Помоги проекту - поделись книгой:
Это было знаковое событие. Впервые имел место открытый бунт против законного правителя империи, и мусульмане подняли оружие против единоверцев. Это был сигнал к началу гражданской войны, которая опустошала молодое исламское государство в течение долгих десятилетий. А поскольку в нем сплелись воедино конституционные и доктринальные вопросы – характерным для ислама образом, – он привел к постоянному расколу среди правоверных. Настоящие подстрекатели восстания предусмотрительно покинули город, чтобы не брать на себя ответственности за убийства. Это мероприятие не принесло им дохода, поскольку сразу стало ясно, что между ними нет ничего общего, кроме враждебности по отношению к существующему режиму. Как только Али, зять пророка, принял халифат, Тальха, Зубайр и Аиша повернулись против него и потребовали мести за убитого халифа. Али – смелый и честный человек – не был политиком и не сумел достичь компромисса. Он был вынужден защищать свои права силой оружия, и в сражении, получившем название Верблюжья битва – Аиша обозревала поле боя с верблюда, – нанес поражение противникам. Тальха и Зубайр пали вскоре после сражения. Роль Аиши в политике завершилась, но она прожила еще 21 год и умерла в Медине в 678 году.
Если Али надеялся, что все вопросы урегулированы, то он ошибался. Муавия, близкий родственник убитого халифа, счел долгом чести отомстить за него. Он возглавил группировку, оппозиционную к новому халифу, пребывая в уверенности, что Али не является непричастным к убийству. Али отбыл из Медины еще до Верблюжьей битвы и перебрался в свою штаб-квартиру в Южной Месопотамии. Этот шаг считался временным, однако привел к тому, что Медина перестала быть столицей империи. Там больше не жил ни один халиф. Подготовка его противников в Сирии и Египте, которая велась довольно активно, вынудила Али идти на север искать решение. В верховьях Евфрата, на болотистой равнине Сиффина, враждебные стороны встретились. Они оставались там несколько месяцев, ведя то стычки, то переговоры. Поскольку в обеих армиях присутствовали представители одних племен, почти родственники, им не слишком хотелось сражаться. Воины – но не их лидеры – опасались пролить кровь собратьев-мусульман. Когда стало ясно, что принятия решения не избежать и победа склоняется в сторону Али, его противник вспомнил о хитрой уловке, говорят предложенной Амром, завоевателем Египта, и призвал к суду Корана вместо суда оружия. Али не мог не согласиться.
Когда через несколько месяцев собрался суд, Али снова перехитрили. В то время как он верил, что не может быть поднят вопрос о его признании халифом, партия Муавии получила признание как равноправная сторона в споре. Али, разумеется, не мог согласиться на вердикт, что «оба претендента» должны отказаться от своего положения, если в своих глазах он являлся единственным законным халифом. Поэтому он был вынужден нарушить обещание жить по решению судей.
Это дело имело далекоидущие последствия. Еще в период сразу после смерти Мухаммеда Али выдвинул претензии на халифат; и многие мусульмане были готовы видеть в нем, как зяте пророка и отце его внуков, единственного законного халифа. Они создали партию Али, которая впоследствии стала называться просто партия (Shi’ah), и радикальные элементы в ней приписывали Али сверхъестественную силу и божественное вдохновение. Люди с такими взглядами составили ядро его армии. Именно они посоветовали ему прибегнуть к суду Корана, а не к суду оружия. Однако, увидев, что он подчинился человеческому решению, которым его провели, партия Али раскололась. Одна часть, к которой вскоре присоединились другие недовольные, дезертировала из лагеря и предположительно по этой причине получила название хариджиты – диссиденты, раскольники, хотя сейчас невозможно точно установить обстоятельства, приведшие к формированию этой партии, и время, когда она откололась. Хариджиты выступали за принцип, что только самый благочестивый человек может стать халифом, независимо от национальности и происхождения. И они выбрали своим главой такого человека. Являясь партией, оппозиционной арабской аристократии, она привлекла в свои ряды большое число последователей, особенно в периоды беспорядков религиозного, социального и национального характера. Она всерьез угрожала подъему ислама и консолидации государственной власти. Они выступили против самого Али в кровопролитной битве при Нахраване 17 июля 658 года, в которой не смогли его одолеть.
Таким образом, для халифата Али настали непростые времена. Сирийцы и египтяне выступали против него, и даже в Месопотамии он не чувствовал себя в безопасности. Если он хотел сохранить свое положение, то дальнейшая борьба становилась неизбежной. Но случилось непредвиденное: 24 января 661 года в Куфе халиф Али был убит одним из хариджитов – такова была месть за пролитую кровь. В результате гражданская война перестала быть неминуемой, поскольку партия Али осталась без главы. Энергичный и житейски мудрый Муавия без труда добился всеобщего признания в Дамаске, особенно когда Хасан, старший сын убитого Али и внук пророка, спустя шесть месяцев отказался от претензий на наследство. Хасан не сыграл заметной роли в истории и умер в Медине в 669 году[10].
Глава 3
Омейяды
Муавия, чье право на халифат больше не оспаривалось никем, кроме хариджитов, был выходцем, как уже упоминалось, из благородного рода Омейядов. Этим именем была названа династия, которую он основал. Его восхождение означало существенный сдвиг власти в новом государстве халифов. Необходимо вспомнить, что, за некоторыми исключениями, правящие классы Мекки пришли в мусульманское сообщество поздно, когда политическим наблюдателям стало ясно, что победа Мухаммеда прочна и в переходе на его сторону нет никакого риска. Уже тогда представлялось очевидным, что их мотивы были политическими, а не религиозными и после обращения они не изменятся и не станут сильно изменять свою жизнь ради требований ислама. Если не считать более или менее искусственного отправления новой религии, они оставались тем же, чем были, – богатыми торговцами, энергичными арабскими аристократами, для которых удобства земного существования значили больше, чем требования религии. Но поскольку сам пророк относился к ним с большим вниманием, они были оставлены в покое и могли передать свой образ жизни детям, которые, хотя и были воспитаны в исламе, максимально придерживались старых обычаев. Во время халифата Усмана, также курайшита, члены этих семейств и вся мекканская аристократия в целом приобрели еще больше влияния на правительство и политику. Их отношение к политическим вопросам являлось, безусловно, более реалистичным и гибким, чем было принято в благочестивых кругах, которые по причине своего происхождения не были приспособлены к лидерству и управлению и больше заботились о спасении своих душ, чем о правильности политической линии. Они тоже, разумеется, ничего не имели против жизненных удобств, на которые не был наложен запрет пророка, да и это противоречило бы арабской любви к собственности.
В государстве Омейядов эта светская аристократия одержала верх. Муавия руководил правительством в патриархальном стиле арабской знати (sayyid). Его чиновники имели к нему доступ и участвовали в консультациях по текущим вопросам. Благодаря брачному союзу с христианкой из большой южноаравийской племенной конфедерации кальб Муавия мог рассчитывать на мощную поддержку. Это было важно, поскольку наставление пророка о том, что все мусульмане – братья, не смогло справиться с древними племенными чувствами арабов. Старые племенные группировки все еще существовали, а с ними прежние племенные законы и, главное, вражда. Важность этого факта невозможно было преувеличить. От этого зависело почти все. Каждый правитель города или провинции заботился о своих родственниках или, по крайней мере, соплеменниках. Члены других племен его не интересовали. Собственно говоря, он не мог поступать иначе, потому что члены одного племени, как правило, наотрез отказывались сотрудничать с представителями других племен и любая попытка их заставить порождала беспорядки, убийства и, как следствие, вендетты.
В таких обстоятельствах можно только восхищаться мастерством, с которым халиф организовал провинции. Уже говорилось о быстрой экспансии империи в первые годы ее существования. К этому можно добавить, что в 647 году Триполи был обязан платить дань египтянам. Затем завоевания прекратились, как следствие гражданской войны. Муавия во время борьбы с Али счел необходимым платить дань Византии, чтобы защитить свой тыл. Как халиф, он должен был сначала организовать империю, а уж потом думать о внешней политике. В то время количество административных единиц было небольшим: Египет (покоритель и первый правитель которого Амр умер в 664 году) и две провинции, Куфа и Басра в Месопотамии. Все персидская территория первоначально относилась к провинции Басра, а Хорасаном управляли субпрефекты. Со временем появился обычай придавать правителю, который в основном отвечал за военные вопросы, финансиста, ответственного за сбор налогов, выплаты мусульманским солдатам, оплату нужд двора, администрации и пополнение военной казны. Между этими двумя представителями власти постоянно возникали трения.
Вскоре после своего восхождения на трон Муавия отдал Месопотамию и Персию под управление Зияду ибн Абихи (что означает сын своего отца, то есть неизвестного отца). Это был человек низкого происхождения, но в высшей степени умный и деятельный. Зияд оставался на посту до смерти в 676/677 году, и он знал, как держать в руках провинции, наиболее сильно пострадавшие от гражданской войны. Он наносил регулярные поражения опасным хариджитам, вынуждая их уходить в персидские горы, откуда они совершали постоянные набеги на Месопотамию. Одна самая фанатичная секта хариджитов угрожала смертью любому мусульманину, который не объявит, как только ему будет приказано, о принятии ее верований. На нее рука Зияда обрушивалась с максимальной суровостью.
К христианам в Сирии и Месопотамии отношение правительства в Дамаске было терпимым. Они составляли подавляющее большинство населения и говорили в основном на арамейском языке. Еще не все говорящие по-арабски христианские племена обратились в ислам. Поскольку администрация не могла существовать без участия христианских чиновников, они оставались на своих постах, что полностью согласовывалось с исламской теорией. В Сирии жители, говорящие на арамейском (или сирийском) языке, и арабы привыкли жить рядом еще с римских времен.
В Египте положение было сложнее. Копты тоже были незаменимы на финансовых и других административных должностях регионов, которые были такими же, как в дни могущества Восточной Римской империи. За плечами египетской бюрократии были тысячелетия[11]. С другой стороны, национальная гордость коптов была задета приходом арабов и проникновением других кочевых племен. Они прониклись упорством и впоследствии неоднократно пытались бунтовать, однако все бунты подавлялись с большим кровопролитием. Все эти обстоятельства не улучшили отношения между двумя элементами, но привели многих коптов к принятию ислама в 820–1320 гг.
И христиане, и мусульмане сыграли свою роль как барды и придворные поэты. Они не только развлекали двор, которого заботило сохранение традиций старой арабской аристократии, но также писали панегирики и речи для политических целей. Мединская знать утратила все свое политическое влияние, когда правительство перебралось в Дамаск, и теперь вела приятную эпикурейскую жизнь, в которой были поэты, певички и танцовщицы. Это оскорбляло чувства истинно верующих людей, живущих рядом. Последние считали себя элитой нового государства и не могли смириться с социальным упадком с такой же легкостью, как аристократия, в отличие от них не утратившая своих прежних привилегий.
Какое-то время недовольство среди религиозных групп открыто не проявлялось. Организовав провинциальную администрацию, халифы смогли вернуться к продолжению территориальных завоеваний. Это также давало им возможность направить энтузиазм недовольных в русло борьбы за веру. Малая Азия подвергалась неоднократным набегам почти каждое лето, и дважды арабы подходили к стенам Константинополя. Впервые был создан мусульманский флот с базами в портах Сирии и Египта, использовавшихся еще римлянами. Кипр и острова Эгейского моря были разорены. В течение семи лет мусульмане оккупировали Кизик, что на южном берегу Мраморного моря, откуда они угрожали византийской столице[12]. Правда, объединенная атака на город с моря и суши оказалась неудачной из-за поражения наземных сил.
В Северной Африке при лидерстве племянника Амра Укбы ибн Нафи в 667 году были уничтожены последние остатки византийско-христианского правления в регионе вокруг Карфагена. Борьба с берберами продолжалась, но, поскольку навязанные им условия (если не считать принятия ислама), в общем, не были тягостными и многих берберов привлекала перспектива получения добычи от участия в мусульманских кампаниях, они вскоре присоединились к арабам и стали составной частью государства халифов, одновременно сохраняя некоторую степень автономии. Латинские и латинизированные элементы по большей части уехали в Италию.
В Персии некоторые арабские племена переходили к оседлой жизни, особенно в далеком Хорасане, куда их привлекла надежда на добычу в священной войне. Мобилизованные войска тоже иногда отправлялись в эту провинцию. Однако пока племенная вражда, которую они принесли с собой, и борьба с хариджитами на юго-западе Персии не позволяли продолжить экспансию в этом направлении.
Государство столкнулось с серьезным кризисом в апреле 680 года, когда халиф Муавия умер и встал вопрос о преемнике. При жизни он считал преемником своего сына Язида, и в основном никто не возражал. Только две группы, обе в Месопотамии, отказались уступить. Хотя общая жизнь в военных лагерях Кувы, Вазита и Басры смягчила племенные чувства, самосознание неожиданно проявилось у арабов провинции. После смерти Али они считали, что ими управляют чужаки-сирийцы. Решив, что настало время вернуть себе главную роль, жители Куфы призвали второго сына Али Хусейна, который жил в Медине, как и его брат. Поддавшись давлению, он выступил в поход. Хотя по пути его предупредили, что принятые правительством меры поставили его сторонников в Куфе в невыгодное положение, он отказался – возможно, из чувства гордости – вернуться. Впоследствии, несмотря на предложенные благоприятные условия, он отказался воздержаться от борьбы за свое право – право семьи пророка (Ahl-al-Bayt). 10 октября 680 года (10-й день месяца Мухарран 61 года хиджры) в Кербеле, к западу от Евфрата, на краю сирийской пустыни он пал после короткой борьбы. Для будущего ислама это было важнейшее событие.
Число недовольных в Месопотамии еще больше увеличилось из-за трагической гибели внука пророка. Хотя главные последствия этого события стали ясны несколькими десятилетиями позже, опасное восстание, к которому подстрекали разные претенденты из Алидов, стало предупреждающим сигналом правительству – сторонники которого тоже объединились в группы по религиозному принципу. (Из них впоследствии сформировалось курдское религиозное сообщество езидов (язидов), доктринальная эволюция которого была полностью языческой.) Движение, которое в Куфе возглавил аль-Мухтар, было особенно угрожающим, поскольку оно совмещало религиозные и социальные мотивы и впервые представляло интересы постоянно растущего класса новообращенных мусульман. Арабы, гордившиеся своим происхождением, несмотря на некоторые предписания ислама, указывающие на обратное, не были склонны признать своими братьями тех подданных, которые исповедовали ислам, так же как дать им равный статус в обществе. Вместо этого им было предложено искать покровительства какого-либо арабского племени как клиенты (мавла, мавали). Такие люди получали защиту соответствующего арабского племени, но должны были разорвать свои предыдущие национальные, социальные и экономические связи, и им не позволялось любое корпоративное представление своих интересов. Свобода от этих ограничений стала их идеалом. Мавали не желали терпеть положение людей второго сорта, да и чувство региональной солидарности невозможно было полностью ликвидировать, особенно среди талантливых персов, язык которых (в противоположность в конечном счете арамейскому) успешно держался. Значительное население персидских клиентов жило в городах Южной Месопотамии, и именно на них аль-Мухтар в основном рассчитывал. Персы не могли не присоединиться к движению, направленному против правящей династии Омейядов, движителя арабского духа господства, и, если учитывались религиозные, так же как национальные и экономические, мотивы – такое явление было нормальным на Востоке, как уже было показано, когда речь шла об образовании национальных сепаратистских церквей. Такие факторы объясняют фанатизм иракских восстаний против центрального правительства в Дамаске и большие проблемы с их подавлением (686–687).
Но самая большая угроза правлению Омейядов исходила не от мятежей подобных групп. Она шла от нежелания большинства ортодоксальных мусульман признать переход халифата к боковой линии правящего дома, Марванидам (ее основателем был Марван I, 684–685). Месопотамия, в той части, которая не была шиитской или хариджитской, Аравия и часть Сирии сплотились вокруг Абдуллаха ибн Зубайра, сына сподвижника пророка, убитого в Верблюжьей битве. Межплеменные ссоры вспыхнули с новой силой. Хотя правление Омейядов в Сирии было восстановлено в 684 году в битве при Мардж-Рахите, эта битва, в которой сторонники Омейядов южноаравийские кальбиты разгромили североаравийских кайситов, дала толчок кровопролитным вендеттам, продолжавшимся десятилетиями и сделавшим практически невозможным упорядоченное ведение дел. Когда правителем провинции становился член того или иного племени, все административные посты переходили в руки его соплеменников. На персидской земле, хотя племенные симпатии разделялись несколько иначе, не только строго соблюдалось это правило, но также имели место военные столкновения между отдельными племенами. Все это приводило к разрушениям, подрывало престиж арабов и правящего дома.
Гражданская война между двумя претендентами на халифат тянулась десять лет. Халиф Абд аль-Малик, сын Марвана (685–705), одержал верх в Месопотамии только после того, как Мекка была взята штурмом в 692 году и Абдуллах ибн Зубайр пал в бою. Когда были подавлены второстепенные мятежи в Персии, внутренний мир был восстановлен по всей империи. Правителем Месопотамии стал человек низкого происхождения аль-Хаджадж ибн Юсуф. Жители провинции, недовольные главенством Дамаска, оставались элементом нестабильности; даже правление такого грозного человека, как Зияд в 60–70 годах хиджры, не смогло остановить распространение шиитских и харджитских идей среди них. Хаджадж тоже сначала не преуспел в подавлении беспорядков, однако его безжалостная энергия в конце концов установила в Месопотамии эффективное омейядское правление, и в Персии воцарился порядок. Добиваясь своей цели, он не уделял большого внимания интересам религиозных группировок. Как следствие, он не получил должного признания в исторических трудах, написанных впоследствии с антиомейядским уклоном. Его, как правило, изображали мирским грубым человеком, безразличным к «истинным» интересам ислама.
Правление Абд аль-Малика (685–705) было одним из самых важных периодов внутренних реформ в исламской истории. Подавление многочисленных оппонентов режима – которые, как уже было сказано, часто идентифицировались с чужеродными элементами – подчеркнуло арабский характер империи Омейядов, что нашло выражение в арабизации администрации. Декретом правителя арабский язык стал языком правительственных учреждений, вытеснив греческий и персидский (Naql al-Diwan). В 696–697 годах была завершена полная монетарная реформа, и теперь христианские и зороастрийские изображения на монетах были заменены арабскими символами и надписями (провозглашение веры, имя правителя, титул, место чеканки). Правда, есть свидетельства, что эта перемена началась раньше с небольших изменений в старом византийском и сасанидском дизайне. Переходный период в правительственном аппарате занял довольно долгое время, что следует из многочисленных папирусов, найденных в Египте.
Малая Азия
Окончательное восстановление внутреннего мира позволило возобновить внешнюю политическую активность, иными словами, экспансию. Это была последняя попытка объединенной империи халифов расширить границы ислама. Атака началась в четырех местах в течение удивительно короткого промежутка времени, но без тех концентрированных сил, которые были характерной чертой первых лет арабских завоеваний. Война против Восточной Римской империи дала сравнительно небольшие постоянные результаты: было захвачено несколько пограничных крепостей, таких как Тиана в Малой Азии. Одна армия несколько раз доходила до Черного моря, а в 717 и 718 годах осаде подвергся Константинополь.
Центральная Азия
В 704 году аль-Хаджадж поручил провинцию Хорасан на северо-востоке Персии Кутайбе (Кутейбе) ибн Муслиму, который оттуда организовал наступление на земли тюрков, примыкающие с востока и севера. Их центральноазиатское государство в 682 году освободилось от китайского господства, и они начали двигаться на запад, на Самарканд и Бухару. После долгих сражений, в процессе которых тюркские призывы к китайцам о помощи оставались без ответа, эти два города в 715 году перешли к мусульманам. Из них ислам стал распространяться среди тюрок, до этого бывших в основном тотемистами и фетишистами, хотя и христианство в форме манихейства тоже имело на них некоторое влияние, особенно на уйгуров.
Индия
В VIII веке флаг ислама был поднят и в Индии. В 717 году первые войска из Южной Персии вторглись в Балучистан и долину Инда. Ислам начал пробиваться в Индию. Но прошло еще три столетия, прежде чем ему удалось добиться сколь бы то ни было значимых результатов.
Испания
В 711 году мусульмане хлынули в Испанию. В Северной Африке, к западу от Египта, которую мусульмане называли Ифрикией, позже – Магрибом, продвижение вперед ислама практически остановилось. В ходе VII века арабы наступали вдоль средиземноморского побережья и, в конце концов, вытеснили Восточную Римскую империю из Карфагена, но вглубь территории проникли только в нескольких местах. Необходимые подкрепления отправлялись морем. Берберские племена не были покорены, но склонились к исламу и номинально вошли в империю халифов, хотя на практике сохраняли автономию и со временем стали участвовать в раскольнических сектантских движениях, чтобы подкрепить ее. Хариджизм нашел путь к ним довольно рано и даже сегодня имеет пристанище в алжирской долине Мзаб. Позже будут упомянуты и другие религиозные движения в Магрибе.
Столица региона Кайруан была основана полководцем Укбой ибн Нафи около 670 года. Отсюда были заняты современный Алжир и Марокко, после чего мусульмане вышли к Атлантическому океану. Однако впоследствии произошло большое восстание, которое было подавлено в 741–742 годах с огромным трудом. В 711 году по приказу североафриканского командира смешанное войско арабов и берберов переправилось в Испанию. Их лидером был Тарик ибн Зияд, именем которого назван мыс Гибралтар (Джабал Тарик – гора Тарика). Вестготское королевство Испании веками разрушалось разногласиями между арианскими и католическими христианами, и, хотя компромисс был достигнут, оно было ослаблено внутренним антагонизмом между германцами, римлянами и иудеями. А в тот момент ко всем прочим неприятностям добавился кризис лидерства. Поэтому арабы без особого труда разгромили армию вестготов при Вади-Бека[13] и с помощью вовремя направленных подкреплений оттеснили христиан на узкий участок у подножия Пиренейских гор и в Астурии. После этого арабы вторглись во Францию, где сражение 732 года между Туром и Пуатье остановило их продвижение, но не помешало им удерживать позиции на побережьях Прованса и Лангедока в течение нескольких десятилетий.
Империя, сильно увеличившаяся благодаря новым завоеваниям, представляла собой территории, разбросанные на обширном пространстве, где жили самые разные народы, и ей не могли не угрожать деструктивные тенденции – разве что правительство окажется в руках исключительно компетентного правителя. Валид I (705–715) и Хишам (724–743) действительно были способными халифами и знающими государственными деятелями. Однако сразу после них начался упадок династии. Их преемниками были молодые люди, светские и заботившиеся только о собственных развлечениях. Они старались окружать себя остроумными людьми и эстетами, певицами, танцовщицами и собутыльниками, ценили только охоту, игры и фривольные дискуссии. Отсутствие у них навыков государственного управления в течение нескольких лет привело к полному краху империи Омейядов Дамаска.
Но прежде чем рассмотреть катастрофу, следует понять изменившиеся внутренние условия, на которых было основано правление последних Омейядов, и узнать о духовных и религиозных тенденциях, ставших фоном для подъема новых сил. Уже подчеркивалось, что ислам в первые десятилетия своего существования не призывал к массовому обращению, поскольку государственные финансы напрямую зависели от подушного налога, который платили немусульмане. Выплаты военным производились из этих средств. Тем не менее в добровольном принятии ислама не могло быть отказано, и благочестивые круги, собравшиеся по большей части в Медине и Мекке, все активнее требовали, чтобы обращение в ислам и, значит, спасение для вечной жизни было доступно самым широким массам. Идеологическое и политическое наступление, начавшееся против Византии, работало в том же направлении. Хотя государственные деятели долго пребывали в сомнении относительно привлечения душ для ислама, многие их подданные по собственной инициативе принимали религию победителей, пусть даже из-за финансового гнета подушного налога. Уже говорилось, что, сделав это, они получали статус клиентов, однако, вопреки букве закона, не освобождались от подушного налога, поскольку государство не могло отказаться от столь важного источника дохода. О мотивах, которые привели широчайшие народные массы людей к сравнительно быстрому отказу от христианства и зороастризма, можно только строить догадки. Странно, но почти нет полемических книг, касающихся ислама и других религий, литературы, которая могла в ходе апологий и полемик изобразить отношения между разными религиозными сообществами и дать нам понять, какими были мотивы обращения, о чем люди спорили и какие доктрины вызывали самый острый интерес. Их отсутствие добавляет весомость выводу, уже сделанному на основании других доводов, что среди широких народных масс Сирии, Месопотамии и Персии, а также Северной Африки и Египта мотивы обращения в ислам лишь в незначительной степени являлись религиозными. По сути, в исламе не было ничего особенно притягательного, и основными причинами обращения были экономические – желание избежать лишних налогов, освободиться от всевозможных ограничений и т. д. Этот взгляд подтверждают и многочисленные признаки, проявившиеся в последующие века, – о них мы в рамках этой книги говорить не будем. Существовал, разумеется, и еще один важный фактор, а именно относительная простота исламской доктрины. Она отбросила многие существенные догмы христианства, которые, должно быть, являлись сложными для понимания древним и средневековым человеком (и не только на Востоке). Это Троица, вочеловечивание, вопросы о природе Спасителя. Ислам ничего не знал о таких проблемах. В нем пророк вначале был обычным человеком со всеми человеческими слабостями и грехами. Его превращение в праведное, лучезарное, почти сверхъестественное существо во время упадка Омейядов находилось лишь в начальной стадии. Несомненно, здесь есть связь с обращением христиан и зороастрийцев, которым такие идеи были хорошо знакомы.
В таких обстоятельствах сохранение ранних привилегий арабов, и в особенности их социального статуса военной аристократии, было нетерпимым как с религиозной, так и с политической точки зрения. Число обратившихся в ислам неарабов настолько выросло, что их уже нельзя было полностью исключить из участия в государственной жизни. Тем более что талантливые и обладавшие высокой культурой персы ясно дали понять, что не согласны на подчиненное положение. К тому же они сильно страдали от непрекращающейся вражды между разными арабскими племенами у себя на родине. Их все более активное участие в движениях Алидов определенно являлось признаком этого недовольства. Эти движения сосредоточились в городах Куфа и Басра, где персы постоянно контактировали с арабским элементом и где судьба масс, не имевших никаких привилегий, была наиболее очевидной. Важно, что Иран становился пристанищем хариджизма, сторонники которого могли здесь открыто выражать свои чувства, и их доктрина равенства верующих, независимо от национальности и цвета кожи, пришлась по душе персам, которым режим Омейядов отказывал в таком равенстве. Персы тяготели к обоим этим дивергентным движениям, следовательно, движения должны были стать представителями персидских интересов, чтобы еще сильнее привязать к себе персов. Взаимодействие двух элементов легко предугадать. Так вышло, что эти некогда чисто арабские идеологии, в особенности Shi’ah, постепенно приблизились к персидским концепциям.
Новообращенные были не единственными мусульманами, проявлявшими недовольство положением дел. Аналогичное отношение встречалось и среди арабов, поскольку далеко не все они разделяли точку зрения аристократии в Дамаске. Классы, искренне преданные исламу, смотрели на поведение правящих кругов с откровенным отвращением, видя в нем неуважение к божественным откровениям и наставлениям пророка. Центром этого движения стала Медина, где радостная, веселая жизнь и религиозное рвение сосуществовали в странной антитезе. Между ригористами и людьми, склонными к чисто светской жизни, находилась обширная умеренная группа, члены которой отвергали нападки экстремистов на режим Омейядов из-за его нечестивости. Наоборот, они считали его осуждение прерогативой Всевышнего, а значит, суждение о его состоянии необходимо отложить до Судного дня (отсюда и название – муриджииты – то есть те, кто желает отложить). В конце концов, умеренные не выстояли под натиском экстремистов.
По упомянутым выше причинам дальнейшее существование системы Омейядов, полагающейся исключительно на арабский элемент, стало неприемлемым. Некоторые изменения появились во время правления Абд аль-Малика, который относился к религиозным обязанностям, возложенным на него как на халифа, с большой серьезностью, в том плане, что он часто посещал компании теологов и иногда вел пятничную молитву. Но первым, кто стал мыслить как теократ, был Умар II (717–720), чрезвычайно гордившийся своим происхождением по линии матери от Умара I. Этот правитель был склонен делать логические выводы из своих точек зрения на проблемы, которые оформлялись на протяжении многих лет, но оставались в неопределенности. Именно тогда халиф объявил, что равная плата должна выдаваться клиентам, которые участвовали в войне за веру, и что обращенные крестьяне должны освобождаться от подушного налога. Мусульмане, очевидно, все еще платили земельный налог, потому что иначе поступления в бюджет от налогов снизились бы слишком сильно. Также представляется, что древний принцип коллективного обязательства по налогам и бремя выплат мусульман ложились на плечи их соотечественников, остававшихся христианами или зороастрийцами.
Декреты Умара II часто оценивают по их неудачному влиянию на финансы правительства, не принимая во внимание религиозную мотивацию его политики. Уверенность в своей правоте, в сравнении с прегрешениями своих предшественников, заставила его уважать права христиан, как предписано Кораном. Чего он в действительности хотел? Вероятно, адаптироваться к переменам, которые шли десятилетиями. Такая адаптация могла стать основой для перестройки государства Омейядов, согласно требованиям времени. Его преемники не пошли по этому пути во внутренней политике, отдав предпочтение сохранению старой системы арабского господства. Освободив новообращенных от подушного налога – джизьи, они взимали земельный налог – харадж – со всех. Упорство правящего класса лежит в корне широкомасштабного процесса внутреннего распада, который начался после смерти Хишама в 743 году. В ходе следующих лет принцы сменяли друг друга на троне с удручающей частотой, и, наконец, восстание клиентского населения Персии и Месопотамии привело к свержению власти Омейядов на Ближнем Востоке.
Глава 4
Аббасиды
В первой половине VIII века беспорядки в Иране усиливались. Персидская нация снова заявила о себе после персидских завоеваний, несмотря на то что широко приняла религию завоевателей, и выдвигала требования, которые невозможно было удовлетворить в рамках государства Омейядов. Здесь на Востоке семена пропаганды нового правящего дома упали на благодатную почву, и аннулирование схемы налогообложения Умара II для клиентов могло внести вклад в получение богатого урожая. Внимание прежде всего было сосредоточено на семействе пророка, члены которого должны были более точно выполнять предписания Корана по равному обращению со всеми мусульманами – по крайней мере, этого можно было ожидать. Хотя вопрос детальных перспектив под властью этого семейства отошел на второй план. Основная пропаганда теперь исходила не от Алидов, политические судьбы которых в систематических восстаниях последних десятилетий оказались неудачными. Теперь на передний план вышли потомки Аббаса, дяди пророка. Этот самый Аббас на самом деле присоединился к делу пророка только незадолго до падения Мекки. Но умело подретушированная картина его религиозного отношения к пророку распространилась повсеместно, и его сын теперь считался выдающимся хранителем мусульманских традиций. Три брата, принадлежавшие к этой семье, направляли эту кампанию, имея в виду привлечение на свою сторону Алидов, которые, несмотря на многочисленные неудачи, все еще обладали немалым религиозным и политическим влиянием. Благодаря прежде всего необычайно тонкой и умной пропагандистской деятельности Абу Муслима, активиста иранского происхождения, Аббасиды приобрели много сторонников среди населения Хорасана. Эта поддержка, несомненно, стала выражением политического недовольства, преобладавшего в этой провинции.
В 746 году в Хорасане началось восстание. Довольно скоро повстанцы под командованием Абу Муслима, задача которых облегчалась продолжающейся враждой между арабскими племенами, вынудили правителя Омейядов покинуть провинцию. В 749 году Абу Муслим вошел в Месопотамию, которая пребывала в разрухе, поскольку незадолго до этого была сценой гражданской войны и одновременно восстания хариджитов. Здесь на Большом Забе, левом притоке Тигра, 16–25 января 750 года состоялось решающее сражение. Оно завершилось поражением Марвана II, халифа с 745 года, храброго и неглупого человека, который был вынужден бежать через Сирию и Палестину в Египет, где в августе того же года встретил свой конец.
Тем временем настоящие, но доселе тайные лидеры кампании наконец появились – два брата, Абуль-Аббас и Абу Джафар аль-Мансур. Третий брат к тому времени уже умер. 23 ноября 749 года они приняли клятву верности своих подданных в Куфе, тем самым показав, что дом Аббасидов добился суверенитета. Алиды, уже давно утратившие надежды на победу своего дела, снова остались не у дел. Несмотря на симпатию, которой они пользовались у населения, в первую очередь в Медине, Месопотамии и Персии, и которая выражалась в систематических и временами весьма опасных восстаниях (как в 762 году), они так и не смоги изменить ход истории, поскольку в критические моменты им всегда не хватало компетентных лидеров. Хариджиты тоже все еще старались проявить свое влияние и даже имели некоторый успех в Кермане и Систане, но их значимость неуклонно уменьшалась, и они больше не представляли собой реальной опасности для государства. Не угрожали ему и Омейяды – Абуль-Аббас устроил безжалостную охоту на представителей прежнего правящего дома, и почти все они были уничтожены. Несколько верных Омейядам военачальников, особенно в городе Вазит в Южной Месопотамии, вскоре сдались, а поддерживавшая Омейядов религиозная партия (езиды), которая незадолго до этого сформировалась, не сумела добиться ничего, даже отдаленно напоминающего достижения ее противников – шиитов. Но одному отпрыску павшей династии все же удалось избежать общей судьбы. Его звали Абд ар-Рахман. В 755/756 году он добрался до Испании и основал там новую империю Омейядов, которая приняла блестящее культурное наследие двора Дамаска. Но такие далекие противники не могли быть угрозой для суверенитета Аббасидов, даже когда они впоследствии выдвинули претензии на халифат.
Победа Аббасидов привела к власти режим, который повсеместно отвечал требованиям современного общественного мнения. Это было доказано его долгой жизнью и тем, что когда он наконец в 1258 году был свергнут, то это оказалось, в отличие от судьбы Омейядов, не результатом внутреннего восстания. В противоположность Омейядам, Аббасиды признавали принцип, что общественная жизнь должна регулироваться исламом, даже если на практике они часто предоставляли делам идти своим чередом и сами нарушали многие наставления веры, к примеру запрет на употребление вина. Они в принципе приветствовали работу отдельных теологов, которые начали развивать и систематизировать закон ислама, в основном на основе реальных или мнимых традиций пророка. Более того, за исключением короткого периода при аль-Мамуне и его преемниках, они избегали вмешательства в теологические разногласия с суннитским исламом и были только против шиитов, хариджитов, карматов и других «еретиков» (хотя они не скрывали своей нелюбви к экстремистским суннитским тенденциям, таким как ханбалитский мазхаб). Эта, как правило, непредвзятая политика давала свободу развития разным суннитским религиозным движениям того времени: теологии в нескольких формах, мистицизму и его росту в дервишские ордена и, наконец, ортодоксально-мистическому компромиссу, оформленному аль-Газали. В отличие от христианства при Византийской империи, церковные советы которых исключали несториан, монофизитов и т. д., суннитский ислам при Аббасидах сохранял единство.
Таким образом, сунниты в целом могли считать государство Аббасидов «своим». Контраст между светской и духовной властью, который, благодаря христианской истории, всегда был очевиден для христианских умов и долго занимал западных теологов, стал явным для мусульман только в позднем Средневековье и в Новое время, когда мусульманские территории одна за другой стали попадать под немусульманское правление. Ликвидация колониального правления привела современных мусульман, особенно в Пакистане, к вопросу: «Что такое исламское государство?» Такой вопрос не мог возникнуть при Аббасидах. Это современная проблема, которую следует рассматривать в свете недавней мусульманской истории.
Возвышение Аббасидов привело к полному изменению системы. Контроль над преобразованием государства неизбежно оказался в руках тех, кто своей оппозицией прежнему правящему дому внес существенный вклад в исход восстания. С концом правления Омейядов был положен конец притязаниям Сирии и Дамаска на гегемонию в исламе. Аббасиды обосновались в Месопотамии и в 762 году начали строить новую столицу возле небольшой христианской деревушки под названием Багдад. Название, судя по всему, идет от персидского Baghdadh – «Дар Бога», но впервые упоминается еще в XVIII веке до н. э. Персы, всегда имевшие влияние в Месопотамии, теперь выступавшие как протагонисты движения Аббасидов, потребовали и получили равные права с другими мусульманами не только по статусу, но также в ведении государственных дел. Аббасиды с готовностью дали им это влияние, несмотря на наличие некоторых признаков обратного. Халиф аль-Мансур, вступивший в должность после ранней смерти своего брата Абуль-Аббаса ас-Саффаха (Проливший кровь, то есть кровь Омейядов), предательски убил Абу Муслима, настоящего организатора революции. Но его мотивом было недоверие к индивиду, ставшему слишком могущественным, а значит, опасным. Все больше официальных должностей, исполнительных и зависимых, переходило в руки персов, к примеру к семейству Бармакидов – визирей из Балха, первой «министерской» династии, обратившей на себя внимание в раннем Средневековье, которая вскоре приобрела почти абсолютную власть над подразделениями правительства. Так случилось, потому что халифы теперь все больше приобретали статус ранних персидских царей. Они окружали себя большим двором, созданным по образцу, предписанному старыми персидскими книгами церемоний, и все больше отдалялись от общения с подданными. Управление делами переходило к доверенному лицу – визирю[14]. Была тщательно разработана административная система персидской модели с отдельными департаментами (диванами) – армии, финансов, налогов, почтовой службы и провинций, – которая в IX и X веках совершенствовалась и усложнялась. Правительственные доходы и, в меньшей степени, расходы строго контролировались. Вскоре возникла разрушительная практика откупа налогов, при которой правительство получало большие, но эфемерные средства, а налогоплательщики подвергались необоснованным изъятиям со стороны концессионеров. Почтовая система, существовавшая с дней Ахеменидов, ее создавших, была реорганизована и дополнена службой почтовых голубей и сетью башен-семафоров, протянувшейся до Марокко. Ее провинциальные руководители были не только почтмейстерами, но также шпионами и инспекторами центрального правительства. Наконец, в это время появилась должность придворного палача. Этот функционер (неизвестный режиму Омейядов) довольно скоро оказался загружен работой. Он символизировал изменившиеся отношения между правителем и подданными. Подробная информация обо всем этом дошла до нас в рассказах о визирях и правительственных чиновниках, которые были отредактированы и опубликованы в последние десятилетия, давая яркую картину эры Аббасидов.
Эти перемены сломали могущество старой арабской аристократии. Ее вытеснение было настолько полным, что в уста халифа были вложены следующие слова: «Персы правили тысячелетие и не нуждались в нас (арабах) даже на день; мы правим век или два и не можем обойтись без них даже час». Другим симптомом было то, что персидская культура и персидский образ жизни с сопутствующей ему роскошью нашел путь ко двору халифов. Высокопоставленные чиновники и просто богатые люди строили великолепные, пышно украшенные дворцы. Средства для этой экстравагантной роскоши получались от торговли, которая постоянно расширялась, и Багдад стал ее центром. Из Басры, Сирафа и других морских портов мусульманская торговля достигала таких далеких земель, как Занзибар, Индия, Цейлон и Китай (где арабы приняли участие в мятеже в Кантоне еще в 738 году). Средиземноморская торговля тоже набирала силу. Ее вели защищенные иностранцы и также западные паломники, принося хорошие доходы и значительные таможенные сборы, которые регулировались чиновниками. Эта торговля, в свою очередь, помогла возродить многие известные восточные ремесла, которым нанесли вред завоевательные войны: производство египетского полотна, шерсти, папируса, персидского хлопка и ковров, сирийского стекла. Еще изготавливались духи и гончарные изделия. Все это привело к развитию не только утонченной роскоши с центром в Багдаде или Самарре, но также к развитию художественных стилей, имеющих идентичное общее направление во всех мусульманских землях. (Единообразие подчеркивалось и усиливалось определенными ограничениями, которые мы не будем обсуждать в рамках этой книги, – религиозные запреты сдерживали художественное творчество.) Добыча полезных ископаемых – помимо драгоценных металлов и камней – оставалась на весьма скромном уровне. Сырую нефть, к примеру, использовали главным образом для растираний – в древности считалось, что она обладает лечебными свойствами. Процветание увеличивало государственные доходы, однако многое оставлялось для личной инициативы. Согласно преобладавшему в те времена мнению, ночлежки и больницы, бани и гостиницы и даже строительство мостов являлись собственностью и ответственностью частных лиц, включая, по-видимому, фонды, основанные халифом как частным лицом. Таким образом, открывались возможности и для благотворительности (вакуфы – имущество, переданное лицами или государством для благотворительных или религиозных целей), и для капитальных вложений.
Благодаря экономическому процветанию создавались крупные состояния и быстро росли города. В городах управляли кади[15], мухтасибы[16], почтмейстеры и др. У них были очень широкие полномочия. Городского самоуправления в том виде, в каком оно существовало в греко-римской Античности, не было в мусульманский период (разве что в Испании). Ведущие семейства, особенно в провинциальных городах, имели большую свободу действий. Соседство нищеты, богатства и роскоши стало характерной чертой городов. Также мусульмане переняли некоторые части материальной культуры Античности: бани, пиршества (нередко с запрещенным вином), певицы, азартные игры, скачки и т. д. Относительно допустимости многих из этих вещей теологи вели долгие споры, но, даже если они приходили к заключению об их недопустимости, остановить их было невозможно. А по ряду вопросов разные правовые школы (мазхабы) имели разные мнения.
Мелкие торговцы и ремесленники, как правило, продавали свои товары, на которых, как в средневековой Европе, каждому ремеслу выделялась своя улица. Такие мелкие предприниматели группировались в гильдии (аснафы), которые выполняли и экономические, и социальные функции и служили для представления разных ремесел и профессий. Находясь под более или менее серьезным контролем мухтасибов, гильдии устанавливали «справедливые» цены, контролировали стандарты качества, регулировали ученичество и принимали новичков. Существовала тенденция превращения гильдий в охранников (ahdath – юношеские бригады), когда официальные власти проявляли слабость. Также они выполняли гуманитарные функции, в которых присоединялись и сливались с более поздними футувва. Параллельно с ними все более важную роль играли религиозные группы – мистики (суфии) с многочисленными последователями, а позднее – ордена дервишей. Явление, вероятно, имеет некоторую связь с исключением женщин (по крайней мере респектабельных женщин) из социальной жизни.
В другой области – мыслей и идей – также отчетливо прослеживалось персидское влияние. Религия Заратустры не исчезла, как и христианство, не оставив следа в исламе. Имелись центры сопротивления, такие как Йезд, Кирман и Фарс, где довольно многочисленные огнепоклонники долгое время удерживали оборону древнего персидского образа жизни. Хотя в 717 году много приверженцев старой веры мигрировало в Индию. Они осели в Гуджарате и Бомбее, где их потомки, парсы, сегодня занимают почетное место в обществе – по большей части это купцы. Но даже там, где зороастризм уступил место исламу, многие его идеи перекочевали в новую религию. Некоторые из них стали общепринятыми, к примеру пятикратная ежедневная молитва, а также некоторые ритуальные практики, популярные понятия, в основном касающиеся скверны и погребения. Другие зороастрийские концепции, хотя и не стали общепринятыми в исламе, не были оставлены без внимания иранскими мусульманами. В свое время они привели к образованию новых сект и к определенному брожению в ортодоксальном (суннитском) исламе. Вера в принцип света, исходящего от Бога и передаваемого разным людям, и в меньшей степени дуалистические идеи и верования в переселение душ стали отправными точками для новых гипотез. Такие идеи являлись древним наследием персидских и месопотамских земель и оказали влияние на разные гностические группы и доктрины зороастрийцев и манихейцев (и те и другие верили в дуализм, но расходились во мнениях относительно его источника). На этих основах возник целый ряд сект. В Хорасане в 776 году появился человек, ставший известным как аль-Муканна (пророк, скрытый покрывалом). Он носил покрывало, чтобы скрыть лицо. Его приверженцы утверждали, что на него трудно смотреть из-за исходящего от него сияющего света. Пророк свято чтил память убитого Абу Муслима, считал себя его воплощением и исполнителем того, что тот не успел. Он собрал большое число приверженцев среди персов, которые были недовольны последними мероприятиями политики Аббасидов, и был побежден только после долгой и отчаянной борьбы за собственный замок, где он, потерпев поражение, бросился в огонь. Из отдельных приверженцев этого человека, уцелевших сторонников маздакизма сасанидских времен и людей, недовольных экономической ситуацией, в Азербайджане в 816–817 годах сформировалась другая секта под руководством перса Бабака (Бабека). Члены секты называли себя хуррамитами (счастливыми). Некоторые принципы секты были коммунистическими, и в то же время они проповедовали относительную терпимость в отношении религии. Можно предположить, что в этом движении были национальное и социальное подводные течения, хотя в источниках ничего об этом не говорится. Хуррамиты легко нашли поддержку на Кавказе, и они представляли особенную опасность для халифов, потому что перерезали коммуникации с Востоком вдоль древнего Шелкового пути к югу от Каспийского моря. После долгой осады Бабак был вынужден покинуть свою горную крепость и бежать вместе с братом в Армению, откуда их экстрадировали. В 838 году они оба были казнены в Багдаде. Его победил тюркский принц (Афшин) Усрушаны (Уструшаны), что в Трансоксиане. Он был казнен в 840 году по обвинению в симпатии к магам (манихейцам?) и присвоении привилегий, традиционно принадлежавших правителю.
В этой активности персы давали выход своему нежеланию безусловно подчиниться арабским идеям. То же самое отношение нашло выражение в движении шуубия, к которому присоединились образованные люди, выступавшие за равенство и даже превосходство персидской культуры над арабской. Труды этой школы, долго вызывавшие яростную – и не только литературную – полемику, более или менее открыто делали логические выводы из изменившегося положения персов по отношению к государству халифов и оправдывали на теоретической основе практическое равенство статуса, который получили.
Перед лицом таких тенденций Аббасидам оставалось только твердо держаться ортодоксии, поскольку признание общественным мнением и одобрение теологами являлось самой надежной опорой режима. По необходимости они заботились о строгом выполнении своих религиозных обязанностей. Они регулярно вели пятничные молитвы и также оказывали влияние на развитие доктрины, поскольку формы, которые она обретала, не могли быть для них безразличными, если, конечно, они хотели сохранить свои привилегии. В отличие от шиитов, надежды которых они уничтожили, заняв трон, они поддерживали школу, которая, по их мнению, обладала верной традицией пророка и сохранила обычаи исламского сообщества (Ahl al-Sunnah wa’l-Jama’ah, отсюда общепринятое название сунниты). В то время как многие доктринальные вопросы (как те, что были подняты мурджиитами) оставались открытыми со времен Омейядов, самой главной текущей задачей было установление, или восстановление, законной традиции пророка как движущей силы их претензий. Это стало отправной точкой для мусульманской теологии, которой пришлось искать решение проблем, унаследованных от классической древности, а также от христианства. Именно пытливый дух персов приобщил к этим проблемам мусульманский мир.
В религиозной области влияние извне могло проникнуть только скрытно. С другой стороны, обширная область мирских наук получила весомый стимул от деятельности христианских (особенно несторианских) переводчиков с сирийского языка. В основном по этому каналу до мусульман дошли знания естественных наук, математики, астрономии, географии и медицины. В части медицины важный вклад внесла академия Джундишапура (Гондишапура), возникшая при Сасанидах, а также иудейские и христианские врачи. Когда не было преграды в виде религиозных санкций, приобретение новых знаний шло свободно. Получилось так, что арабы первыми передали средневековой Европе большую часть эллинистического наследия – в виде латинских переводов (выполненных главным образом в Испании и Южной Италии) арабских вариантов трудов Аристотеля, Евклида, Галена, Клавдия Птолемея и других. Также стимул был дан арабским литературным произведениям – искусству, которым широко занимались персы. (Вопрос, были ли аль-Фараби или Ибн Сина (Авиценна) тюрками или трансоксианскими персами, сейчас неразрешим, и представляется несущественным, в каком именно окружении они выросли.) Без эллинистической «закваски» в исламской культуре философия Якуба аль-Кинди или Ибн Рушда (Аверроэс) была бы немыслимой. Все эти вопросы относятся к истории мусульманской науки и арабской литературы, и мы не станем в них вдаваться. Упомянем только об одном обстоятельстве. Распространение производства бумаги (kaghidh) из льна снизило потребность в папирусе, который был очень дорогим. К концу X века потребность в папирусе исчезла полностью. Это стало возможным благодаря захвату арабами в сражении при Таласе в 751 году неких лиц, знакомых с китайскими методами производства бумаги. Они наладили производство в Персии, откуда оно распространилось по всем исламским землям.
В этот период, когда империя переживала важнейшие внутренние перемены, внешняя политика отошла на задний план. Борьба продолжалась в восточноримских марках Малой Азии и Армении, в Восточном Иране и Трансоксиане и на границе Балучи (Белуджи). Мусульманской власти на Крите и других островах Эгейского архипелага угрожали славяне, вытесненные из Испании. Вскоре увеличилась угроза со стороны Византии. Все эти события имели только временное и местное значение и обошлись без важных последствий.
Что касается ситуации внутри государства, Аббасиды достигли вершины славы. После халифа аль-Мансура (754–775) на трон взошел его сын аль-Махди (775–785), а его, в свою очередь, после короткого перерыва сменил его сын Гарун аль-Рашид (786–809), воспетый в легендах. Он – одна из главных фигур сокровищницы арабских, персидских и индийских легенд – Книги тысяча и одной ночи, которая начала создаваться именно в это время, но приняла современную форму только в XIV или XV веке в Египте. Правда, он, вероятно, не обладал такой важностью правителя, какой его наделили повествования, поскольку ему приписывали черты, принадлежавшие его преемникам и последователям.
Серьезный удар внутренней структуре империи был нанесен внезапным свержением талантливого и просвещенного визиря из Бармакидов в 803 году. Большинство членов семьи было заключено в тюрьму и лишено личного имущества. Конфискация (musadarah) стала обычной практикой в таких случаях. Информация о том, что Гарун установил дипломатические отношения с Карлом Великим, не упоминается в восточных источниках. Можно предположить, что, как это нередко бывало, группа странствующих купцов представилась официальным посольством ради более высоких доходов.
Гарун сделал очень опасный шаг, приняв халифат. Он пожелал разделить империю между своими сыновьями – аль-Амином и аль-Мамуном. Оба родились в 786/787 году, первый – от аббасидской принцессы, второй – от персидской рабыни, дав аль-Амину право надзора за делами второй половины империи. Но аль-Мамун оказался более внушительной личностью и, по-видимому, пользовался советами лучшего визиря. В любом случае он быстро освоился в восточной половине империи, которая была его долей и где происхождение матери помогло ему найти общий язык с иранцами. В 813 году он сумел устранить брата и после двух лет беспорядков перебрался в Багдад.
Представляется, что аль-Мамун был самым значительным правителем династии. Он был способный организатор, и ему вместе с его отцом Гаруном принадлежит заслуга создания эффективной административной системы. Тем не менее во время его правления появились тенденции, которым предстояло в будущем разрушить и администрацию, и единство государства. Самой серьезной был сепаратизм отдельных провинций. Связь с недоступным Кавказом становилась слабее, центробежные силы действовали в Персии, Аравии, Египте и Северной Африке и в меньшей степени – в Сирии и Северной Месопотамии. Чтобы понять перемены, имевшие место в следующие десятилетия, необходимо взглянуть на судьбу этих провинций.
Решение Гарун аль-Рашида отдать восточные территории империи аль-Мамуну было отчасти основано на понимании того, что персами невозможно управлять из Багдада. Принципы движения шуубия нашли применение в иранских требованиях не только равенства, но также самоуправления. Особенно это касалось географически изолированной провинции Хорасан. В последующие века этот регион и соседняя Трансоксиана стали главными центрами иранской культуры. Получению этой функции способствовала их важность еще при Сасанидах. В сложившихся обстоятельствах неудивительно, что интеллектуальное возрождение Ирана началось на Востоке. Более того, можно предположить, что после вторжения арабов и часто возникавших затем беспорядков – например, вследствие неоднократных притоков хариджитов – произошел сдвиг населения, в том смысле, что иранские обитатели Западной Персии были оттеснены на восток. В Хорасане и Трансоксиане иранцы, последовавшие примеру местной знати и принявшие суннитский ислам на сравнительно ранней стадии, влились в культурную и социальную жизнь государства халифов. Важная южная провинция Фарс, с другой стороны, стала центром интеллектуальной жизни намного позже, возможно, потому, что здесь, как и в удаленных регионах Юго-Западной Персии, зороастризм продержался дольше и испытал последнее возрождение уже в VIII и IX веках. Зороастрийские религиозные труды этого периода, конечно, не нашли места в исламской культуре, и сами верующие оказались изолированы от плодотворного процесса интеллектуального взаимодействия внутри страны. Поэтому они ничего не внесли в дальнейший рост персидского интеллекта, который теперь стал исламским по мироощущению. Еще одна вероятная причина заключается в том, что Фарс в это время слишком сильно пострадал от хариджитов и всевозможных беспорядков, чтобы развивать интеллектуальную жизнь. И наконец, раннее развитие шиитского ислама в центральной Персии, например в Куме, могло стать препятствием для активного общения с основной частью мусульманской цивилизации.
То, что персидская жизнь развивалась в своем направлении, – это факт, о котором аль-Мамун узнал от своей матери и вплотную познакомился с ним во время своего долгого пребывания на Востоке. Когда доверенный военачальник – Тахир, которого он назначил правителем, начал формировать отдельное государство в Хорасане и в 821 году перестал упоминать имя халифа в пятничной молитве – хутбе, тем самым объявив себя сувереном, аль-Мамун не выдвинул возражений. Это был самый мудрый курс, какой он мог выбрать. После смерти Тахира, имевшей место вскоре после этого, аль-Мамун подтвердил права его сына Талаха, который формально стал полномочным представителем халифа. Образовавшееся в Восточной Персии государство Тахиридов было первым по-настоящему независимым государственным образованием в Иране после арабского завоевания, не считая некоторых пограничных регионов на востоке (в современном Афганистане) и на южном берегу Каспия. Там династии местных правителей, многие из которых оставались враждебными исламу, еще держались благодаря недоступности своих регионов. Один из этих правителей, Мазияр, даже попытался совместно с Афшином воссоздать персидское зороастрийское государство на новой социальной (аграрной) базе, но потерпел неудачу (840).
Сдержанность аль-Мамуна по отношению к Тахиридам не была делом выбора. Прежде всего, было необходимо избежать столкновения между двумя силами, исход которого представлялся сомнительным, в то время как восстание хуррамитов еще продолжалось в Азербайджане, и Месопотамия тоже была охвачена беспорядками. Кроме того, брат Талаха Абд Аллах был главнокомандующим войсками халифа и занимал очень прочное положение. Багдад, по сути, был отдан ему на милость. (В 828 году он сменил брата в Хорасане.) Значение Тахиридов было чисто политическим. Это была первая масштабная группировка персов-мусульман на своей земле, которая перенаправляла энергию персов на их древнюю задачу – быть на страже шлюзовых ворот Центральной Азии. Эта династия не проводила никакой особенной культурной политики – для этого времена были слишком беспокойными. Только теперь удалось подавить последние восстания хариджитов в Хорасане. Кроме того, у Тахиридов появился опасный соперник в виде новой государственной структуры, которая начала формироваться на юге Восточной Персии – в Систане. В этом регионе тоже еще не был уничтожен хариджизм. Он даже приобрел некую социальную респектабельность, хотя, безусловно, не прервал связь с бандами грабителей. Местные жители приняли меры самообороны. Отличился Якуб ибн Лейс, начавший свою трудовую деятельность медником. Он добился такого успеха, что вскоре сумел собрать большую армию, которая, благодаря железной дисциплине, которую поддерживал ее лидер-пуританин, оказалась в высшей степени эффективной. Она несколько раз вторгалась в Фарс (869, 871, 875), постепенно захватила южную часть владений Тахиридов, например Герат в 867 году, и в конце концов в 873 году овладела их столицей Нишапуром, тем самым положив конец существованию государства. Но Якуб ибн Лейс не смог нанести поражение армии халифа и был разгромлен в 876 году у Багдада. Тем не менее правительство в Багдаде проявило готовность к компромиссу и формально признало de facto его власть. Но Якуб ибн Лейс умер раньше, чем было достигнуто окончательное понимание, – 4 июня 879 года. Его преемником стал его брат Амр, которому тоже в юности пришлось выполнять тяжелую работу. Он стал достойной сменой усопшего, чьей правой рукой всегда был. Однако впоследствии он не сумел сохранить многообещающую династию Саффаридов. Ему приходилось вести долгую изнурительную борьбу с другими претендентами на власть, и после свержения в 900 году Саманидами он был в 902 году казнен в Багдаде по приказу нового халифа.
Все эти обстоятельства, были они или нет по своей природе целесообразными, определенно не приветствовались халифатом, потому что необеспеченный двор в Багдаде получал намного меньше в виде дани и «подношений» от Персии, чем раньше от налогообложения и откупа налогов. И санкция халифа на такое развитие событий едва ли была дана охотно. События в Месопотамии были главной причиной того, что халифат, до недавнего времени такой могущественный, лишился жизненной энергии и превратился в марионетку в руках сменявших друг друга военных лидеров. Об этом следует поговорить подробнее.
Социальная трансформация, ставшая результатом свержения Омейядов, не только отстранила арабскую аристократию от контроля над государственными делами, но одновременно изменила состав вооруженных сил. Арабы не могли и, определенно, не хотели в одиночку нести бремя боевой готовности, каковы бы ни были перспективы добычи, когда они лишились ведущей роли в общественной жизни. Стала очевидной необходимость перестройки вооруженных сил государства на другой основе. Жители Месопотамии и также персы – в противоположность своим далеким предкам – в то время уже не демонстрировали военного мастерства; нечасто они делали это и после. Поэтому вопрос о формировании из них ядра армии даже не ставился. В Центральной Азии, однако, арабы столкнулись с тюрками и обнаружили, что они отличные солдаты, и как противники, и когда используются в мусульманских вооруженных силах после взятия в плен. В начале IX века правительство взялось за формирование регулярной тюркской армии, в которой через некоторое время появились тюркские офицеры. Таким образом, максимально использовались высокие военные качества тюрок (которые они сохранили по сей день), и одновременно вооруженные силы получали равную или даже лучшую замену арабским племенам. Перегруппировка была завершена к 833 году, когда были отменены выплаты и другие привилегии для арабов. Продолжением стало явление, которое неизбежно вызывается организованной иностранной наемной военной силой: возникла преторианская гвардия, как в Римской и других империях, которая тиранила местных жителей и довольно скоро низвела правителя до полной зависимости от своей воли, особенно когда после смерти аль-Мамуна тюрки стали влиять на выбор халифа. «Предводители правоверных» не играли почти никакой роли в политике в этом веке. Они ограничивались раздачей титулов и почетных одеяний – которые до XIX века были восточным эквивалентом знаков отличия и медалей – и теологическими диспутами. Тюрки им в этом не мешали. В сущности, ничего не изменилось, когда столица была перенесена из Багдада в Самарру, расположенную немного севернее. Столица империи находилась в этом городе с 838 до 883 года. Современники часто называли ее Surra man ra’a – «Услада глаз».
В это же время, одновременно с устранением старой арабской аристократии и, несомненно, под влиянием древних ближневосточных и персидских идей, которые прокладывали себе путь в Восточной Римской империи тоже, статус женщины в общественной жизни начал понижаться. Публичное появление певичек и актрис стало считаться скандальным, а замужние дамы все чаще оказывались сосланными в специальные помещения для женщин, гаремы, и теперь были вынуждены закрывать лица на публике. Одновременно в общую практику, даже у высших классов, вошло правило давать равный статус детям от рабынь, обычно имевших иностранное происхождение. Во всем этом видно другое проявление упадка, начавшегося при аль-Мамуне.
Поделиться книгой: