Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Чуть позже к соперничающим шиитским фракциям добавилась третья сторона — светское националистическое движение, представленное Сирийской социально-националистической партией (ССНП), Ливанской Баас, Ливанской коммунистической партией, Социалистической насеритской партией и, возможно, некоторыми другими мелкими группировками. Все они имели просирийскую направленность и спонсировались напрямую из Сирии. Поскольку за одни и те же террористические акции декларировало свою ответственность, как правило, несколько группировок сразу, данные по количеству атак смертников, приходящихся на каждую из них, крайне запутаны[65]. Что касается общего количества атак смертников, совершенных всеми ливанскими группировками, то Р. Пейп насчитывает 36 атак за период 1982–1986 годов[66]. Они были совершены против американских, французских и израильских вооруженных сил и Армии Южного Ливана, находящейся под контролем Израиля.

В связи с участием светских группировок в ливанском терроризме смертников стоит отметить два момента.

Р. Пейп, под руководством которого были тщательно собраны все возможные данные о ливанских террористах-смертниках, был немало удивлен результатами их анализа. Из 41 ливанского смертника, осуществившего свою миссию в 1982–1986 годы, только 8 были идентифицированы в качестве исламистов, тогда как 30 из них исповедовали светские и националистические идеологии (в их число включена шиитская Амаль)[67]. Двадцать семь человек принадлежали к коммунистическим и социалистическим группировкам. Более того, трое смертников были христианами (учитель средней школы Норма Хасан, фабричный рабочий Элиас Харб и один смертник из группы под названием Авангард арабских христиан). Из этого можно сделать вывод, что не только религиозная концепция мученичества стояла за терроризмом смертников в Ливане, хотя с нее все началось. По всей видимости, экзальтация национально-патриотических и националистических чувств в Ливане, раздираемом внутренними междоусобицами и внешней оккупацией, была столь высока, что облеклась в форму националистического ради-кального альтруизма (в виде атак смертников), не связанного с идейным течением исламизма.

Второй важный момент заключается в том, что именно светские группировки привлекли в ряды смертников женщин. Шиитские группировки Хезболла и Амаль, следуя нормам ислама, никогда не рекрутировали женщин для участия в операциях смертников. Сирийская социально-националистическая партия стала первой группировкой, которая начала отправлять на мученическую смерть женщин. Атака первой ливанской смертницы по имени Санаа Мехайдли, взорвавшей себя в начиненном взрывчаткой автомобиле перед израильским конвоем рядом с городом Джеззин, была организована ССНП в 1985 году.

Терроризм смертников в Ливане стал первым важнейшим опытом организации атак смертников негосударственными оппозиционными группировками и оказал значительное влияние на изменения тактики партизанских действий множества повстанческих движений в других локальных конфликтах по всему миру. В частности, террористическая операция 1983 года в Бейруте показала крайнюю эффективность терроризма смертников в условиях Ливана. Несоизмеримые с ограниченными задачами миротворцев человеческие потери в ходе участия в стабилизации политической обстановки в Ливане стали одной из причин вывода многонациональных вооруженных сил из этой страны немногим более трех месяцев спустя. В свою очередь войска Израиля, выполнив задачу разгрома штаб-квартиры Организации Освобождения Палестины (ООП), под напором серии других подобных атак в 1985 году переместились в узкую полосу «зоны безопасности» на юге Ливана[68].

Первый и несколько неожиданный отклик на успех новой формы партизанского действия пришел не из мусульманской страны, а островного государства Южной Азии, переживающего глубокий раскол на почве межэтнических противоречий.

Тамильские «тигры» против сингальских «львов»

Межэтническое напряжение в Шри-Ланке восходит к XX веку, когда в 1948 году после обретения независимости от британской метрополии в стране к власти пришли националистически настроенные представители этнического большинства — сингалы. Сингальские националисты стали проводить дискриминационную политику в отношении этноса тамилов, занимавшего при британском владычестве престижные места в государственных и экономических структурах (включая исповедующих христианство «бюргеров» — потомков смешанных браков тамилов с европейцами). Тамилы, численность которых, по разным подсчетам, составляет от 12,5 % до 18 % от общего населения страны, проживают на севере и востоке острова. Меньшая пригодность их родных территорий для эффективного земледелия стала стимулом для тамильских семей к стремлению получить образование и освоить высококвалифицированные профессии в столице.

В 1956 году пришел к власти Соломон Бандаранаике, лидер Шри-Ланкийской партии свободы, при котором сингальский язык стал единственным государственным вместо прежнего английского. При нем были введены дискриминационные квоты на занятие государственных должностей и поступление в университеты, предоставляющие сингальскому населению привилегии. Его жена и преемница на посту премьер-министра Сиримаво Бандаранаике продолжила политику национализма и снижения роли тамильского населения в государственных и правительственных учреждениях. В результате с 41 % тамилов среди государственных служащих в 1949 году и 54 % сингалов доля тамилов упала до 7 %, а сингалов повысилась до 92 % в 1963 году[69].

В 1972 году была принята конституция, которая подчеркивала особую роль буддизма как государственной религии и аннулировала особые правила по использованию тамильского языка в суде. Между тем большинство тамилов — последователи индуизма, меньшая часть — христианства. В конце 1970-х правительство запустило несколько проектов развития сельского хозяйства, заявив свои неоспоримые права на территории тамилов. К 1989 году было переселено 163 тыс. человек, в основном сингалов (7 % из них были мусульманами), на исконные земли тамилов[70]. Поворотный момент в конфронтации между сингалами и тамилами наступил в 1983 году, когда в ответ на действия тамильских экстремистов, напавших на армейский лагерь, в столице Шри-Ланки Коломбо произошло массовое избиение тамилов при попустительстве властей, а возможно, и прямом вовлечении государственных структур в эти акции. В результате межэтнических столкновений около 100 тыс. столичных тамилов стали беженцами, тысячи стали жертвами самовольной расправы.

В 1970-е годы в Шри-Ланке в ответ на ущемление прав тамильского меньшинства возникло множество партий и группировок, от умеренных до радикальных, провозгласивших в качестве цели своих стремлений независимый Тамил Илам — «страну тамилов». Но только одна из них стала ответственной за адаптацию терроризма смертников к местным условиям — экстремистская группировка «Тигры освобождения Тамил Илама», созданная в 1973 году. Первоначально она входила в состав политической партии под названием «Объединенный фронт освобождения тамилов». Но после того, как партия взяла курс на борьбу за независимость Тамил Илама конституционными методами, «Тигры» отмежевались от прежних единомышленников, став полностью самостоятельной организацией с крайне радикальной идеологией. Это произошло в 1978 году. С ее основания и далее в течение более трех с половиной десятков лет организацию возглавлял бессменный харизматический лидер Велупиллаи Пирабакаран (Прабхакаран).

Символ тигра, ставший эмблемой организации, подчеркивает историко-культурные корни тамильского движения, поскольку восходит к государственной символике Чолы, средневекового королевства с тамильской династией (на юге Индии и в Шри-Ланке). Этот символ является открытым противопоставлением официальной символике островного государства, принятой с обретением независимости, а именно, старинного флага с изображением льва, олицетворявшим когда-то владычество сингальской буддийской династии Канди в Шри-Ланке (до начала XIX в.).

Первая операция с участием смертника произошла 5 июля 1987 года в Вадамараччи (полуостров Джаффна), когда в военные казармы врезался грузовик со взрывчаткой, которым управлял смертник, получивший имя «капитан Миллер» (званием капитана награжден посмертно)[71]. Обращение к новым формам партизанской войны произошло в условиях наступления правительственных воинских подразделений и серьезных потерь со стороны «Тигров» в борьбе за контроль над тамильскими территориями. Идея терроризма смертников пришла из Ливана, где боевики «Тигров» проходили военную тренировку с боевиками ООП и другими группировками в ливанской долине Бекаа в конце 1970-х — начале 1980-х годов. На Пирабакарана лично оказала сильное впечатление эффектная террористическая операция Хезболлы 1983 года в Бейруте (подрыв американских и французских казарм).

С августа 1987 по апрель 1990 года в Шри-Ланку были введены индийские войска для разоружения партизанских отрядов и стабилизации внутреннего положения в стране. Индия, имеющая в своем составе южный штат Тамил-наду, населенный более чем 55 млн тамилов, была заинтересована в прекращении тамильских волнений в соседнем государстве. Несмотря на активное партизанское противодействие индийской армии, «Тигры» в этот период не совершили ни одной атаки смертника. После вывода войск террористические кампании шли одна за другой, редко прерываясь в периоды кратких и временных перемирий с правительством, вплоть до 2001 года.

Западных ученых, квалифицирующих «Тигров» как секулярную радикальную группировку, поскольку их официальной идеологией был провозглашен марксизм-ленинизм, поразил следующий факт. В сравнении с исламистским аналогом феномена националистически мотивированный и «светский» терроризм смертников в Шри-Ланке, несмотря на отсутствие в нем явно выраженной религиозно-фанатической основы, в 1990-е годы выбился в лидеры в своей террористической «отрасли». До 2003 года «Тигры» были организацией, совершившей наибольшее число атак смертников в сравнении с любой другой группировкой, более того, оно превосходило общее количество атак 12 других экстремистских организаций[72]. Всего насчитывается 85 успешно выполненных «Тиграми» миссий смертников за период с 1987 до 2004 года[73]. При этом доля женщин в тамильском терроризме смертников весьма высока, она составила более 30 % от общего числа операций.

«Тигры освобождения Тамил Илама» стали первой партизанской группировкой, поставившей организацию террористических атак с участием смертников буквально «на поток». Смертники получили наименование «Черных тигров», однако они не были выделены в специальное подразделение, о чем гласит общераспространенный стереотип, но могли принадлежать любому из боевых подразделений хорошо структурированной организации «Тигров»[74] — сухопутным отрядам, военно-морским силам («Морским тиграм»), немногочисленному воздушному флоту («Воздушным тиграм») и т. д. При этом подразделения создавались по половому признаку, бойцы женского пола подчинялись своему полевому командиру. До масштабных террористических кампаний «Аль-Каиды» и ее дочерних организаций «Тигры» были единственным движением, готовившим террористические операции, которые включали в себя скоординированные атаки целых отрядов смертников (от 2 до 5, а в одном случае 14 человек[75]).

Несмотря на крайне жестокий стиль расправы с противниками, объектами террористических покушений тамильских «Тигров» были в основном сингальские армейские подразделения и силы безопасности, высшие армейские чины, объекты военной и экономической инфраструктуры. Многие атаки смертников представляли собой дополнение к партизанским боевым действиям против сингальской армии. Помимо этого, жертвами террористического насилия могли быть и гражданские лица: высшие сановники государства и представители местных администраций, а также лидеры радикальных, конкурирующих с «Тиграми» и умеренных (отвергающих насилие) группировок тамильского национально-освободительного движения. Так, жертвами самых громких террористических актов стали экс-премьер-министр Индии Раджив Ганди во время предвыборной кампании (1991)[76], президент Шри-Ланки Ранасингх Премадаса (1993)[77], премьер-министр Гамини Диссана-ике (1994), президент Чандрика Кумаратунга, баллотировавшаяся на второй срок (1999)[78].

Несмотря на вполне светские цели и идеологию «Тигров» (марксизм-ленинизм), деятельность организации в целом и ее терроризм смертников уходят корнями в местную этноконфессиональную культуру. Религиозные категории и традиционные тамильские представления, осмысленные в воинственном националистическом духе, сформировали этос тамильских смертников, легитимирующий как стремление к собственной героической смерти, так и насилие по отношению к другим.

Как известно, исламисты предпочитают именовать атаки террористов-смертников «мученическими операциями». Тамильский термин, которым обозначается самопожертвование, — тиякам (tiyakam), что означает «оставление» или «покидание», т. е. добровольное оставление жизни. Это гибель, сопровождаемая покушением на чужую жизнь, актом убийства, которое совершается в гневе за ранее увиденную смерть товарища, близкого человека. Тиякам как самопожертвование связано с воинской культурой «Тигров освобождения Тамил Илама» и представляет собой особую форму агрессивного выражения скорби по погибшим товарищам[79]. Этот этический идеал «мученика» имеет индуистские корни и восходит к Бхагавад-Гите. В эпоху национально-освободительной борьбы Индии против британского колониализма в начале XX века он был возрожден в идеологии субхасистов, последователей индийского национального лидера Субха Чандра Боса, оказавших идейное влияние на Пирабакарана и идеологию «Тигров». Поэтому своего погибшего бойца, будь то мужчину или женщину, «Тигры» обычно называют «тияки», т. е. «тот, кто оставляет (жизнь)»[80].

Семантика слова, обозначающего самопожертвование, связана с другими терминами из лексики тамильских повстанцев, выражающих их культурно-идеологическое самосознание. Любой погибший член организации «Тигров» (в том числе от принятия капсулы с ядом для предотвращения ареста и допроса, что составляет обязательный атрибут экипировки тамильских партизан), будь то мужчина или женщина, почетно именуется «вирар» (virar) или «мавирар» (mavirar), что означает «герой» и «великий герой» соответственно. Воины-мужчины также именуют себя маравар (maravar), словом, которое буквально означает «воин» и является наименованием одной из древнейших воинских каст Южной Индии, в Средние века им также именовались военные наемники[81].

Реминисценции индуистской народной религии также можно усмотреть в тех формах, которые принял культ мучеников в среде «Тигров» и сочувствующих их делу тамилов. В честь некоторых из них построены специальные мемориалы — конические строения на платформе, окруженные парком или небольшим прудом с оградой. Они символизируют камни, заложенные в фундамент новой страны тамилов. В ритуале погребения тамильских мучеников националистическая идеология принимает оттенок сакрального дискурса, поскольку первое именуется не иначе как «высаживание», уподобляя ритуал предания тела земле процессу посадки и возрождения растения из земли.

К каким же итогам пришел тамильский терроризм смертников в островной стране? Действия тамильских партизан и кампании терроризма смертников в Шри-Ланке приводили к нескольким раундам переговоров с правительством, которые каждый раз заканчивались возобновлением вооруженной борьбы. Наконец, после официального шестилетнего перемирия между сторонами в 2002–2008 годах (заключенного при посредничестве Норвегии) вооруженный конфликт вступил в новую фазу, которая закончилась разгромом партизанского движения «Тигров» (и гибели его лидера В. Пирабакарана в мае 2009 года), похоронившим мечты о независимом Тамил Иламе.

Мученические операции в Палестине

Следующим очагом распространения терроризма смертников и, пожалуй, самым известным до недавнего времени стала оккупированная Палестина. Случай палестинского терроризма смертников стал важнейшим предметом дискуссий в суннитской среде и поводом для возникновения суннитской версии легитимации такой формы сопротивления врагам мусульманской общины.

Следует заметить, что среди научных и информационных источников существуют расхождения по поводу хронологического начала терроризма смертников в Палестине.

Принято считать, что феномен террористов-смертников в Палестине возник в условиях начала процесса мирного урегулирования арабо-израильского конфликта и создания Палестинской национальной автономии. Роберт Пейп, создавший базу данных атак смертников, претендующую на полный охват всех известных случаев, начиная с 1980 года, относит к первой серии атак смертников в Палестине два террористических акта, совершенных в апреле 1994 года боевиками Хамас. Первый из них произошел в городе Афула на севере Израиля 6 апреля. Рядом с автобусной остановкой был взорван заминированный автомобиль, за рулем которого сидел 19-летний палестинец Рийад Заркана, родом из деревни Габатия на Западном берегу реки Иордан. Девять израильтян погибли, 45 были ранены. Тринадцатого апреля другой палестинский юноша с Западного берега реки Иордан, 22-летний Аммар Армана (из деревни Йабад под Дженином), зашел в автобус в городе Хадера (центральная часть Израиля) и привел в действие пояс, начиненный взрывчаткой, в результате чего погибли пять израильтян.

Эти два террористических акта, умышленно совершенных на территории Израиля, а не на оккупированных территориях, были частью провозглашенной Хамас террористической кампании в ответ на возмутившую все арабское население Палестины провокационную террористическую атаку, инспирированную правоэкстремистскими силами израильского общества, — массовый расстрел молящихся в мечети Аль-Ибрахими в Хевроне Барухом Гольдштейном[82]. Гольдштейн, эмигрировавший из США в Израиль, будучи врачом по профессии, придерживался крайне радикальных взглядов и состоял в правоэкстремистской организации «Ках» («Только так!»), выступавшей против каких-либо территориальных уступок и переговоров с арабами. После взрыва смертника 6 апреля партия Хамас провозгласила, что он стал первым в серии из пяти подобных атак, которые будут осуществлены на территории Израиля «в знак мщения за убийство мусульман в мечети Ибра-хими в Хевроне и последовавшие за ним события»[83]. Несмотря на пропагандистскую декларацию, была реализована лишь еще одна атака.

Судя по сообщениям из прессы о террористических актах, начало палестинского терроризма смертников следует все же отнести к 1993 году. Еще задолго до подписания мирного договора между Организацией освобождения Палестины и израильской администрацией в сентябре 1993 года, исламистским движением Хамас, конкурирующим с национальным лидером палестинцев Ясиром Арафатом и его партией Фатх, были осуществлены первые атаки смертников. Так, 16 апреля 1993 года у придорожного кафе на перекрестке Мехола (недалеко от израильского города Тверии) оперативник Хамас Таммам Наблуси, управляющий фургоном, врезался в припаркованный автобус, подорвав его. В результате двое человек были убиты и пять получили увечья. Газета «Джеру-салем пост», сообщившая об этом террористическом акте, называет его первым случаем атаки с участием бомбиста-смертника в Израиле[84].

Помимо этого, в том же 1993 году исламистами были осуществлены и другие подобные атаки, по меньшей мере две из которых были успешно доведены до конца[85]. Общее количество атак, в том числе неудачных и предотвращенных, составляет не менее дюжины[86].

Некоторые исследователи считают, что тактические новшества в палестинском движении сопротивления, включая терроризм смертников, были переняты радикальными палестинскими группировками при непосредственных контактах с Хезболлой, родоначальником атак смертников, подготовленных неправительственной организацией. В качестве наиболее важного в этом отношении исторического события обычно приводится факт депортации части политического руководства исламистского движения Палестины в 1992 году.

Тринадцатого декабря 1992 года военным крылом Хамас, «Бригадами Изз Ад-Дина аль-Кассама», была совершена очередная экстремистская акция — на «зеленой линии», разделяющей Израиль с оккупированными территориями, был захвачен и казнен израильский полицейский. Коалиционное правительство И. Рабина, декларировавшее мирный курс в отношениях с палестинцами, решило ответить на терроризм наиболее жесткими мерами, дав понять, что процесс мирного урегулирования ни в коем случае не стоит смешивать с уступками террористам. Сразу же после акции Хамас было арестовано более 1200 человек, подозревающихся в организации террористических актов или связях с террористами, из которых 413 человек были депортированы в Южный Ливан. Решение израильских властей было беспрецедентным и заслужило осуждение мировой общественности, что получило свое юридическое выражение в соответствующей резолюции Совета Безопасности ООН. Внешнеполитическое давление в конце концов вынудило израильское правительство к возвращению большей части депортированных.

Изгнанным палестинцам было отказано во въезде в Ливан, и им пришлось обосноваться в «зоне безопасности» между Израилем и Ливаном, в пустынной холмистой местности, где был организован лагерь «Мардж аз-зухур» («Поле роз»). Представители Хезболлы, контролирующей юг Ливана, вступили в контакт с палестинцами и оказали им помощь. В действительности большинство депортированных палестинцев не были напрямую связаны с вооруженными формированиями, среди них были представители руководства среднего и высшего звена исламистских партий Хамас и Палестинский исламский джихад.[87] Несмотря на то что изгнанники не были оперативниками или военными лидерами своих группировок, предполагается, что непосредственное общение с членами Хезболлы могло послужить средством передачи опыта борьбы с неравным противником, оккупировавшим родные земли.

Нельзя недооценивать также идейного и чисто эмоционального влияния шиитской модели атак смертников на исламистские партии Палестины, сложившиеся на основе суннизма. Это влияние наложило наиболее отчетливую печать на идеологические и тактические взгляды Фатхи Шикаки [88], лидера и одного из основателей Палестинского исламского джихада, второй из ведущих исламистских группировок Палестины после Хамас. Известно, что Шикаки столь вдохновился примером исламской революции в Иране, что, несмотря на свою суннитскую принадлежность, стал ярым пропагандистом шиитского опыта революционного действия. Также уже в середине 1980-х он выдвинул идею мученических операций в Палестине в качестве противовеса военному превосходству Израиля[89].

В развитии терроризма смертников в Палестине следует выделить несколько этапов. С 1993 по 2000 год атаки смертников были относительно редко используемым оружием экстремистского протеста против израильской оккупации, применение которого было исключительной прерогативой исламистских группировок (Хамас и Палестинский исламский джихад). Исламистские партии, быстро набирающие популярность с начала первой интифады (народного восстания) в 1987 году[90], стали контрэлитной силой, вступившей в политическое соперничество со старой арафатовской элитой, входящей в Организацию освобождения Палестины. Последняя, объединяющая множество группировок различной идеологической ориентации со светским и националистическим уклоном традиционно считалась единственным законным представителем интересов палестинского народа.

Хамас и Палестинский исламский джихад с начала своего существования позиционировали себя как исламскую альтернативу решения арабо-израильского конфликта. Первые кампании террористических актов с участием смертников начались в год начала переговоров о мире между ООП и Израилем (сначала на уровне тайной дипломатии, а позже в виде открыто провозглашенных деклараций) и имели своим стратегическим расчетом срыв процесса мирного урегулирования и тем самым подрыв политических позиций Фатх во главе с Я. Арафатом в свою пользу. Однако «палестинская улица» не торопилась с одобрением ранних мученических операций. В широких слоях палестинского общества сохранялась надежда на обретение долгожданной независимости под руководством старой гвардии палестинского сопротивления, тем более что интифада принесла своим результатом первый мирный договор между ООП и Израилем.

Со второй половины 2000 года и начала второй интифады ситуация значительно изменилась. Спад первоначальной эйфории от успеха мирного урегулирования, слабая и медленная практическая реализация условий договора о перемирии, эмбриональное состояние независимого палестинского государства, затянувшийся процесс переговоров и пропуск оговоренных сроков в исполнении принятых политических решений привели к психологической фрустрации и радикализации настроений «палестинской улицы». Бескомпромиссные лозунги исламистов о полном освобождении Палестины «от моря до Иордана» и непризнании законности Израиля как государственного образования приобретали все большую популярность. Терроризм смертников получил массовое одобрение как единственное эффективное орудие противостояния превосходящему по мощи врагу и стал важной частью пропаганды любой группировки, желающей поддержать свой имидж непримиримых борцов с оккупацией и угнетением. В организацию террористических кампаний с участием смертников в Палестине, изначально инициированных исламистами, включились другие силы палестинского сопротивления, представляющие политические организации практически всего идеологического спектра, от националистов до левацких партий. Даже главный противник Хамас, националистическая партия Фатх, учредила боевое подразделение, специализирующееся на организации атак смертников с глубоко символичным для мусульман названием «Бригады мучеников Аль-Аксы»[91], что свидетельствовало о полном триумфе религиозной культуры мученичества в движении палестинского сопротивления.

С 1993 по 2000 год в Палестине и Израиле было осуществлено 26 террористических операций, в которых приняли участие 33 смертника[92]. С 2001 года статистическая картина драматическим образом изменилась. Только в одном 2001 году было реализовано 29 операций с участием 32 смертников, в 2002-м был достигнут пик — 47 операций с участием 50 смертников[93], после которого наступил резкий спад в количестве террористических актов.

В подтверждение того факта, что терроризм смертников с 2000 года стал средством обретения популярности в массах, а следовательно, источником привлечения новых рекрутов и внешней спонсорской поддержки, М. Блум приводит данные опроса общественного мнения, касающиеся одной из левацких группировок Палестины. По опросам 2000 года, поддержка Народного фронта освобождения Палестины (НФОП) среди палестинцев была крайне низкой. После внедрения тактики терроризма смертников в арсенал своей боевой деятельности и создания специального подразделения «Бригады Абу Али Мустафы» в 2001 году буквально в считаные месяцы народная поддержка организации увеличилась до 4,3 %. Учитывая, что доля НФОП составила только 3 % из всех атак смертников, осуществленных с 2001 по 2002 год, данное число может считаться определенным успехом[94].

Палестина стала первым регионом, где феномен терроризма смертников стал опираться на полноценную культуру мученичества, созданную исламистами на базе суннитского ислама. Общим правилом стали видеозаписи завещаний «шахидов»[95] с красноречивыми прощальными словами, обращенными как к врагам, так и родному сообществу. Портреты мучеников стали развешиваться во всех публичных местах и общественных учреждениях (включая школы и университеты). В их честь собирались массовые процессии, среди участников которых некоторые демонстрировали свою солидарность с «шахидами», одевая муляжи поясов со взрывчаткой. Возникли особые семейные традиции, включающие угощение сладостями гостей, пришедших в дом родителей для почтения памяти павших мучеников. Культ мучеников и компоненты культуры мученичества Палестины могут быть сопоставимы с теми пропагандистскими формами, которые приняло почитание погибших басиджей в Иране (в Тегеране есть музей с галереей мучеников иранской революции, а именем юного Мохаммеда Фахмиде названы многие улицы, стадионы и школы по всей стране) и террористов-смертников в Ливане во время гражданской войны и оккупации этой страны.

В западных исследованиях принято четко подразделять палестинские повстанческие группировки, стоящие за терроризмом смертников, на светские и религиозные, исходя из политических программ и соотношения религиозных и светских компонентов в идеологии этих движений. Поскольку светские группировки, позднее включившиеся в организацию террористических актов с участием смертников в Пале-стане, проявили себя достаточно активно, многие ученые делают из этого вывод о необязательности религиозных компонентов в мотивации смертников, в итоге полностью отделяя феномен терроризма смертников от его исламистских культурных корней. По этому поводу стоит заметить, что классификацию палестинских движений на светские и религиозные группировки не стоит абсолютизировать, поскольку она не учитывает в полной мере культурные реалии мусульманского Ближнего Востока. Политические идеологии на Ближнем Востоке, даже светские и левацкие, наслаиваются на местные консервативные этнические и конфессиональные традиции, среди которых ислам занимает ведущее место. Организации, борющиеся за освобождение Палестины, в большинстве своем состоят из верующих мусульман, которые мыслят исламскими религиозно-культурными категориями. Более того, с последней трети XX века процесс исламского возрождения, затронувший этот регион, соединенный с затяжным противостоянием перед лицом внешнего врага, привел к укреплению религиозной идентичности и основ собственной культуры, которая стала все более противопоставляться вестернизированной культуре израильского общества.

Религиозные и националистические мотивы представлены в деятельности обоих, как исламистских, так и «светских» радикальных группировок Палестины, но в разном соотношении. «Светские» группировки, спонсирующие терроризм смертников, опираются на культуру мученичества, взращенную исламистами, а прежде всего, на идеал мученичества на пути Аллаха, представленный в современной радикальной трактовке. Несмотря на более светский характер видения политики и социального устройства, Фатх обладает культурным духом, который носит отчетливо суннитский характер[96]. В свою очередь бомбисты Хамас и Палестинского исламского джихада обращаются к националистическим целям. Поэтому мотивы смертников как националистических, так и исламистских организаций Палестины гораздо более сложны и взаимно переплетены и не сводятся лишь к националистической либо религиозной составляющим[97].

Кампании терроризма смертников продолжались в Палестине до 2005 года, после чего практически прекратились, превратившись в отдельные эпизодические атаки (две в 2006-м и по одной в 2007 и 2008 годах). В тактике палестинских повстанцев произошел сдвиг от терроризма смертников в пользу обстрелов израильских территорий ракетами «Кассам». Это связано как с усиленными мерами по предотвращению атак смертников со стороны Израиля, в том числе герметизации границы путем строительства разделительной стены, так и с логикой внутриполитического развития палестинской автономии. В январе 2006 года движение Хамас победило на выборах в Палестинский законодательный совет, после чего было сформировано правительство во главе с Исмаилом Ханийей, одним из лидеров политического крыла Хамас.

Продолжение террористических актов с участием смертников при отсутствии международного признания нового правительства[98] стало малоперспектпвным и даже бессмысленным. Поэтому не случайно, что даже редкие атаки смертников, реализованные в 2006–2008 годах, были подготовлены другими политическими группировками (свою ответственность за них провозглашали Палестинский исламский джихад, НФОП и Бригады мучеников Аль-Аксы). Однако властвовать правительству Хамас пришлось недолго. В результате внутренних междоусобиц с организацией Фатх и ее главой, президентом Палестинской национальной автономии Махмудом Аббасом в 2007 году хамасовцы сохранили власть только в секторе Газа. Палестинская автономия раскололась на два враждебных лагеря. С тех пор атаки смертников стали редкостью, но никто не может гарантировать то, что при изменении политических условий они не возобновятся.

В 1990-е годы к тактике терроризма смертников обратились не только исламистские силы. В это десятилетие имела место также серия террористических кампаний на территории Турции, связанная с повстанческим сопротивлением курдского этнического меньшинства, что обычно относят к разновидности терроризма смертников со светскими националистическими мотивами.

Рабочая партия Курдистана: эпизод этнонационалистического терроризма смертников в Турции

До террористических акций глобальных джихадистов в 2003 году Турция впервые столкнулась с местным терроризмом смертников в 1990-е годы. Последний обрел свой облик на почве конфликта между националистическим турецким государством и этническим курдским меньшинством.

Проблема курдского сепаратизма возникла в Турции после поражения Османской империи в Первой мировой войне и последующего ее расчленения европейскими державами на подмандатные территории. Тогда так называемый Курдистан, территория расселения курдов, был искусственно разделен между Турцией, Ираком, Ираном и Сирией. Турция Мустафы Кемаля Ататюрка, ставшая к 1923 году республикой с националистической идеологией, отказала курдам в автономии[99] и жестоко подавила ряд народных восстаний. Другие государства, включившие в свои границы курдский этнос, также не смогли органично его интегрировать, что привело к возникновению множества политических движений, требующих права на национальное самоопределение курдов, культурной и политической автономии. В Турции проблема осложнялась политикой целенаправленной ассимиляции, отуречивания этнических меньшинств и отказом признавать сам факт существования этноса курдов, проживающих в традиционно экономически отсталом регионе. Со времен османского права, формально следовавшего исламскому закону, меньшинство определялось только по религиозному признаку. Поскольку большинство курдов исповедуют ислам, турецкая политическая элита просто отказывалась выделить их из доминирующей турецкой культуры, называя курдский язык диалектом турецкого, а самих курдов — «горными турками». В соответствии с официальным политическим курсом Турецкой республики любая публичная демонстрация идеологического или культурного партикуляризма оценивалась как угроза единства турецкой нации [100]. Такая политика дала обратный эффект и «привела в движение процесс конструирования или реконструирования воинственной курдской идентичности»[101].

Ведущей повстанческой силой в Турции стала Рабочая партия Курдистана (РПК), созданная в 1977 году в рядах студенческой молодежи столичной Анкары. Как можно догадаться, идеологией национально-освободительного движения стал популярный в те годы среди турецкой интеллигенции марксизм-ленинизм. Идеологическая ориентация партии сказалась в том, что в свои ряды Рабочая партия Курдистана целенаправленно привлекала представителей низких и маргинальных социальных слоев курдского общества, прежде всего бедную, полуграмотную сельскую и городскую молодежь, и терроризировала зажиточных курдских землевладельцев, сотрудничавших с правящим режимом. У истоков организации стоял Абдулла Оджалан, студент факультета политологии Университета Анкары. В ответ на партизанскую и диверсионную деятельность Рабочей партии Курдистана во второй половине 1980-х годов турецкий режим развернул максимально жесткую и репрессивную политику в отношении курдской общины в целом: производились массовые аресты и депортации, разрушались целые деревни. Такая «контртеррористическая стратегия» привела к обратному эффекту — притоку новых рекрутов в ряды радикальной левацкой организации, против которой боролось правительство.

Первые операции РПК с применением атак смертников произошли в 1996–1998 годах на несколько изменившемся политическом фоне. Государственным структурам и военному аппарату Турции удалось сдержать распространение влияния РПК и вернуть контроль над территориями, захваченными партизанами, официальной власти. Тактика физического контроля РПК над курдскими землями и претензия на учреждение национальных квазигосударственных структур потерпели поражение. Тенденцией стало неуклонное снижение антиправительственной активности РПК, в том числе из-за дипломатического давления Турции на внешних спонсоров партии (прежде всего Сирию и Иран)[102]. Таким образом, обращение к тактике терроризма смертников произошло на этапе свертывания доминирующего политического влияния организации среди курдов, предваряющее ее поражение.

Народная поддержка партии, несмотря на продолжающиеся государственные репрессии в отношении курдов, также значительно снизилась из-за агрессивного отношения к своим же соплеменникам. Стремясь ликвидировать присутствие государства на местах, отряды РПК учиняли резню в курдских деревнях, совершали покушения на губернаторов и представителей официальной власти, полицию, «изменников», сотрудничающих с властями, и даже школьных учителей, преподающих турецкий язык.

Важно отметить, что в начале 1990-х перед включением терроризма смертников в свой арсенал боевых действий в попытке повышения снижающейся народной поддержки РПК обратилась к исламизации своей идеологии и идее джихада. Под ее эгидой в 1993-м было основано Исламское движение Курдистана, призванное расширить социальную базу группировки за счет апелляции к религиозной идентичности. Смена идеологических ориентиров произошла не случайно, но была связана с подъемом местного исламизма. Некоторое время назад РПК пришлось вступить в противоборство с набирающими силу исламистами в лице турецкой экстремистской группировки Хезболла[103]. Стоит также отметить, что первый опыт атак террористов-смертников на Ближнем Востоке был прекрасно знаком руководству РПК задолго до этого. В начале 1980-х, будучи слабой перед лицом местных конкурирующих курдских группировок, РПК эмигрировала в Сирию и Ливан (долину Бекаа), где она организационно окрепла, а ее члены получили военную подготовку в области партизанской тактики и саботажа[104]. Напомним, что через тренировочные лагеря долины Бекаа приблизительно в то же время прошли бойцы «Тигров освобождения Тамил Илама», обратившиеся к тактике атак смертников в конце 1980-х.

Идейная и этическая основа терроризма смертников в Турции соединила в себе два компонента: этнонационалистический воинственный дух, первоначально выраженный в идеологических марксистских концептах борьбы с «турецким колониализмом», и идеал религиозного мученичества (шахады) суннитского ислама. При этом стоит учесть, что РПК культивировала дух крайнего внутригруппового альтруизма и строилась как строго иерархическая авторитарная организация, целиком завязанная на культе харизматического лидера. Для своих членов организация представляла вторую семью, главу которой было принято называть «Апо» («дядя»). Крайний авторитаризм и единоначалие как важнейшие характеристики политического менталитета курдских националистов РПК сближают их с другим восточным движением сепаратистов — тамильскими «Тиграми».

Курдский терроризм смертников в Турции имел несколько характерных отличий. Он продолжался совсем не долгий период (1996–1999), не получил широкого народного сочувствия в родном сообществе и не привел к какому бы то ни было успеху. Другой его особенностью было активное участие женщин в качестве исполнителей миссий смертников. Из 15 осуществленных РПК атак 11 были совершены молодыми женщинами в возрасте от 17 до 27 лет[105].

В отличие от ливанского и палестинского терроризма смертников, где исполнителями атак становились добровольцы, ситуация с РПК полностью противоположная. Все смертники избирались и назначались напрямую высшим руководством. Им не предоставлялось выбора. Более того, в отдельных случаях имело место прямое психологическое принуждение под страхом немедленной смерти. Одна из избранных женщин — членов организации (Туркан Адияман), отказавшаяся стать смертником, была казнена в присутствии другой девушки, которой в свою очередь была предложена та же «высокая честь». Ею оказалась 18-летняя Лейла Каплан, в ноябре 1996 года взорвавшая Управление сил быстрого реагирования полиции в турецком городе Адана (исходом атаки стала смерть трех полицейских и ранение двенадцати человек, включая восемь офицеров)[106].

Терроризм смертников служил новым способом привлечения внимания к проблемам курдов и возрождения массовой поддержки организации в случае неадекватных действий центральной власти (возврату к политике массовых репрессий). Мпа Блум обращает внимание на ту закономерность, что террористические акты курдов коррелировали со временем европейского вмешательства в турецкую политику по вопросам соблюдения прав человека[107]. В террористической кампании 1999 года к этим задачам добавилась дополнительная цель — предотвратить казнь лидера партии Абдуллы Оджалана, арестованного турецкими спецслужбами в Кении. Из-за международного давления Турция, претендующая на членство в Евросоюзе, сочла благоразумным заменить приговор о смертной казни на бессрочное заключение в изолированной тюрьме на острове Имралы. Сам Оджалан давал повод для смягчения приговора. На суде он принес извинения семьям погибших турецких солдат и признал, что вооруженная борьба курдов была ошибкой[108]. Его официальное осуждение атак смертников сыграло решающую роль в отказе его последователей от подобной тактики.

После потери лидера и безуспешности террористической тактики РПК, принципиально не отказываясь от вооруженных отрядов (эмигрировавших в Северный Ирак), отреклась от насильственных действий и попыталась путем двухэтапной реорганизации трансформироваться в легальную политическую партию, выступая в качестве представителя интересов курдского населения Турции. Прежняя РПК формально была распущена в ноябре 2003 года.

«Черные вдовы» чеченского джихада

С июня 2000 года местный терроризм смертников появился на российском Северном Кавказе.

После распада СССР в 1991 году, радикальной смены идеологического курса и ослабления федеральной власти в Москве процессы дезинтеграции затронули и Российскую Федерацию. Чеченская Республика, охваченная националистическим подъемом, в 1992 году заявила о своем одностороннем выходе из состава Российской Федерации, что привело к двум чеченским войнам в 1994–1996 годах и 1999–2000 годах. Первая чеченская война проходила под знаменем национализма и защиты независимого светского государства. Однако под влиянием внешней спонсорской поддержки из стран Персидского залива и Ближнего Востока, способствовавшей не только возрождению исламских институтов (существовавших в советские времена в полуподпольном состоянии), но и внедрению нетрадиционного для республики ислама в форме ваххабизма[109], стала происходить постепенная исламизация националистического движения в Чечне. К тому же некоторые ветераны советско-афганской войны, исповедующие радикальный ислам ваххабитского толка, такие как саудовец эмир Хаттаб, устремились в Чечню как новое поле битвы с неверными против угнетения мусульман. Исламизации подверглась идеология, символика и даже имена полевых командиров чеченского сопротивления. К примеру, герой первой чеченской войны Шамиль Басаев, лидер чеченских сепаратистов и разработчик самых громких террористических актов в России последнего десятилетия, принял новое имя Абдулла Шамиль Абу Идрис[110].

После окончания регулярных боевых действий и установления прочной власти федерального центра в Чечне в 2000 году боевики чеченского националистического движения перешли к партизанской тактике и методам террористической войны. При этом лагерь чеченских сепаратистов не был единым. Наряду с ваххабитскими группировками против Российской армии и местных сил безопасности воевали националисты, исповедующие традиционный ислам[111]. Идеологические различия обусловили неодинаковость тактик вооруженного сопротивления, принятых в разных лагерях сепаратистов. Стоит особо отметить, что за внедрение терроризма смертников и подготовку всех атак смертников до гибели Басаева был ответственен лагерь воинствующих ваххабитов. Ваххабизм предоставил идеологическое обоснование и этическую легитимацию такой формы борьбы с противником. В начале 2000-х годов Басаев объявил о создании подразделения смертников под названием «Риядус Салихийн» («Сады праведных»), которое не отражало какую-то единую структуру, но было скорее вывеской, под которой лидер экстремистов объявлял о своей причастности к подготовке атак смертников.

Во многих отношениях терроризм смертников в Чечне необычен. Во-первых, для него характерен очень высокий процент женщин — исполнительниц атак смертников. Специалисты в области психиатрии и психологии Анна Спекхард и Хапта Ахмедова, проводившие специальные исследования чеченского терроризма смертников, подсчитали, что женщины-смертницы принимали участие в 22 из 27 террористических операций с участием смертников (с июня 2000 по май 2005 года). Их доля среди смертников составила 43 % (47 из 110 человек)[112]. Более того, его начало было отмечено первой атакой, осуществленной смертницей — Хавой Бараевой, сидевшей за рулем грузовика, взорвавшегося у штаб-квартиры омского ОМОНа в селении Алхан-Юрт. Российская пресса окрестила исполнительниц атак смертников «черными вдовами», поскольку многие из них были чеченскими женщинами, потерявшими в ходе войны своих мужей, братьев и других родственников.

Несмотря на участие арабских волонтеров и бывших «афганцев» в боевых действиях чеченского националистического движения, терроризм воинствующих ваххабитов в Чечне не вышел за рамки регионального. Ш. Басаев выказывал стремление к освобождению всего Кавказа от власти федерального центра России и создания на этой территории исламского государства с шариатским правом. Те же амбиции повторил нынешний лидер боевиков Доку Умаров, объявивший в 2007-м об упразднении независимой Ичкерии и основании исламского эмирата Кавказ, что осталось чисто декларативным актом[113]. Несмотря на то что деятельность экстремистов перешла через границы Чечни и затронула другие территории Северного Кавказа (Дагестан, Ингушетию, Кабардино-Балкарию, Северную Осетию), ее масштабы и идеологическое видение не достигли глобально-джихадистской модели. Задачи экстремизма чеченских повстанцев так и остались ограниченными целью национального освобождения и независимости от власти федерального центра.

Идеологической основой терроризма смертников в Чечне стал воинствующий ваххабизм, рассматривающий атаки бомбистов-смертников как достойную форму мученичества и легитимирующий насилие против собратьев по вере, не исповедующих радикальный ислам и не практикующих строгие формы единобожия, характерные для ваххабитов. Ваххабитская идеология расколола чеченское общество, проложив грань между более молодыми и более старшими поколениями. Суфизм, лежащий в основе исламской культуры чеченского общества, с его культом святых, особыми обрядами (зикрами) и почитанием глав суфийских братств, по ваххабитским представлениям, есть искажение первоначальной чистоты ислама, его еретическая форма, приравниваемая к доисламскому языческому невежеству (джихилиййа). Отсюда для ваххабитов характерна жестокость не только по отношению к внешним врагам, но и соотечественникам, следующим традиционному исламу.

Поскольку большинство местного населения, исповедующего традиционный ислам суфийского толка, не принимает атаки террористов-смертников как приемлемый путь мученичества и обретения рая, в Чечне фактически не сложился культ мучеников, подобный ливанскому или палестинскому. Восхваление смертников характерно только для ваххабитской среды. Чеченские смертники никогда не оставляли свои завещания, обращенные к родному сообществу и врагам, кроме одного исключения[114]. В сравнении с палестинским терроризмом смертников, получившим практически всеобщее признание в родной социальной среде и ставшим восхваляемым в качестве формы мученической смерти, соответствующей исламским идеалам, чеченский терроризм смертников как был, так и остался маргинальным явлением, не одобряемым местной общественностью. Однако ученые указывают на то, что сложная политическая обстановка в Чечне, жестокие меры по пресечению экстремистского подполья (включая похищение членов семей боевиков[115]), постоянные «зачистки» и контртеррористические операции, зачастую приводящие к арестам, пыткам и шантажу гражданского населения, создают благоприятную почву для обращения пострадавших к радикальному исламу и переходу на позиции сепаратистов.

Что касается объектов покушений, то из 28 террористических операций с участием смертников, осуществленных с июня 2000 по июль 2005 года, 10 были нацелены на военные объекты, 4 — на про-московские правительственные учреждения и официальных лиц правительства Чечни, 14 — на гражданские объекты (из них 8 произошли в Москве)[116]. В первые два года атаки смертников происходили только в Чечне и были нацелены на российские военные базы. Но после укрепления их защиты и установления повышенных мер безопасности в Чечне террористы все чаще стали действовать за территорией республики, перенеся свои действия на весь Северо-Кавказский регион. С 2002 года (захвата заложников на Дубровке («Норд-Ост»), в котором участвовали 19 женщин с «поясами шахидок») чеченские боевики нацелили острие своих атак на столицу России. В 2003–2004 годах был достигнут пик интенсивности чеченского терроризма смертников. Множество террористических актов в этот период произошло в Москве. Пятого июля 2003 года у входа в аэропорт Тушино, где проходил рок-фестиваль «Крылья», взорвались две смертницы, что привело к гибели 15 человек и ранению 50. Пятого декабря того же года террористка привела в действие «пояс смертника» у гостиницы «Националь». Шестого февраля следующего года был взорван вагон электропоезда в московском метро между станциями «Павелецкая» и «Автозаводская» (погибли более 40 человек, около 100 раненых). Двадцать четвертого августа одновременно в двух областях (Тульской и Ростовской) потерпели крушение пассажирские самолеты Ту-154 и Ту-134, что привело к гибели 60 человек.

Несмотря на принятие в апреле 2009 года правительством РФ решения об окончании 10-летнего «режима контртеррористической операции» в Чечне, что подразумевает выведение 200-тысячной группировки внутренних войск из Чечни и возвращение ее к режиму мирной жизни, в прошлом году возник новый всплеск терроризма смертников на Северном Кавказе. В частности, летом было совершено покушение на президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова, ответственность за которое взял Доку Умаров и возрожденные им бригады «Риядус Сали-хийн». Судя по сообщениям из прессы, в самой Чечне в 2009 году произошло не менее 10 атак смертников, при этом среди бомбистов была только одна женщина[117].

Аль-Каида и глобализация терроризма смертников

На протяжении почти двух десятилетий XX века (1980—1990-е годы) феномен террористов-смертников носил локальный характер. В конце 1990-х произошла его трансформация в глобализированную форму. Исламистская культура мученичества стала отрываться от конкретных региональных конфликтов между мусульманами и немусульманами, тяготея к идеологии всемирного противостояния: Запада, олицетворяющего мировое безверие (куфр), и мира ислама, хранящего истинные ценности единобожия. К концу XX века все более ясные очертания стал приобретать феномен движения глобальных джихадистов, представленных различными экстремистскими группировками, исповедующими радикальный ислам. Объединяет их общее самосознание: даже если они принимают участие в боевых действиях в конкретном локальном конфликте, квалифицируемых как ведение джихада, свою «священную миссию» они воспринимают в глобальных масштабах.

Истоки глобального джихадизма ведут свое начало от гражданской войны в Афганистане и движения муджахидов 1980-х годов. Вторжение советских войск для поддержки местного коммунистического режима вызвало резонанс во всем мусульманском мире и привело к притоку добровольцев из множества арабских и мусульманских стран для участия в джихаде против экспансии Советского Союза, несущей атеистическую, а значит, враждебную исламу идеологическую систему ценностей. «Арабские афганцы», прошедшие школу джихада и получившие серьезный военный опыт, составили ядро слабо структурированной и децентрализованной транснациональной организации, ставшей главным агентом интернационализации исламистского терроризма смертников. Эта организация широко известна под именем Аль-Каиды. Поставив на колени одну безбожную империю (так был воспринят вывод советских войск из Афганистана в 1989 году), афганские муджахиды обратили свой взор в сторону Запада, чье доминирование в современном мире было оценено как важнейшая угроза реализации проекта по возрождению исламской цивилизации. Вернувшись в родные страны, они сформировали костяк региональных радикальных движений, пропагандирующих антизападную идеологию и оппозиционных местным правительствам. Часть из них составила ядро будущего «интернационала» глобальных джихадистов, в 1990-х годах учредивших свою штаб-квартиру в дружественном Афганистане, власть в котором к тому времени пришла к местному фундаменталистскому движению Талибан.

Современный социально-политический проект исламского фундаментализма, или реисламизации традиционно мусульманских обществ и государств, подвергшихся значительной секуляризации и вестернизации в колониальную эпоху, пережил в своем теоретическом развитии и попытках практической реализации несколько этапов. Зародившись в конце 1920-х годов в полуколониальном Египте, современное движение исламского фундаментализма в 1970-х раскололось на умеренное и экстремистское крыло. Второе, столкнувшись с репрессиями светских националистических правительств (в частности, режима Г.А. Насера в Египте), вместо постепенного возрождения ценностей ислама и воспитания новых поколений, обратилось к программе немедленного захвата власти у «тиранических» режимов и реформации общества сверху. Множество локальных экстремистских группировок, распространившихся по всему арабо-мусульманскому региону в 1970-1980-е годы, склонявшихся либо к тактике государственного переворота, либо к последовательному терроризированию и дестабилизации светской государственности, в итоге не достигли своей конечной цели — обретения власти и быстрой реисламизации общества. Тому было множество причин, включая изолированность радикалов от остального общества.

Исламская революция победила только в Иране благодаря тому, что широкие оппозиционные слои общества сплотились в борьбе с шахским режимом. Но этот опыт был уникальным и культурно изолированным от остального мусульманского мира, поскольку за ним стояла шиитская форма фундаментализма, по ряду принципиальных пунктов не приемлемая для суннитских радикалов.

Сокрушительное поражение арабских армий в войне с Израилем в 1967 году и палестинская проблема, ставшая постоянным конфликтогенным фактором между арабо-мусульманской цивилизацией и новым ближневосточным государством, дали мощный импульс процессу стихийного возрождения традиционных ценностей в мусульманских странах и дополнительной радикализации фундаменталистского движения. Часть его представителей не только укрепилась в правильности избранного пути и несостоятельности националистически ориентированных арабских государств в решении общенациональных вопросов, но и убедилась в том, что решение внутренних проблем арабо-мусульманского мира возможно только на глобальном уровне. Палестинская проблема привела к выводу о том, что западный империализм и «неоколониализм» не ушли в прошлое. США, ставшие основным внешнеполитическим партнером национального еврейского государства, и сам Израиль, оккупировавший земли Палестины, были восприняты как представители враждебных цивилизаций, препятствующие возрождению исламской цивилизации. Этот вывод поддерживался и тем фактом, что США в силу прагматических интересов поддерживали ряд авторитарных режимов в арабских странах, что оценивалось как заинтересованность в сохранении западного политического и культурного доминирования и стремление к порабощению мусульман.

Религиозные экстремисты заново переопределили цель, которую следует поразить, — их взор обратился от «ближнего врага» (местных светских и коррумпированных «тиранических» режимов) к «врагу дальнему» — внешнеполитической угрозе, представленной израильским государством и миром Запада («альянсом сионистов и крестоносцев»). Глобальная борьба, в свою очередь, должна облегчить установление исламских режимов в отдельных мусульманских странах и обеспечить их дальнейшую интеграцию в мировое исламское государственное образование — халифат. Подобный перелом в идеологии и стратегии исламистов, до этого действовавших в основном на локальном и региональном уровнях, впервые, в частности, проявился в филиале египетской экстремистской организации Аль-Джихад в Афганистане. Возглавивший с середины 1980-х годов внешнее крыло организации Айман аз-Завахири выступил за «интернационализацию» ее деятельности и вскоре обособился от главного руководства со своими сторонниками, сформировав Аль-Джихад алъ-джадид («Новый Аль-Джихад»)[118]. Впоследствии эта группировка влилась в Аль-Каиду, а сам А. аз-Завахири стал ее ведущим идеологом и «правой рукой» главной харизматической фигуры организации — Усамы бин Ладена.

Усаме бин Ладену удалось сформировать транснациональное идейное братство исламистов, разделяющее общие идеологические установки и объединяемое общей стратегической координацией своей деятельности, в основу которого была положена идея мученичества[119]. «Мы любим смерть больше, чем наши враги любят жизнь» — стало лозунгом этого братства. Успешность и эффективность всех террористических атак, организованных оперативниками Аль-Каиды, и большинства операций родственных и дочерних организаций основываются на готовности ее непосредственных исполнителей к жертве собственной жизнью во имя общих целей. Энтузиазм воинственного духа и экзальтация религиозных чувств смертников, выходцев из множества различных регионов (в основном арабских стран Персидского залива, Северной Африки и мусульманских диаспор Европы), стал важнейшим топливом терроризма глобальных джихадистов.

Итак, через полтора десятилетия после первых атак смертников Хезболлы в Ливане среди исламистских неправительственных организаций заявил о себе новый спонсор терроризма смертников, ставший ведущей силой в процессе целенаправленной интернационализации и глобализации этой формы террористической борьбы.

Несмотря на устоявшуюся репутацию вездесущего агента экстремистского насилия, к 2005 году Аль-Каида совершила только семь самостоятельных террористических атак, при этом каждая из них была осуществлена с участием смертников[120]. В начале 1990-х организационная структура Аль-Каиды лишь оказывала помощь независимым экстремистским группировкам в их подготовке громких террористических операций, таких, как покушение на американских туристов в Адене в 1992 году, вооруженные силы США в Сомали в 1993-м, первый террористический акт в здании Башен-близнецов Всемирного торгового центра в Нью-Йорке в 1993-м, попытка убийства египетского президента Хосни Мубарака в Эфиопии в 1995-м[121].

Седьмого августа 1998 года прогремели два взрыва в Найроби (Кения) и Дар-эс-Саламе (Танзания) в Восточной Африке. Целью были американские посольства двух африканских стран. В Найроби атака была осуществлена двумя смертниками, взорвавшими автомобиль, начиненный сотнями килограммов взрывчатки, рядом с посольством (один из них, вступив в бой с охраной посольства, уцелел). Атака унесла жизни 213 человек, около 4000 человек получили ранения. Другое посольство в Дар-эс-Саламе атаковал заминированный фургон, в результате чего погибло 11 человек. Террористическая операция Аль-Каиды, нацеленная на легкие для нападения объекты, была призвана показать уязвимость американского присутствия в странах с мусульманским населением и возможность борьбы с западным доминированием при условии готовности мусульманских бойцов к самопожертвованию. Террористические атаки попали не точно в цель, в которую они метили: основными жертвами покушения стали ни в чем не повинные представители местного населения, из американских граждан в Найроби погибло только 12 человек.

Следующей целью стал объект, символизирующий собой военное могущество США, — эсминец Коул в аденском порту Йемена. Эсминец был атакован 12 октября 2000 года двумя смертниками: Хасаном аль-Хамри и Ибрахимом аль-Таваром (al-Thawar), которым удалось вплотную подплыть к судну на катере, нагруженном полутонной взрывчатых веществ. Взрыв привел к гибели 17 и ранению 35 американских моряков.

Далее последовали эпохальные террористические атаки 11 сентября 2001 года в США, ставшие пиком активности Аль-Каиды. Захват и последующее крушение четырех пассажирских боингов. нацеленных на объекты, символизирующие западное мировое господство, привели к жертвам, которые оцениваются числом около 3000 человек.

В декабре 2002 года в условиях разгрома инфраструктуры организации в Афганистане и глобальной «войны с терроризмом», ведущейся коалицией западных стран под эгидой США, тактика Аль-Каиды обратилась в сторону реализации одиночных атак смертников. В декабре 2001 года гражданин Великобритании Ричард Рейд произвел неудачную попытку взрыва самолета компании «Америкэн Аэрлайнз», летевшего из Парижа в Майами. Из-за технических причин и бдительности обслуживающего персонала бомба, спрятанная в ботинке, не взорвалась. В апреле 2002 года синагога в Джербе (Тунис) подверглась нападению смертника, сидевшего за рулем заминированного грузовика-бензовоза. Им стал Низар Навар, тунисский эмигрант во втором поколении, живущий во Франции. Погиб 21 человек, при этом большинство пострадавших были немецкими туристами.

Двадцать восьмого ноября 2002 года в Кении подверглись атаке израильские объекты. В Момбасе в один и тот же день двумя ракетами «Стрела» (СА-7) был безуспешно обстрелян взлетающий авиалайнер израильской авиакомпании «Аркиа» и взорван отель «Парадайз», в который заселились только что прибывшие израильтяне. Взрыв был произведен с помощью автомобиля, начиненного цистернами с газом и около 200 килограммов взрывчатых веществ. Погибло 10 кенийцев и 3 гражданина Израиля, 80 человек получили ранения[122].

После событий 11 сентября 2001 года и начала «войны с терроризмом» вторжение американских войск в Афганистан, где к тому времени обосновалось руководство организации, и международное давление привели к тому, что центр силы и генерации террористической активности сместился с Аль-Каиды к ее дочерним группировкам и локальным исламистским организациям, разделяющим идейную основу и стратегическое видение ведущего агента всемирного джихада. Эти группировки, перенявшие радикально переосмысленную идею мученичества, на самом деле представляют собой совершенно автономные анклавы исламистов, имеющие собственное руководство, оперативные возможности и террористические ячейки.

В Юго-Восточной Азии террористическая активность исходила от исламистского движения Аль-Гамаа аль-Исламийа, чьи оперативники работали в тесном сотрудничестве с руководством и специалистами Аль-Каиды. Серия разрушительных террористических актов произошла в Индонезии. Двенадцатого октября 2002 года на острове Бали были совершены три скоординированные атаки, нацеленные на два ночных клуба, часто посещаемых западными гражданами (в туристическом районе Кута), и американское посольство. Первые две цели были поражены с помощью террористов-смертников. Именно эти атаки и принесли больше всего жертв, которые составили 202 человека убитыми и 209 ранеными. В августе 2003-го и сентябре 2004-го были взорваны отель «Марриотт» и посольство Австралии в столице Индонезии Джакарте. Террористические операции Аль-Гамаа аль-Исламийи также планировались в Сингапуре и Таиланде против объектов, олицетворяющих западное присутствие в регионе (дипломатических представительств, военного контингента США, американских компаний, туристической инфраструктуры).

В 2003 году показательные террористические атаки были совершены в Северной Африке. Пятнадцатого мая в Касабланке (Марокко) около 13 террористов-смертников, объединенных в несколько ячеек, совершили нападение на пять гражданских объектов, принадлежащих еврейской общине и западному бизнесу. Исполнителями сложной скоординированной операции стали представители местной общины салафитско-джихадистского толка из бедных районов окраины города. Они принадлежали течению ислама, которое пропагандирует физическое и духовное отделение от еретической жизни окружающего общества и полное прекращение связи с официальной властью[123]. Но планирование и руководство операцией осуществлялось с участием оперативников Аль-Каиды и ячеек марокканских исламистов, проживающих за пределами страны.

В ноябре 2003 года глобальные джихадисты добрались до Турции, наиболее секуляризованной из мусульманских стран. Две операции с интервалом в пять дней (15 и 20 ноября) принесли повреждения двум главным синагогам Стамбула, а также зданиям британского консульства и филиала британского банка HSBC. Ответственность за террористические атаки декларировали «Бригады Абу Хафс Аль-Масри» и «Бригады Хавт аль-Масри». Провозглашенной целью атак на синагоги было преследование иудеев повсюду в мире в качестве «этапа борьбы за Палестину». Что касается состава жертв, то из 23 убитых человек только 8 были евреями, остальные — случайно попавшими в зону поражения мусульманами. Вторая серия атак, направленная на граждан и учреждения Запада, точнее достигла своей цели, в их результате погибли 34 человека, в том числе британский консул Роджер Шорт.

Существует версия о том, что исполнители первой волны двойной атаки смертников вышли из рядов местных исламистов группировки турецкой Хезболлы (также декларировавшей свою ответственность за вторую операцию). Оба террориста-смертника (29-летний Масут Ча-бук и 22-летний Гохан аль-Тунташ) были выходцами из города Бин-гол, располагающегося в курдской части Турции. Во второй серии атак принял участие Фридон Огрулу, бывший афганский муджахид, также воевавший в Чечне, и Мавлут Огур, «интроспективный 47-летний владелец магазина терапевтических растений из Анкары, который проводил большую часть времени в магазине и ближайшей мечети, только иногда общаясь с владельцами соседских магазинов»[124]. Через год, накануне визита премьер-министра Великобритании Тони Блэра (в ночь на 17 ноября 2004 года), террористы напомнили о себе, приведя в действие четыре взрывных устройства около филиалов британского банка в Стамбуле и Анкаре, однако на этот раз обошлось без жертв. Впрочем, смертники в этих инцидентах не участвовали.

Дальнейшее развитие тенденции к глобализации культуры мученичества обнаружилось в двух странах Ближнего и Среднего Востока, ставших волею судеб центрами противостояния милитаристски настроенного Запада с антизападным экстремизмом исламистов, — Ираке и Афганистане. После 11 сентября администрация США во главе с президентом Дж. Бушем развязала войну в Афганистане, большая часть которого контролировалась фундаменталистским движением Талибан, приютившим бин Ладена и его соратников. Затем, преследуя геополитические интересы своей державы в Ближневосточном регионе, была проведена война в Ираке против диктаторского режима С. Хусейна. Эти две страны, которые ранее не знали феномена террористов-смертников, после установления в них прозападных режимов превратились в эпицентры повстанческой и экстремистской активности исламистов, где в последние годы было совершено рекордное количество атак во всей истории терроризма смертников.

Затяжной военный конфликт в случае Афганистана чуть позднее перешел через границу и вылился в религиозный экстремизм на северо-западе Пакистана, на не контролируемых правительством территориях пуштунских племен, родственных афганским, из которых вышли талибы. В итоге терроризм смертников получил значительное развитие также и в этой стране Южно-Азиатского региона.

Война в Ираке вызвала поток критики со стороны мусульманской общественности по всему миру и привела к новой волне терроризма в европейских странах, участниках военной коалиции во главе с США. В частности, 7 июля 2005 года произошли террористические атаки в центре Лондона (на трех станциях метро и одной автобусной остановке), осуществленные смертниками, вышедшими из местных исламистов, разделяющих идеи глобального антизападного джихада. Все четверо были британскими гражданами и пакистанскими эмигрантами во втором поколении (Мухаммад Сиддик Хан, Хасиб Хусейн, Шехзад Танвир), кроме Линдсея Джермэйна, который был британским гражданином западноиндийского происхождения, родившимся на Ямайке[125]. Джермэйн отличался от остальных еще и тем, что не родился мусульманином, но был обращен в ислам. Ответственность за террористические атаки в Лондоне провозгласила уже известная нам группировка «Бригады Абу Хафс Аль-Масри».

Послевоенный Ирак: эпидемия терроризма смертников

Очередным полигоном для терроризма смертников воинствующих джихадистов стал «демократизированный» Ирак после свержения в нем диктаторского режима Саддама Хусейна в 2003 году в ходе полномасштабной военной операции США. Как известно, американское правительство Дж. Буша обвинило баасистский режим Ирака в развитии оружия массового уничтожения и поддержке международного терроризма, что стало пропагандистско-идеологическим прикрытием по перекройке карты Ближнего Востока и изменении баланса политических сил в этом регионе. Свергнув однопартийную власть баасистов[126] и проведя демократические выборы в Ираке, США передали тем самым бразды правления от политической элиты, традиционно суннитской по своему вероисповеданию и культурным традициям, к шиитскому большинству страны и курдскому меньшинству Северного Ирака, всегда отличавшегося сепаратистскими тенденциями в своих провинциях.

Постсаддамовский Ирак стал демонстрацией яркого примера глобализации культуры мученичества радикального ислама. По подсчетам экспертов, значительное большинство террористов-смертников в Ираке составляют иностранцы, приехавшие в Ирак для того, чтобы вести джихад или же специально для осуществления акции самопожертвования. Большой эксперт в данной области М. Хафез приводит в своей книге список из 102 идентифицированных террористов-смертников в Ираке. Большая часть среди них, составляющая 43 %, — граждане Саудовской Аравии, другие — выходцы как из мусульманских стран (Кувейт — 7 человек, Сирия — 6, Ливия — 3, Иордан — 3, Египет — 2, Ливан — 1, Тунис — 1, Марокко — 1, Турция — 1), так и из европейских диаспор (Италия — 8, Бельгия — 2, Франция — 2, Испания — 2, Британия — I)[127].

Приведенные данные свидетельствуют о том, что послевоенный Ирак стал «магнитом», притягивающим радикально настроенных мусульман, мечтающих вести джихад против Запада и недовольных местными политическими режимами в родных странах, как правило, относящихся к арабо-мусульманскому культурному миру (в особенности монархий Персидского залива, где официальным течением ислама является ваххабизм). Ирак стал рекордсменом по количеству произведенных атак террористов-смертников на его территории. С 22 марта 2003 года по 18 августа 2006-го было совершено 514 атак смертников. Их количество превзошло общее число операций смертников, реализованных ранее всеми известными повстанческими группами в других странах (включая атаки Хезболлы в Ливане, «Тигров освобождения Тамил Илама» в Шри-Ланке, Хамас в Израиле)[128].

М. Хафез, проведя тщательное исследование имеющейся на данный момент информации, выделил в повстанческом движении Ирака две силы.

Первая — это различные группировки иракских националистов, которые преследуют ограниченные цели: они борются против иностранной оккупации, но им не нужен глобальный джихад. К ним относятся «Исламская армия в Ираке», «Армия муджахидов в Ираке», «Революционные бригады 1920», «Бригады Салаха ад-Дин аль-Аййюби». Они выступают за восстановление прав и политического влияния суннитского меньшинства, реинтеграцию суннитов и прежних номинальных членов партии Баас в новую политическую систему, установленную с приходом американцев. Для последней между тем характерна диспропорциональная власть шиитов и курдов, основанная на общинных интересах и федерализме[129]. Суннитское повстанческое движение выросло из ряда объективных причин: резко возросшей власти шиитов и курдов, чьи военизированные формирования (инкорпорированные в государственные структуры) подчас угрожают безопасности суннитского населения; продолжающейся иностранной оккупации; политической нестабильности; политики дебаасификации Ирака, начатой еще переходным американским правительством Пола Бремера. Последнее имело своим практическим результатом высвобождение массы людей без работы и пенсионного обеспечения, ранее бывших на военной и гражданской службе в государственных структурах в условиях социального хаоса и политической нестабильности.

Хотя иракские националисты в своей пропаганде активно используют исламскую и джихадистскую лексику, они не стремятся к созданию теократической модели государства в Ираке и разжиганию сектантской войны между суннитами и шиитами. Их политические задачи более ограниченны. Они редко организуют мученические операции. А если организуют, то их целями не становится иракское гражданское население. Для них характерны традиционные партизанские атаки против западного военного контингента, а также захват заложников из иностранных граждан, работающих на западные компании.

Вторая сила включает в себя маргинальные группы, выступающие с крайне радикальными лозунгами, поскольку их цель — коллапс всей политической системы постсаддамовского Ирака путем разжигания гражданской войны между конфессиональными общинами. Их интеграция в эту систему совершенно невозможна, поэтому они выступают за ее крах и пересоздание всего социально-политического порядка заново. Среди этих маргинальных группировок есть два идеологических течения. Одно из них представлено идейными баасистами, утерявшими власть при падении прежнего режима и желающими ее вернуть. Второе течение, пожалуй, наиболее известно среди всего спектра повстанческих групп — это джихадисты-салафиты, выступающие под флагом радикального ислама.

Два политических лагеря иракского повстанческого движения отличаются не только идеологическим и стратегическим видением своих задач, но и социальным составом. Если националисты представляют собой местные суннитские кланы (что справедливо и в отношении баасистов), то в рядах салафитов-джихадистов присутствует множество иностранцев, приехавших в Ирак из мусульманских стран и диаспор со всего мира.

За большую часть идентифицированных атак террористов-смертников в Ираке несут ответственность джихадистско-салафитские группировки. Среди всех атак смертников, осуществленных в 2003–2006 годах в Ираке, 36 % относятся к джихадистским группировкам, 5 % — к баасистам, и 1 % — к остальным (националистам). При этом стоит учесть, что приведенная статистика не точна, поскольку в 58 % случаев осталось неизвестным, кто был организатором террористических актов[130].

Джихадисты-салафиты олицетворяют собой глобализацию исламистской культуры мученичества. Они воюют не только с иностранной оккупацией, но и видят свою роль в более глобальном масштабе, причисляя себя к лагерю муджахидов, сражающихся с «альянсом крестоносцев и сионистов» по всему миру. В этом отношении весьма характерна террористическая группировка «Аль-Каида в Ираке». Ее основатель Абу Мусаб Аз-Заркауи[131] — потомок палестинских беженцев, родившийся в Иордании, где был известен как активист местного исламистского экстремизма, осужденный в 1999 году за подготовку террористических актов против туристических объектов на территории королевства. Известно, что на закате советско-афганской войны Заркауи проходил обучение в вербовочном пункте в пакистанском Пешаваре, а после побега из Иордании организовал группировку «Таухид аль-Джихад» в Афганистане. Перебазировавшись в послевоенный Ирак, Заркауи развернул джихадистскую деятельность под знаменем автономной группировки «Таухид аль-Джихад в Ираке», название которой после признания его успехов У. бин Ладеном было заменено на новую вывеску «Аль-Каиды в Ираке». С января 2006 года «Аль-Каида в Ираке» объединила свои усилия с несколькими мелкими джихадистскими группами, создав «Консультативный совет муджахидов» («Mujahidin Shura Council»)[132]. Она координирует свои действия с другой независимой группировкой курдских суннитских исламистов в Северном Ираке «Ансар аль-Сунна», преемником «Ансар аль-Ислам», разгромленной в марте 2003 года.