Небеса чистого пламени

Сейчас Бредэнс как раз находился на стадии «провести манипуляцию с табакеркой», но алгоритм был нарушен, потому что в дверь сначала позвонили, мгновение спустя — забарабанили. И все бы ничего, но потом это повторили, словно бы запустив бесконечный математический период.

Жандарм тяжело вздохнул.

— Иду, иду! — закричал он, шаркая тапочками. Вскоре щелкнул миллиард замков, защелок, задвижек, и входная дверь отворилась.

— Мне сказали, что ты уже ушел из Жандармерии, — с порога огласил запыхавшейся Алексис, который, честно говоря, в такой час и в таком виде — с его мощными руками и лысой головой — напоминал коллектора, пришедшего за нехилой такой суммой долга. Невпопадс даже как-то машинально поник, будто уменьшившись.

— Конечно! — жандарм быстро пришел в себя. — Я старый человек, я ложусь спать рано, я вообще на пенсии и заглядываю на бывшую работу, просто потому что…

— Бредэнс, — перебил цирюльник. — Я только что брил террориста.

— Ой, не смеши меня, террористы перевелись лет через пять после того, как новая вера укрепилась…

— Он сам мне рассказал, Бредэнс. Он собирается спалить дирижабли и что-то там учудить с сердцем Анубиса. А еще он сам анубисат.

— Так, — опешил Невпопадс, и уже громче повторил: — Т-а-к. А ну-ка заходи внутрь и иди… что ли, в спальню.

Цирюльник вошел, а хозяин дома запер дверь, щелкнул всеми замками-задвижками, и протер вспотевший лоб. Террористы в А́мнибусе… Да, такого он не видел еще с молодости, когда город и назывался-то по-другому, а террористы в основном закладывали самодельные бомбы — и то, в тех местах, где появлялось Его Императорское Величие. Но когда в мир пришли тайны Египта, всех террористов как рукой смыло — люди стали слишком увлечены, и как-то стало не до этого: все, кому не лень, постигали мистерии, символику, общение с богами и тайны загробной жизни, мечтая перешагнуть порог между жизнью и… нет, не смертью, а тем, что будет сразу после. Боги Египта вернули веру в перерождение, и люди — не все, но многие — перестали панически бояться умирать, а любой террорист или маньяк так или иначе всегда апеллирует к страху смерти… Страх этот, конечно, остался — экзистенциальный ужас никуда не делся, просто его стало меньше. Лишить человека страха — все равно, что разобрать вытащить механизм из заводного солдатика.

Ну а теперь, похоже, снова здорова.

— … а сейчас расскажи мне спокойно, какого террориста ты побрил, — протянул Невпопадс. Он не услышал ответа — но, дойдя до своей спальни, увидел Алексиса с табакеркой в руках и взглядом учителя, поймавшего ученика за подкладыванием кнопки на стул.

— Брендэнс, что это? — цирюльник засунул палец в табакерку, покрутил и вытащил — весь палец покрылся желтым, цвета охры, порошком.

— А? Что? О? — конечности жандарма задергались, как у куклы, стащившей пару бутылочек спиртного из подсобки Карабаса-Барабаса.

— Это же «песок Сета»! Это же галлюциногенный наркотик! Ты что, нюхаешь его?

— Иногда развожу в воде, — забурчал Невпопадс. — Это лекарство! Мне после него снятся такие красочные сны…

Еще один безусловный плюс старости — любую дрянь можно списать на лекарство, даже если никто и не поверит.

— Эти красочные сны тебе еще наяву в гости не заглядывали?

— Ну, бывало пару раз, но у какого лекарства нет побочных эффектов…

— Ты жандарм!

— Тем проще мне это дело достать, — хихикнул Бредэнс, видимо абсолютно ничего такого не видя в потребление запрещенного наркотика, сводящего людей с ума и помогающего якобы разговаривать с богами — нет, может и с богами, конечно, но только какими-то совсем другими. Богами психодела — вполне себе.

Алексис вздохнул — старик был неисправим. Цирюльник достал карманные часы, посмотрел на время, резко отставил табакерку и вернулся к теме:

— Я хотел полоснуть его бритвой по горлу, Бредэнс, и я почти это сделал, — цирюльник затеребил в руках амулет Ра с крылатым скарабеем, держащим солнце. — Я чуть не дал себе воли… ты бы знал, как я боюсь этих мыслей. Как боюсь, что они возьмут верх.

— Ты просто боишься крови. Тебя даже от пореза трясет и валит с ног…

— Нет, все наоборот: я боюсь крови именно потому, что однажды уже убил.

— Случайно, — уточнил жандарм.

— Но убил же!

— Ты был слишком молодым и впечатлительным.

— Я…

Невпопадс вздохнул, затягивая пояс на бархатном халате.

— Знаю! И вот что я тебе скажу — черные мысли, даже самые ужасные, это нормально. Потому что оно, в смысле, зло, живет внутри каждого, просто главное не пускать его наружу. Но шептать оно все равно будет, никуда не денешься. Так что если ты желал смерти, но не убил — то все нормально. Нор-маль-но. Тем более, по твоим рассказам, этот террорист — псих ненормальный. Абсолютно и бесповоротно. Вот у него-то точно не все в порядке.

Еще один несомненный плюс старости — философские комментарии можно вставлять к месту и не к месту, и никто ничего тебе не скажет.

— И что ты предлагаешь делать? — продолжил Бредэнс. — Если я сейчас вернусь в отдел, полгода пройдет, пока они хоть что-то найдут и обезвредят. А времени у нас не так много, как я понял.

— Вообще-то, у меня была идея, — признался Алексис, машинально проверив наличие бритвы в кармане. Почувствовав холодную сталь, цирюльник тут же одернул руку — словно бы лезвие было раскаленным.

— Ну-с?

— Он точно будет смотреть на все это.

— Вполне в духе психопата, — пожал плечами Невпопадс.

— А откуда лучший обзор на город?

— С площадки между куполов Собора Осириса, конечно… аааа, — протянул жандарм. — Ааааа…

— У нашей Жандармерии, вроде, были небольшие дирижабли для быстрых операций?

— О да, — Бредэнс потер руки — в глазах у него сверкнуло. — О да…

* * *

Грузовой дирижабль свинцово-тяжело висел в небе, напоминая рисунок грозовой тучи — огромный и непропорциональный, слишком тяжелый, чтобы парить в воздухе.

Пилот-капитан, человек во всех смыслах уже матерый, с замученным видом глядел на приборную панель, каждую пару минут сверяясь с часами — словно боясь, что стрелки превратились в аллигаторов. Капитану буквально день назад доложили, что весь выверенный и намеченный до этого маршрут летит в тартарары, потому что анубисатам А́мнибуса, не без поддержки гранд-губернатора, внезапно понадобилось притащить сердце Анубиса сюда, показухи ради — капитан причины не понимал, особо разбираться в этом не хотел, но задним числом обмозговывал два вопроса. Первый, менее насущный, но будоражащий воображение: откуда вдруг взялось в песках Египта сердце бога, когда он вроде как нематериален, и нужны всякие мистерии, «пески Сета» и прочие дребедени, чтобы узреть его, пока ты жив. Второй вопрос был более насущным, но не столь интересным: почему вдруг вояж сердца Анубиса решили начать именно с А́мнибуса, ведь здесь не было храма в честь этого бога, хоть каста городских анубисатов и считалось одной из самых мощных. Здесь над городом, напротив, громоздился Собор Осириса — еще одного лика смерти, но только совсем иного. Ведь если Осирис — это загробная жизнь, возрождение, очищающая вода, дающая право и шанс забыть, то Анубис…

Анубис — это идущая по пятам смерть. По крайней мере, теперь, в новом мире — это игра с черной госпожой, способ познать, постигнуть ее и стать с ней единым целым.

Вопросы эти не то чтобы сильно волновали капитана — так, назойливыми мухами крутились на пустошах сознания. Мужчину более беспокоил третий вопрос — где, Сет побери, этих идиотов черти носят? Они уже на десять минут выбились из графика, а для воздушных перевозок такое остывание от критично, тем более — в столь шумном мегаполисе, тем более — для грузового судна, тем более — для…

Капитан мог еще долго рассуждать на эту тему, но тут раздались инородные шаги — на борт дирижабля поднялся мужчина в красных очках-гоглах, неся в руках ту самую коробку.

Капитан разбудил второго пилота, которого, видимо, вообще не одолевали никакие вопросоы, завел мотор, проверил обычную и магическую тяги — вторя определялась символами на борту корабля, — и громадина дирижабля наконец-то зашевелилась.

— Я то уж думал, что вы забыли про нас, — сказал капитан, увидев, что сзади подходит господин в очках. — Сейчас главное — наверстать десять минут отставания…

Мужчина в очках-гоглах закатал рукава, положил руки на спинки кожаных кресел обоих пилотов и что-то шепнул — двое не успели даже крикнуть, просто словно бы иссохли, слившись с тенью и ставь частью на мгновение явившейся в этот мир смертельной темноты. Вены на руках мужчины вздулись, еще сильнее налившись фиолетовым — сами же руки стали еще тоньше.

Анубисат сел за капитанское кресло, склонившись над приборной панелью — дирижабль стал разворачиваться. Убедившись, что все идет так, как надо, мужчина в очках-гоглах поставил на панель управления коробку с сердцем Анубиса и открыл ее — в мир будто бы хлынула порция настоящей, истинной темноты, отменяющей свет и охлаждающей воздух вокруг. Сердце клубилось этой чернотой, будто дымкой.

Мужчина в гоглах глубоко вздохнул, а потом прошептал молитву Анубису.

Пламень хотел, чтобы бог все увидел — и приготовил богу место в первом ряду.

Если быть точным — двум богам сразу.

* * *

— Что значит, вы не можете выделить мне дирижабль? Я проработал в этой дрянной конторе сорок лет! — Бредэнс наливался алой краской, и если в большинстве случаев это просто красивая метафора, то лицо Невпопадса буквально багровело. — Я уже работал здесь, когда ты еще в пленки…

— Сэр, — промямлил молодой жандарм в приемной, уже пожалевший, что вообще родился, — сэр, вы уже говорили это трижды, я все понимаю, но правила есть правила…

— Сынок, ты вообще помнишь, чтобы Жандармерия когда-нибудь соблюдала правила?! — Бредэнс резко, будто на пружине, вытянул шею вперед — кожаная фуражка с крестом-Анкхом чуть не свалилась. — Мы придумываем правила для остальных! И чему вас только учат…

— Да, сэр, конечно, — желание не родиться постепенно сменялось в голове молодого жандарма мыслью о том, чтобы его поразила молния, тело обратилось слизь, под ногами разверзлась преисподняя — да в принципе, чтобы случилось что угодно, но только не Бредэнс Невпопадс.

А Бредэнс Невпопадс умел именно что случаться.

Как и большинство людей — особенно в таком преклонном возрасте — жандарм обычно воспринимал события со спокойствием улитки, размеренно относясь во все ко всему — но случались в жизни такие моменты (это еще надо было постараться довести Невпопадса до такого), когда жандарм натурально выходил из себя, и все мнимое спокойствие уступало место такому шквалу изголодавшегося гнева, что он мог смести целые города и страны с лица земли. Хотя, сравнение это не совсем тактично — все-таки, природную стихию мало что может остановить, разве что иная природная стихия. Другое дело… допустим, алхимический элемент. Да, точно, Бредэнс Невпопадс в моменты гнева напоминал какой-нибудь алхимический элемент, бурно кипящий от катализатора и взаимодействия с окружающий средой.

А любую бурную реакцию можно загасить подходящим нейтрализатором.

Алексис Оссмий таковым и был.

Цирюльник положил тяжелую руку на плечо жандарму — все равно, что опустить туда пять каменных плит — и сказал:

— Я боюсь, что правила и вправду есть правила.

— Правила?! Да для кого они писаны, эти правила…

— Например, для нас, — устало вздохнул цирюльник и, как буксир, оттянул Бредэнса от бедного юноши, который уже не находил себе места в кресле. Когда лицо Невпопадса оказалось на достаточном расстоянии от молодого жандарма, тот обмяк, снял фуражку — без изображения — и протер вспотевшие волосы.

Взъерошенный Бредэнс с татуировкой ока Гора вокруг глаза напоминал новорожденного орленка, случайно выпавшего из гнезда и искупавшегося в горной реке.

— И что ты наделал?! — шикнул тот, шмыгая носом — видимо, пропуск очередного вечернего приема «песка Сета» давал о себе знать. — Я почти уломал его! Ты видел, как он обмяк?!

— У тебя все равно бы ничего не вышло. Точнее, вышло бы, конечно, — поправился цирюльник, — но нас бы никто не пустил дальше. Я не думаю, что у людей в бесконечных коридорах Жандармерии не возникло бы вопросов.

— Да, они в этом лабиринте похуже Минотавров, — кивнул Невпопадс. Цвет его лица из налитого насыщенным багрянцем резко сменился на практически мертвецки-белый. — Но тогда мы остаемся без дирижабля. Да здравствуют горящие небеса!

— Ну почему же, — улыбнулся Алексис, проведя рукой по лысине. — Я же говорил именно про коридоры. А мы просто… минуем коридоры. Сомневаюсь, что дирижабли, даже небольшие, вы держите под крышей.

Глазки Бредэнса на белом лице засветились желтым — последствия «песка Сета» — и забегали.

— Только не говори, что у тебя начались галлюцинации, — насторожился Алексис.

— О нет, — жандарм натянул фуражку. — Я тебе внимательно, очень внимательно слушаю.

* * *

Ночью А́мнибус загорался миллиардами огней, практически всегда — желтоватых, и покрывался словно россыпью из теплых звезд, застилающих серебренные шпили домов мягким светом, который тревожили лишь махины-дирижабли — большие тени на фоне освещенного со всех сторон, светящегося изнутри неба. А купала величественного Собора Осириса игрались в этой какофонии изумрудными оттенками, преломляя попавшийся в ловушку свет и делая его магическим, меняя до неузнаваемости.

Собор окружал ореол будто бы не от мира сего.

Алистер Пламень щурился от режущего глаза свечения, смотря на небеса города, которые из-за изумрудного казались чернее черного, превращались в тени, наслоившиеся на еще более насыщенные тени.

Террорист стоял на площадке под куполами, сделанной специально для туристов — в отличие от многих других, в этом Соборе служители спускались к земле, чтобы быть поближе к своему божеству. Их совсем не интересовали небеса.

Но Алистера Пламеня, наоборот, они сейчас и интересовали.

Мужчина сверился с карманными часами. Совсем скоро небеса станут такими яркими, что щуриться придется от полыхающего голодного пламени, что рыжими локонами окутает дирижабли, потом опоясает небеса, а затем — души и сердца людей, наконец-то подпалив давно затухший и отсыревший фитиль.

Тогда они вспомнят и поймут, вновь, в миллионный, забытый раз, что смерть — это шибка.

Смерти не должно быть.

* * *

У Бредэнса еле-еле получалось перекрикивать сирену.

— Ты хотя бы умеешь управлять этой штукой?

— Нет! — крикнул Алексис, спешно усаживаясь в кожаное кресло пилота. — Сейчас и проверим, как эта штука работает.

Они пробрались к дирижаблям с заднего двора Жандармерии, еле-еле перемахнув через забор — Невпопадс клялся, что у него что-то раз десять хрустнуло. Махин с крестами-Анхами на корпусах оказалось так много, что в глазах плыло — задний двор правильнее будет назвать полигоном, на котором покоились большие и явно военные дирижабли, грузовые и маленькие, рассчитанные на трех, двух, а то и вовсе на одного человека.

Это-то парочке и было нужно.

Конечно же, когда цирюльник своими ручищами открыл дверь без ключа, из динамиков, с хрипом и помехами, как кот перед кастрацией, завыла сирена — и теперь уже слышно было цокающие поп по полу жандармские каблуки.

Ну а еще, уж до кучи, оказалось, что никто из «пилотов» никогда дирижаблем не управлял.

— Алексис, — Бредэнс все никак не мог усесться, извиваясь, как осьминог в пробирке — хотя нет, тот и то телодвижений делает меньше. — Алексис, поторопись, поторопись! Они ведь нас загребут!

— Они ведь твои коллеги, — цирюльник наугад тыкнул несколько кнопок на панели управления.

— Я незаконно угоняю дирижабль, такое никаким коллегам не понравится, — Невпопадс по-крокодильи высунул голову из кабины и, увидев несущихся прямо к дирижаблю жандармов, заговорил еще быстрее: — Алексис, скорее, скорее!

— Но ты не уселся…

— Скорее!

Цирюльник пробежался взглядом по кабине, заметил здоровый рубильник, словно созданный только для того, чтобы его уж точно заметили, и, закрыв глаза, дернул за него.

Дирижабль начал набирать высоту.

Старый жандарм наконец-то уселся и захлопнул капсулу-кабину — в принципе, вся махина и состояла из плотно закрывающейся кабины со стеклянным иллюминатором и «сигары». Получался этакий велосипед для полетов — если судить по простоте конструкции и использования.