Ватутин

Тимошенко сразу поднял трубку телефона правительственной связи.

— Разрешите доложить, товарищ Сталин, — глухо сказал он. — Примерно в 00 часов со своего командного пункта в Тернополе мне позвонил командующий Киевским округом Кирпонос. Докладывает, что в наших частях появился еще один перебежчик — немецкий солдат 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии. Он переплыл реку, явился к пограничникам и сообщил, что в 4 часа немецкие войска начнут наступление. Директива в округа передана в 00.30 минут. Кирпоносу было приказано немедленно передавать директиву в войска и как можно скорее приводить их в полную боевую готовность. — Тимошенко с минуту помолчал, вслушиваясь, и сказал: — Есть! — и положил трубку.

— Все, товарищи! Приказано держать связь с округами и докладывать в экстренных случаях. Садитесь и давайте подумаем, что мы еще не сделали, что упустили.

— Меня больше всего беспокоит, что мы опоздали с директивой, — задумчиво проговорил Ватутин.

— Да, если перебежчики сказали правду, дело неважное, — поддержал его Жуков. — Как бы то ни было, надо рассчитывать на худшее, а войска, конечно, не успеют провести все мероприятия...

За окнами начало сереть небо. Большие часы в углу кабинета гулко ударили три раза. Резко зазвонил телефон. Тимошенко взял трубку и посмотрел на часы. Было 3 часа 7 минут. С узла связи доложили, что командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский по ВЧ пытается связаться с начальником Генерального штаба. Тимошенко протянул трубку Жукову. По мере того как Жуков слушал, лицо его все больше мрачнело.

— Ваше решение? — спросил он резко и повернулся к Тимошенко: — Октябрьский сообщает, что система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества самолетов. Флот приведен в полную боевую готовность. Севастополь затемнен. Командование флота предлагает встретить самолеты огнем ПВО кораблей и базы. Что ответим морякам?

— Надо открывать огонь! — сказал Ватутин.

— Надо, но это же война! — перебил его Тимошенко. — И все же другого выхода нет. Пусть действуют, только предварительно доложат своему наркому.

Жуков быстро дал указания Октябрьскому, положил трубку, но тут же перезвонил на узел связи.

— Прошу проверить связь с приграничными округами, быть в полной готовности! С Кузнецовым, Павловым, Кирпоносом и их начальниками штабов соединять немедленно. Все!

В том, что началась война, никто из присутствующих не сомневался. Зазвонил телефон.

— Три часа тридцать минут, — сказал Жуков и взял трубку.

Начальник штаба Западного Особого военного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Через пять минут генерал М.А. Пуркаев доложил, что немецкие самолеты бомбят города Украины. Еще через пять минут командующий Прибалтийским округом генерал Ф.И. Кузнецов доложил о бомбежке Каунаса и других городов Прибалтики.

Жуков немедленно доложил обо всем Сталину и получил команду прибыть с Тимошенко в Кремль.

— Николай Федорович, — повернулся он к Ватутину, — мы уезжаем в Кремль. Прошу тебя все время находиться на связи и докладывать обстановку, важна каждая мелочь...

Вновь зазвонил телефон. Жуков взял трубку. Из Севастополя адмирал Октябрьский спокойным тоном доложил:

— Вражеский налет отбит. Попытка удара по нашим кораблям сорвана. В городе есть незначительные разрушения.

— Все, Георгий Константинович, едем, уже десять минут пятого, — сказал Тимошенко, надевая фуражку. — Ждем ваших докладов, Николай Федорович...

Через двадцать минут, когда Тимошенко и Жуков входили в кабинет И.В. Сталина, Ватутин принял первые доклады Западного и Прибалтийского военных округов. Оттуда докладывали, что гитлеровские войска начали боевые действия на сухопутной границе. Николай Федорович немедленно позвонил в Кремль. Последние сомнения развеялись. Это была война.

В 7 часов утра приехали Тимошенко и Жуков.

— Какие новости, Николай Федорович? — сразу спросил Жуков.

— Если откровенно, все очень неточно и отрывочно. Мы никак не можем добиться от штабов округов и войск точных сведений. Выяснилось, что во всех приграничных округах нарушена проводная связь, диверсанты убивают делегатов связи, командиров. Радиосредствами войска обеспечены слабо. В штабы округов из различных источников начали поступать противоречивые сведения, зачастую просто провокационного характера. Вся эта мешанина идет к нам. Как раз сейчас готовим сводку.

— Плохо! — скрипнул зубами Жуков. — Этого следовало ожидать! Сейчас надо немедленно передать в войска директиву наркома № 2. Потом сразу ко мне со сводкой.

В 7 часов 15 минут директива была передана в округа и Николай Федорович поспешил со сводкой к начальнику Генштаба.

— Докладывай! — нетерпеливо сказал Жуков.

— Георгий Константинович, не преждевременно ли говорить в директиве о наступлении и уничтожении противника? — сказал вдруг Ватутин.

— Я был против, — нахмурился Жуков, но нарком настоял, чтобы оставили именно слова «уничтожить». Ладно, что там на фронте?

— Авиация противника нанесла массированные удары по аэродромам Западного, Киевского и Прибалтийского военных округов. Особенно пострадали самолеты, не успевшие подняться в воздух и рассредоточиться по полевым аэродромам, — начал Ватутин.

— Каковы потери?

— Цифры уточняются, но, видимо, значительные. Кроме того, бомбардировке подверглись многие города, железнодорожные узлы, мосты и линии связи пограничных областей, военно-морские базы на Балтике и Черном море. Флот с честью выдержал первый удар.

— Ясно, как дела на сухопутном фронте?

— Бои идут по всей западной границе. На многих участках, в основном в Прибалтике и Белоруссии, немцы уже вступили в бои с передовыми частями Красной Армии. Сложность положения усугубляется тем, что поднятые по тревоге стрелковые части, входящие в первый эшелон прикрытия, вступают в бой с ходу, не успевая занять подготовленных позиций... На участках Одесского и Ленинградского военных округов пока все спокойно.

— Спасибо и на этом, но данные более чем приблизительные. Надо принять все меры, чтобы уяснить обстановку.

— Есть, принять все меры!

Николай Федорович поспешил на узел связи, но не прошло и двух часов, как Жуков вызвал его снова.

— Николай Федорович, немедленно выезжаем вместе с наркомом в Кремль. Захвати с собой проекты Указа Президиума Верховного Совета СССР о проведении мобилизации и образовании Ставки Главного Командования. Ну и, конечно, карту с обстановкой...

В кабинете Сталина находились все члены Политбюро. Николая Федоровича поразил вид Сталина. За несколько часов он, казалось, не только похудел, но как-то почернел и все больше мрачнел, расхаживая по кабинету.

Быстро решив вопрос по мобилизации, проект создания Ставки Сталин попросил оставить у себя. С 23 июня объявлялась мобилизация военнообязанных 1905—1918 годов рождения на территории почти всех округов, за исключением Средней Азии и Дальнего Востока. На европейской части страны вводилось военное положение. Приграничные округа преобразовывались во фронты.

Мельком взглянув на карту, Сталин помрачнел еще больше, и Тимошенко поспешил заверить его, что в ближайшее время обстановка прояснится и будет отображена на карте. Сталин молча кивнул, и Николай Федорович, быстро сложив карту, попросил разрешения убыть в Генштаб. Сталин снова молча кивнул.

Николай Федорович сразу отправился на узел связи, в коридоре его остановил адъютант, попросил позвонить жене. Ватутин снял трубку.

— Дело плохо, дорогая, — сказал он, — слушайте радио...

Операторы подготовили новые листы карты и под руководством Василевского наносили на нее элементы боевого порядка. Ватутин только включился в работу, как раздался звонок, — Жуков приглашал к себе.

— Еще не успели, Георгий Константинович, — начал было Ватутин.

— Ничего. Я по другому поводу. Мне приказано срочно убыть на Юго-Западный фронт как представителю Ставки Главного Командования. На Западный убывает Шапошников. За меня остаешься ты. Бери все в свои руки. Ставка и Генштаб должны знать обстановку. Это прописные истины, но приходится их говорить даже тебе. Свяжусь с вами, как только прибуду на место...

Николай Федорович не хуже Жукова понимал, что даже частичная потеря управления значительно усложняет организацию отпора врагу, но что было делать? Несмотря на самые энергичные меры, к исходу дня Николаю Федоровичу удалось получить от фронтов только неполные данные. Времени на их осмысление почти не оставалось. Опять пришлось ехать с наркомом в Кремль для одобрения директивы № 3. Когда Ватутин прочитал текст директивы, он с удивлением посмотрел на Тимошенко:

— Товарищ маршал, ведь это же нереально, о каком разгроме противника на его территории может идти речь, если мы даже не знаем положения дел на фронте? Это ведь окончательно запутает командующих фронтами.

— Вопрос не подлежит обсуждению, — мрачно сказал Тимошенко. — Таково мнение товарища Сталина. Документ составлялся практически с его слов. Мнение свое ты, конечно, иметь можешь, но советую его держать при себе...

— Но вы-то пытались?

— Не пытался, и тебе, повторяю, не советую...

Сталин утвердил директиву сразу, и Ватутин, глядя в его запавшие глаза, понял, что вряд ли сейчас найдется человек, способный ему возразить.

Жуков позвонил вечером. Ватутин сам хотел с ним связываться. Перед отправкой директивы требовалась подпись начальника Генштаба.

— Сначала обстановку, — сразу прервал доклад Ватутина Жуков.

— Есть! — ответил Ватутин и придвинул к себе карту. — На данное время, несмотря на все принятые меры, нам не удалось получить от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о наших войсках и о противнике. Сведения о глубине проникновения врага весьма приблизительные. Нет точных данных о потерях авиации и личного состава. Кузнецов и Павлов оба без доклада наркому уехали куда-то в войска. Штабы фронтов пытаются их разыскать...

— Но какие-то данные есть? — раздраженно прервал Жуков.

— Авиаразведка докладывает, что бои идут вокруг наших укрепрайонов и частично на глубину 15—20 километров нашей территории. Связи у фронтов с армиями нет.

— Что еще?

— Требуется твоя подпись под директивой № 3.

— В чем суть директивы?

— Переход в контрнаступление с окончательной задачей разгрома противника на его территории. Я против, но вопрос уже решен.

— Хорошо, ставь мою подпись. Жду докладов, — сказал Жуков и положил трубку.

Ватутин тяжело вздохнул и посмотрел на стоящего рядом Василевского.

— За работу, товарищи, — сказал он. — Кстати, как ты себя чувствуешь? Установите очередность, надо отдыхать. Свяжитесь с семьями. Им сейчас очень нужны ваши звонки, ведь мы не на фронте, а совсем рядом.

— Спасибо, Николай Федорович. Дома все в порядке, а отдыхать будем после войны.

Вот как описывает эти дни в Генштабе сам А.М. Василевский: «Наше Оперативное управление превратилось в настоящий «улей», куда прилетавшие с линии фронта «пчелы» доставляли информацию, подлежащую немедленной обработке. Информация распределялась по трем отделам, сложившимся соответственно трем главным направлениям боевых действий: Северо-Западному, Западному и Юго-Западному. Не переставая работали Бодо — телеграфные аппараты, отправлявшие сразу несколько телеграмм по встречным курсам. Бывшие окружные штабы, а ныне фронтовые управления слали нам свои донесения. Мы передавали распоряжения Центра в войска. Людей не хватало. Главная работа сосредоточилась в большом зале, куда были стянуты основные кадры, обслуживающие связь с войсками. Всюду карты — географические и топографические, разных масштабов и предназначений. Непрерывные донесения. Телеграфные или доставляемые самолетами связи, самолетами-разведчиками. Информация, как можно более полная и точная, необходима как воздух. Что происходит на фронтах, где находятся войска, наши и вражеские, на каком рубеже идут бои? Куда направить подкрепления, где и какая необходима боевая техника? Лишь бы не сбиться с ритма, не опоздать, вовремя дать сведения Ставке...»

23 июня была образована Ставка Главного Командования. В нее вошли Сталин, Тимошенко, Буденный, Ворошилов, Жуков, Кузнецов, Молотов. Одновременно при Ставке создавался институт военных советников в составе Вознесенского, Воронова, Жданова, Жигарева, Кулика, Мерецкова, Микояна, Шапошникова. Во втором списке нашел себя и Ватутин.

Четверо последующих суток он провел у операторов, ни на минуту не сомкнув глаз. Теперь уже Василевский и Маландин по очереди уговаривали его лечь отдохнуть, но он категорически отказывался. Положение на фронтах становилось все более угрожающим. 26 июня, докладывая Жукову, Ватутин сообщал:

— Дела в Прибалтике и Белоруссии сложились крайне неблагоприятно. 8-я армия Северо-Западного фронта отходит на Ригу. 11-я армия пробивается в направлении Полоцка; для усиления фронта из Московского военного округа перебрасывается 21-й механизированный корпус. Положение 3, 10 и 4-й армий Западного фронта чрезвычайно тяжелое. Неорганизованный отход 3-й армии из района Гродно и 4-й армии из района Бреста осложнили ситуацию в 10-й армии. Она продолжает драться в окружении, опираясь на Осовецкий укрепрайон. Организованы контрудары в направлении Гродно, Молодечно, Пинска, но, по последним данным, противник вышел к Минску. Товарищ Сталин нервничает и склонен винить во всем командование Западного фронта, его штаб, упрекает в бездеятельности маршала Кулика. Маршал Шапошников находится при штабе Западного фронта. Кулик где-то в 3-й армии. Сегодня приказано сформировать Резервный фронт и развернуть его на линии Сущево — Невель — Витебск — Могилев — Жлобин — Гомель — Чернигов — река Десна — река Днепр. В состав фронта включаются 19, 20, 21-я и 22-я армии. У вас дела получше, а на Западном фронте — плохо.

— Знаю, Николай Федорович, — устало проговорил Жуков. — Сегодня говорил с товарищем Сталиным. Приказал мне возвращаться в Москву, встретимся в Генштабе.

Но встретились они в кабинете Сталина. Когда Жуков вошел в кабинет, Тимошенко и Ватутин стояли уже два часа навытяжку и выслушивали горькие упреки Сталина. Усталый, с покрасневшими от бессонницы глазами Ватутин едва держался на ногах, и только сила сталинского гнева, незаслуженная обида еще поддерживали в нем последние силы.

Поздоровавшись с Жуковым, Сталин сказал:

— Подумайте вместе и скажите, что можно сделать в сложившейся обстановке?

— Нам нужно минут сорок, чтобы разобраться, — сказал Жуков.

— Хорошо, через сорок минут доложите.

Генералы вышли в соседнюю комнату. Обстановка на карте была сложная, но они не знали, что в действительности она еще сложнее. Передовые части противника углубились в нашу территорию на 120—130 километров, а местами и на все 250... Западнее Минска в окружении дрались остатки 3-й армии генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова и 10-й армии генерал-майора К.Д. Голубева. Разбитые части 4-й армии генерал-майора А.А. Коробкова отходили в Припятские леса. Некоторые части двигались уже восточнее Минска к реке Березина.

— Надо организовывать оборону восточнее Березины, перед Резервным фронтом, создавать эшелонированные в глубину оборонительные рубежи, изматывать противника и остановить на одном из рубежей, — предложил Ватутин.

— Как за Березиной? Ведь там еще не начались бои.

— Уверен, что начались, — возразил Ватутин,— и, возможно, где-то немцы уже форсировали реку. Ведь полнокровных, хорошо организованных частей там нет. Только окруженцы. Конечно, надо сдерживать противника и там, но прочной обороны не построить.

— Тем самым усилим отступательные настроения, — не сдавался нарком.

— Это все эмоции, товарищ маршал, а нужны действенные меры.

— Ватутин в целом прав, — вступил наконец в разговор Жуков. — Предлагаю организовать оборону за Березиной, но основываться на позициях Резервного фронта. Другого нам не дано. Предлагаю немедленно занять оборону на рубеже Западная Двина — Полоцк — Витебск — Орша — Могилев — Мозырь, используя для обороны 13, 19, 20, 21-ю и 22-ю армии. Кроме того, срочно приступить к созданию рубежа обороны по линии Селижарово — Смоленск — Рославль — Гомель силами 24-й и 28-й армий Ставки. Следует также сформировать две-три армии из дивизий Московского ополчения.

— Георгий Константинович, что мы только о Западе говорим, ведь у Кузнецова тоже плохо? — сказал Ватутин.

— Запад — это Москва, и именно здесь хуже всего дела, фронт-то распался, — устало возразил Жуков. — А что на севере?

— 8-я армия генерала П.П. Собенникова и 11-я армия генерала В.И. Морозова избежали окружения, но из-за отсутствия должной организации и управления несли большие потери и отступали по расходящимся направлениям. В тяжелом положении оказалась 27-я армия генерал-майора Н.Э. Берзарина. Она стояла насмерть в районе Даугавпилса, но ее уже со всех сторон охватывали немецкие танковые дивизии.

Ватутин показал это на карте.

— А это что? — указал Жуков на небольшую красную стрелку, нацеленную из района Опочка, Идрица на Даугавпилс.

— Это мое предложение выдвинуть 21-й мехкорпус Лелюшенко с задачей отбросить противника от Даугавпилса и не допустить форсирования Западной Двины.

— Предложение толковое, — сразу ответил Жуков. — Один мехкорпус, конечно, мало, но в настоящее время и это серьезная сила. А генерал Лелюшенко — командир хороший.

Сталин без замечаний утвердил решение по Западному фронту и, посмотрев предложения по 21-му мехкорпусу, сказал:

— Это Ватутин уже предлагал, но раз настаиваете, я согласен.

Лелюшенко форсированным маршем двинулся к Даугавпилсу, но 56-й мотокорпус Манштейна уже форсировал Западную Двину и захватил город. И все же 21-й мехкорпус не подкачал. С ходу вступив в бой, Лелюшенко серьезно потрепал Манштейна, остановил его продвижение и, по сути дела, спас армию Берзарина от окружения. Правда, под давлением превосходящих сил противника, ударов авиации корпус вынужден был занять оборону, но держал ее прочно вплоть до 2 июля.

Сам фельдмаршал Эрих фон Манштейн через много лет в своей книге «Утерянные победы» писал: «Вскоре нам пришлось на северном берегу Двины обороняться от атак противника, поддержанных одной танковой дивизией. На некоторых участках дело принимало серьезный оборот».

Это было первое, пока еще заочное столкновение Ватутина с Манштейном. Потом они встретятся в непосредственном единоборстве под Псковом и Сталинградом, на Курской дуге и Левобережной Украине, Днепре и под Корсунь-Шевченковским.

Старый прусский генерал Эрих фон Манштейн начал службу в генеральном штабе за 22 года до того, как начал ее Ватутин, был одним из наиболее талантливых гитлеровских генералов. Любимец фюрера, автор плана танкового прорыва через Арденны на тылы французской армии и выхода к Дюнкерку. Удара, который Черчилль назвал «удар серпом». Во Французскую кампанию он командовал корпусом, который первым вышел к Сене, форсировал ее, прорвался к Ла-Маншу и разорвал фронт на Сомме. Во главе корпуса двигалась знаменитая 7-я танковая дивизия генерала Роммеля — «дивизия призраков». В Россию Манштейн тоже вошел во главе корпуса. И здесь сошлись пути заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии и заместители начальника генштаба германской армии. Это противоборство в конечном счете выиграл крестьянский сын Николай Ватутин.

К сожалению, меры, принятые Ставкой Главного Командования, не привели к улучшению положения дел на фронте. 30 июня был снят с должности и предан суду вместе со своим штабом командующий Западным фронтом генерал Д.Г. Павлов. На его место был назначен маршал Тимошенко. В тот же день в качестве представителя Ставки Ватутин отправился на Северо-Западный фронт.

— Мы не получаем от Северо-Западного фронта ясных и исчерпывающих докладов о положении наших войск, о группировках противника и нахождении его танковых и моторизованных соединений, — напутствовал Ватутина Жуков. — Гадать на кофейной гуще равносильно преступлению. Поэтому принято решение направить группу представителей Генштаба, разобраться на месте в обстановке и принять все меры к наведению порядка. Выезжай немедленно!

Николай Федорович позвонил домой, сказал жене, что уезжает сегодня в ночь на фронт, и попросил собрать вещи. Татьяна Романовна тихо ойкнула, но тут же взяла себя в руки.

Давно собраны вещи, тщательно и с любовью упакован чемодан, уже легли спать дети, а Татьяна Романовна сидела на кухне, прислушиваясь, не стукнет ли дверь в подъезде. Но вот на лестнице послышались знакомые шаги, и Татьяна Романовна бесшумно открыла дверь. В первый раз с начала войны переступил Николай Федорович порог своей квартиры. Покрасневшие глаза, осунувшееся, плохо выбритое лицо без слов сказали Татьяне Романовне о бессонных ночах. Она включила свет в ванной, бросилась на кухню, но Николай Федорович остановил ее ласковым движением руки.

— Не надо, Таня. Ужинать не буду. Меня внизу ждут люди. Успею только побриться, попрощаюсь с детьми — и в дорогу...

Через пять минут выбритый, посвежевший генерал на цыпочках вошел в детскую. Едва касаясь губами, поцеловал горячие щечки дочери, потный лобик сына и несколько минут молча всматривался в родные лица. Сердце сжалось от тоски. Сзади всхлипнула жена, и он, взяв себя в руки, вышел из детской. Быстро поцеловал жену, взял чемодан, шинель. Уже в дверях еще раз обернулся и сказал: