Ватутин

Сергей Павлович Куличкин

ВАТУТИН

К 100-летию генерала армии Н.Ф. Ватутина

МОСКВА

ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

2001

Книга издана при финансовом участии Государственного военно-исторического музея-заповедника «Прохоровское поле»

Куличкин С.П. Ватутин : к 100-летию генерала армии Н.Ф. Ватутина. — М. : Воениздат, 2001. — 319 с., ил. — ISBN 5-203-01915-0

Зима 1944 года на Украине выдалась теплой. Даже в январе легкие морозы сменялись продолжительными оттепелями, а уж к концу февраля измученные капризами погоды войска всех четырех Украинских фронтов перестали обращать внимание на разбитые боевой техникой дороги, залитые дождями и грязью траншеи, землянки, блиндажи.

29 февраля, в шестом часу вечера, по безлюдному Ровенскому шоссе на большой скорости двигались четыре вездехода. В первой и последней машинах расположились автоматчики, почему можно было предположить, что они сопровождают высокое начальство. Во втором «виллисе» ехали командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Николай Федорович Ватутин и член Военного совета фронта генерал Константин Васильевич Крайнюков. Всего десять дней назад победоносно завершилась Корсунь-Шевченковская операция, в которой войска их фронта принимали самое деятельное участие, а сейчас готовились к новому наступлению, и генералы объезжали войска 13-й и 60-й армий, проверяя вопросы взаимодействия и материально-технического обеспечения. Первым посетили в Ровно командующего 13-й армией генерала Н.П. Пухова и от него двинулись в Славуту, в штаб 60-й армии генерала И.Д. Черняховского. Февральский день быстро терял силу, и Н.Ф. Ватутин спешил попасть к Черняховскому засветло.

Николай Федорович, как и всегда в преддверии предстоящей операции, был сосредоточенно деловит и не скрывал своего хорошего настроения. Еще несколько дней назад он болезненно переживал решение Ставки, передавшей ликвидацию Корсунь-Шевченковского котла соседнему, 2-му Украинскому фронту, но новая операция быстро развеяла обиду. Предбоевое, по-хорошему понятное нетерпение не отпускало его ни на час.

— Послушай, Константин Васильевич, — повернулся Ватутин к Крайнюкову. — Что мы прилипли к этому шоссе? Сворачиваем на проселок, спрямим путь километров на двадцать—тридцать. Скоро стемнеет, да и Черняховский нас заждался. Мне бы хотелось еще сегодня провести совещание.

— Я не против, — согласился Крайнюков, и водитель подал сигнал впереди идущей машине.

Через километр колонна свернула на проселок. Скорость заметно упала. Из-под колес впереди идущего вездехода полетели комки снега, грязи, и машина командующего немного отстала. Надрывно завывая, машины проехали несколько деревень. Промелькнули вросшие в землю, крытые соломой хаты, журавли колодцев, покосившиеся плетни.

Перед въездом в село Милятин Николай Федорович выглянул из машины. Впереди, за небольшим оврагом, куда нырнула машина охраны, белело несколько хаток. На устало опустившей ветви раките чернело гнездо аиста. Около хат толпились какие-то люди, а от ракиты к домам, высоко подбрасывая ноги, бежал белоголовый мальчишка, в рваном кожушке, без шапки. Из оврага вынырнула машина охраны, и сразу же в морозном воздухе застучали автоматные очереди. Машина Ватутина остановилась, из нее выскочил порученец командующего. Впереди идущий «виллис» тоже остановился, а потом, отчаянно взвыв мотором, задним ходом начал выбираться из села.

Недоуменно переглянувшись, Ватутин и Крайнюков вышли из машины. Подбежал запыхавшийся порученец.

— Товарищ командующий! — взволнованно закричал он. — Засада! Бандеровцы! Численностью до роты!

В воздухе засвистели пули. Генералы спрятались за машину. Вокруг заняли оборону автоматчики охраны.

— Беда, Николай Федорович, — тихо сказал Крайнюков. — Бандитов много, а у нас дюжина автоматчиков да несколько офицеров. Считаю необходимым вам взять портфель с документами и под прикрытием группы бойцов выйти из боя. Мы не имеем права рисковать вами и оперативными документами. Спешите, товарищ командующий...

Бандеровцы, развернувшись цепью, шли в настоящую атаку. Ватутин, прижавшись щекой к мокрому брезенту «виллиса», тщательно целился и стрелял из пистолета.

— Товарищ командующий! — повысил голос Крайнюков.

— Отставить, товарищ генерал! — повернулся наконец к нему Ватутин. — Мне, командующему, не к лицу оставлять бойцов в минуту смертельной опасности. С документами отправить одного из офицеров в сопровождении двух автоматчиков. И никаких полемик. Все!

На Крайнюкова смотрели непримиримые, ставшие непривычно жесткими глаза командующего, и тот понял, что возражать бессмысленно.

Бой между тем разгорался. Ватутин уже вел огонь из автомата убитого бойца. Подобрал автомат погибшего и Крайнюков, но едва он успел выпустить первую очередь, как рядом болезненно вскрикнул Николай Федорович. Пуля ударила командующего в бедро, и он осел в грязный снег. По бекеше медленно расползалось кровавое пятно. Крайнюков подхватил Ватутина.

— Быстро в машину! — крикнул он подбежавшему порученцу.

Через минуту машина с раненым командующим, Крайнюковым и порученцем рванулась по дороге к Ровенскому шоссе. Вокруг продолжали свистеть пули. Вдруг застучал и заглох двигатель, машина встала. Проехали всего два километра.

Боевые товарищи на руках понесли раненого Николая Федоровича и несли бы сколько хватило сил, но, к счастью, навстречу попалась конная упряжка с испуганным выстрелами возницей. Ватутина уложили в сани и медленно, чтобы не беспокоить раненую ногу, двинулись в сторону шоссе. Как ни старался возница, сани подбрасывало на кочках, и Ватутин, стиснув зубы, с трудом переносил нестерпимую боль.

По Ровенскому шоссе поехали быстрее, но только через несколько километров, в населенном пункте, наткнулись на военного врача, который и оказал командующему первую помощь. К тому времени бекеша и брюки Николая Федоровича пропитались кровью. Через полчаса на тех же санях поехали по шоссе, но уже через несколько метров навстречу засветили фары «студебекеров». Командующий 13-й армией генерал-полковник Н.П. Пухов, узнав о ЧП от вынесшего портфель с документами офицера, выслал на помощь роту автоматчиков. С ней пришла санитарная машина, на которой Ватутина отправили в госпиталь.

Лежа на удобных носилках в быстро бегущей машине, Николай Федорович почувствовал себя лучше, но слабость не отпускала. Ему казалось, что он все еще слышит автоматные очереди, пистолетные хлопки, а перед глазами маячила фигура белоголового мальчишки в кожушке, бегущего по раскисшему снегу... В таком же рваном кожушке давным-давно бегал по родному Чепухино он, Коля Ватутин...

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

Село Чепухино Воронежской губернии растянулось километра на два по отрогам меловых гор на берегу речушки Полатовки. На противоположном берегу — пестрый ковер лугов, за ними синеет лес.

До революции лучшие земли вокруг села принадлежали богатейшим российским помещикам: графине Паниной, графу Девиеру, сенатору Струве. Крестьянам оставалась худородная земля в десяти—двенадцати верстах от деревни — камень, пески, мел. Сельские урочища так и называются — Мелки, Гнилушки, Дальние.

Здесь, в семье крестьянина, 16 декабря 1901 года родился будущий полководец Николай Федорович Ватутин.

Тяжек был труд хлебороба. Крестьянские полоски, выделяемые обществом, лежали за помещичьими землями и были так малы, что ежегодно перемерялись не только саженями и аршинами, но и вершками. С утра до поздней ночи надрывались чепухинские мужики на своих клочках земли, но вечные долги, частые недороды так и не позволяли вырваться из нужды.

Отец Коли Ватутина, Федор Григорьевич, жил одной семьей со своими братьями и сестрами, всего тридцать человек. Возглавлял семью дед Григорий Дмитриевич, который вернулся в родное Чепухино после восемнадцати лет службы в кавалерии. Не было на селе более отзывчивого и справедливого человека, чем Григорий Дмитриевич, не было случая, чтобы он не помог попавшему в беду односельчанину. Сам работал, не жалея сил, и своих сыновей, дочерей и внуков воспитывал в трудолюбии. Впрочем, так испокон веков велось в больших крестьянских семьях, где каждый на виду, каждый отвечает за всех и знает, что ему делать по хозяйству. А уж старшего слушаться — первый закон. Без этого нельзя.

Много детей в доме Ватутиных. Коля — маленький крепкий паренек с вихрастой головой, носом пуговкой, веселыми глазами — по утрам вскакивал первым из детворы. Спала ребятня летом на сеновале, да и взрослые старались перебраться из душной хаты на вольный воздух. В хате оставались одни старики.

На дворах призывно замычали коровы. Подали голоса и их буренки. Сейчас же на крыльце хаты появился взлохмаченный дед

Григорий, в старом армячишке и подшитых валенках, несмотря на лето.

— Колька, пострел! Молодец! — крикнул он, увидев внука. — Гони коров! Аллюр три креста. Ар-р-р-ш! А я остальную ораву будить буду.

Дед расчесал пятерней седую, желтую от табака бороду, сунул в рот трубку, погладил лысину и зашагал к сеновалу. Вид у старика был самый решительный.

Коля, сверкая пятками, догнал коров, которые, поднимая уличную пыль, тянулись на звук рожка. За околицей деревенский пастух собирал стадо.

Когда Коля вернулся домой, все ватутинское семейство было уже на ногах. Возле дома на траве белела широкая холстина. По ее углам поставлены большие миски на семью каждого сына, лежат деревянные ложки, горкой нарезан хлеб, пучками брошен зеленый, весь в каплях воды лук, рассыпаны пупырчатые огурцы и репа. Семья собиралась завтракать. Ватутины из-за большого числа едоков зимой ставили в избе два стола, а летом ели запросто, на траве. Отец Коли Федор Григорьевич степенно раскладывал ложки в своем углу. По характеру он походил на деда Григория: такой же честный, работящий, отзывчивый. Рядом пристроились полукругом жена Вера Ефимовна, четверо дочерей и пять сыновей. Коля втиснулся между братьями, с удовольствием втягивая ноздрями духмяный запах исходящей парком каши.

Дед дал команду. Все дружно взялись за ложки. Ели молча, сосредоточенно и торопливо, в крестьянской жизни к еде относятся серьезно — как к работе: хорошо поешь — хорошая будет работа.

Коля во всем подражает старшему брату Павлу. Тот две зимы уже ходит в школу, а летом вместе со взрослыми на пахоте, сенокосе, уборке хлеба.

Завтрак закончился быстро, так же быстро убрали посуду и холстину. Взрослые, все как один, уехали в поле. Ребятишки дружной ватагой отправились в лес. Брали и самых маленьких. Их несли по очереди в корзинках, что предназначались для грибов и ягод.

Коля любил такие походы. В лесу чего только нет! Малина, черника, смородина. Кто первый найдет полянку — свистит, аукает. Но ягод так много, что свист стоит со всех сторон, не знаешь, куда бежать. Да и у тебя место не хуже. А грибы! Желтеют в ельнике юркие лисички, а вот и заветный бугорок, где в сухих ветках и листьях сгрудились крепкие боровички. О сыроежках и речи нет. Они всюду. Их красные, желтые, фиолетовые, серые шляпки торчат даже на тропинках. Вот на пути встает густой орешник. Корзины уже давно заполнены ягодами и грибами. В дело идут рубашки и девчачьи платки. Рубашонки деревенской детворы не только греют своих владельцев и прикрывают наготу, но иной раз служат и мешком для сбора диких яблок, орехов, неводом для ловли пескарей...

Но пора и домой. Обратно идут не спеша. Губы и руки фиолетовы от черники. Ягоды наелись досыта. Глаза на нее не смотрят. И только кто-нибудь из малышей, ковыляющих сзади, нет-нет да зацепит из корзины старшего горсть соблазнительной малины.

Блеснула в зарослях ивняка река. Вся ватага с громким криком бросается к берегу. Наскоро выкупавшись, ребята бегут домой. Показались первые избы деревни, сияет церковная маковка, а вот и родная хата — белые стены, соломенная крыша и ярко-красная труба. Недалеко от хаты зеленеет огород: огромные тыквы, картошка, огурцы, лук, капуста. Да мало ли чего надо на большую семью Ватутиных!

Перекусив, ребята разбегаются по двору. Солнце начинает клониться к закату, но работа в хозяйстве всегда найдется, и детвора — первые помощники. Чистят хлев, метут двор, окучивают картошку, выпалывают сорняки, поливают. Всем хватает дела.

Вечереет. Вернулись с поля взрослые. Отужинали на той же холстине и, едва небо потемнело, укладываются спать. Тяжко достается крестьянину хлеб. Земля плохая. Сколько ни работай — урожай не обилен, хлеба до новины никогда не хватает. Поэтому уходят из деревни на заработки за пятьсот верст и более — на Дон, Кубань, Терек, где нанимаются к богатым казакам косить сено. Работают там до изнеможения, болеют малярией, дизентерией, умирают от тифа, холеры. Всячески притесняли казачьи богатеи иногородних батраков. Драли с них три шкуры, платили гроши, не пускали косарей в станицы, гнали с базаров. Вот и приходилось им жить как перекати- поле. Много могил косарей осталось на казачьей земле.

На всю жизнь запомнил Коля Ватутин землю своих отичей — опаленные зноем, иссушенные ветрами меловые высоты. На этой земле трудились его дед, отец, мать, на ней работали его братья и он сам. На ней он познал цену крестьянского труда и научился упорству.

Взрослые давно спят, а детвора окружила деда Григория. Просит рассказать о войне с турками. Не может отказать дед внучатам, да и самому в охотку вспомнить прошлое житье-бытье, как воевал турка у Плевны под знаменами знаменитого «Ак-паши» — «Белого генерала», как звали турки генерала Михаила Дмитриевича Скобелева. Покрыв лысую голову малахаем и прихватив рыболовную снасть, зашаркал старик подшитыми валенками, направляясь к любимому месту на берегу реки. За ним поспешает детвора: кто с котелком, кто с картошкой, кто просто так.

Для Коли рассказы деда лучше всяких сказок. А какой гордостью наполняется его сердце, когда дед достает в очередной раз конверт, в котором знаменитый Скобелев прислал ему, раненому солдату, Георгиевский крест. На конверте рукой генерала написано:

«В траншеях, 31 октября 1877 года.

Кавалеристу Ватутину, согласно обещания, за распорядительность, мужество и храбрость, оказанную в деле с 29 на 30 октября. За Богом молитва, за царем служба не пропадет. От души поздравляю тебя, уважающий Михаил Скобелев».

Что может быть лучше таких ночных рыбалок с дедом? Но приближалась осень, а с ней учеба в школе. Ее все в деревне называли «караулкой». Церковная сторожка мало походила на учебное заведение, и тем не менее не одно поколение чепухинских детей выучилось здесь грамоте. В сторожке было четыре крохотные комнатенки. В двух жили церковный сторож и учитель, а две другие, смежные, служили классами. Классы были тесно заставлены старенькими партами. Подслеповатые окна пропускали мало света и поэтому даже днем зажигали лампу. Называлась эта школа одноклассным училищем с четырехлетним сроком обучения.

К первому учебному дню Коля готовился долго. Накануне на речке тер песком покрытые цыпками руки, но так и не оттер их. Дед видел его мучения, посмеивался, но обещал утром дать кусок мыла. Утром Колю поджидал удивительно пахучий маленький кусочек мыла. Тщательно умывшись и причесав вихры, он с замиранием сердца осмотрел холщовую сумку, где лежали тетрадка, два карандаша и потрепанная азбука. Еще Павел начинал с ней учиться. По дороге в школу Коля все пытался выяснить у брата, строгий ли учитель, а когда узнал, что учителем будет тот самый дяденька, который организовывал с отцом в селе кооператив, успокоился окончательно. Коля хорошо помнил часто приходившего к отцу невысокого молодого человека в очках, с аккуратной бородкой, в чистой сатиновой рубахе и высоких сапогах.

Николай Иванович Попов был большим патриотом и прекрасным педагогом. Он прививал детям любовь к родине, к истории России, русскому языку. Занимаясь детьми, не забывал и о родителях, старался и тех привлечь к общественной работе. Для этого организовал в селе кооперативную лавку. Казначеем мужики единодушно избрали Федора Григорьевича Ватутина, заслужившего в деревне репутацию честнейшего человека. Ученики тоже привлекались к работе в лавке — помогали учителю и при этом решали арифметические задачи: сколько нужно мешков сахара для продажи, сколько ящиков мыла...

Впрочем, кооперативная лавка существовала недолго. Местные лавочники повели против нее настоящую борьбу: как могли, мешали получению нужного товара, перекупали лучшее и дешевое. Дело это мужикам пришлось оставить. Но крестьяне долго еще вспоминали свое торговое товарищество.

И вот Коля Ватутин сел за первую в своей жизни школьную парту. Маленькая, исцарапанная и отполированная не одним поколением учеников, она показалась Коле самым дорогим и прекрасным предметом.

— Здравствуйте, дети! — вывел его из задумчивости приятный тихий голос. Перед доской стоял Николай Иванович, поглаживая бородку и весело поблескивая глазами из-за стекол очков.

Ему нестройно ответил хор ребячьих голосов.

— Садитесь. Что-то очень робко здороваетесь. Давайте знакомиться. Меня зовут Николай Иванович. Я буду учить вас чтению, письму, расскажу много интересного о жизни людей, постараюсь помочь вам разобраться во всем, что вас интересует.

Учитель положил на стол толстый журнал, открыл его, но, подумав немного, захлопнул и отложил в сторону.

— Думаю, еще успею познакомиться с каждым из вас, а сейчас хотел бы поговорить вот о чем. Задумывался ли кто из вас, где он живет, чем славится наша земля, которую топчут ваши босые ноги, почему деревня наша называется Чепухино?

Класс молчал. Николай Иванович отошел к окну и продолжал:

— Так вот. Судя по вашему молчанию, не знаете. Ну, слушайте. Много, много лет назад, когда русские люди попали под власть жестоких кочевников, в наших местах еще не было жителей. В лесах бродили медведи, в реках рыбы было видимо-невидимо. И все это богатство захватили завоеватели. Пришли они из далеких азиатских степей. В честный бой вступил с врагом русский народ. Но Русь была раздроблена на княжества, каждое из которых в отдельности не могло устоять под натиском кочевников. Но прошло время. Русские люди поняли, что им надо объединиться, чтобы победить грозного врага, изгнать его из страны. Так и произошло. На Куликовом поле победили русские татар, сбросили с шеи народа вековое ярмо, стало крепнуть русское государство...

Николай Иванович помолчал и, сев на стул, продолжил:

— Вот тогда-то и привлек наш район внимание Москвы. Здесь стала проходить южная граница нашего государства и был построен небольшой город Валуйки — крепость, оберегающая южные границы России. Да, те самые Валуйки, которые каждый из вас в ясную погоду может увидеть с наших меловых гор. Но и тогда еще эти земли были заселены слабо. Прошло триста лет. Во времена походов на Азов русский царь Петр I приезжал в Валуйки. Он сделал этот небольшой город настоящим военным лагерем. Здесь собирались русские войска, отсюда отправлялись на войну с турками. Примерно в это время поселил он между реками Оскол и Полатовка донских казаков. Казак Чепухин выбрал самое лучшее место на берегу тихой и безлюдной Полатовки, построил хату, и от него пошло наше село — Чепухино. Другой казак — Насонов основал соседнее село — Насоново. Бежали сюда с Украины преследуемые польскими панами бедняки, «мандровали» по нашим землям и, наконец, осели на них. «Мандровать» — значит путешествовать. Так появилось село Мандрово, нынешний волостной центр...

Долго еще рассказывал учитель о родном крае, и перед глазами Коли Ватутина и его товарищей будто заново открывались знакомые места.

Коля учился с удовольствием. Учеба давалась ему легко. Каждый день, проведенный в школе, становился для мальчика праздником, приносил новые знания. Николай Иванович строил занятия интересно. Часто ходил с ребятами по окрестным лесам и полям. Ботаникой и зоологией занимались обычно прямо в лесу. Водил Николай Иванович ребят и на раскопки древних курганов, которых было великое множество в окрестностях села. В раскопах находили предметы утвари, монеты. Первым помощником учителю был Коля Ватутин. Ребята еще по детским играм признали его вожаком, а теперь этот авторитет подкреплялся отличной учебой.

Незаметно пролетел первый школьный год. Вот и каникулы. Детворе — раздолье, хотя никто из ребят не думает отлынивать от домашних дел. Быстро прошло лето. За несколько дней до начала учебного года в селе случилось большое несчастье, и виной ему была бедняцкая детвора, пекшая в костре картошку. Павел и Николай Ватутины, как старшие в семье Федора Григорьевича, работали с отцом на жатве. Своя полоска была уже убрана, но дел в поле оставалось еще много. За долги надо было отрабатывать на графских полях. Федор Григорьевич вторую неделю вместе с сыновьями безвылазно жил в поле. К последнему воскресенью августа работу закончили. Время было полуденное, когда на селе ударил набат. Тревожный гул докатился до самых далеких полей и пастбищ. Вздрогнули работавшие чепухинцы. Тревожно забилось у крестьян сердце от этого звона.

Скачущий во весь опор к стану деревенский пастух, задыхаясь, крикнул:

— Пожар! Пожар, мужики! Горит Чепухино!

Но уже запрягали мужики лошадей, торопились в деревню, обгоняя друг друга. Издалека было слышно, как голосили бабы, ревели ребятишки. Зловещими клубами высоко поднимался над деревней черный дым.

Пожары в Чепухино случались часто. Бывало, выгорало все село. На сей раз пожар занялся с верхнего конца деревни. Изба Ватутиных находилась в стороне от пожара, но все семейство помогало тушить огонь. С колокольни не переставал звонить колокол. Несмолкаемый гул голосов, крики и плач стояли на деревне. С треском рушились полыхавшие крыши, разбрасывая далеко в стороны снопы искр. От реки к селу вереницей стояли бабы и передавали друг другу ведра с водой. Мальчишки стерегли тревожно ревущую скотину, норовившую бежать куда попало.

Коля и Павел не отставали от отца, а Федор Григорьевич, выхватив топор, бросился к ближайшей горящей избе...

Пожар тушили день и всю ночь. К утру огонь стих, и только ветер разносил далеко в поля горячий пепел.

Когда через три дня чепухинские ребята пришли в школу, Николай Иванович велел им написать сочинение «О пожарах в селе Чепухино». Коля, за короткую жизнь которого пожары трижды уничтожали село, не стал описывать стихию. Он писал о причине пожара, ребятишках, которые хотели полакомиться печеной картошкой и нечаянно подожгли ригу.

Николай Иванович, обычно зачитывающий всему классу Колины сочинения, на сей раз просто объявил мальчику отличную оценку.

В этот учебный год в школе было особенно интересно. Николай Иванович задумал организовать для деревенских детей драматический кружок. Инспектор народных училищ, приезжавший в Чепухино с комиссией, не мог сдержать смеха.

— Видели ли вы подобное, господа? Ха-ха-ха! — заливался он. — Сиволапые мужики и театр. Ох и уморили же вы нас, господин Попов. Ну-ну, дерзайте...

Зря смеялся чиновник. Школьный кружок скоро заработал, да еще как! Ребята под руководством учителя инсценировали рассказ Чехова «Каштанка». С интересом смотрели спектакль и мужики, удивлялись, радовались за своих собственных детей. Коля Ватутин был непременным участником всех представлений. Любимой его ролью стал Балда из пушкинской сказки. С удовольствием играл он мальчика в инсценировке стихотворения Никитина «Жена ямщика», а поскольку в доме Ватутиных все пели, не мог отказаться Коля и от школьного хора.

Школу Николай Ватутин окончил первым учеником. Очень ему хотелось учиться дальше, но для этого надо было ехать в Валуйки, где находилось двухклассное земское училище. Сама поездка не представляла труда, но где было взять деньги для платы за обучение? Федор Григорьевич ничего не говорил сыну, хотя знал, что учиться тому, видимо, не придется.

В тот год, после очередного пожара, часть крестьян ушли переселенцами в Сибирь и на Алтай. Некоторые подались в город на заработки. Стали распадаться дружные и прочные семьи. У Ватутиных дед Григорий тоже решился на раздел. Собрав сыновей, он без долгих объяснений объявил им свою волю:

— Вот что, сыны. Разделяемся без шуму и спора, чтобы ни одна живая душа в деревне не слышала о нашем дележе...

Старик сам и поделил имущество.

Отделившись, семья Федора Григорьевича особого облегчения не получила. Скорее наоборот. Надо было воспитывать девятерых детей самостоятельно, вести одному все крестьянское хозяйство. А долгов только прибавилось. Учитель Николай Иванович по старой дружбе заходил к Ватутиным и все убеждал Федора Григорьевича обучать сына дальше. Коля был самым способным его учеником. Но Ватутин-старший помалкивал. Он в душе соглашался с учителем, да не было лишних денег. Кроме Коли надо хоть как-то выучить остальных детей. И за всех надлежало платить. Сельская школа существовала на крестьянские деньги.

Вечером за ужином отец наконец решился и сказал Коле:

— Прости, сынок, но ученье твое закончилось. Нет у меня денег учить вас всех. Ты у нас и так самый ученый. И рабочие руки в доме нужны.

Отец умолк, и сидевшие за столом с сочувствием уставились на Колю. Все знали, как он хотел учиться. Коля сидел, потупив глаза, и бессмысленно водил пальцем по столу.