Кто ты, Эрна?

Серый тут вступил:

— Элементы сложные. У нас есть не танцы даже, а сценки под музыку.

— Да-да, — перебиваю я Серого. — Мой герой учит пацанов элементам. Не получается. И вдруг лучше и лучше. Такая клоунада, если хотите. Сначала смешно, зритель смеётся, да и переживает за неумёх. А после восхищается теми, у кого вдруг выходит элемент.

— А какие элементы? А здесь можете показать? — стала допытываться журналистка.

Я сказал, что могу.

А Серый сказал, что без разминки опасно. Что в хип-хопе много акробатики. А я ещё добавил:

— Стрейчинг нужен.

— А по-русски? — сказала, как забанила.

— Растяжки Тёма имеет в виду, — улыбнулась Светочка.

— Ну какой-нибудь попроще элемент. Можно самый простой.

Я показал кач и степ.

— Это, — делаю — кач. А это, — тоже выполняю, — степ.

Все захлопали.

И тогда я размял руки и сделал ворм.

— А это что?

— Ворм.

— Ты что, Тёма, по-английскому, наверное, отличник, — улыбается.

— Неа. Вообще не знаю. У меня репетитора нет.

— Ну ворм-червяк же.

— Не знаю. Знаю, что по-русски ещё дельфином движение называют. С него би-боинг называют.

— Нижний брейк?

Чёрт! И она туда же! Как мама нижний брейк. Я уже собрался спорить. По привычке. И вдруг у меня мысль промелькнула. Может, они правы, может это нижний брейк и есть. Тогда я сказал, отряхивая ладони:

— Ну да. Это вам не локинг. Это партер.

Все засмеялись. Наверное потому что локинг — тоже английское слово.

— Ну у тебя пассивный английский что надо, — рассмеялась журналистка.

Я опять не въехал.

— Я просто привык. Так все называют.

— Ну а ты, Артём, признайся тут по секрету всему свету, ты всегда точно всё, что тебе педагоги говорят, на сцене выполняешь?

Я взбесился. Я же ей сказал, что выступление, мир танца — это на три-пять минут — другой мир, в нём нельзя всё точно выполнить. А она опять: выполняешь? Не въехала что ли?

— Наверное, да, — отвечаю спокойно. —Но всё равно каждый раз танец по-новому получается, как в бродилке.

— Увлекаешься?

— Да не особо. Времени нет.

— Ты чем-то ещё занимаешься? — так проникновенно она со мной говорила, что я вообще забыл, что меня снимают.

— Я ещё в футбол играю. У нас коробка на детской площадке.

— А учишься хорошо?

— Да не особо.

Я сел на место. А журналистка завела старую дуду:

— Я бы вообще в любых студиях, где дети на сцену выходят, и в музыке, и в танцах, и в театре, драматическом или мюзикле, сначала детей учила импровизации.

Э-эх, знать бы, что это такое. Я не знал — это ладно. Но Серый со Светочкой стали как-то блеять, говорить: мда, мее, бее, традиция хип-хопа как и джаза суть фрестиль.

— Господа, — чуть поморщилась журналистка, — давайте по-русски. Искать русские термины. Значит, есть в ваших выступлениях танцы, где импровизация не желательна, а есть, где вы её приветствуете?

— В хип-хопе желательна, — улыбнулась натянуто Светочка.

— А что для вас самое сложное? — журналистка слезла, слава богам с непонятной лично мне темы.

— Синхронность, — ответила Светочка, помедлив (она конечно хотела сказать тайминг. Да что она виновата в самом деле, что всё в брейке и хип-хопе по-английски!) и дополнила, оправдываясь за отрицание этой самой импровизации. — У нас многие с нуля, им до импровизации как до полюса, просто есть танцевальные элементы для начинающих. Разные у нас группы. И леди — стиль пользуется популярностью у всех возрастов.

— И би-гёрл, — ну Серый Иваныч как всегда, он только на брейке своём заморочен.

Журналистка выразительно уставилась на него:, мол, опять?! Опять по-аглицки?!

Ну реал: просят же по-русски, а Серый всё на своём привычном говорит. И о своём.

— Ну возрастные танцовщицы им конечно элементы тяжело освоить.

Все посмеялись.

— А что для вас самое сложное, не вообще? — обратилась журналистка к девочкам.

— Стречинг, то есть растяжка, — обложались и девчонки.

Девчонки разговорились, стали жаловаться, как у них всё болит после стречинга. Что от растяжек они воют.

— А вы как с растяжками? — обратилась ведущая к мальчикам.

Они ржут как дебилы. А я говорю:

— Честно? То же самое.

— Ревёте?

— Бывает.

И дальше все разговорились, стали припоминать случаи смешные на репах.

— Рэпах? — удивлялась журналистка.

— Репетициях.

— Ааа. Уяснила, — она так смешно это говорила и прикладывала ладонь по-военному к своей беретке. Это у неё стиль такой был. Она всегда в беретке по телеку.

Поговорили и о смешных случаях на сцене, во время выступления.

Серый что-то умное говорил о воспитании мужчины, о мужественности хип-хопа. Светочка говорила о важном опыте выступления на людях, на публике. Но я уже молчал. Я достаточно сказал. Пусть другие. Даже Данёк разговорился. Рассказал о себе, о танце «Эх, яблочко!», его любимом.

— Надо же, — говорю с издёвкой, когда мы с ним после съёмки шли в футбик гонять. — Надо же. Я и не знал, Данёк, что ты «Эх, яблочко» больше всего уважаешь, и даже кумаришь, оказывается, по нему.

— Слушай, Тёмыч, сам не пойму, начал ерундень нести. От нервов. Это лицемерие.

— Вот уж не знаю, почему я околесицу стал нести. «Эх, яблочко» ужасно сложный, и точно не любимый. Мы ж его для Девятое мая ставили, когда в часть ездили выступать.

— Мне норм. Я этот танец больше всех уважаю, — честно сказал я. Мне и в части военной понравилось. Аккуратно там. И мужики спортивные, а не как наши ленивцы городские…

— Ну, ты в драйве, чувачок, — завистливо процедил Дэн, — А если бы ты там не солировал?

— Дэн! Ты чё? — я не ожидал от Дэна такой ненависти. — Мы с тобой в «Яблочке» вместе солисты! То ты, то я, то ты, то я в круге хиппуем.

— Дааа, — как малыш затянул капризно Дэн. — Но ты больше. Ты вращения, ты — стойку на руках. Я-то всего лишь би-боинг.

— Да ладно не реви. Мы там с тобой вдвоём. Два би-боя. Сложные элементы я после перелома не всегда выполняю.

Данёк заулыбался, он был доволен, что мы с ним на равных, я его убедил.

— Слушай, — говорю, — Данёк. — А вот это ты сказал. Что-то про лицо.

— Я? Я не болтал про лицо.

— Да нее. Лиц… и что-то ещё.

— А-аа: лицемерие. Ну что вся эта запись лицемерие.

— А что такое лицемерие?

— Блин, — Данёк даже остановился, почесал руку — на него, если нервничает, чесотка находит. Даньку и шоколад нельзя.

Данёк бекал-мекал и чесался. Я ждал. Я решил, что Дэн втихаря от меня точно шоколадку в буфете прикупил. Этот телецентр, а проще студия — маленький. Дом старый трёхэтажный, антенн, правда, много наверху. И там буфет годный. Все знают: там эклеры вкусные, вкусняшки — так говорят девчонки, но я не девчонка, я так никогда не говорю…

— Короче: лицемерие это так. Чел думает одно, а говорит другое.

— Ну это просто врун.

— Ну да. Можно сказать так. Но этот чел люцифер брр… — Данёк осёкся, он кумарил по всем этим загробным героям, он только в такие игрушки играл, — то есть лицемер он как бы знает, что надо так говорить в данной ситуации.

— И врун тоже.

— Но врун это что-то с судом связано, с преступлением. Вот ты мелкого подсёк и врал. Это враньё. А лицемерие… Чел втирает тебе правильные вещи, а сам так не считает, понимаешь?

— Дошло!

— Тёмный ты, Тёма.

— Ага. А ты светлый.

Я понял. Ну конечно. Лицемерие. У меня маман только так себя и ведёт. Должность. Буду теперь хотя бы знать, как это зовётся. Пасиб, Данёк.

— И вот я что-то там разбубнился, расхвалился. Печаль, — ныл Дэн.

— Да ладно. — сказал я. — С этого дня у тебя «Эх, яблочко!» любимый танец, отрабатывай стойку на руках и сальто.

— Нет. — испугался Данёк. — Я не смогу.

— Да сможешь. Я тебе помогу.

— Да ладно. Трепись, — Данёк грустно улыбнулся.

Я подумал: Данёк прав. Никогда в жизни я его тренировать не буду. Зачем тогда сейчас наврал? Ведь, наврал, не слицемерил же?

Глава пятая

В яблочко!

Аут!

Не футбольный аут. Аут всей моей жизни. Смотрел как-то по телеку старый фильм. И там — драка. И тот, кто за дракой наблюдает, орёт тому, кто дерётся: «За яблочко его, за яблочко!» Ну чтоб схватить за кадык, чтоб воздух перекрыть противнику…

Матушка такая, позвонила батюшке, спросила, успевает ли он приехать. Папа не успевал. Сказал: «Запишите на флэш». А мама сказала, что не знает как это сделать. Папа ответил, что я сделаю. Но как назло, все флэшки были забиты, чистой не было. Сколько раз я говорил маме купить накопитель, она деньги жалела. Как потом оказалось, это хорошо, что флэшки не было.

Мама сказала:

— Не скули.

«Не скули» — её дежурный совет, маму послушать, так все люди только и делают, что скулят. По маминым принципам надо жить, выживать, вгрызаться в жизнь. Она считает, что закон естественного отбора работает и у животных и у челов одинаково.