Помоги проекту - поделись книгой:
– Может, вы всё-таки про какой- нибудь забыли? Типа металлофона или детского барабана?:-)))
– А может, обратиться в полицию?
– Или лучше к экстрасенсам?
– Пианино, пойдёшь со мной в кино? – написал Федя.
– Глупость сказал, идиот писклявый!
– Сама такая! – обиделся Федя. – Ты и в дверь кинотеатра не влезешь. Или тебе билеты на весь ряд выкупить, Пианино?
– Лучше думайте что делать, Толстый и Тонкий! – возмутился Митя.
Григорий Иванович подошёл к компьютеру, удалил все записи и набрал одно предложение:
– Мы должны устроить концерт!
Ученики вопросительно уставились на преподавателя.
Григ продолжал печатать.
– Объявим отчётный концерт. Вы должны выступить как трио.
Митя вскочил. Тут настоящая трагедия, а учитель о концертах думает!
Григ остановил его жестом и напечатал:
«Сторож подчиняет себе все инструменты. Как он этот делает – неизвестно. Но понятно, что это – какая-то разновидность волшебства! Мы вызовем этого колдуна на музыкальную дуэль!»
При этом в голове у преподавателя пронеслось: «Да ведь музыка и есть – разновидность волшебства! Или колдовства. Музыка завораживает, ворожит…»
«Концерт – это нереально!» – написал Митя и сел, опустив руки.
«Дуэль – это круто!» – приписал рядом Федя.
За их спинами флейта и виолончель вытянулись, как нетерпеливые дети, которые подслушивают взрослые разговоры. Учитель покосился на них и написал: «Занимайтесь каждый день! Вы должны добиться того, чтобы они слушались вашего малейшего прикосновения. Чтобы вы были одним целым, помните?»
Дети угрюмо закивали. Слышали сто раз! Это всё – красивые слова!
Вдруг недовольный голос прервал тишину.
– А НАС вы спросили? У нас, может быть, СВОЙ ГОЛОС! Мы – сами по себе!
Это была виолончель. Митя растерянно обернулся. Он думал совсем о другом и жестами показал друзьям, что это не его высказывание.
Приехали! Инструменты совершенно вышли из-под контроля. Если они так и будут не только говорить, но и самостоятельно думать и вмешиваться в разговор, то неизвестно, до чего они теперь доиграются!
– И вообще, с этого момента мы – инструменты с большой буквы, ясно? Мы – самостоятельные личности! – сварливо прогудела Виолончель, и Флейта её поддержала.
Неожиданно в дверь позвонили. Все, включая Флейту и Виолончель, вздрогнули. Григорий Иванович побежал открывать и вернулся с просветлённым лицом. Оказалось, он получил телеграмму из далёкой деревни Манино. Вот что в ней было:
«Внучек, приезжай, угомони свою бабалайку. Я всю ночь не спала. Весь дом кувырком!»
Ну конечно! Баба Груня всегда называла его старую балалайку бабалайкой. Вот его инструмент! Нашлась, родная!
Он научился на ней играть лет в семь-восемь, ещё не зная нот. Потом, когда его ровесники осваивали гитары и пытались играть композиции «Iron Maiden», «AC/DC», «Scorpions», «Наутилуса», «Чайфа», «Пикника», «АукцЫона» и «Агаты Кристи», он спрятал балалайку подальше, в чуланчик. Как он стеснялся своей маленькой трёхструнной подруги! Тренькал на ней украдкой, уходя в лес или в поле. Её пение слушали только коровы на лугу да лесные птицы. Коровы поднимали головы и задумчиво жевали. А птицы подхватывали мелодию наперебой, удивительным образом попадая в ноты. Видимо, у птиц абсолютный внутренний слух и им не нужна музыкальная грамота. Перед тем как уехать в город и поступить в институт, Гришенька завернул балалайку в старую рубашку, убрал её в сундук и забыл о ней. А теперь она проснулась, услышав его за тысячи километров!
Воспоминания были глубокими и бесконечными, а текст, набранный Григом в ворде, занял всего четверть страницы. Дети прочитали историю Григория Ивановича, Флейта присвистнула, а Виолончель промолчала.
– А знаете, как называли меня в детстве? – высветилось на мониторе. – Бешеный балалаечник!
Дети беззвучно засмеялись. Инструменты их поддержали вслух, одобрительно и задорно. Григорий Иванович горько усмехнулся. И чего стеснялся, спрашивается? Полжизни прошло. Полжизни пролежала его балалайка в беззвучной темноте, онемевшая и одинокая.
Вчетвером приняли решение, что Григорий Иванович напишет по электронке одной деревенской знакомой Любе, а та привезёт балалайку в город. Если сможет, конечно. Пожалуй, только Любе Григ мог доверить свой «голос», только она могла понять, какая ценность для него – музыкальный инструмент родом из детства. Люба ко всему относилась бережно, а особенно – к тому, что касается Гришеньки.
Ах, Люба… Григорий Иванович ударился в воспоминания. Девушка ждала его каждый раз, когда он приезжал к родным в Манино. Она усаживалась у стола, под оранжевым абажуром, и вздыхала, отгоняя белой рукой холёных деревенских мух. Порой в окно заглядывала любопытная пятнистая корова, мешая романтическому настроению. Гришенька играл на свирели, которую привозил с собой. Корова жевала и печально хлопала длинными ресницами. Чувствительное коровье сердце отзывалось на звуки свирели.
– Мурашки бегут, – таяла от нежной музыки Люба, смущалась и вдруг вскакивала, чтобы «задать корму» Ханне Монтане, Пэрис Хилтон или даже Пенелопе Круз. Уж очень любили в деревне Манино этих кинодив, поэтому и называли своих самых красивых коровушек звёздными именами.
Кстати сказать, Гришенька давно хотел пригласить Любу в гости, но не мог найти хорошего повода. А просто так Люба и не поехала бы, постеснялась.
Увлечённые чужой историей, дети и сами не заметили, как сгрызли мюсли и выдули две пачки кефира.
Учитель отправил письмо и вдруг испуганно посмотрел на Митю. Митины пальцы словно одеревенели. Губы мальчика не двигались, глаза были полузакрыты.
Григ стал трясти его за плечо, беззвучно окликая.
Но Митя сейчас напоминал большую, искусно сделанную марионетку.
Дверь дерзко хлопнула. Из дома вышла Виолончель.
Бродячая Виолончель
Из дома вышла Виолончель, прихватив Митину шапку и куртку. Виолончель чувствовала, что приобретает своё «Я», наливается силами, до сих пор ей незнакомыми. От этих ощущений болела каждая струна, и в то же время тянуло подпрыгивать и петь на высоких нотах. Побродив по тёмным переулкам, она вышла на центральную улицу. Ей хотелось внимания зрителей.
Возле узорчатой изгороди, недалеко от ресторана, сидел гитарист. Он что-то надрывно орал из «Неприкасаемых», скрывая за этой надрывностью фальшивые ноты, недостаток таланта и образования.
Виолончель встала рядом, облокотилась на изгородь и вдохновенно завела романс из программы музыкальной школы.
– Эй, – прикрикнул на неё уличный музыкант. – Это моё место под солнцем фонаря! И это мои слушатели!
Виолончель отмахнулась от него смычком и продолжала солировать. И хотя пела она не ахти, народ столпился возле них двоих и стал кидать в кепку музыканта деньги. Виолончели не понравилось, что монеты падают мимо неё. Из вредности она стала хрипеть, как больной осёл, и распугивать публику. Видимо, у этой Виолончели развивался скверный характер. Она гордо крутанулась и пошла прочь, насвистывая Чижика-Пыжика. Какой-то-прохожий сунул ей денежку в карман куртки и похлопал по плечу.
– Неплохой образ, парень! – похвалил он. – Костюм тебе идёт!
«Как жаль, что у меня ещё нет своего лица», – подумала Виолончель, осматривая себя в зеркало витрины. Ну ничего, Страж ведь обещал…
Виолончель зашла в супермаркет. Свет здесь был дневной, обличающий, и продавцы недоуменно застыли. Было от чего застыть – посетитель-то необычный: под курткой угадывалось фигуристое тело, а непомерно узкая голова на длинной шее исчезала под шапкой так, что не видно было лица. Никто бы не смог описать внешность господина. Никто не разглядел его ног, но в то же время все были уверены, что перед ними стоит человек, что он вошёл, а не вплыл, не вполз и не впорхнул. Обойдя очередь, необычный покупатель встал у кассы.
– Давайте мне чипсов, колы и… что там ещё… шоколадку.
Размахнувшись пустым рукавом, Виолончель кинула на прилавок горсть бумажек, поданных уличными слушателями.
– Сдачи не надо, – сказала она и сгребла рукавом покупки в карман.
– Куда это ты лезешь без очереди, образина? – толкнул какой-то шустрый мужичок деревянного покупателя в бок.
– Тише с ним, может быть, он инвалид, гляди, какой странный, – шепнул старик, стоявший позади шустрого мужичка.
– А мне плевать! – заявил мужичок и врезал Виолончели по шапке.
Виолончель взревела. Вернее, сначала она загудела, а потом выдала такой адский звук, что покупатели зажали уши. Она кричала дурным басом, превышая все допустимые пределы громкости. Посетители зажмурились и присели. С полок стали слетать пакеты с чаем, чипсами и сухариками. Кукурузные початки на овощном прилавке взрывались и стреляли во все стороны попкорном. Пакеты со сладостями трещали. Из лопнувших по швам пачек посыпались на пол разноцветные леденцы. Покупатели в панике побежали к выходу под обстрелом попкорна и жёсткого, как мелкие пластмассовые пульки, драже. Из бутылок шампанского повыскакивали пробки, игристые фонтанчики брызнули в потолок.
Увидев, что к прилавку, зажав уши, бегут охранники, Виолончель устремилась к выходу из супермаркета, размахивая смычком. Она хотела выскочить пулей, но не получилось. Из-за своего строения она вышла на улицу довольно плавно, но по пути случайно толкнула и свалила на пол нескольких покупателей.
Расстроенная во всех смыслах, она прислонилась к холодной каменной стене и закашлялась.
– Ой! Я хочу сфоткаться с анимашкой. Смотрите, как прикольно сделали, а! – услышала Виолончель.
К ней подошли какие-то люди, на ней повисли, дружески обняли, дружески дыхнули рыбой, чем-то кислым и чем-то одуряюще сладким. А ещё её чмокнули в шею, и пришлось долго оттирать от грифа липкую помаду. Затем любители фотографий ушли, и Виолончель снова осталась одна.
Мимо проходил какой-то обтрёпанный тип.
– Это что за чудо-юдо? – присвистнул он, разглядывая её.
– Я – Виолончель. Хочешь, сыграю?
– А на фига козе баян? – радостно ответил тип, сорвал с неё шапку и пустился наутёк.
– Не та здесь публика, – огорчилась Виолончель и натянула капюшон. Мне бы на большую сцену! В Париж, может быть? Может быть, в Плейель? Свет софит, хрустальные люстры, ликующая публика!
Тут Виолончель увидела приближающуюся знакомую фигуру и испуганно остановилась. Навстречу шёл директор музыкальной школы.
Директор школы, Семён Семёнович, был человек непростой. Хотя кто сейчас простой? Скажем, он был со своими странностями. Например, он ни с кем по-дружески не общался и, казалось, ни на кого не обращал внимания. Но потом вдруг выяснялось, что он всё знает о каждом, до самых мелочей.
– Послушай, – сказал он Виолончели, моментально узнав и рассекретив её. – Что ты здесь делаешь? Где Митя?
– Я сама по себе. Я хочу найти друзей. СВОИХ собственных, – подчеркнула Виолончель.
– Ты живёшь чужой жизнью, – покачал головой директор. – А в чужой жизни не бывает своих друзей. Пойдём.
Пристыженная, Виолончель поплелась за директором, как собака на привязи. Можно было бы сказать, что ноги её сами повели, против воли, если бы у неё были ноги.
Виолончели было обидно так скоро расстаться с обретённой свободой, и она поклялась себе, что в ближайшее время всё изменит.
– Смотрите, кого я встретил, – сказал директор, входя в дом Григория Ивановича. Преподаватель, открывший ему дверь, был немного смущён. Директор никогда не посещал его квартиры. Облепленная снегом, с порванной струной, на порог вплыла Виолончель.
– Возвращение блудной Виолончели? – насмешливо протянула Флейта.
Федя похлопал Виолончель по плечу и снял с неё куртку.
Лишь только Виолончель оттаяла, очнулся застывший Митя.
– Домой. Надо домой, – забормотала Виолончель Митиным голосом.
Все поняли, что в этот момент инструмент передаёт мысли мальчика, а не пытается (или не может) вставить свои.
Преподаватель решил распустить собрание и задал на дом несколько этюдов – трио для флейты, фортепиано и виолончели.
– И как это поможет справиться с колдовством? – уныло свистнула Флейта.
– Сама музыка и есть магия! – подмигнул детям директор.
Дети ушли, а директор с преподавателем заварили чай и молча просидели за компьютером до самого утра. О чём они молчали – никто, кроме них, не знает. Разве только вордовская страница, податливая клавиатура и вездесущий Интернет.
Деревянная схватка
Когда Федя в одиннадцать вечера приплёлся домой, отец встретил его как ни в чём не бывало.
– Еда на плите, – бодро крикнул он с дивана, пряча за спину книгу «Ваш проблемный, проблемный тинейджер».
Федя уже сто раз говорил отцу, что не стоит читать книги с такими противными названиями.
Не выпуская флейты из рук, Федя прошёл на кухню.
– Может, сходим в выходной на рыбалку? – крикнул из комнаты отец. – Потусуемся?
«Потусуемся? На рыбалке? – удивился Федя. – Да, тусовка что надо: дрожать от холода с утра пораньше, когда можно полежать в кровати и почитать что- нибудь… К примеру, он про путешествие Бильбо никак не может дочитать. Страшно сказать, некогда!» Федю передёрнуло от мысли о ряби на холодной воде. Но отец не успокаивался и не терял надежды привлечь сына к семейным прогулкам.
– Сынок, а может, в кино завалимся? Приколись, в «Искре» такой боевичок показывают – крутяк! Там главный герой капец как отжигает!
– Пап, разговаривай нормально! – не выдержал Федя, которого озвучивала Флейта. – Ты же профессор, а не подросток, про которого сейчас читаешь. И возьми лучше свои, нормальные книги, а то скоро с тобой будет невозможно разговаривать!
– И где понабрался? – добавила Флейта от себя.
– Я просто хотел с тобой побазарить… – расстроился отец.
Федя прошмыгнул в свою комнату. И крикнул уже оттуда, снова при помощи Флейты:
– Пап, ты слышал, чтобы я так разговаривал? Побазарить! И вообще, выброси свою дурацкую книгу!
Федя аккуратно положил Флейту на стол и даже постелил ей небольшую подушечку, хотя раньше забрасывал её куда придётся.
Поделиться книгой: