Младший сержант Ковалев Роман отзывается сразу, а вот второй «счастливчик», Паша Вавилин — первый номер одного из вновь сформированных расчетов — медлит, возясь с перезарядкой лент в МГ-34. Я уже было дернулся к нему, чтобы помочь, но тут раздался отчаянный вскрик Филатова Женьки:
— Командир, на нас летит!!!
Поднимаю взгляд к небу — и по спине обдает холодом, а сердце сжимается от ужаса: один из пилотов разглядел залегшую на земле группу противника и направил машину в нашу сторону. Зараза, будем бомбить или уже только стрелять? Бомбить или стрелять?!
«Юнкерс» начинает отвесно падать с неба по направлению к нам, наклонив нос к земле — значит, бомбить будет… Отчаянно, едва не с визгом кричу:
— Вторые номера, встать, взяться за сошки пулеметов! Сжать их крепко! Первые, стреляем по команде, разом!!!
По ушам ударил вой сирен «штуки»; сердце ударило с перебоем, отчего ненадолго заболело в груди. Скорость падения у бомбардировщика очень высокая — а открыть огонь нужно до того, как он сбросит бомбы! Между тем, как кажется, он уже достиг крайней точки падения. Еще секунда, и…
— ОГОНЬ!!!
К чести бойцов никто не дрогнул, и очереди трофейный пулеметов синхронно ударили в небо, навстречу пикирующему бомбардировщику. Вот только ни одна не пошла в цель… Оно и неудивительно, ведь зенитных прицелов у нас нет, как и опыта стрельбы по воздушным целям. Но на удачу всего взвода, расчету Ковалева досталась лента, снаряженная в том числе и бронебойно-трассирующими пулями.
— Рома, наводи по трассерам, быстрее! Остальные, корректируйте стрельбу по его очередям Ковалева! Огонь!!!
Со второй попытки опытный сержант-пулеметчик высадил остатки ленты по «лаптежнику», сведя светящиеся в воздухе трассеры с крылом самолета и тут же переведя их на его нос. Кажется, что на «юнкерсе» скрестились очереди и других расчетов — и самолет вдруг неуверенно дернулся в воздухе, а после начал спешно выходить из пикирования! Вот только в этот же миг вниз полетела одна-единственная бомба, сброшенная пусть не прицельно, но…
Но взрыва пятидесяти килограммов взрывчатки пусть и в ста метрах в стороне от нас хватило, чтобы подбросить мое тело в воздух и оглушенного, перевернуть на спину. Левую сторону груди пронзило болью, в глазах потемнело… А когда зрение полностью восстановилось, я увидел приближающийся к нам самолет, летящий теперь горизонтально к земле. Реабилитироваться хочет, гад, за момент своей слабости… Не ждал мудак, что жертва зубы покажет, а теперь решил пулеметами поработать, сволочь…
— Огонь!!!
Я отдаю команду, полностью осознавая, что ленты с бронебойными и бронебойно-трассирующими патронами у бойцов уже закончились, и что без трассеров попасть будет гораздо сложнее. Вся надежда на то, что противник вновь дрогнет, повторно свернет с выбранного курса… Трофейные машингеверы заговорили вразнобой — но в этот раз их стрельба не производит на врага никакого впечатления. «Штука» продолжает стремительно к нам приближаться, с секунды на секунду заработает уже ее пулемет и тогда…
Когда человек сталкивается со смертельной опасностью, не имея уже возможности противостоять ей лично, он чаще всего забывает об атеизме, таком популярном в мое время — и жестко навязанном перед войной. «В окопах атеистов нет» — а уж когда ты лежишь на голой земле и к тебе стремительно приближается вражеский бомбардировщик, то и подавно… Вот только пути Господни неисповедимы, и человеку не дано постичь Божью волю своим разумом. Это я к тому, что порой наши горячие мольбы не имеют видимого результата…
Но не в этот раз.
Два «ишачка», держащиеся у самой земли на высоте бреющего полета, появились словно бы из ниоткуда, буквально вынырнув из воздуха со стороны солнца — справа-позади от нас. И тут же пара советских самолетов, еще в Испании получившие от немцев прозвище «крыса» за внезапные и скрытные атаки снизу, устремилась навстречу летящему на нас «юнкерсу». Вражеский пилот заметил опасность, попытался резко свернуть с курса и, видимо, от неожиданности, с испуга набрать высоту. Но более быстрые и маневренные на горизонталях истребители И-16 синхронно врезали из автоматических пушек ШВАК по подставившему блестящее на солнце брюхо «лаптежнику»… Противопульная броня бомбера оказалась бессильна против очередей 20-мм орудий, и немецкий самолет взорвался прямо в воздухе.
— Ура-а-а-а-а!!!
Крик радости и облегчения вырвался у всего взвода синхронно — закричал и я, испытывая дикий восторг от увиденного. Между тем, штурмующих наши позиции пикировщиков атаковало еще несколько истребителей, и в воздухе вспыхнуло сразу две «штуки», не успевших уйти от атак быстрых и маневренных «крыс»… Красавец Житник, помог наладить взаимодействие с авиацией, не оставили нас летуны без воздушного прикрытия!
Между тем, оставшиеся бомберы начали сбиваться в плотную группу. Это защитное построение позволяет бортстрелкам перекрыть значительную площадь воздушного пространства очередями кормовых пулеметов, выставляя перед догоняющими их истребителями настоящую стену огня. И все же один из спасших нас И-16 бросился вдогонку за немцами. Я аж зубами скрипнул от досады, следя за настигающим «юнкерсы» «ишачком» в трофейный бинокль с отличной цейсовской оптикой. Ну, куда ты дурак рвешься!
Истребитель встретила плотная стрельба сразу нескольких пулеметов — однако пилот упрямо повел машину на сближение. Трассеры кормовых машингеверов немцев уже скрестились на моторе «ишачка» — но тот упрямо продолжает полет! Я аж рот раскрыл от удивления, однако в голове тут же всплыло:
Между тем, И-16 уже значительно приблизился к строю вражеских самолетов — а секунду спустя у него под крыльями полыхнуло пламя! К «лаптежникам» полетели реактивные снаряды, протянувшие за собой в воздухе длинные дымные следы!
В строю «штук» взорвалось сразу три пикировщика, которых эрэсы буквально разнесли на куски! А секундой спустя самолет смельчака-истребителя сам взорвался в воздухе, прошитый пулеметно-пушечными очередями свалившегося сверху «мессершмита»…
— Твою ж дивизию!
Не смог удержаться от эмоций. И хотя я никак не мог предупредить погибшего пилота, тот факт, что пропустил момент вражеской атаки, вызвал в душе целую бурю чувств, а сердце больно сжалось при виде сбитого «ишачка»… Атака с превышения, «соколиный удар» — прием, еще в Испании придуманный нашими летчиками, пилотирующими, кстати, И-16, но отлично выученный немцами. Имеющие большую скороподъемность и высотность двигателей, пилоты «мессершмитов» серий «Эмиль» и «Фридрих» предпочитают упасть сверху на вражеские самолеты и расстрелять их, а после вновь быстро набрать высоту для следующей атаки.
Вот только ведомый смельчака (в отличие от меня и павшего летчика) разглядел опасность и успел развернуть машину навстречу другому «мессеру», встретив его пушечными очередями. Кажется, огонь «сталинского сокола» даже зацепил крыло немцу, и последний тут же ушел с атакующего курса, принявшись вновь набирать высоту…
Следить за окончанием воздушной схватки я не стал, хотя было безумно интересно узнать, чем кончится драка. Но пока «юнкерсов» хотя бы временно отогнали от позиций дивизии, стоит как можно скорее добраться до окопов. В противном случае, если пикировщики вернуться, а мы еще не успеем добежать до укрытий, гибель спасшего нас храбреца окажется просто напрасной!
…Изначально я хотел расположить свой взвод на некотором удалении за линией траншей и в буквальном смысле использовать его как заградотряд. Правда, вскоре стало ясно, что даже если КАЖДЫЙ боец моего полного, не понесшего потерь взвода будет вооружен трофейным или нашим, советским пулеметом, то все равно людей просто не хватит перекрыть всю протяженность линии обороны 63-й горнострелковой. И уж совсем эта идея стала нереальной после того, как я потерял убитыми и ранеными более половины взвода. Тем более, никаких позиций в тылу дивизии мы не готовили, что в условиях воздушных атак и вовсе выглядит чистым самоубийством… Потому я решил укрепить левый, ближний к морю фланг дивизии шестью пулеметными расчетами и здесь же, на более-менее подготовленных позициях, встретить вражеский удар.
…Финальный рывок до траншей прошел под аккомпанемент частых, густых очередей над головой и взрывов упавших самолетов. Я насчитал трех сбитых «ишачков» и только один «мессер», что впрочем, не столь удивительно, учитывая техническое превосходство вражеских машин и безотказность разумной до трусливости тактики пилотов люфтваффе. Не принимают они боя на горизонталях, где И-16 обладают лучшей маневренность, все с неба норовят свалиться… Уцелевшая пара советских истребителей взяла курс на восток, в сторону аэродромов, а «худые» — расхожее в РККА прозвище «мессершмитов» всех моделей — провели уже собственную штурмовку траншей.
Но к этому моменту мы с бойцами уже добежали до окопов (дыша, правда, как загнанные лошади). И когда к нам приблизился один из истребителей, мои пулеметчики уже привычно встретили слабобронированный вражеский самолет плотным, и в этот раз дружным огнем трофейных машингеверов. И хотя попасть по невероятно быстрому «мессеру» мы может и не попали — но и врезать по нам прицельно не дали: пулеметно-пушечные очереди немца легли в стороне.
Наконец, пилоты «худых» оставили нас в покое — но шум моторов при этом не смолк. Только в этот раз это были моторы уже наземных машин вермахта: преодолев противотанковый ров по наведенным саперами переправам, прямо на нас двинулась группа из шести самоходок и многочисленная вражеская пехота, навскидку численностью до батальона. В бинокль среди штурмовых орудий я с бешено забившимся сердцем разглядел две машины с открытой рубкой и длинными орудийными стволами.
Вот они, «мардеры».
Когда мы бежали к окопам, метров за триста за позициями пехоты я разглядел батарею дивизионных орудий. Правда, она попала под налет авиации, но ведь кто-то же должен был уцелеть!
— Бойцы, рассредоточиться по траншеям, поддерживаете красноармейцев огнем! Задача для всех общая — прижать пехоту противника, отрезать ее от самоходок, не дать ворваться в окопы! Огонь открываем наверняка. Для местных командиров — вы группа усиления из состава прибывшего на помощь заградотряда, уже успевшая отразить морской десант. Все, пошли!
Бойцы с недоумением на лицах расползаются по рубежу обороны — но надеюсь, я еще успею к ним присоединиться. Однако сейчас первоочередная задача — это выбить наиболее опасную для наших танков вражескую бронетехнику.
Как же я надеюсь, что дивизионные орудия на батарее уцелели…
До артиллеристов я добегаю всего за две минуты. И первым, что предстаёт перед моим отчаявшимся взором, является перекошенное и опрокинутое близким взрывом длинноствольное орудие Ф-22. Рядом поломанными куклами валяются тела трех артиллеристов, еще два легкораненых помогают товарищу.
Эти нам уже никак не помогут…
Поначалу я подумал, что принял за батарею позицию одной единственной пушки и уже был готов побежать обратно, но тут мой взгляд зацепился еще за один орудийный ствол, направленный в сторону врага. Всмотревшись получше, я разглядел тщательнее замаскированную и укрытую в капонире дивизионную пушку УСВ, в пятидесяти метрах правее. А рядом с орудием и суетящихся артиллеристов.
То, что мне нужно!
До соседнего капонира добегаю всего за несколько секунд:
— Кто командир?!
Глава 5
На мой крик разворачивается невысокий крепыш с мощной шеей и покатыми плечами борца; в петлицах его я различаю два кубаря. Видимо, командир батареи. Смерив меня взглядом, артиллерист отвечает довольно жестко и шибко неприветливо:
— Лейтенант Комаров! Кто спрашивает?!
— Лейтенант войск НКВД Самсонов! Товарищ лейтенант, необходимо поразить цели, какие я укажу!
Комаров, еще раз окинув меня взглядом с явным недоверием и раздражением, легко читающимися в глазах, банально послал:
— Товарищ лейтенант
Это он уже расчету. Выругавшись сквозь сцепленные зубы, я спрыгиваю в капонир артиллеристов и, схватив крепыша за плечо, рывком разворачиваю к себе. Глаза летехи разгораются бешенством, он, как кажется, был готов меня как минимум толкнуть — но поймав взгляд уже моих глаз, замер, словно загипнотизированный (хотя почему «словно»?):
— Товарищ лейтенант, у меня важная информация от командования о наличии у противника новых боевых машин. Считайте, что я передаю вам устный приказ комдива! Необходимо любой ценой выбить новые вражеские самоходки-истребители танков с длинноствольными орудиями. Ваша же пушка способна взять их броню за километр! Вот, посмотрите в бинокль, это третья машина слева в группе САУ, и крайняя справа!
Комаров тряхнул головой, словно сбрасывая с себя какое-то наваждение; взгляд его при этом стал каким-то ошалелым. Протянутый бинокль он проигнорировал, взяв свой, и вгляделся в сторону противника. Секунд десять спустя артиллерист хмыкнул, оценивающе на меня взглянув, и зычно крикнул:
— Шрапнель «на удар»!
Я слегка охренел. Да что там — не слегка!
— Как шрапнель?! А бронебойные?!
Летеха только отрицательно мотнул головой:
— Нет бронебойных.
Я просто опешил, но тут же в голове всплыла необходимая информация:
Следом, на немой вопрос так же пришел ответ:
У меня аж отлегло от сердца. Между тем, крик комбатра продублировал сержант — по всей видимости, командир орудия. После короткого замешательства он сам шагнул к пушке, вполголоса приказав наводчику занять место у маховика наводки по вертикали. У дивизионной УСВ маховик горизонтальной наводки и прицельные приспособления расположены слева от ствола, в то время как маховик наводки по вертикали — справа. Это делает точную стрельбу по бронетехнике противника крайне затруднительной для одного человека. И в тоже время штатное расписание расчета предполагает наличие лишь одного наводчика! Слава Богу, командир пушки толковый, сам решил встать к прицелу — предположив, по всей видимости, что комбатр даст ориентиры. В общем-то, учитывая, что в батарее осталось лишь одно орудие, лейтенант, скорее всего, действительно собирался командовать им лично.
Слаженная работа расчета дивизионного орудия — отдельная песня. На моих глазах
— Готово!
После крика заряжающего командует уже лейтенант:
— Ориентир 3, цель — 650 метров, влево 15 градусов…
Тут же не удержавшись, добавил и я:
— Бей в рубку, там броня слабее!
Сержант ничего не ответил, лихорадочно наводя пушку по горизонтали одновременно с наводчиком, работающим маховиком вертикальной наводки. Комаров же мазнул по мне злым взглядом, но ничего не сказал.
— Внимание — выстрел!
Оглушительно грохнуло орудие, заложив уши, и тут же закричал замковый:
— Откат нормальный!
Возликовав сердцем, я неотрывно смотрю в бинокль на пробитую слева от ствола пушки рваную дыру в броне «мардера». А мгновением спустя по глазам больно резанула огненная вспышка — подрыв боеукладки разносит рубку «куницы» изнутри.
Есть!
— Ориентир 5, цель — 600, вправо 20… Остальные в укрытие!!!
От отчаянного крика Комарова по спине обдает холодом, а кожа покрывается мурашками: сразу три самоходки замерли спустя считанные секунды после нашего выстрела.
А короткие остановки бронетехники означают только одно — их экипажи будут стрелять…
В момент, когда замковый открыл орудийный затвор, и из него вылетела пустая гильза, заряжающий тут же загнал в ствол следующий снаряд. После крика лейтенанта все свободные члены расчета бросились к ровику, специально вырытому за пушкой, а спустя всего несколько секунд к ним присоединился и наводчик, выставивший орудие по вертикали. Но сам комбатр, как и командир орудия, остались на местах. На мгновение замер и я, но тут же инстинкт самосохранения, отчаянно сигналящий об опасности, заставил меня шагнуть к окопу. За спиной грянул выстрел — и тут же волна горячего воздуха буквально бросила меня в спасительный ровик, толкнув в спину; по заднице шлепнулся повешенный через плечо трофейный автомат. И уже упав сверху на головы бойцов, я осознал, что грохот выстрела слился с последующим взрывом. А может быть, и двумя…
В ушах звенит, рана невыносимо пульсирует болью — но, пожалуй, что именно эта боль и держит мое сознание на плаву. Земля вновь вздрагивает от очередного близкого, третьего по счету удара — а после мы вместе с бойцами аккуратно высовываемся из траншеи посмотреть, какой нанесен урон и что с товарищами.
А с товарищами плохо. Лейтенанту крупный осколок срезал полголовы — и первым, что я увидел, был его раскроенный череп, отчего меня тут же скрутил рвотный спазм. Когда я прокашлялся, и снова сумел приподняться над бровкой траншеи, то разглядел и посеченного наводчика, чье тело безвольно оперлось на щиток пушки. Замковый уже успел добежать до орудия и сразу отрицательно замотал головой:
— Все осколками побито!
— А прицел?
Это уже наводчик волнуется.
— Вроде цел!
Наводчик кидается к прицелу и вместе с товарищем снимает его. Я же с горечью осознаю, в ближайшем будущем орудие не повоюет — по крайней мере, в рядах РККА. Однако же быстро его выбило… Два наших выстрела — и первым же ответным залпом накрыло! Жалко летеху, и сержанта жаль. Очень жаль…
Вспомнив о «кунице», поспешно прикладываю бинокль к глазам, но уже и без трофейной цейсовской оптики различаю дымящую на правом фланге самоходок бронемашину, замершую на месте. Молоток командир орудия, достал фрица в момент, когда тот встал!
— Оружие берем — и вперед, в окопы! Сейчас там каждый ствол нужен!
…Однако же добежать до своих оказывается делом не самым простым: все плотнее становится стрельба между наступающей на наши позиции немецкой пехотой и собственно ее защитниками. Чтобы остановить продвижение противника, советские воины открывают сильный огонь из ручных и станковых пулеметов, свою лепту в бой вносят трофейные машингеверы моих бойцов. Вот только и фрицы отвечают на равных, буквально заливая траншеи свинцовым ливнем из скорострельных МГ-34 и МГ-42. Заговорили также и «штуги», по одному выбивая точными выстрелами громоздкие «максимы», слишком заметные из-за своих массивных щитков. Вскоре на нашем участке замолкают все советские станковые пулеметы, а нам с артиллеристами приходится залечь, чтобы не попасть под встречный огонь врага…
Неожиданно справа заговорила замаскированная батарея «сорокапяток» — судя по числу выстрелов, также из двух орудий. Причем огонь они открывают расчетливо, подпустив «штуги» метров на триста — для наших пушек считай, практически в упор — и разом выстрелив по ближним к ним самоходкам. Благо, что последние идут не строго по линии, и в зоне поражения «сорокапяток» оказываются сразу две машины… Обе бронебойные болванки достигают своих целей: одна проламывают бортовую броню ближней к батарее самоходки, заставив ее замереть на месте. Другая врезается в ходовую часть следующей за ней «штуги», в районе бензобака — и ту практически сразу охватывает чадящее пламя!
Этот успех был встречен громким криком «Ура!!!», раздавшимся над окопами — но потеряв два штурмовых орудия, немецкие самоходчики быстро разобрались в случившемся. Оставшиеся машины успели развернуться к «сорокопяткам», подставив под удар толстую лобовую броню. Одну из них неслабо тряхнуло сразу двойным попаданием — которое, однако, не повредило «штуге». А вот ответный залп самоходок накрыл батарею: в воздух буквально подбросило покореженную «сокорапятку»; какой урон нанесен второму орудию, пока неясно, но оно молчит.
Неожиданно для немцев, но очень своевременно для нас активизировались бронебойщики. Вооруженные массивными, длинноствольными противотанковыми ружьями системы Дегтярева — ПТРД — до поры до времени они молчали, стараясь подпустить немецкие самоходки как можно ближе. Пятьдесят миллиметров лобовой брони не взяло бы никакое ружье — однако на ближней дистанции высока вероятность успеха при стрельбе по гусеницам. Если сорвать их метким выстрелом и машину развернет во время движения, подставив борт, то самоходка из опаснейшего противника превращается в безвольную жертву. Вращающейся башни-то у нее нет, а первые «штуги» не вооружены даже пулеметами! Но и слишком рано открывать огонь было нельзя: длинный ствол ПТРД и особенно облачка пыли, поднимаемые дульным тормозом во время каждого выстрела, демаскируют позицию расчета. А учитывая качество цейсовской оптики, обнаружить бронебойщиков, ведущих огонь по самоходкам, было бы делом времени. Результат же поединка штурмового орудия и расчета ПТРД на дальней дистанции нетрудно себе представить…
Но сейчас замершие перед советскими позициями «штуги», развернутые к нам бортами, представляют собой идеальную мишень для бронебоев. Я засек огонь трех расчетов: два принялись бить по ходовой и в борт ближней к траншеям самоходки, еще один, благодаря удобному расположению на оконечности левого фланга, сумел достать корму второго штурмового орудия. И первым добился результата: крупнокалиберные — 14,5 мм — патроны Б-32, за триста метров пробивающие тридцать пять миллиметров брони, успели проломить защиту самоходки в районе двигателя до того, как экипаж принялся ее судорожно разворачивать. Машина медленно, но верно зачадила, и немецкие артиллеристы поспешно ее покинули.
Оставшиеся два расчета ПТР также сработали грамотно и четко: повредив ходовую первыми выстрелами, они принялись методично расстреливать борт рубки. Толщина брони «штуги» у кормы и борта пусть и одинаковая, да только угол наклона броневых листов разный — сбоку он гораздо круче. А это заметно снижает табличные показания бронепробиваемости; кроме того, от наклонной брони гораздо чаще рикошетят что орудийные снаряды, что крупнокалиберные патроны ПТР. Но сейчас, когда самоходка неподвижно замерла, она представляет собой идеальную мишень — и в конечно итоге ее борт также пробит дружным огнем бронебоев!
Потеряв все самоходки, откатилась назад и немецкая пехота, а я с артиллеристами наконец-то добрался до траншей, не в силах поверить в происходящее. Неужели отбились, неужели успех?! Однако вскоре мое ликование померкло под артиллерийским налетом немцев…
Не могу сказать точно, чем накрывают нас фрицы: 105-миллиметровыми снарядами легких полевых гаубиц, 150- миллиметровыми — тяжелых полевых гаубиц (обе состоят на вооружение пехотных дивизий), или даже 170-ти миллиметровыми «чемоданами» тяжелых осадных орудий, используемых 11-й армией Манштейна при осаде Севастополя. Но при каждом их ударе землю начинает трясти волнами — будто во время качки на море — а над траншеями расходятся тугие волны горячего воздуха вперемешку с земляной взвесью. Люди едва не задыхаются от удушливой вони сгоревшего тола — но это кому везет. Кому не везет — тех уже задавила земля в обвалившихся стрелковых ячейках, ставших заодно и могилами для наших бойцов… Ну а после редких точных попаданий на месте окопов образуются воронки полуметровой глубины и пары-тройки метров в диаметре — и там уже никого хоронить не требуется. Некого и нечего — и погибшие, если нет свидетелей их смерти, пополняют ряды пропавших без вести.