Помоги проекту - поделись книгой:
– Меня давно влечет к вашей церкви, святой отец, – смиренно ответил Кристофер. – И я чувствую, что не могу ослушаться призыва Господа. Вы сами проведете всю церемонию.
И тогда отец Жозеф поцеловал наплечник и, обернув им плечи, подошел к алтарю, преклонил колени и перекрестился. Поднявшись, он повернулся к Кейт Сэвидж и стоящему рядом с ней высокому, красивому англичанину. Священник не очень хорошо знал девушку, потому что ее семья сторонилась местных жителей и, уж конечно, не посещала церковь, но люди, прислуживавшие в особняке, отзывались о хозяевах хорошо, и отец Жозеф, хотя и принял обет безбрачия, мог оценить красоту Кейт, а потому голос его звучал тепло и проникновенно. Обращаясь к Богу и святым с просьбой оберегать эти две души, он чувствовал себя виноватым, потому что они собирались вести себя как супруги, не будучи должным образом повенчаны. Но в военное время такое случается часто, и хороший священник всегда знает, когда нужно закрыть глаза.
Слушая латынь и не понимая ни слова, Кейт смотрела на алтарь с серебряным крестом за темной вуалью, потому что Пасха еще не наступила. Сердце ее колотилось, пальцы любимого крепко сжимали ее руку, и ей хотелось плакать от счастья. Будущее представлялось бесконечным лугом, усеянным цветами и залитым солнцем. Все происходило не так, как она представляла это в мечтах. Она думала, что они вернутся в Англию, которую они с матерью до сих пор считали родиной. Что она пройдет по проходу мимо своих румяных родственников под дождем из лепестков роз и пшеничных зерен. Что потом праздник продолжится в какой-нибудь таверне за обильным обедом с пивом и красным вином. Она чувствовала бы себя счастливее, если бы здесь была ее мать, но утешала себя тем, что рано или поздно они помирятся и…
Кристофер вдруг сжал ее пальцы. Да так, что стало больно.
– Скажи «да», дорогая.
Она покраснела:
– Да! Конечно да!
Отец Жозеф улыбнулся ей. Солнечные лучи струились через маленькие, расположенные высоко от пола оконца, в волосах ее были цветы, и священник улыбался так тепло, а потом он поднял руку, чтобы благословить Джеймса и Катерину крестным знамением, и тут дверь заскрипела, впуская еще больше света, а заодно и запах от навозной кучи.
Кейт обернулась и увидела в двери солдат. Из-за солнца она не смогла рассмотреть их как следует и, заметив только оружие за плечами, приняла их за французов и вскрикнула от страха, но Кристофер, которого внезапное вторжение ничуть не обеспокоило, взял ее лицо в свои руки и крепко поцеловал в губы.
– Вот мы и поженились, дорогая, – тихо сказал он.
– Джеймс…
– Моя милая Кейт… моя дорогая супруга.
Шаги нарушили покой церкви, и Кристофер повернулся. Шаги были медленные, тяжелые, и подбитые гвоздями сапоги ступали неестественно громко по древним каменным плитам, выстилавшим узкий неф. Офицер шел к алтарю. Солдаты остались у входа, и он был один. Подойдя ближе, он остановился, и сабля негромко звякнула в металлических ножнах. Остановился и посмотрел прямо в бледное лицо Кейт, и она невольно поежилась, потому что офицер был суров, потому что щеку его пересекал шрам, потому что кожа его задубела от солнца и ветра, а смотрел он на нее дерзко и даже бесстыдно.
– Вы Кейт Сэвидж? – спросил он, и она удивилась, услышав английский, потому что приняла его за француза.
Кейт не ответила. Муж рядом, и он защитит ее от этого страшного, пугающего наглеца.
– Это вы, Шарп? – осведомился подполковник Кристофер. – Бог мой, так и есть! – Он как-то странно нервничал, в голосе прорывались визгливые нотки. – Какого черта вы здесь делаете? Я ведь приказал вам отправиться на юг.
– Нас отрезали, сэр. – Шарп даже не взглянул на подполковника – он смотрел на Кейт. – Нас отрезали лягушатники. Пришлось драться, сэр. А теперь я пришел за мисс Сэвидж.
– Которой больше нет, – холодно бросил Кристофер. – Позвольте представить вас моей жене – миссис Джеймс Кристофер.
И Кейт, услышав свое новое имя, подумала, что сейчас ее сердце лопнет от счастья.
Она верила, что вышла замуж.
Новоявленная супружеская пара вернулась в Квинту на пыльной двуколке; Луиш и солдаты потащились за ними по дороге. Хэгмэна везли на тележке, хотя легче ему от этого не стало – допотопный транспорт трясся и дергался, причиняя еще больше боли, чем ставшие привычными носилки.
Лейтенант Виченте тоже выглядел плохо, побледнел и как-то вдруг осунулся, так что Шарп испугался: уж не подхватил ли бывший адвокат за последнюю пару дней какую-нибудь заразу.
– Вам бы надо показаться лекарю, когда придет посмотреть Хэгмэна, – посоветовал он. В деревне был врач, и он уже обследовал раненого, после чего вынес приговор – не жилец. Тем не менее эскулап пообещал заглянуть еще. – У вас такой вид, будто съели чего-то несвежего.
– Нет-нет, дело не в болезни, – печально ответил молодой лейтенант. – По крайней мере, доктор тут не поможет.
– Если не в болезни, то в чем?
– В мисс Катерине, – удрученно сообщил Виченте.
– Кейт? – Шарп изумленно уставился на португальца. – Вы ее знаете?
Виченте кивнул.
– В Порто Кейт Сэвидж знает каждый молодой человек. Когда ее отправили учиться в Англию, мы все горевали, а когда она вернулась, для нас словно снова взошло солнце.
– Что ж, она ничего, – признал Шарп и, с опозданием осознав все значение услышанных слов, быстро посмотрел на португальца. – Вот дьявольщина…
– Что? – нахмурился Виченте.
– Не хватало только, чтобы вы в нее влюбились.
– Я не влюблен, – обиженно ответил португалец, но было ясно, что Кейт Кристофер уже завладела его сердцем.
Последние два или три года молодой человек взирал на нее издалека, мечтал о ней, сочиняя вирши и даже штудируя труды великих философов, отвлекался на воспоминания о прекрасной англичанке. Сладкие фантазии частенько заслоняли мысли о законах и уводили далеко от пыльных фолиантов. Она была для него той, кем была Беатриче для Данте, неприступной чужестранкой из большого дома на холме, а отныне вдобавок ко всему еще и женой подполковника Кристофера.
Теперь понятно, почему девчонка сбежала, размышлял Шарп. Жениха нашла! Только зачем скрывать свои чувства от матери, которая, несомненно, одобрила бы выбор дочери? Насколько Шарп мог судить, Кристофер происходил из почтенной семьи, получил соответствующее его положению образование и был обеспечен. Все, что подобает иметь джентльмену, при нем. Все, чего не было у самого Шарпа.
Встретив лейтенанта на ступеньках особняка после возвращения из церкви, Кристофер первым делом потребовал объяснить, почему его приказ не выполнен и каким ветром Шарпа занесло в Вилья-Реал-де-Жедеш.
– Я уже говорил. Нас отрезали. Переправиться не смогли.
– Сэр, – резко бросил подполковник и сделал паузу, чтобы Шарп вставил упущенное обращение, но лейтенант только смотрел мимо него в холл, где Кейт раскладывала привезенные из города платья. – У вас был приказ.
– Мы не смогли переправиться, – повторил Шарп, – потому что проломился мост. Пошли к парому, но чертовы лягушатники и его сожгли. Мы двинулись к Амаранте, только не по главной дороге – там французов что блох, – а в обход. К тому же у меня раненый. Кстати, здесь есть комната, где я могу оставить его на ночь?
Подполковник ответил не сразу. Он ждал, что Шарп назовет его «сэром», но стрелок упрямо молчал. Кристофер вздохнул и бросил взгляд на долину, над которой кружил сарыч:
– Собираетесь остаться здесь?
– Мы в пути с трех часов утра. – Точного времени Шарп не знал, потому что часов у него не было, но вышли они задолго до рассвета. – Отдохнем, а завтра рано утром тронемся.
– Французы уже будут в Амаранте.
– Никто и не сомневается, что будут. Но что еще мне остается?
Сердитый тон лейтенанта заставил Кристофера нахмуриться, а тут еще застонал раненый. Подполковник поежился:
– За домом есть конюшня. Отнесите раненого туда. – Взгляд его замер на пленном французе. – А это, черт возьми, кто еще такой?
Шарп обернулся:
– Лягушатник. Ему бы глотку перерезать, да никак не соберусь.
Подполковник побледнел и в ужасе уставился на стрелка.
– Перерезать глотку… – повторил он, и тут из дома вышла Кейт и остановилась у него за спиной. Кристофер обнял ее за плечи и, удостоив Шарпа полным презрения взглядом, обратился к лейтенанту Оливье: –
– Он пленный, – напомнил Шарп.
– Но при этом офицер, не так ли?
Лейтенант Оливье, протиснувшись между угрюмыми стрелками, подошел к ступенькам:
– Да, лейтенант Восемнадцатого драгунского полка.
Кристофер покачал головой.
– Разве вы не знаете, – холодно спросил он, – что офицеры пользуются в плену некоторыми привилегиями? Где его сабля?
Шарп пожал плечами:
– Он не мой пленный, а лейтенанта Виченте. Лейтенант у нас, видите ли, адвокат и вбил себе в голову, что его надо судить, хотя я предпочел бы вздернуть.
Кейт вскрикнула от ужаса.
– Дорогая, тебе лучше вернуться в дом, – предложил Кристофер, но она не сдвинулась с места, а он не стал настаивать. – Почему вы собираетесь его повесить?
– Потому что он насильник, – бесстрастно объяснил Шарп, и Кейт снова вскрикнула.
На этот раз Кристофер подтолкнул ее к холлу.
– Потрудитесь не допускать таких выражений, – ледяным тоном выговорил он Шарпу, – в присутствии моей жены.
– Там тоже леди присутствовала, да только этот ублюдок ее изнасиловал. Мы поймали его со спущенными штанами. Что я, по-вашему, должен был с ним делать? Угостить стаканчиком бренди и предложить партию в вист?
– Он офицер и джентльмен, – отрезал Кристофер, озабоченный тем, что пленный оказался из Восемнадцатого драгунского полка. Того самого, в котором служил и капитан Аржентон. – Где его сабля?
Лейтенант Виченте выступил вперед и попытался объяснить, что пленник обвиняется в серьезном преступлении и должен быть предан суду, однако подполковник, перейдя на португальский, с ходу отверг эту идею:
– Вам бы следовало знать, лейтенант, что, согласно конвенциям ведения войны, офицеры не подлежат суду на тех основаниях, что и гражданские лица. Если вы действительно адвокат, то обязаны это помнить. Попытка предать военнопленного гражданскому суду обернулась бы ответными действиями, последствия которых трудно представить. Вы ведь понимаете, что французы стали бы поступать так же и в отношении пленных португальских офицеров.
Виченте, хотя и признал силу аргумента, отступать не собирался:
– Этот человек – насильник.
– Он – военнопленный, – возразил подполковник. – И вы передадите его под мою ответственность.
Португалец попытался спорить. В конце концов, Кристофер был в штатском, и речь не шла о нарушении субординации.
– Он пленный нашей армии, – упирался лейтенант. – И потому…
– А я, – высокомерно оборвал его Кристофер, – подполковник армии его величества и в качестве такого занимаю более высокое положение. Приказываю подчиниться, а иначе судить будут уже вас.
Не найдя оснований для продолжения спора, португальский лейтенант отступил, а Кристофер с легким поклоном вернул Оливье его саблю.
– Не окажете ли вы мне честь подождать внутри? – предложил подполковник французу, и тот, благодарно кивнув, вошел в дом.
Внимание же Кристофера привлекло белое облачко пыли, поднявшееся над главной дорогой, примерно в миле от Квинты. Судя по всему, к деревне приближался кавалерийский отряд, и, скорее всего, это был капитан Аржентон со своим эскортом. Подполковник забеспокоился. Меньше всему ему хотелось, чтобы французский капитан встретился с британским лейтенантом. – Шарп, вы поступаете в мое распоряжение.
– Как скажете, сэр, – проворчал стрелок.
– Вы останетесь здесь и будете охранять мою жену. Это ваши лошади? – Он указал на дюжину коней, захваченных у Барка-д’Авинташ. Почти все они были под седлом. – Я возьму двух. – Подполковник повернулся и, подбежав к входу, поманил лейтенанта Оливье. –
В следующее мгновение оба всадника уже мчались по дороге.
Проводив взглядом англичанина и француза, Виченте недоуменно посмотрел на Шарпа:
– Почему он забрал пленного?
– Бог его знает.
Наказав Додду и еще троим стрелкам отнести Хэгмэна в конюшню, Шарп поднялся на верхнюю ступеньку и, развернув подзорную трубу, нашел для нее прекрасную опору в виде украшавшей террасу каменной урны. Направив инструмент на приближающихся всадников, он увидел французских драгун. Целую сотню. Или даже больше. Ошибки быть не могло – зеленые мундиры, розовые канты, прямые кавалерийские сабли, коричневые чехлы на сверкающих шлемах… Отряд остановился, когда к французам приблизилась пара всадников, лейтенант Оливье и Кристофер.
Шарп протянул трубу Харперу:
– Как думаешь, какого черта ему понадобилось толковать с лягушатниками?
– Бог его знает, сэр.
– Ладно, Пэт, присматривай за ними и, если подъедут ближе, дай мне знать.
Постучав кулаком в дверь, Шарп вошел в холл. Лейтенант Виченте был уже там и, застыв у стены, с немым собачьим обожанием взирал на Кейт Сэвидж. Или, вернее, Кейт Кристофер. Стрелок стащил с головы кивер и провел ладонью по взъерошенным волосам.
– Ваш муж отправился на встречу с французами, – сообщил он и заметил промелькнувшую на ее лице тень неодобрения. Но может быть, это неодобрение относилось не к поступку супруга, а к нему, Шарпу? – Зачем?
– Спросите у него, лейтенант.
– Меня зовут Шарп.
– Я знаю, как вас зовут, – холодно уведомила его Кейт.
– Для друзей – Ричард.
– Это хорошо, что у вас еще есть друзья, мистер Шарп. – Она выпрямилась и посмотрела на него в упор, а он получил возможность рассмотреть ее получше.
Красивая. И лицо из тех, что остаются в веках, сохраненные на холсте стараниями художников. Неудивительно, что Виченте со своими приятелями, поэтами и философами, любовался ею издалека, не смея подойти ближе.
– Так о чем же может разговаривать с французами подполковник Кристофер, мэм?
Кейт даже моргнула от удивления, но не потому, что ее муж отправился к неприятелю, а потому, что ее впервые так назвали – мэм.
– Повторяю, лейтенант, спросите у него сами.
Шарп прошелся по холлу. Прекрасная витая лестница, роскошный гобелен с изображением охотницы, преследующей оленя, два бюста в расположенных одна против другой нишах. Оба были привезены, по-видимому, покойным мистером Сэвиджем, поскольку первый изображал Джона Милтона, а второй представлял некоего Джона Баньяна.
Поделиться книгой: