Помоги проекту - поделись книгой:
Я знала, что ступила на опасную тропу, задев его родственные чувства. Коснулась запретной темы, потому что никто и никогда не сомневался в этих двух людях, всегда стоявших друг за друга горой. А я усомнилась. У меня не было другого выхода, как заподозрить Лину в соучастии, ведь она действительно появилась здесь первая, а уж потом вызвала медиков, наряд полиции и позвонила брату.
— Машина твоей сестры стояла у клуба. Там, где нашли Милу. — И что?!
— Простые люди звонят сначала в полицию. И если бы Лина приехала после, то её машина стояла бы ближе к месту, где обнаружили труп.
— Ты что несёшь?! — Максим схватил меня, больно сдавив плечо.
— Я просто спросила, почему ты так хочешь поймать Стрелка? — не унималась я, с трудом высвободив плечо.
— Потому что я мент, Кира! Потому что существует закон, который никто не вправе нарушать. Он нарушил, какими бы благими не были его намерения. Значит, он преступник. А преступник должен сидеть
в тюрьме!
Всё правильно. Именно такие слова я ожидала услышать. Что бы Макс ни думал на самом деле, как бы ни относился к Стрелку, он никогда не переступит через закон. В этом был весь майор Максим Лазарев. И это меня настораживало, потому что его вмешательство и упрямство могли навредить его близким. Значит, нужно окончательно сбить его с толку. Во спасение других.
Я собралась с мыслями, сняла очки — что-то глаза защипало, неужели слёзы? — и на одном дыхании выпалила:
— А если Стрелком окажусь я?
Буквально минуту ничего не происходило. Он сделал шаг ко мне, а я от него.
И тут произошло нечто. Максим словно озверел. Рванулся ко мне, обхватил за талию и грубо прижал к себе. Я и опомниться не успела, как очутилась в его крепких объятиях. Попытки вырваться с треском провалились. Максим оказался сильнее. Сейчас в нём действительно ожило что-то нечеловеческое.
Мы смотрели друг другу в глаза. Это было невыносимо. Я уже знала, чем это закончится. И зачем я спровоцировала его? Хотела просто сбить с толку, а теперь потеряю навсегда. Впрочем, уже потеряла. Его рука гладила мою спину. Даже сквозь плащ я ощущала жар его тела. Дрожь пробирала до костей. Всё внутри молило Максима отпустить меня. Но он всё крепче прижимал меня к себе.
Теперь, когда Макс сжимал меня в объятиях, я слышала все его мысли и желания. Он пытался понять меня. Понять, почему я становлюсь дикаркой рядом с ним. Почему постоянно бегу от него? Я прикрыла глаза. Его мысли наполняли меня, как вода опустошённый сосуд. И казалось, что это вовсе не его, а мои мысли. Я ощущала биение его сердца так, словно это моё сердце вырывалось из груди. Чувствовала каждое его желание, которому хотелось поддаться, как своему.
Меня вдруг разозлили и несвоевременно нахлынувшие чувства, и собственная беспомощность. Где же моя самоуверенность, непокорность, внутренняя сила? Куда всё подевалось? Куда, в конце концов, запропастилась рассудительная и хладнокровная женщина, какой меня всегда считали? Исчезла! Испарилась! И где? В сотне шагов от места убийства под холодным дождём. Подходящее место, нечего сказать.
От досады я прикусила губу и почувствовала сладковатый привкус собственной крови. Мне ничего не оставалось, как в молчании смотреть в прищуренные глаза Максима. А он, в свою очередь, любовался моим лицом, на котором напряглась каждая мышца.
— Что с тобой, Мирра? Ты боишься меня?
Как же он заблуждается. Это ему нужно бояться меня и никак не наоборот. А он…
Да ещё и говорит так, словно я для него самый близкий и любимый человек. И называет по имени, которое никто не знал. Почему?
Он осыпал меня вопросами. Один за другим. Я не отвечала. Да и что я могла ответить? Что я ведьма? Что ему нужно было бежать от меня без оглядки? Что уже поздно? Что именно сейчас я убиваю его?
— Кира! Не молчи! Скажи что-нибудь!
Его голос окатил меня, словно ведро ледяной воды. А я хотела только одного — поскорей добраться до своей машины.
— Кира!
Я вздрогнула. Нужно что-то сказать. Хоть что-то.
— Всё, что было… — проскулила, едва понимая собственные слова, — между нами…
— А между нами что-то было?! — искренне удивился Максим.
Было чему. Нас ничего не связывало, кроме работы, но ведь имелась же причина, по которой он повёл себя так странно.
Он печально улыбнулся и неожиданно отпустил меня. Я облегчённо выдохнула — теперь я становилась собой. Хладнокровной. Рассудительной. Самоуверенной и непокорной. Той, какой была всегда без Максима. Он же делал меня другой с самой первой нашей встречи. И это пугало.
— Ты прав, — мой голос стал уверенней, туман в голове рассеялся, дрожь стихла, а тело начало ощущать твёрдую почву под ногами. — Между нами ничего не было. Нет. И быть не может.
Я надела очки. Всего лишь очки, а чувство, будто бронёй заковалась. Это окончательно вернуло меня в прежнее русло разговора.
— Я так и не получила ответа на вопрос.
Максим неохотно поднял на меня узкие глаза. Обычно пыльные и блеклые, сейчас они сверкали, словно безумные. И вместе с тем оставались пронзительными, словно видели меня насквозь. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга. После Максим вернулся к мотоциклу, уверенный, что я пойду следом, и небрежно бросил, так и не обернувшись:
— Тебе придётся меня убить…
Яркий свет ослеплял меня, но я не отрывала глаз от медленно удаляющегося мотоцикла. Так и стояла, не шелохнувшись, пока Максим не исчез из виду. Я осталась одна на мрачной улице под холодным дождём. Сердце сжалось в кулак. Никогда ещё не было так больно. Я вообще вычеркнула из себя боль, слишком много ее было в моей жизни.
Ноги не слушались. Руки безвольными плетями висели вдоль тела. Голова гудела колокольным набатом.
В памяти пронеслись последние слова Максима. Он ведь и не подозревал, что я его уже убила. Накинув капюшон, побрела к машине.
У самой остановки я замерла, заметив, как тьма колючими нитями цеплялась за сапоги, прокрадывалась между замерших деревьев, и дымкой расползалась по мокрому шоссе, нагло воруя солнечный свет.
Странные шорохи, словно тянущаяся по песку цепь, нарастали, трогая кривые ветви, пока не лопнули громким звоном, резанув слух. Я вздрогнула и обернулась, но лишь свистящий ветер дул в лицо, запутывая во взлохмаченных волосах замерзающие капли дождя.
Неприятное ощущение, будто небо навалилось на плечи, придавливая к земле, возникло неожиданно. Убрав со лба непослушную прядь, подняла голову.
Дыхание перехватило, спазмами сведя горло, руки затряслись и подкосились ноги. На меня с востока смотрело солнце — черное, как зола. Оно напоминало бездонную пропасть, которая пожирала всё на своем пути. Страх с изумлением переплетались в необычайном коктейле, завораживая смертельной красотой. Она манила, и хотелось коснуться этого чёрного диска со сверкающей алой окантовкой.
Не знаю, сколько прошло времени, пока я заворожено всматривалась в пурпурную гладь неба, рассечённого звёздными тропами, и вслушивалась в пугающие звуки, опутывающие меня как паутина. Но оно определённо играло не в мою пользу — смертельное солнце стремительно двигалось к зениту.
Пророчество сбывалось…
Часть 2. Перерождение
Город умирал.
Волк чуял тленный запах, разносящийся по вымершим улочкам, въевшийся в облупившиеся стены покинутых домов. Он замер на мощеной дороге, принюхался.
Нет, город жил. На последнем издыхании, но жил. Люди затаились, спрятались. Они думали надежно, но страх выдавал их. Багровое марево расплывалось над рухнувшими крышами, клубилось в черных глазницах окон. Оно мешало сосредоточиться. Дразнило терпким запахом крови, сбивало со следа. Волк тряхнул башкой, отгоняя липкий запах.
Фыркнул и глянул в свинцовое небо. Оно разбухало и вспыхивало, готовясь прорваться грозой и ливнем.
Духота давила. Тишина настораживала. Волк повел ухом, прислушиваясь. Земля дрожала, мелко-мелко.
Как плачущая женщина.
Булыжники под лапами завибрировали, пошли волной, вздыбились. Волк отпрыгнул в последний миг. Там где он стоял, зашипело и расползлось черное пятно. По загривку просыпались серебряные капли. Волк зарычал.
Ведьма почуяла его. Огненные щупальца заскользили по земле. Они переплетались и разбегались. Натыкались на стены или столбы — замирали, ощупывали преграду и пожирали. Ничто не могло остановить их. Все, что вставало на пути — осыпалось золой или исчезало в прожорливой пасти пламени.
И волк был следующим. Огненные нити подбирались боязливо, шипя и щерясь змеиными мордами. Кружили вокруг снежно белого зверя. И в их диком танце не было места лишь дымчатой нити. Она струилась у лап волка. Ластилась, будто любовница. Манила за собой. Волк улыбнулся. Нить обвила массивную шею зверя, запуталась в подшерстке и осела дожем на спине. Вдали сверкнула молния. Одна. Вторая. Третья. Они били до самой земли. В одно место. Туда, где умирала ведьма.
Волк побежал. Огненные змеи заскользили следом. Они путались между лапами, опаляли шерсть, плавили камни дороги. Позади волка раздались крики и звериный рев — огонь вышел на охоту. Впереди заплакал ребенок. А на пути волку попалось тело. Искореженное, будто пластмассовая кукла. С черными ожогами вместо кожи, оно распласталось на брусчатке, счастливо улыбаясь. Другое тело болталось на распахнутой оконной раме — наполовину сгоревшее, с трепыхающимися на ветру внутренностями. Третье превратилось в мумию — серую, высохшую, но с живыми, пылающими огнем глазами. Мертвый человек до сих пор боролся за свою душу…
Их были десятки, изувеченных ведьмой тел. Сотни обратились пеплом и поземкой кружили по улочкам. Волк ощущал их запахи. И души их захлебывались в нутре огненного демона. Но волк не останавливался. Подшерстком чуял нарастающую мощь огня. Он притягивал молнии. Набирался сил, чтобы выпить этот городок до последней капли.
А волк нашел ведьму.
Она лежала на площади. Свернувшись клубочком, как беззащитное дитя. По телу ее струилась черная кровь. Вокруг били молнии. Дымчатая нить соскользнула с шеи волка, прочертила ему путь к хозяйке. Запуталась в рыжих волосах ведьмы.
Волк мягко шагнул в центр бури. Молнии как будто отступили. Внутри грозы пахло озоном и свободой. Ведьма спала. По ее исчерченному шрамами лицу струились слезы. Волк слизал одну. Горькая. Он уткнулся носом в ее щеку, тихо заскулил. Ведьма вздохнула и открыла глаза, залитые тьмой…
Зима наступила внезапно.
Пустынная дорога покрылась снежными сугробами, и редко на ней можно было встретить машину. Леденящий воздух проникал под куртку, обжигал кожу. Пальцы занемели даже в перчатках. Но Макс гнал вперёд. А чёрное солнце за спиной превращало огромное пространство, засыпанное снегом, в мертвую пустыню.
Макс был в пути уже два месяца. Останавливался на ночлег лишь в короткие часы грозы. Когда исчезало солнце — легче дышалось и зверь внутри засыпал. Но облегчение длилось недолго, и Макс снова отправлялся в путь.
Людей он сторонился, как и больших городов. В его памяти до сих пор жили воспоминания о человеческих толпах, с ужасом глазеющих в пурпурное небо.
Чёрное солнце пугало их и завораживало, пробуждая странное чувство неизбежности.
Но с Максом все было иначе — небесное светило убивало его.
Стоило ему только взглянуть на солнце, как руки выкручивало и хотелось оторвать их от тела. Глаза ничего не видели, кроме черно-алого круга над головой. Кровь закипала от всплесков адреналина, будто по венам растекалась лава.
Но схлестнувшись с магией, огонь пробуждал зверя. Хищник медленно раздирал плоть изнутри. Рвался на волю.
От неистового желания выть Макс сжимал горло холодными пальцами до судорожного кашля. Искривлённые когти прорывали перчатки, впивались в кожу. Бурые следы покрывали все тело и почти сразу же исчезали, сменяясь новыми. Кости хрустели, не давая демону вырваться на волю. Жестокая опоясывающая боль душила Макса, как спрут. Оживляла зверя, безжалостного и проклятого…
Подавив дикую ярость, Макс оседлал своего железного коня и помчался прочь от мегаполисов спиной к зияющей дыре вместо дневного светила, оставляя лишь отпечатки шин на сером асфальте…
Рёв мотора разорвал гнетущую тишину леса, всполошив стайку птиц, и затих. Макс слез с мотоцикла и осмотрелся. На узкой тропе, бегущей со стороны высоких гор, виднелись свежие следы волчьих лап. Над
тёмным лесом повисла багровая луна. Значит, ему туда. Хищник внутри вёл его на зов колдуньи. Её эфемерный образ, возникающий в мареве бреда, преследовал Макса с тех пор, как исчез день…
Лунный свет проникал в лесную чащу, бликами играя в нетронутом покрывале из снега и мягко касаясь Макса. В ясно-алом сиянии измождённое человеческое лицо перекашивало болью, глаза горели точно у совы, высматривающей добычу, а слух улавливал приглушённые шорохи…
Пробираясь между старыми деревьями, кривые ветви которых тянулись ввысь, как руки скелетов, Макс вышел на круглую поляну. В самом центре одиноко стояла сожжённая молнией сосна, совершенно голая и почерневшая. Макс медленно прошёл к дереву и, обессиленный голодом и бессонницей, опустился на замёрзшую землю. Звуки приближались…
Его лицо исказила гримаса, когда в кустах за спиной раздался треск. Макс обернулся, встретившись взглядом с выцветшими глазами чёрной волчицы. Наступила долгая холодная ночь, пережить которую одному из них было не суждено…
…Макс очнулся в огромной светлой комнате, пронизанной лучами света. По потолку бегали солнечные зайчики, то исчезая, то появляясь снова. Тёплый ветерок легонько касался влажной головы и ускользал, теряясь в шорохе занавесок. А откуда-то издалека доносился задорный смех и протяжный скрип качели.
Макс резко сел на диване, коротко взвыв от пронзившей голову адской боли, и бессмысленным взглядом уставился в распахнутое окно, из которого врывался терпкий аромат сирени. Ладонями потерев глаза, отгоняя мутную пелену, он осмотрелся. Обстановка была знакома — он проснулся в собственной квартире. Неясное воспоминание о совершенно другом месте всплыло в памяти. Со стоном Макс сдавил виски, в которых отдавала тягучая боль, и глянул на будильник. Почти полдень.
Он ничего не понимал, но чувствовал острую необходимость поговорить с Кирой, словно именно она могла ответить на все вопросы.
Макс с трудом встал с дивана, ведомый сладким ароматом сирени, и подошел к распахнутому окну.
— Весна? Что за бред? — он нахмурился, потирая виски. — Стоп! Какая весна? Должна быть осень!
Он метнулся к телевизору на стене, щелкнул кнопкой. Громкий женский голос оглушил его прежде, чем на экране появилась студия Новостей. Симпатичная брюнетка рассказывала что-то о пропавшем полицейском, а за её спиной крупным шрифтом виднелась сегодняшняя дата: 14 мая.
Острое, как вспышка, чувство страха, пронзило Макса насквозь. Он чувствовал, как медленно холодела спина, и липкий, противный пот проступал на лбу. Картинка на голубом экране сменилась — на фоне здания Прокуратуры корреспондент брал интервью у капитана полиции Каролины Лазаревой. Добавив звук, Макс отступил на пару шагов, внимательно всматриваясь в бледное лицо своей сестры.
— Мы делаем все возможное, — официальным тоном отвечала она на вопросы корреспондента, — В деле появились новые обстоятельства и подозреваемые. Так что я уверена, в скором времени мы найдем майора Лазарева живым и здоровым…
Макс медленно опустился на диван. Оказывается, он пропал полгода назад. Без вести…
На смену первобытному ужасу пришло осознание того, что в его памяти образовалась огромная дыра. Провал размером в долгие шесть месяцев. Никаких воспоминаний, словно кто-то стёр их начисто. Кто? Что произошло за это время? Почему он ни черта не помнит?
Но память, окутанная непроницаемым черным полотном, отказывалась давать ответы на эти вопросы. Решение пришло само — для начала нужно вычеркнуть себя из списка потеряшек. А для этого он должен
явиться в прокуратуру, к сестре. Иного выхода Макс не видел.
Поднявшись с дивана, широкими шагами пересек комнату, но в коридоре задержался. Его внимание привлекло странное отражение, мелькнувшее в зеркале. Он обернулся, но никого не заметив, подошел к зеркалу и тут же в ужасе отшатнулся.
В зеркале отражался незнакомец, копирующий движения Макса.
Мертвенно-бледное лицо рассекал проходящий через всю щеку кривой шрам. Он задевал и левый обесцвеченный глаз. Косой нитью прошивал лоб и голову до затылка. Некогда чёрные волосы поседели. Все тело испещряли странные отметины: глубокие, плохо затянувшиеся раны, которые походили на следы когтей. Максу показалось, что он повстречался со стаей волков, но разве бы он выжил после такого?
Убрав со лба короткую прядь, он придвинулся ближе к зеркалу. Сомнений не возникало — незнакомцем, что глядел на Макса, был он сам.
Сильно потрёпанный — сломан нос, содрана кожа пальцев рук, потрескавшиеся губы припухли — но все-таки он.
Макс взъерошил волосы, отметив, что все раны были тщательно обработаны. Об этом свидетельствовала чистая кожа без нарывов и отмерших тканей. Значит, кто-то был рядом с ним все это время. И этот кто-то знал, что произошло.
Еще полгода назад он был совершенно нормальным мужчиной, а сегодня — не то человек, не то зверь в людском обличье. И странное дело — его это не пугало. Разве что пробел в эти самые полгода настораживал.
И чем дольше он всматривался в свои разноцветные глаза, тем меньше в душе оставалось боли и страха, паники и сомнений, ненависти и сожаления. Одно равновесие.
Завершив осмотр своего нового тела, Макс принял душ, оделся и вышел на улицу.
Поделиться книгой: