мадам сижу» броней уже покрылась. Чугун. Железяка. Она скоро орехи ею колоть сможет. Целыми днями ведь тренирует усидчивость.

— Есть хочу, накорми меня — заныла доченька и двинула на кухню. Я, с сожалением покинув еще не насиженное место, двинула за ней.

— Каша — дрянь. Одни комки — резюмировала любящая дочь и, вылизав тарелку, пошла жаловаться подругам по телефону на жизнь. В которой мать только клацает по клаве, совсем не заботясь о несчастной девочке.

Не буду вас утомлять очередностью накормленных домочадцев, скажу только, что картина повторилась еще два раза. Каша была съедена, кастрюля вылизана, под язвительные замечания каждого из членов моей семьи, нашедших еще кучу недостатков в моей стряпне. До вечера сесть за проду мне так и не удалось, потому что я гуляла собаку, учила уроки с младшим сыном, слушала слезливые истории дочки, как ее никто не понимает, радовалась успехам мужа на работе, смотрела, как старший играет в КС, при этом одной рукой готовя, другой вытирая последствия «падлиных» экзерсисов. На улице делать свои дела она категорически отказалась, холодно. И вот, когда, уже почти ночью, все мое святое семейство разбрелось по кроватям, я налила себе бокал вина, зависла руками над клавиатурой компьютера и……

— Жена, забыл сказать, я там курицу из морозилки достал. Жутко плова хочется. Ты ж отдыхала сегодня. Свари, а? Завтра то не успеешь. На работу тебе — раздался из спальни счастливый голос засыпающего благоверного.

Часть 3. 33 несчастья

— Нюська, меня в командировку отправляют. Купи мне билет на автобус, а — услышала я веселый голос благоверного, бодро несущийся из телефонной трубки.

Его радость была мне понятна. Два дня без семьи и детей, в компании любящих пиво сослуживцев. Это же, почти отпуск. Сердце забилось в предвкушении. Два дня без готовки в компании любимого компьютера. Дети не в счет. Когда отца нет дома, они тоннами пожирают вреднющий, американский фаст — фуд, запивая его бочками вкусной газировки и, почти, не появляются дома. Ура!!! Ура!!! Наконец — то, я напишу многострадальную проду, выпью вина в компании подруги и даже, может быть, досмотрю любимое «Сверхъестественное». И никто не будет мне гундеть в ухо, что я не обращаю на него внимания.

— Конечно, куплю. Я как раз в торговом центре, рядом с автовокзалом — выкрикнула я в трубку, и ломанулась к выходу, сметая на своем пути зазевавшихся покупателей магазина, пока, не дай бог, начальник мужа не передумал отсылать его в командировку.

Бум!!! Из моих глаз посыпались искры и я словно муха, заскользила руками по гладкому, прозрачному стеклу нераскрывшихся, автоматических дверей, глядя на испуганные людские лица, глядящие на меня из — за стекла.

— С вами все в порядке? — спросил меня молодой парнишка.

— Угум — невнятно ответила я, растирая рукавом пальто, льющуюся из носа кровь.

С трудом, доползя до любимой машинки, я села за руль и совершенно не соображая, в какой стороне больница нажала на газ.

— О, Максимовская — весело заржала толстая медсестричка в приемном отделении скорой помощи, приветствуя меня, как старую знакомую — Сегодня ты прекраснее, чем обычно. Неужели, все — таки муж не выдержал? Сегодня чего, жвачка, или снова гладильная доска?

Тут стоит отвлечься. В больнице меня знают, даже дали обидное «погоняло» — тридцать три несчастья, и обещали выписать абонемент, потому что я появляюсь у них не реже раза в месяц, а то и чаще. Я вывихиваю челюсть, жуя жвачку, периодически падаю на ровном месте, получая травмы различной совместимости с жизнью, постоянно витая в заоблачных высотах своей безграничной фантазии. — Перелом — с трудом сдерживаясь от смеха, хрюкнул старенький доктор и сунул мне в руки зеркало — тут, и тут — показал он шариковой ручкой на мою многострадальную переносицу и отвел глаза. Из зеркала, маленькими, заплывшими глазками, на меня взирала рожа, отливающая всеми цветами фиолетового колера.

— Мгммм — потеряв дар речи, хмыкнула я, рожа повторила движение моих губ, и схватилась за ключи от машины.

Телефон, вновь требовательно зазвонил.

— Ты купила билет? — требовательно крикнула трубка, голосом Гошки.

— Гош, не ругайся только. Я в «скорой» — не разжимая губ, вякнула я, и вжала голову в плечи.

— И, что на этот раз? — голосом, полным сахарного сиропа поинтересовался любимый, и мне стало еще страшнее.

— Нос сломааааала, в двух местах — зарыдала я в трубку, в надежде разжалобить супруга, не обращая внимания на доктора, отвернувшегося к стене, и вздрагивающего плечами, старающегося не рассмеяться в голос.

— Вот, все у тебя так — заорал в трубку Гоша так, что его, наверное, услышали в приемном отделении — Один раз соберешься отдохнуть от вас, так фиг оставишь тебя одну. Мы с мужиками и скинулись уже, на футбол сходить хотели. Ты, ты, ты!!! Приеду сейчас. — Мать, ты похожа на бомжиху с нашего вокзала — весело заржал старший сын, увидев меня на пороге квартиры. — И ничего не похожа. У бомжихи шуба есть, она ею укрывается, когда на земле спит — обиделась я.

— Сегодня, что брала на таран, подъездную дверь, снова, или поинтереснее, что нарыла? — съязвила дочка.

— А я люблю мамочку — тихо сказал младший — только боюсь сейчас немного. Она на зомби смахивает.

Но зато, меня никто не трогал две недели. Я с упоением строчила проды, лежа на диване, пока подруга суетилась на кухне, в поисках вечно исчезающего штопора, дети ели фаст — фуд, ругаясь между собой по поводу и без, «падла» продолжала свою подрывную деятельность, а муж, все — таки уехал в свою командировку. Сказал, что начальник не разрешил ему остаться дома. Уж, правда или нет, не знаю. P.S Спустя две недели, лицо мое приобрело первоначальную свежесть, слегка отсвечивая зеленью боевых шрамов и я была готова к новым свершениям

Часть 4. Что такое любовь

— Аааааааа, дурак, отпусти — донесся из — за входной двери голос дочери, когда я подняла руку к дверному звонку. — Волосы не трогай.

— А то чего? Жиром своим меня задавишь, или прыщами запугаешь? — весело заржал басом старший сынуля, постоянно дразнящий свою сестру несуществующей полнотой, девочка весит сорок пять кило в мокрых штанах, и юношеским акне, которое, справедливости ради, стоит заметить, часто поселяется на ее миленьком личике.

«Бежать, не оглядываясь» — мелькнула мысль, но желудок отозвался голодным урчанием и я, малодушно, нажала на пимпочку звонка. В квартире стало тихо, но открывать мне не спешили. Я еще раз позвонила, потом постучала, а потом заколотилась в дверь всем телом, испугавшись, что дети все — таки переубивали друг дружку.

— И, чего ты ломишься? Слышали мы, еще первый звонок — недовольно пробасил сын, наконец, открывший мне дверь.

— А почему не открывали? — без удивления спросила я, мечтая только об одном, сбросить с плеч рюкзак, набитый продуктами.

— Прибирались — нехотя признался ребенок — ты ж орешь, если бардак дома, прям клыки, как у дракона у тебя пробиваются, когда бесишься.

— Ага, и глаза из орбит лезут — поддержала его дочь, словно они и не ссорились пять минут назад.

Я прошла в кухню и, не раздеваясь, схватила со стола початую баночку йогурта и в мгновение ока заглотила полную ложку лакомства, не обращая внимания на притихших за моей спиной детей, даже не заметила, как к ним присоединился мой младший сынулька Жорик, взирающий на меня полными ужаса глазенками.

— Вы, что ей не сказали? — спросил он, глядя, как я вылизываю банку.

— Что не сказали? — напряглась спиной я?

— Мам, там такая ситуация — замела хвостом Таська (моя дочь).

— Ну? — насупилась я, буравя глазами пожухших детишек.

— Короче, Димка (старший сын) в йогурт плюнул, ну из вредности, что бы мне не досталось. Мы, собственно поэтому и рубились с ним. Не поделили последний йогурт, просто — прошептала дщерь, расширившимися глазами глядя на мою разъяренную, свекольного цвета, физиономию. — Куда? — взревела я, своим рыком предотвратив попытку старшенького смыться.

— О, опять у нас веселуха — услышала я из прихожей голос вернувшегося с работы мужа. — Что опять произошло?

— Мать моих слюней наелась — заржал в голос Димка, и Таська захихикала, как гиена, почувствовав поддержку отца. Знают, подлецы, что он встанет на их защиту.

— Ой, ну подумаешь. В первый раз, что ли? Ты, Нюська, везде найдешь куда вляпаться — загоготал Гошка (мой благоверный)

— Ну, все!!! Вы меня достали — вызверилась я. — Я ухожу.

Хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка, а у соседки от ужаса упал в обморок волнистый попугайчик, я выскочила из дома, и в запале, как заправский спринтер, бегом преодолела расстояние в три километра, до дома моей любимой подружки, Катюшки.

— Они меня не любят — рыдала я, сидя на стерильно — чистой, уютной кухоньке, тихой квартиры Катерины, запивая обиду домашним вином. — Только издевательства от них переживаю да насмешки.

— Знаешь, а я ведь завидую тебе — задумчиво сказала подруга. — Как бы мне хотелось, что бы Сенька плевал мне в йогурт. А Леха смеялся вместе с ним, и называл меня «бедою». А у меня в квартире тишина, как в гробу, и идти домой после работы не хочется. Сенькиного звонка, как манны небесной жду.

Прозрачная слеза скатилась по щеке Кати, и мне стало так стыдно, что я забиваю голову подруги своими надуманными проблемами. Леха, муж Катюшки, умер два года назад. Сильный, здоровый мужик, сгорел от рака за полгода. Она нянчилась с ним, как с ребенком, совсем забросив единственного сына, который обиделся на ее равнодушие, и так и не смог ее простить. Лешка уходил страшно, теряя каждый день что — то, что делало его, Катиным любимым. Он умер у нее на руках. Как моя подруга пережила смерть Лехи — отдельная история. Она не проронила слезинки, похоронив часть своей души вместе с любимым мужем. А вторую часть забрал Сенька, который закончил школу, и уехал учиться за границу, да там и остался. Катюшка ездила к нему в гости раз в год, возвращалась воодушевленная, показывала мне фотографии внуков и дома, в котором живет ее сын, но глаза ее выдавали глубокую тоску, поселившуюся в сердце. Внуки не говорили по — русски, и общение с ними сводилось почти к нулю, сноха — иностранка, раздражала своей криворукостью, а сын стал чужим еще тогда, когда она занималась Алексеем, и совсем упустила мальчишку. «Найди себе мужика» — советовали ей доброхоты. А она до сих пор любит своего Алексея. «Не предам» — тихо, но уверенно говорит она, и не обращает внимание на людей, крутящих пальцем у виска, и не обижается. «Они не поймут» — увещевает себя Катя.

— А я ведь тоже убегала от своих мальчишек — грустно улыбается Катя — к маме. Эх, как бы знать, что так случится, не минуты бы не упустила. Ни секунды.

В комнате звонит телефон, а мы сидим, пьем вино и плачем, не обращая никакого внимания на разрывающийся аппарат.

— Кать, спасибо тебе, — говорю я утром, обняв свою подругу. Она варит кофе и загадочно улыбается, а потом протягивает мне листок бумаги, на котором рукой моего Жорика нарисована наша семья: сильный папа, вцепившиеся друг другу в волосы, старший сын и дочка, и он, держащий за руку растрепанное, красномордое чудовище, под которым, кривыми буквами, выведено слово — мама.

— Иди, дверь открывай, они там уже полчаса стоят, ждут. Боятся, что не простишь их, потому не заходят. Запретили будить тебя. Гошка всю ночь по городу колесил, тебя искал, а мы трубку не брали, две клуши. Любят они тебя. Очень любят. Просто не всегда умеют показать эту свою любовь.

— Ну, наконец — то, мать — бубнит сын, когда я распахиваю входную дверь — спишь, как лошадь. Мы замерзли, между прочим.

— Заткнись, Димка, она и так из за тебя ушла — сквозь зубы цедит дочь, примеряясь, как бы половчее вцепится в непослушную шевелюру брата.

— Вот, тебе — неловко сует мне в руки муж букет моих не любимых, вонючих лилий, и отводит глаза. — Поехали домой, а?

— Мамочка, тебе понравился рисунок? — смотрит на меня Жорик чистыми глазенками.

Я люблю их. Умираю от любви. Готова простить все, лишь бы мое сумасшедшее, ненормальное, вечно голодное и недовольное семейство, было рядом. И они меня любят, я знаю. Это видно по тому, как муж заботливо укрывает меня, уснувшую на диване в кухне, одеялом. Как старший сын трогательно носит мне чай, когда я болею. Как дочка моет посуду и тихонько напевает, когда я возвращаюсь с работы уставшая и разбитая. Как маленький сын, ластится, словно котенок. «Ты самая лучшая мама» — говорит он, и сердце мое пускается в пляс. Именно из этих моментов и состоит она — владычица наших сердец — любовь.

Часть 5. Сумка

Сумка стояла в витрине и манила меня блестящей застежкой и нарисованной на фронтоне собакой, похожей на «падлу», как две капли воды. «Зачем я поперлась мимо этого магазина?» — мелькнула расстроенная мысль. Толкнув дверь, я вошла в, пахнущее апельсиновым ароматизатором, нутро торговой точки и уставилась на вожделенную торбу.

— Сколько стоит? — выдохнула я, не в силах отвести взгляд от желаемого.