Свет и Тень. Разговоры с Джимми Пейджем

Мне повезло, что был народ, действительно любивший рок, блюз, ритм-н-блюз, и начинавший собирать эти непонятные записи. Вскоре образовалась целая сеть людей, которые меняли и продавали музыку. Они могли одолжить тебе пластинку, чтобы ты мог поработать над каким-то соло. Ни у кого из нас на самом деле не было денег на покупку этих импортных раритетов, но все это двигалось. Это был очень важный период.

Кто еще в Англии развивал блюз и рок помимо собирателей пластинок?

Необходимо, упомянуть Алексиса Корнера и Сирила Дэвиса, у которого была группа Blues Incorporated. Алексис играл на акустической гитаре, а Сирил был удивительным исполнителем на губной гармошке. В начале шестидесятых они организовывали регулярные блюзовые джемы по четвергам вечером в клубе Marquee. В то время в Лондоне больше не было ничего подобного. Там, до того как стать знаменитыми, играли Rolling Stones, приходил Клэптон, и я участвовал в джемах между концертными сетами.

Алексис был первым кто привез в Англию блюзовых артистов, таких, как Мадди Уотерс и Сонни Бой Уильямсон, это было невероятно.

Клуб Marquee был большим по площади?

Я думаю, туда влезала пара сотен человек. Мне в то время это казалось очень большим, вот, что я скажу. (смеётся) Для меня это были большие выступления.

Помню как-то вечером поиграть в Marquee приехал Мэтью Мёрфи. Всё было битком, потому что мы все любили его игру. Мы были заведены и готовы к тому, что он даст рока, а он посмотрел на нас и сказал: «Нет, парень, я просто хочу поиграть немного джаза». Все просто застонали. Было очень забавно.

Какого рода музыку ты тогда играл?

Я пытался играть как Мэтт Мёрфи! (смеётся) Думаю так же играл немного Фредди Кинга.

Был ли выход в 1961 году пластинки Роберта Джонсона «King of the Delta Blues Singers» чем-то значительным в Британии?

Это было значительным, но прошло некоторое время прежде, чем об этом узнали по цепочке от одного к другому. Поверь мне, так оно и было. Это то, как мы услышали о Фредди и Альберте Кинге, Роберте Джонсоне и других кантри блюзменах.

Что ты думал о белых исполнителях блюза в то время? Тебе нравились Stones, Animals, ранние Yardbirds, или ты думал, что они страдают ерундой, пытаясь играть черную музыку?

Какого-то реального снобизма не было. В то время мы все пытались делать свои версии блюза. Я услышал про Stones от звукоинженера Глина Джонса. Я тогда работал сессионным музыкантом, а он ими бредил. В конце концов, я пошел посмотреть на них, и был очень впечатлен. У них действительно был тот самый грув Мадди Уотерса.

Особенно аутентично играл Брайан Джонс.

Когда Сонни Бой Уильямсон сыграл и записался с Клэптоном и группой Yardbirds это стало вехой в развитии британского блюза. Клэнтон, который тогда играл в Yardbirds, сказал, что для него это было как получение настоящего образования, но он не думает, что получилось хорошо. Опять таки, что ты думаешь об их сотрудничестве?

Когда я первый раз об этом услышал, то подумал, что это реально интересно. Я имею в виду, никто по настоящему не ждал, что Yardbirds будет звучать как группа c Chess Records, но, думаю, они сделали действительно качественную работу. У них было свое видение блюза, и ничего плохого в этом нет. В то время так много всего происходило, и все просто пробовали подтолкнуть музыку дальше.

Так тебе виделось, что Британское движение — это просто еще один шаг в эволюции блюза?

Что-то типа того.

Будет ли справедливо сказать, что Led Zeppelin использовали блюз в качестве основы для создания чего-то современного, почти футуристического?

Конечно. Ну, у нас же была эта волшебная ритм-секция, да? Вот поэтому мы играли в другом измерении. Это позволяло Роберту Планту и мне выходить за рамки. Но мы не были одни — ты должен помнить о Cream и Jimi Hendrix, которые исследовали те же территории. Хендрикс вытащил блюз в космос, так ведь?

Считается, что когда вы, парни, выходили, существовало два лагеря. Пуристы, которые хотели в полной мере ухватить звук и дух Чикагского блюза. И те, кто интересовались попыткой выйти за пределы сложившихся форм. Я бы сказал, что ты и Джефф Бек принадлежали ко второй группе. Вас считали еретиками?

У нас с Джеффом были широкие музыкальные взгляды, но это никогда не рассматривалось как борьба с исполнителями традиционного блюза. Я восхищался тем, что делали пуристы вроде Клэптона. И было еще много других, таких же блестящих. Я не думаю, что ты сумеешь найти лучшие примеры Британского блюза, нежели оригинальные Fleetwood Mac c Джереми Спенсером и Питером Грином.

До того, как стать заметной фигурой, вступив в ряды Yardbirds, у тебя была интересная музыкальная карьера. Ты играл с группой Neil Christian and the Crusaders, а потом стал топовым сессионщиком и продюсером. Расскажи, чем ты жил как гитарист в начале шестидесятых?

Я был просто подростком, когда играл с Нилом. Мы исполняли все, реально — Чак Берри, немного Чета Эткинса и много поп-музыки тех дней. Да, это были дни оранжевого Gretsch.

Мы заработали хорошую репутацию, но гастроли были крайне примитивны, и для меня это было очень трудное время. Например, помню, мы как-то поехали играть в клуб в Ливерпуле, а наш фургон сломался, пришлось добираться автостопом. К тому времени когда мы добрались до места, то опоздали настолько, что на выступление осталось всего 45 минут. Когда едешь на попутках, то не возмёшь с собой ничего кроме гитары. Таким образом, пришлось играть через чужие усилители, которые звучали ужасно. И у нас действительно не было никаких денег, поэтому все закончилось тем, что мы спали посередине между стульями в маленькой комнате клуба, где было по настоящему холодно.

Так или иначе, из-за всех этих поездок и ужасных условий, я подхватил ангину. И через некоторое время подумал: «катись оно все к чертям».

Я решил закруглиться с этим и вернуться в художественное училище, где я реально получал удовольствие. Но в то же время мне было всего восемнадцать, и у меня реально не было было понимания, что я собираюсь делать по жизни.

А как ты вернулся обратно к музыке?

По-настоящему я никогда не останавливался. Например, воскресными вечерами у нас в родительском доме постоянно были джемы с Джеффом и другими музыкантами. Потом в 1962 году Алексис Корнер и Сирил Дэвис начали делать эти вечера блюзовых джемов в клубе Marquee по четвергам. Они стали довольно популярными. По этим джемам можно было отследить, как начинался британский блюзовый бум. Там собирались все музыканты, потому что других таких мест не было во всем городе. Я начал регулярно присоединяться к ним на сцене, там встретил Клэптона и ребят из Stones. Это все было до того, как кто-то из нас стал реально знаменитым.

В этот период я осознал, что все еще по-настоящему увлечен игрой. Концерты в клубе Marquee становились все популярнее, а я начал приходить к тому, чтобы сессионно играть в студии.

Глава 2

«Я ХОТЕЛ ИГРАТЬ ГРОМКО…»

Карьера Пейджа в качестве студийного гитариста стартовала в начале 1963 года, а набрала серьезные обороты позже, в том же году, когда его пригласили отыграть сессию с Джоном Картером, певцом студийной группы Carter-Lewis and the Southerners. Песня Картера «Your Momma’s Out of Town», где сыграл Пейдж стала средненьким хитом, но этого было достаточно чтобы заработать славу «нового козыря в колоде».

То, как молодой гитарист управлялся с роком и блюзом, особенно сильно впечатлило легендарного продюсера Шэла Тэлми, пригласившего Пейджа поучаствовать в записи дебютного альбома группы The Kinks и исторического первого сингла «I Can’t Explain» группы The Who. И это была только верхушка айсберга. Джимми можно услышать на буквально сотнях треков того времени, в числе которых убойный хит Тома Джонса «It’s Not Unusual», драматическая композиция Ширли Бэйси «Goldfinger» и волнительная классика гаражного блюз-рока «Baby Please Don’t Go» группы Them. Он был настолько востребованным, что его гитару можно услышать на 60 процентах записей, сделанных в Британии в начале шестидесятых.

В это время Джимми в основном рассчитывал на черный Gibson Les Paul Custom, который он купил, когда еще играл в группе «Neil Christian and the Crusaders». Оснащенная тремя хамбакерами, модель по кличке «безладовое чудо» обеспечивала Пейджу широкий звуковой диапазон, делая инструмент идеально подходящим почти для всего, что Пейджу предлагали играть. А для акустической работы он использовал арчтоп 1937 Cromwell. В качестве усилителя его выбором в те дни являлся Burns, хотя в 2009 году он вспомнил, что иногда это был и Fender.

Selmer Showroom — самый большой гитарный магазин в Лондоне, на улице Чаринг-Кросс-роуд. Так же я купил здесь свою гитару Danelectro.

Из книги «Jimmy Page By Jimmy Page».

Электронные эффекты тогда только начали появляться на рынке, но Пейдж, который уже вращался в самом эпицентре лондонской сцены, часто первым узнавал о самых свежих технологических новинках. Например, когда неизвестный изобретатель по имени Роджер Майер создал одну из первых по-настоящему пригодных к использованию педалей фузза, Пейдж, раскусив её возможности, моментально взял в работу.

«Первая педаль фузза, что я сделал в 1964 году была та, на которой Джимми играл на некоторых записях P.J.Proby», — сказал Майер журналисту Мику Тэйлору. «В то время он участвовал в двух-трех сессиях на дню, и в результате на некоторых хитовых записях есть какие-то мои фуззы». Майер продолжил свою работу созданием множества революционных педалей для людей типа Джеффа Бека, Дика Тэйлора из Pretty Things и Джими Хендрикса, который играл на маейровском дисторшен в песне «Purple Haze».

Отслужив два года в студийных окопах, Джимми взлетел на самую вершину. За очень короткий промежуток времени он стал невероятно подкованным в очень большом количестве стилей и жанров, научившись выдавать динамичные соло и ритмы в условиях сильного давления. Помимо этого, молодой музыкант держал свои глаза широко открытыми, наблюдая за лучшими Британскими продюсерами и обучаясь тем самым студийной работе. Вскоре у него начало складываться собственное представление о звукозаписи, микшировании, звукорежессировании, и том, как вообще нужно делать рок-записи.

Музыкальное образование Пейджа этим не ограничивалось. Даже за пределами студии он был в курсе всех новых и экзотических музыкальных веяний. Он стал одним из первых Английских музыкантов, кто приобрел ситар (годами раньше Джорджа Харрисона) и узнал у легендарного Рави Шанкара, как его настраивать. Так же он следил за растущей сценой традиционного британского фолка, который начал постепенно просачиваться в Лондонские кафе. Такие акустические виртуозы как Дэйви Грэм, Джон Ренборн и особенно Берт Дженш серьезно повлияли на Пейджа, открыв мир альтернативных гитарных строев и пальцевой техники, что потом было блестяще применено в классических цеппелиновских вещах «Black Mountain Side» и «Bron-Yr-Aur».

Всё, чему Пейдж тогда научился, в дальнейшем сослужит ему хорошую службу, но в то время он стал замечать, что ему стала приедаться студийная жизнь, в которой было все меньше новизны. Шестидесятые мчались во весь опор, участники рок-групп все лучше справлялись со своими инструментами. В результате Пейдж все меньше записывал рок-музыки, в основном работая с коммерческими песенками и рекламными джинглами. На каждый интересный студийный день, типа того, когда он помогал Брайну Джонсу из Stones в работе над саундтреком к фильму «Убийство случайное и преднамеренное» немецкого режиссера Фолькера Шлёндорфа, приходилось множество отупляющих сессий для ширпотребных проектов. Нудятина тянулась изо дня в день, и пейджевская когда-то идиллическая студийная деятельность стала все больше напоминать пожизненное заключение в камере без окон.

В 1965 году, примерно за год до того, как Пейдж окончательно разочаровался в сессионной работе, Джорджио Гомельский, менеджер группы The Yardbirds, предложил ему заменить Эрика Клэптона, который решил покинуть команду первопроходцев блюз-рока. Пейдж побоялся обидеть своего приятеля Эрика, и поэтому порекомендовал им поиграть с Джеффом Беком, своим другом детства.

Ни капли не сожалея об отказе от работы в пользу Бека, Пейдж тем временем, уже изрядно уставший от своего неофициального титула «стоящего позади модных хитов человека в маске», предпринял некоторые тонкие и не очень действия по избавлению от студийных оков. В начале 1965 года он выпустил на лейбле Fontana восхитительно агрессивный сингл «She Just Satisfies», где спел и сыграл на всех инструментах кроме ударных. Запись характеризовалась отличным отбойно-драйвовым гитарным риффом, рычащим вокалом и, вот сюрприз, сильным проигрышем на губной гармошке.

В том же году Пейдж получил еще одно серьезное предложение. Эндрю Олдхэм, менеджер Rolling Stones, и его компаньон Тони Колдер, пригласили его на позицию продюсера по персоналу для их успешного независимого лейбла Immediate Records, который был родным домом для таких светил шестидесятых как Small Faces, The Nice и Fleetwood Mac. Гитарист ухватился за этот шанс. В числе его работ можно выделить продюсирование сингла немецкой певицы Нико, которая вскоре улетела в Нью-Йорк и работала с Velvet Underground.

Еще более значительным было продюсирование Пейджем нескольких революционных записей группы John Mayall and the Bluesbreakers с Эриком Клэптоном, ранее игравшим в Yardbirds. Среди треков, которые Пейдж сделал для Immediate Records были незабываемые «I’m Your Witchdoctor» и «Telephone Blues». Пейдж, впечатленый большим мускулистым звуком Клэптона, был полон решимости зафиксировать на ленте все мельчайшие нюансы.

Пейдж вспоминает: «Эрик играл на лесполе с одним из новых усилителей Джима Маршала, и это была отличная пара. На этой сессии он использовал обратную связь, чтобы наполнить сустейном некоторые ноты, и это было забавно, потому что звукач никогда не слышал о таких гитарных фокусах, и от того двигал фейдеры вниз. Парень не мог поверить, что кто-то специально хотел получить такой звук.»

Невозможно переоценить значение этой сессии, где родился новый гитарный звук. И пока Клэптон играл, именно Пейдж поработал над тем, чтобы это было записано надлежащим образом.

РАЗГОВОР

Какой была обстановка в студиях, когда ты начинал сессионную деятельность?

Я еще был очень молод, большинство парней, работающих сессионно были в два раза старше, но им нужен был уличный пацан, который бы мог играть эти штуковины в рок-стиле. Хотя я очень скоро стал записывать абсолютно всё, включая акустику на фолковых альбомах и ритмы на джазовых записях. Сейчас мне страшно даже подумать об этом всем, но в то время я за это брался. Просто хватал и шел вперед. Это была отличная школа.

Ты скучал по игре с группой?

Ну не сразу, потому что, до того, как я стал напрягаться быть студийным музыкантом, было круто. Когда я начинал играть сессионно, то не знал нот, хотя потом пришлось дойти и до этого, поскольку работа становилась все сложнее. Это на первых сессиях продюсер мог просто сказать: «Да играй, что хочешь. Отлично». Но потом такого уже не было. Чем больше сессий, тем чаще они хотели, чтобы я «ловил ворон на телеграфных проводах» — ну ты понимаешь, играй то, что там написано. В итоге, это становилось скучным.

Работая сессионно, ты вроде бы успевал еще и следить за тем, что происходило в мире снаружи. Не ты ли подкидывал Джеффу какую-то студийную работенку и продюсировал парочку довольно крепких Клэптоновских сессий после его ухода из Yardbirds?

Да. В какой-то момент меня подписали продюсером по персоналу в Immediate Records, и я пригласил Бека на несколько сессий. Аналогичная ситуация была и с Эриком. Immediate Records привлекли меня к продюсированию некоторых треков для специальной блюзовой серии (Антология Британского блюза, части 1 и 2). С Эриком, который только начал работать с Джоном Майалом, мы сделали четыре песни, в том числе Telephone Blues, в которой, я думаю, одно из его лучших соло.

После ухода Эрика тебя звали в Yardbirds.

Да. Они на самом деле обращались ко мне дважды. Первый раз еще до того как Эрик ушел. Их менеджер Джорджио Гомельский хотел развивать все в более коммерческом направлении, а Эрик был за блюзовые корни. Поэтому Джорджио хотел его выгнать. Потом они еще раз меня приглашали. Но я тогда еще беспокоился относительно возможных болячек на гастролях, и не был уверен, что Эрику это понравится — ведь мы дружили. И я посоветовал им Джеффа, который, как мне видится, просто поразил их, выведя Yardbirds на следующий уровень.

К сожалению, вскорости после этого у меня случилось много сессионной работы, где не было ничего интересного. Поэтому, когда позже Джефф предложил мне присоединиться к нему в Yardbirds, я очень хотел это сделать. Но о студийной работе я не жалею, потому что это была отличная тренировка.

В 1963–1964 годах ты много экспериментировал с эхо, дисторшен и обратной связью. Однако, особо это не афишировалось, поскольку все это происходило на многочисленных студийных сессиях, и ты был за кулисами. Что ты можешь вспомнить о развитии и использовании гитарных эффектов в то время?

Поворотный момент наступил когда Роджер Майер стал делать свои примочки искажения. Я помню выступал в начале шестидесятых, когда ко мне подошел Роджер и сказал, что работает в экспериментальном отделе Британского Адмиралтейства, и, скорее всего, сумеет сделать любой электронный гаджет, какой я захочу. Я предложил ему попробовать как-то улучшить дисторшен, который слышен на композиции «The 2000 Pound Bee» группы Ventures. Он ушел, а потом принес первую реально хорошую примочку фузз. Это было здорово, потому что это был первый эффект, способный выдавать этот замечательный сустейн. И потом он прошел через всю Британскую сцену. Он сделал один для Джефа, один для гитариста Pretty Things, а затем начал работать для Джими Хендрикса.

Кажется, что между записями ранних Beatles или Yardbirds 1966 года и дебютным альбомом Led Zeppelin в начале 1969 был реальный квантовый скачок. Многим старым записям не хватает глубины, имеющейся в песнях конца шестидесятых.

Не знаю, могу ли полностью с этим согласиться. Материал, записанный в студии Sun в Мемфисе до сих пор отлично звучит с любой точки зрения, а вот в адрес многих ранних альбомов из Англии, я думаю, этого нельзя сказать. Но надо помнить, что много групп начала шестидесятых шло на поводу у продюсеров и звукорежиссеров, которые не понимали и не любили рок-музыку. Качество записей стало улучшаться, когда группы стали больше контролировать процессы, и появились более толковые звукачи вроде Глина Джонса и Эдди Крамера.

Например, первый альбом Led Zeppelin так хорошо звучит, наверное, потому что у меня было столько опыта по части студийной записи, и я точно знал, что хочу получить, и как это сделать. Это громадное преимущество. Кроме того, в целом качество записи очень сильно улучшилось с появлением восьми-дорожечного катушечного магнитофона. Это открыло целый мир возможностей.

Ты сделал серьезный вклад в искусство записи. Первый альбом Led Zeppelin установил новые стандарты по части глубины и динамики, а ты сыграл важную роль в создании звучания.

По сути все сводилось к размещению микрофонов — отодвигаешь их дальше от инструментов, чтобы звук мог дышать. Когда я был сессионщиком, то работал с удивительным барабанщиком Бобби Грэмом. Видел бы ты, как он готовится к записи в небольшом помещении с микрофоном, стоящим прямо возле ударной установки. И он потом будет адски колотить в свои барабаны, а звук на записи будет детским.

Не нужно долго думать, чтобы понять причину. Барабаны — это же акустический инструмент, а акустическим нужно дышать. Это так просто. Поэтому, когда я записывал Led Zeppelin, особенно Джона Бонэма, то просто отодвигал микрофоны, чтобы получить немного звука окружающего пространства. Я не был первым, кто пришел к этой концепции, но я, конечно, сделал на ней сильный акцент, заставив работать на нас.

Странно, но твой подход к микрофонам является возвращением к стилю Сэма Филипса, который создавал фирменный звук Sun Records, работая микрофонами с пространством.

Это правда. Ты хочешь захватить расширение этого звука, даже если это впитывает большие, огромные куски пространства. Это то, почему рокабилли саунд так хорош.

Из барабанщиков, которых ты слышал, или с которыми играл, кто самые великие?

Это очевидно, но я все равно должен сказать, что Джон Бонэм. Я не знаю, слышал ли ты что-то из пиратских записей, скажем, «Trampled Underfoot», когда он пробует другие ритмы, и у него много всего делается на райде. Он обладал непревзойденной независимостью (работы конечностей). Все, что вы когда-нибудь слышали о джазовых барабанщиках — это их независимость. Для него это было, как нехрен делать.

Ты продюсировал фирменный инструментал Джеффа Бека «Beck’s Bolero» в 1967 году. Джефф играл на гитаре, Кит Мун за барабанами, Джон Пол Джонс на басу и Ники Хопкинс на пианино.

Да, и я еще играл там ритм на 12-струнной электрогитаре Fender. Должен признаться, это было незабываемо. Мун разбил микрофон за двести пятьдесят долларов, просто случайно задев его палочкой, когда мы уже писались. В середине «Болеро» вы слышите его крик, потом удар по микрофону и дальше все, что слышно — это тарелки. А песня продолжается. Это было чем-то забавным.

До Led Zeppelin ты был лидер-гитаристом Yardbirds, а еще раньше стал одним из ведущих сессионных гитаристов Англии, и шел к тому чтобы стать продюсером. Как весь этот опыт сказался на твоей работе с Led Zeppelin?

Это было очень ценно. Я изучил невероятное количество вещей. Я узнал, как читать аккордовые сетки и начал играть в неожиданных вещах, типа музыки к фильмам и рекламных роликов. Я даже играл немного джаза, который никогда не был моей сильной стороной. Но аккомпанировать людям типа Тюьби Хейза, который был крутым английским саксофонистом, или играть на нескольких сессиях Берта Бакарака дало мне фантастическое видение и понимание аккордов. Однако, быть сессионным музыкантом — это не было по-настоящему моим — это не было рок-н-роллом. Я хотел играть громко!

МУЗЫКАЛЬНАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

РАЗГОВОР С ДЖИММИ ПЕЙДЖЕМ И ДЖЕФФОМ БЕКОМ

ПОДРОСТКАМИ ДМИММИ ПЕЙДЖ И ДЖЕФФ БЕК ДЖЕМОВАЛИ И ОБМЕНИВАЛИСЬ ГИТАРНЫМИ ХОДАМИ. БУДУЧИ МОЛОДЫМИ ЛЮДЬМИ, ОНИ ИЗМЕНИЛИ ЗВУК РОКЕНРОЛА. ПРОШЛИ ДЕСЯТИЛЕТИЯ, А ОБЪЕМ ИХ ВЛИЯНИЯ ТОЛЬКО ПРОДОЛЖАЕТ РАСТИ.