Лодка

— Потом? Потом началась война.

Стефан взялся за вёсла. Несколько мощных гребков — и берег с разрушенной школой сразу отодвинулся и уменьшился в размерах, словно теперь Пётр смотрел на него в перевернутый бинокль.

— Сюда пришли итальянцы. Они были не такие сволочи, как немцы, с ними можно было договориться. Те наши мужчины, кто не хотел договариваться, ушли в горы, в партизаны.

Они пересекли пролив Вериги, и огромная бирюзовая чаша залива, окаймлённая синеватыми горами, распахнулась перед Петром.

— Итальянцы были слишком ленивы, чтобы их ловить, — сказал Стефан, разглядывая горы. — Партизаны иногда спускались в деревню и ночевали у себя в домах. Но потом всё изменилось. Из Загреба приехал человек, которого звали Казимир. Он был офицером СС. И он начал охоту на партизан.

Пётр чувствовал на лице ласкающие тёплые прикосновения октябрьского солнца. Было невозможно представить, что в этом благословенном месте, посреди всей этой искрящейся красоты, когда-то разыгрывались настоящие драмы: эсэсовцы ловили партизан, а партизаны расстреливали из засады оккупантов.

— Я тогда часто ходил из деревни в горы, один из моих родственников был в партизанах. Рассказывал им, что происходит внизу, когда можно спуститься, когда нельзя. Я знал все тропки, знал тайный ход, который ещё римляне проложили под горой. Никто не мог за мной проследить. Казимир бесился — он понимал, что кто-то предупреждает партизан, но не мог понять, кто.

Стефан поднял вёсла и положил их на борт. Лодку начало разворачивать бортом к волне, и горы медленно, словно декорации на сценическом круге, поплыли вбок и назад.

— Потом кто-то донёс Казимиру, что это я. И он приказал схватить меня и доставить к нему в кабинет — а кабинет у него был в школе.

Он помолчал немного, глядя, как крупные прозрачные капли падают на дно лодки с мокрых вёсел.

— Но моя мать узнала об этом раньше, чем за мной пришли люди Казимира. Может быть, ей шепнула женщина, которая убиралась у него в кабинете — она тоже была из нашей деревни. Мать велела мне плыть на остров, где стоит монастырь, и найти там отца Николая. Была ещё глубокая ночь. Я взял лодку и поплыл почти наугад. Правда, я хорошо знал озеро, и не боялся, что заблужусь. На воде лежал туман, густой, как каймак. Я греб очень тихо, но туман и так гасил все звуки. Я всё-таки проплыл мимо острова, не увидев его в тумане, но вовремя понял это, и вернулся. Когда я вытащил на берег лодку, солнце уже начало подниматься над горами, и монастырь казался выкованным из красного золота.

Отец Николай тоже был нашим родственником — правда, очень дальним. Он не стал задавать лишних вопросов, спросил только, какие молитвы я знаю. Я знал три. Он дал мне книгу и велел выучить все, которые там были. Потом мне побрили голову и дали чёрную одежду.

— Так просто? — удивился Пётр.

— Так просто. Казимир не стал разыскивать меня на острове. Он, конечно, узнал, где я — в таком месте, как это, всё рано или поздно становится известным. Но он был католик, и, как говорят, очень верующий, потому мать и решила, что с монахами он ссориться не будет. Я прожил на острове два года, делал всякую тяжёлую работу, потому что монахи были старые, и им было трудно. Я ставил сети и ловил рыбу — да, тогда я ловил рыбу. Но отец Николай ни разу не позволил мне вернуться в деревню, а ведь доплыть до неё можно было всего за час. И я ни разу не позволил себе его ослушаться, хотя каждый раз, когда я садился в лодку, мне хотелось отправиться туда, увидеть свой дом и родных.

Лодка неспешно дрейфовала вдоль берега. Стефан вытянул руку и показал на скопление разбросанных на склоне горы разноцветных домиков.

— Вон там моя деревня. В моём доме давно живут другие люди, но это всё равно мой дом, и навсегда им останется.

— Красивое место, — сказал Пётр, чтобы что-то сказать. Стефан не отреагировал.

— Всё изменилось, когда итальянцы ушли. Вместо них пришли немцы, злые, как голодные собаки. Они начали расстреливать всех, кого считали связанными с партизанами. И вот тогда Казимир появился на острове.

* * *

Он приплыл в сопровождении двух хорватских солдат. Один был тощий и болезненного вида, с воспалёнными гноящимися глазами. Он постоянно что-то жевал и сплевывал, а Казимир каждый раз брезгливо морщился, но ничего не говорил. Второй был коренастый здоровяк с мощными короткими руками и толстой шеей. Сам Казимир был высокий, мускулистый и гибкий, как цирковой гимнаст, с маленькими изящными руками и тонкими щегольскими усиками.

Все трое терпеливо ждали у ворот монастыря, пока к ним выйдет настоятель. Казимир почтительно поцеловал у настоятеля руку и очень вежливо попросил его прислать молодого Стефана. Монах спросил: «зачем вам Стефан?» и получил ответ: «не беспокойтесь, святой отец, он вернётся завтра утром, живой и невредимый».

Когда Стефан вышел из ворот, Казимир дружески протянул ему руку.

— Я слышал, ты хорошо управляешься с вёслами, — сказал он весело. — У меня есть для тебя работа.

Стефана привезли к школе, в которую он ходил когда-то. Там, во дворе, мёрзли на холодном зимнем ветру пятьдесят или шестьдесят детей и пятеро учителей во главе с директором школы господином Иличем.

— Ты должен будешь перевезти их на остров, — сказал Стефану Казимир. — Не к монахам, а на другой. Вы, кажется, называете его островом Правой руки.

— Зачем? — спросил Стефан, и тогда Казимир его ударил. Не замахиваясь, быстрым экономным движением маленького твёрдого кулака в солнечное сплетение. Стефан согнулся и некоторое время не мог вдохнуть воздух.

— Ты не должен спрашивать, — объяснил Казимир почти ласково. — Ты должен делать, что тебе говорят.

И Стефан покорился. Солдаты отделили от толпы испуганных детей пятерых учеников младших классов и заставили их влезть в лодку. Стефан сел на вёсла и повёз их на остров Правой руки.

На острове стояла полуразрушенная башня, на верхушке которой когда-то разводили костёр, подавая сигналы защитникам крепостей в горах. Но уже много лет там никто не жил, и только рыбаки изредка приплывали туда, чтобы собрать мидий, густо лепившихся на уходивших в прозрачную воду скалистых уступах.

— Что с нами будет? — спросил один из младшеклассников, глотая слезы, но Стефан только пожал плечами. Он оставил детей на острове и поплыл обратно. Был конец ноября, и, конечно, никому бы и в голову не пришло спасаться с острова бегством вплавь — вода резала, словно нож.

Во второй партии оказались одни девчонки — они громко плакали и просили Стефана отвезти их домой, к родителям. Стефан попробовал их утешить, но девчонки его не слушали. Когда лодка ткнулась носом в каменистый берег острова, они не захотели выходить, и Стефану пришлось тащить их из лодки силком.

Когда он приплыл за последними оставшимися на берегу детьми, учителей во дворе школы уже не было. Не было и коренастого солдата с толстой шеей. А Казимир, довольно улыбаясь, держал за руку красивую черноволосую девушку — дочь смотрителя маяка.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Стефан. — Ты же закончила школу…

— Я пришла за братом, — ответила она. — Но ты уже увёз его на остров.

— Скоро ты его увидишь, — пообещал Казимир. — Ну что же, Стефан, ты хорошо поработал. Осталось сделать это последний раз. На этот раз я поплыву с тобой.

И он подтолкнул дочь смотрителя маяка к лодке.

* * *

— Лодка была перегружена, — сказал Стефан, глядя на далёкий, начинающий окутываться прозрачными сумерками берег. — Пятеро детей, Казимир, худой солдат и Златка. Грести было тяжело.

Он вздохнул — и Петру показалось, что воздух вокруг него вдруг заколебался, словно приоткрылось призрачное окно в какой-то другой мир.

— Когда мы прошли пролив Вериги, Казимир расстегнул кобуру своего пистолета. Он спросил меня, понимаю ли я, что происходит. Я ответил: нет.

Тогда Казимир объяснил, что в нашей деревне все поддерживали партизан. Кто-то их кормил, кто-то носил им ракию и хлеб, кто-то предупреждал о полицейских облавах. В этом так или иначе было замешано всё взрослое население деревни, и когда Казимир это понял, то решил наказать всех сразу.

Для этого он собрал всех детей, которые посещали школу. Мало у кого в деревне не было детей, а с теми, у кого их не было, сказал Казимир, можно будет рассчитаться позже.

— А что вы сделали с учителями? — спросила Златка. Казимир удивился вопросу.

— Они больше не нужны, — сказал он. — Зачем учителя, если им некого больше учить?..

— Вы нас всех убьёте? — спросила Златка.

Казимир улыбнулся тонкими губами.

— Нет, не всех. Стефана я обещал вернуть в монастырь целым и невредимым — он же у нас монах.

И тогда Стефан его ударил.

На самом деле он давно уже понял, что затеял Казимир, и у него было достаточно времени, чтобы обдумать план действий. Стефан сделал вид, что одно весло вырвалось из воды, и мощным движением выдернул его из уключины. Перегруженная лодка накренилась, а Стефан, схватившись за валек двумя руками, ударил Казимира веслом в горло.

Он метил в голову, но так получилось даже лучше. Казимир издал булькающий звук и повалился за борт, не успев вытащить пистолет из кобуры. Хилый солдат вскочил на ноги — но лучше бы он этого не делал, потому что Стефан просто резко качнул лодку, и солдат повалился спиной на завизжавших детей. А Стефан два раза опустил весло ему на голову.

— Вот так, — сказал он, с гордостью глядя на Златку. А она смотрела на него восторженно и влюблённо, как смотрят на человека, спасшего тебя от неминуемой гибели.

— Стефан… — произнесла она.

Но больше ничего сказать не успела. Потому что из-за борта лодки появилась вдруг узкая сильная рука, схватила её за волосы и рывком сдёрнула в воду.

Это был Казимир. Вряд ли он действовал обдуманно — скорее всего, вцепился в первое, что попалось ему под руку. Но в том, что он утопит Златку, сомнений быть не могло.

И тогда Стефан бросил вёсла и прыгнул в воду.

* * *

— Он был очень сильным парнем, — сказала старуха. — Высокий, широкоплечий, мышцы как железо, так прямо и бугрились под кожей. Ох, как он мне нравился! Никого уж потом я не встречала такого сильного да ладного, как Стефан. Муж мой покойный хороший был человек, и смелый, и крепкий — да только до Стефана ему было далеко. Господи прости.

Пётр разыскал её в деревне по приметам, которые сообщил ему официант Марко. О самом Стефане Марко говорить отказывался наотрез, а про его бывшую девушку нехотя рассказал — правда, после двух бутылок крепчайшей сливовицы.

Бабушка Злата была полненькая, румяная, с ярко-белыми седыми волосами. Но когда она показала Петру свои школьные фотографии, он увидел, что Стефан ничуть не преувеличивал: в юности Златка была черноволосой и черноглазой красоткой, и характер у неё был, судя по лукавому выражению лица, заводной и весёлый.

— Но вода была очень холодная, а тот гад цепкий был, как клещ. Когда Стефан до него добрался, он меня выпустил, и я сумела влезть обратно в лодку. А они со Стефаном долго боролись в воде и оба утонули.

— Как это — утонули?… — осторожно переспросил Пётр. Речь бабушки Златы была обильно сдобрена какими-то диалектизмами, из-за чего он понимал её с пятого на десятое.

— Да, — печально закивала старушка. — В заливе сильные течения, их, видно, отнесло отливом в море, потому что тел так и не нашли.

— Но он… — начал Пётр, но она поднесла к губам обтянутый пергаментом палец.

— Знаю, знаю. Говорят, что Стефан иногда приплывает в городок и просит дать ему напиться сладкой воды. Вроде бы кто-то даже видел, как он гребёт на своей лодке к тому острову, на котором служил когда-то монахом. Но это все сказки. У нас тут любят страшные сказки. Хочешь ещё ракии?

* * *

Пять месяцев спустя Пётр сидел на террасе «Тритона» и пил вино.

Роман был закончен, и Пётр без ложной скромности мог сказать, что он получился сильным. Не то, чтобы хорошим или даже блестящим — просто очень мощным. Упругая, мускулистая проза, жёсткий, точный в деталях, стиль. Пётр был доволен. Два дня назад он отослал файл с романом своему редактору, и ожидал восторженных отзывов. Впрочем, пока редактор молчал — видимо, читал и не находил слов, чтобы выразить своё восхищение.

Теперь Пётр был полностью свободен и мог делать всё, что душе угодно. Он хорошо помнил, как ему хотелось посетить горные монастыри, и старую столицу, и карстовые пещеры в заповеднике к северо-востоку от побережья — всё это не давало ему покоя, пока он работал над книгой, а теперь, когда он был волен поехать в любой уголок страны, его охватила какая-то странная апатия. Может быть, виновата была весна, волшебная и неожиданно тёплая, окутавшая городок бело-розовой пеной яблоневых и вишнёвых садов, расцветившая горы пятнами яркой зелени и каждый вечер дарившая фантастически красивые закаты. А может быть, он просто устал.

Теперь Пётр каждый день сидел на веранде «Тритона», пил вино и любовался заливом. Конечно, он много думал о Стефане и его странной истории. После того, как старик привёз его обратно к «Тритону», Марко и другие официанты стали относиться к Петру как-то иначе: как ему казалось, со смесью лёгкой настороженности и уважения одновременно. Потом это прошло, но попытки расспросить их о Стефане ничего не дали — в конце концов Пётр смирился с тем, что никто не хочет разговаривать с ним о старом лодочнике.

Но последний разговор со Стефаном по-прежнему не давал ему покоя.

На обратном пути Стефан почти всё время молчал. Когда до набережной оставалось метров сто, Пётр спросил:

— Сколько я вам должен?

Тогда Стефан заглушил мотор и посмотрел на Петра долгим запоминающим взглядом.

— Монету, — сказал он, наконец. — Ты должен заплатить одну монету. Но не сейчас.

— В смысле? — Пётр полез в карман и тут вспомнил, что не расплатился за рыбу. Хорошо, что сегодня смена Марко — скандала никто поднимать не станет.

— Однажды, — сказал Стефан, — я приплыву за тобой, чтобы отвезти тебя на тот берег. Это будет стоить одну монету. А сейчас… считай, что это была бесплатная экскурсия.

Он развернул лодку так, что она подошла к берегу кормой. Пётр не без изящества выскочил на плиты набережной и протянул Стефану руку. Но тот уже отвернулся.

«Всего лишь сумасшедший старик», — говорил себе Пётр. После визита к бабушке Злате он придумал целую историю о Стефане: как его течением отнесло к дальнему берегу залива, как его там нашли и выходили рыбаки, как память постепенно возвращалась к нему, а потом события последнего года войны закрутили и понесли Стефана, не позволив ему вернуться в родные места. Наверное, думал Пётр, он вернулся сюда уже пожилым человеком, и, не решаясь показаться на глаза своей юношеской любви, остался жить среди монахов…

Но в глубине души он знал, что это не так.

Когда Стефан и Казимир, вцепившись друг в друга мёртвой хваткой, пошли на дно, холодная вода, ворвавшись в лёгкие, погасила искру их жизни. Но где-то там, за порогом смерти, Стефан обрёл другую судьбу.

Пётр не знал, что это было — награда или наказание. Наверное, всё-таки награда: он ведь спас пятьдесят детей, которых перевёз на остров Левой руки. На следующий день с гор спустились партизаны, убили немцев и их подручных хорватов, а детей вернули в деревню — замёрзших, голодных, но живых.

А Стефан в своём новом бытии стал перевозчиком. День за днём, год за годом, с одного берега на другой, получая за свой труд по монете с каждого, кто садился в его лодку.

Но разве там старятся?

Пётр потягивал вино и смотрел на остров Правой руки, к которому, стрекоча мотором, направлялся набитый первыми за этот сезон туристами катерок. Развалины средневековой башни живописно вырисовывались на фоне голубоватых гор.

Он перевел взгляд на остров Левой руки и замер. От острова приближалась к «Тритону» знакомая лодка — белая, с красной полосой вдоль борта. В лодке стоял высокий широкоплечий человек — лучи вечернего солнца заливали его золотым потоком, и лица было не рассмотреть, но Пётр сразу же понял, кто это.

«Однажды, — сказал Стефан, — я приплыву за тобой, чтобы отвезти на тот берег».

Пётр почувствовал, как у него немеют пальцы — словно в обе ладони вкололи по тюбику лидокаина. Бокал выпал из деревянной руки и разбился о деревянный пол.

Несколько секунд он не мог дышать — у него словно исчезли лёгкие. Потом он увидел, что человек, стоявший на носу лодки, гораздо младше Стефана. У него были вьющиеся черные волосы, крупный нос и небольшая бородка. Человек наклонился и поднял что-то со дна лодки. Это оказалась сетка, полная серебристых, переливающихся на солнце, рыб.

Грудную клетку пронзила острая, чистая боль, и Пётр понял, что не дышал уже не меньше минуты. Человек в лодке поднял сетку на вытянутой руке и продемонстрировал свой улов кому-то на берегу. Пётр повернул голову — на пирсе стояла девушка в коротких синих шортах и футболке со смешной рожицей, и снимала лодку на телефон.

— Мистер, — позвал его неслышно подошедший официант. Это был не Марко, а какой-то новый, незнакомый, с холодными бесцветными глазами. — Мистер, бокал стоит восемь евро. Я впишу его в счёт.