Помоги проекту - поделись книгой:
Черт возьми! Ну, кто мог ожидать такого решительного их разгрома?! Мы считали, что, даже проигрывая «по очкам», эти желтомазые джентльмены проявят свои знаменитые самурайские качества фокстерьера и, истекая кровью, причинят русским армии и флоту такой урон, что в репертуаре русско-галльского кабаре наша милая шалунья Марианна станет впредь играть только главные роли. В таком случае наглец Вилли оказался бы в положении загнанного волка, обнесенного красными флажками. А что мы имеем теперь?
— Что, сир?
— Издеваешься? Теперь нам придется признать, что четыре года внешней политики Великобритании — моей политики — спущены в ватерклозет, и надо все начинать сначала! Желание русского царя с нами договариваться, я лично расцениваю как подарок судьбы. И веский повод поприветствовать умницу Луи Баттенберга членом Тайного совета и кавалером Большого Креста ордена святых Михаила и Георга.
— Договариваться — это замечательно. Но, сир, позвольте мне надеяться, что хотя бы персидская нефть не станет предметом торга. В противном случае, при всем уважении к Вашему величеству, мне останется лишь просить об отставке…
Несколько забегая вперед, можно сказать, что объективным итогом этой дружеской прогулки короля и Первого морского лорда во время охоты, станут серьезные изменения в корабельном составе Ройял Нэйви. По сравнению со списком из известной нам истории, конечно. Новые вводные полученые Фишером, приведут и к увеличению числа кораблей, и к их определенным качественным улучшениям. Но с точки зрения Руднева, Банщикова и Балка такое развитие событий представлялось вполне ожидаемым.
Последствия разгрома Японии, а также конкретизированные царем по просьбе лорда Баттенберга кораблестроительные планы России, были тщательно проанализированы в британском Адмиралтействе. И сделанные выводы весьма серьезным образом сказались на программе строительства английских линкоров-дредноутов и линейных крейсеров.
Кроме того, в отличие от нашей истории, там решили достроить и последние два «Минотавра», шестнадцатитысячетонные броненосные крейсера додредноутного типа. Фишер не стал требовать отмены заказов на них не столько исходя из сведений о планах России по строительству кораблей этого класса, сколько из известия о решении немцев срочно внести изменения в проект двух уже заложенных однотипных больших крейсеров.
Естественно, он знал, что собой представляет аванпроект броненосного крейсера в те же шестнадцать тысяч тонн, подготовленный по распоряжению Захарофа конструкторами фирмы Виккерса для японцев, и позже, в связи с изменением рыночной конъюнктуры, предложенный Петербургу. «Минотавры», спроектированные Эдвардом Муни под общим руководством нового главного строителя британского флота Филиппа Уоттса, уступали такому кораблю и в артиллерийской мощи, и в бронировании, превосходя в скорости полного хода лишь на полтора-два узла.
Первым реальным ответом Фишера на новые русские корабли станут нареченные «линейными» супер-крейсера, задуманные им как убийцы своих броненосных коллег, и оснащенные турбинами Парсонса и восемью «линкорными» двенадцатидюймовками. Но для быстрого парирования любых мыслимых улучшений, которые Бюркнер и компания смогут провести на уже начатых постройкой германских кораблях, дополнительная пара «Минотавров» вполне подходила…
После «Дредноута» и трех его улучшенных «почти копий», число закладываемых англичанами линкоров начнет постепенно возрастать от типа к типу по сравнению с известным Вадиму и Петровичу перечнем. К серии дредноутов типа «Сент-Винсент» добавится четвертый — «Фудройянт». Следующих за этой восьмеркой «Нептунов» станет пять, за счет дополнительных «Султана» и «Лорда Гладстона».
В первой серии линейных крейсеров, знаменитых «Инвинсиблов», также появится четвертый систершип — «Фьюриес». Что даст повод некоторым журналистам, пишущим на военно-морские темы, объявить «Инвинсиблы» адекватным ответом Великобритании на четверку русских больших крейсеров типа «Баян» 2. Это будет верным лишь отчасти, поскольку «малаец Джеки», в соответствии с «двухдержавным стандартом», объявит окончательным ответом на первую серию наших кораблей дредноутного класса восемь своих: как линейные крейсеры типа «Инвинсибл», так и линкоры типа «Сент-Винсент».
Но на достигнутом Фишер не остановится. К троице улучшенных «Инвинсиблов» — «Индефатигеблов», он добавит четвертый корабль, «Глориес». Следующая за ними серия линейных крейсеров — «большие кошки», с головным «Лайоном», станет пятикилевой: на деньги, выбитые Кабинетом и Парламентом из имперских доминионов — Канады и Южно-Африканского союза, добавятся ее четвертый и пятый корабли — «Канада» и «Рэйнбоу».
Среди этого разнообразия типов, наибольшие конструктивные отличия от аналога из нашей истории претерпит «Нептун» и его систершипы. Что, впрочем, не удивительно, ведь к моменту их закладки на стапелях, в Лондоне успеют оценить окончательный облик русского «Баяна» 2, разительно отличающийся от первоначального проекта Виккерса.
Эти прекрасно сбалансированные британские дредноуты будут на две тысячи тонн тяжелее, чем известный нам «Колоссус», получат пять двухорудийных башен главного калибра в диаметральной плоскости, их главный броневой пояс, лобовые плиты башен и боковые на верхних кольцах барбетов достигнут толщины в 12'', а максимальная скорость хода превысит двадцать два узла. Удачный проект станет базой для разработки нового поколения линкоров, восьми сверхдредноутов типа «Орион», представляющих собой лишь несколько увеличенных под 343-миллиметровые орудия «Нептуны», концептуально практически идентичные кораблям типа «Айрон Дюк» из известной нам истории.
Зато идущие «в комплекте» к «Орионам» линейные крейсера-сверхдредноуты типа «Лайон» будут серьезно отличаться от их аналогов, сражавшихся под флагом Битти при Гельголанде, Доггер-Банке и Ютланде в нашей Первой мировой. Они будут почти на три тысячи тонн тяжелее, на полузла тихоходнее, но получат мощный 10'' главный пояс. По силуэту «большие кошки» будут практически соответствовать «нашему» «Тайгеру».
Тогда как «Тайгер», так сказать «местный», на «наш» не будет походть нисколечки. Но о нем и его систершипах — «Леопарде» и «Ягуаре», как и обо всех британских линкорах и линейных крейсерах с супер-калибрами главной артиллерии, начало которым положит шестерка «15-дюймовых» «Айрон Дюков», первоначально планировавшихся к постройке как третья серия улучшенных «Орионов», читатель узнает несколько позже…
Таким образом, в сравнении с нашей историей, за восемь лет Британия получит семь дополнительных капиталшипов дредноутного класса, плюс — пару мощных броненосных крейсеров-додредноутов. Эскадру двухдивизионного состава! Правда, Владычице морей такое удовольствие обойдется весьма недешево: без малого семнадцать миллионов фунтов уйдет на постройку самих кораблей. А если добавить еще эксплуатационные расходы…
Рецепт, выданный Фишеру лордом Эшером на старте линкорной гонки: «Почаще пугайте публику немцами и русскими, и этот страх намелет вам целый флот дредноутов», оправдается лишь частично. В отличие от «нашего» мира, дабы свести концы с концами, первые крупные займы в САСШ Лондон разместит на три года раньше, в 1911-м году, что станет тектоническим сдвигом в предвоенном мировом балансе сил. И с этого момента «крестовый поход» Соединенных Штатов в Европу можно будет считать начавшимся.
Вот только с его «руководящей и направляющей» у воспов и иже с ними возникнут некоторые проблемки: вместо хорошо известной всем Федеральной резервной системы, здесь САСШ обзаведутся нормальным, подконтрольным государству Центробанком, и их доллар останется финансовым инструментом правительства, а не частной «лавочки».
Почему? Об этом также будет рассказано в свое время…
На первом этаже правого крыла Сандрингем Хауса, пристроенного к старому дворцу в бытность Эдуарда престолонаследником, в конце короткой анфилады залов находилась курительная с громадными, истинно королевскими креслами, небольшим столом из ореха и внушительным, помпезным камином, под стать креслам. Его серый гранит обрамляли дубовые панели «под средневековье», украшенные барельефами на охотничьи темы.
Именно туда, после сытного обеда, если так можно охарактеризовать тот праздник обжорства, который с подачи Его величества станет визитной карточкой эдвардианской эпохи наравне с дредноутами, буйствами суфражисток и схватками вокруг ирландского гомруля в Парламенте и на улицах Ольстера, неспешно направилась мужская половина собравшейся по случаю фазаноубийства компании…
Уместно заметить, что инициатором апгрейда своего любимого дворца был именно принц Уэльский, а не его супруга, до замужества датская принцесса Александра, старшая сестра российской вдовствующей императрицы. Ей в их с Эдуардом семейном гнездышке и без расширения площадей почти все нравилось, за исключением некоторых интерьеров, перегруженных скульптурно-картинными последствиями страсти ее свекрови, королевы Виктории, к ампиру и почившему почти на сорок лет раньше мужу — принцу-консорту.
Эдуарду же просто понадобилось немного дополнительного места, чтобы было где складировать свои любимые книги, ружья и разнообразные охотничьи трофеи. По жизни Британский монарх был страстным коллекционером. Конечно, лошадей, гончих псов или любовниц по шкафам не распихаешь и по стенам не развесишь. Зато с книгами, ружьями, чучелами и разными прочими рогами проделать это можно было без особых проблем. В результате, Сандрингем Хаус обзавелся новым крылом в стиле неоготики, внешне чем-то напоминающим прусскую казарму.
За его фасадной неказистостью, на втором этаже, скрывалась огромная библиотека, хранящая на добротных дубовых полках массу литературно-полиграфических шедевров. Дешевые бульварные опусы сорокалетней давности легко уживались здесь с уникальными прижизненными изданиями Шекспира, Сакса или философскими трудами Канта, Ницше и Фейербаха. Парижские театральные альманахи и фривольные журналы, с припрятанными меж их страниц скобрезными открытками, запросто соседствовали со свежими выпусками военно-морского справочника Джена, а спортивная и охотничья периодика — с романами Жюля Верна, Луи Жаколио, Ги де Мопассана и проспектами оружейных фирм.
Как говорится: «покажи мне свои книги, и я скажу — кто ты…»
Этажом ниже, прямо под библиотекой, распологалось царство Эдуарда-охотника. В его арсенальном зале, за стеклами лакированных шкафов красного дерева, поблескивало, окруженное филигранной гравировкой по золоту и серебру роскошных окладов, иссиня-черное благородство вороненых стволов. Двустволки, тройники, штуцера, дробовики и боевые винтовки именитых оружейных фирм, револьверы. Чего тут только не было!
Особняком стояли шкафы, наполненные охотничьими орудиями из заморских стран, всеми этими томогавками, луками, стрелами, ножами, кутарами и копьями. Даже русские медвежий капкан и рогатина, равно как и бенгальский шикаргар, патагонские болас или австралийский бумеранг, нашли себе место в королевской коллекции…
Миновав оружейу, хозяин и его гости миновали пару залов, от пола до потолка набитые охтничьими трофеями Эдуарда. Правда, не только его самого. Не торгуясь, он приобретал у кого-нибудь приглянувшуюся рогатую или клыкастую голову. Но с еще большим удовольствием принимал ее в подарок, как, например, это было с роскошной головой беловежского зубра, презентованной ему полковником Элджерноном Перси, и ставшей подлинным украшением королевской коллекции…
В камине курительной залы весело потрескивали пылающие дрова: лето 1905-го года выдалось в Англии сырым и совсем не жарким, так что с простудами и плесенью по углам лучше было бороться превентивными методами. Тем более, что хозяин Сандрингем Хауса спартанским здоровьем не отличался. Хронический бронхит донимал его с молодости, и избавить короля от этой болячки пока не смогли ни лучшие врачи, ни лучшие курорты.
Подойдя к камину, Эдуард задумчиво уставился на пылающие в нем поленья, затем переложил щипцами наверх кострища одно, слегка поддымливающее, и широким жестом пригласил четверых спутников рассаживаться по креслам. Пока его гости устраивались поудобнее, выбирали и раскуривали сигары, сам он, с выражением истинного блаженства на лице, протянул ладони к огню. Король любил тепло…
— Ну, что же, дорогие мои, в конце концов, все не так уж и плохо в этой жизни, не правда ли? Фазан был хорош. Камин сегодня почти не чадит, тяга прекрасная. Вильгельм, как нас заверил милый Артур, судя по последнему письму уже не мужлан-воитель, а сама любезность. Что вполне понятно: царь, как я и предполагал, ссориться с нами не желает. И это меня положительно радует… — Эдуард маленькими шажками обошел свое кресло и, облокотившись на его спинку, обвел собравшихся задумчивым взглядом, — Если бы не некоторое прискорбное обстоятельство, джентльмены, которое вносит в гармонию бытия некоторый дискомфорт. Но об этом поговорим попозже.
Я слышал, Джек, как ты сегодня в разговоре с лордом Мильнером упомянул о том, что практически все наши офицеры уже вернулись из Японии, и у тебя в Адмиралтействе их отчеты даже успели обобщить?
— Да, сир. Я хотел на днях представить Вам доклад по всем этим делам.
— Но сам-то ты уже все прочел, что там они понаписали?
— Конечно.
— Может быть, тогда ты расскажешь нам, какие мысли тебе пришли на основе этих рапортов, о причинах столь неприятного для японцев и для нас течения войны на море?
— Боюсь, я могу что-то упустить…
— Это не страшно. Основные-то выводы для себя ты сделал, не так ли?
— Естественно, Ваше величество. И первый заключается в том, что как бы хорошо государство ни планировало развитие своей военной мощи, на полях сражений все будут решать люди. Конкретные персоналии. В первую очередь, — находящиеся на командных должностях. Их разум, воля, подготовка, знания и… если хотите, отсутствие или наличие таланта. Может быть, тут даже стоит употребить другое слово — гениальность…
— Гениальность? К чему это ты, Джек?
— Не к чему, а к кому, сир. В этой войне во главе русских эскадр оказались сразу два выдающихся флотоводца, а вот у японцев таких адмиралов, как Макаров или Руднев, не нашлось. К сожалению. Возможно, кстати, что и погибший в Шантунгском бою Чухнин был под стать упомянутой парочке. Суровая судьба не позволила ему показать все, на что он был способен. Но, во всяком случае, маневрирование его отряда броненосцев в завязке сражения кэптен Пэкинхэм считает блистательным, и я склонен с ним согласиться…
При прочих равных, это было как бы соревнование на экзамене лучших учеников школы — круглых отличников, прилежно писавших диктанты и выполнявших контрольные работы, каковыми нам нужно признать Того и Камимуру, с талантливыми, одаренными ребятами, не гнавшимися за высокими оценками в классе, но готовыми в каждой ситуации искать свое, нестандартное решение для поставленных перед ними задач. В этом я вижу первопричину неудач флота Микадо. Все остальное — вторично. Даже немецкий тротил…
— Надеюсь, в этом вторичном нет качественного отставания кораблей, выстроенных для японцев на наших верфях, и их вооружения в сравнении с русскими?
— Что до кораблей, я не побоюсь утверждать, сир, что по их типам и характеристикам больше козырей было на руках у японцев. Опыт боев у Элиотов и Кадзимы убеждают в этом. И если бы они проявили больше настойчивости и холодного расчета, то шансы на победу имели в обоих случаях. К сожалению, как раз с расчетом и настойчивостью у адмиралов флота Микадо практически во всех боевых эпизодах первой половины войны было, откровенно говоря, не очень…
Но особую важность имели два ее самых первых боя, прошедших за первые сутки кампании. Это японские атаки на Порт-Артур и Чемульпо.
Первая закончилась совершеннейшим провалом, поскольку внезапный ночной набег дестроеров, на который возлагались особые надежды, и который, теоретически, мог за пару часов решить исход всей войны в пользу Токио, завершился форменным пшиком. Ни одного потопленного русского корабля. Ни одного!
Причины, полагаю, в следующем. Во-первых, японский командующий неоправданно разделил свои силы, заставив почти половину минных судов шарить по пустому заливу у Дальнего. Один их отряд и вовсе заблудился в тумане, и до рассвета так и не подошел к рейду Порт-Артура. Остальные же, вместо скоординированной, одновременной атаки, выходили на свои цели по отрядно, по очереди, упрощая задачу русским артиллеристам.
Во-вторых, эта никому не нужная, идиотская перестраховка с ножницами на минах Уайтхеда для прорезания защитных сетей. «Сырые» и ненадежные, эти приспособления при встрече с сетью мало помогают, зато с ними некоторые из выпущенных мин пошли глубже заданных минерами установок, а некоторые не взорвались, ударив в корабельный борт. Известно, что русские на следующий день обнаружили плавающими и выловили несколько разломанных японских мин с отвалившимися зарядными отделениями.
В-третьих, отказ Того от решительного дневного эскадренного сражения у крепости с выходящей ему навстречу русской эскадрой, последовавший за провалом ночной акции минных сил, стал для моряков флота Микадо сильнейшим деморализующим ударом. Об этом рапортуют все наши наблюдатели без исключения. И я с ними полностью солидарен. Ссылки на опасность от навесного огня крепостных батарей — не более, чем повод для самооправдания японского командования. Особенно, если вспомнить про опыт русских в Токийском заливе.
Второй же бой «первого дня», проведенный отрядом Уриу против единственного русского бронепалубного крейсера и старой, тихоходной канонерки у Чемульпо, — на мой взгляд, вообще самая позорная для флота японцев страница в истории этой войны. Даже, несмотря на тот факт, что сам порт они заполучили.
Вместо того, чтобы ночью минами потопить русских прямо на их якорных стоянках, покойный адмирал сам породил дальнейшую несуразицу. А ведь командир «Тальбота», как это следует из рапорта коммодора Бейли, в их приватной беседе еще до начала боевых действий настоятельно советовал японцу, воспользовавшись подавляющим численным и качественным перевесом, решительно уничтожить противника на рейде, не стесняясь присутствием иностранных стационеров. Политически Япония уже ничего не теряла.
Увы, итог известных действий Уриу — не только потеря эльсвикского броненосного крейсера в десять тысяч тонн, но и последующий королевский подарок московитам в виде двух близких по типу судов итальянской постройки. Кстати, именно их абордаж сделал Руднева командующим над крейсерской эскадрой во Владивостоке через пару недель с начала войны. Последствия этого единоличного решения царя всем хорошо известны. Но, прошу меня простить, джентльмены, я несколько отвлекся…
Понятно, что дуплет таких феерических фиаско в завязке кампании многих среди азиатов морально надломил. Это все равно, как не сбить фазана в десяти метрах из двух стволов. Конечно, со временем самураи оправились, собрались с духом и в дальнейшем сражались решительно и самоотверженно. Но подлинно «золотое» время было японским флотом бездарно упущено. Русские освоились, нащупали свою контригру, направленную на концентрацию превосходящих сил, и, в итоге, она принесла им желанные плоды.
Вы меня спросите, конечно, в чем же причины такой нерешительности, если не робости, командования японского флота в первых боях? Неужели потомки самурайских родов, известные благоговейным отношением к долгу, чести, а также фаталистическим взглядом на жизнь и смерть, могли чего-то испугаться в ситуации, когда их Микадо решил начать войну, а сами они получили его приказ на внезапный, убойный удар по врагу?
Многие в Адмиралтействе полагают, что для азиатов сам факт первой в их истории атаки на крупнейшую европейскую Державу, на империю Белого Царя, был поводом для мощного стресса. При всей их гордости и самомнении, они представляли себе глобальное соотношение сил прекрасно, и это знание висело над ними дамокловым мечом.
Однако, если вы хотите знать лично мое мнение, джентльмены, должен заметить, что такой взгляд на природу «скованности» японских адмиралов и их очевидное желание всеми способами минимизировать свои потери, как материальные, так и, по-возможности, репутационные, неоправданно узок. И дело тут вовсе не в постулатах трактата Сунь Цзы. Просто многие не желают видеть очевидного для меня факта, что главная причина такого поведения Того и Уриу была порождена здесь, в Лондоне.
Почему? Да потому, что после заключения союзного Договора 1902-го года, японцы полагали, что если ослабление России полностью отвечает британским интересам, а мы сами вооружаем их и благославляем на поход в Маньчжурию, то в случае критической ситуации для «ее штыка на Востоке», Англия решительно бросит на японскую чашу весов свой меч. Или, по крайней мере, нептунов трезубец.
Представьте теперь, каким холодным душем стала для них позиция, высказанная их посланнику осенью 1903-го лордом Лэнсдауном и главой Кабинета? В те самые дни, когда военная машина уже была запущена, и отрабатывать назад для самураев было слишком поздно, мы им мило заявляем, что Англия сохранит нейтралитет в любых ситуациях, не подпадающих под параграфы упомянутого Договора. Пусть благожелательный, но только нейтралитет! Мало того. Им прямым текстом говорят о нежелательности начала войны Японской империи с Россией, «в связи с определенными изменениями в британских внешнеполитических приоритетах…»
Я знаю, конечно, что за полтора года произошло много чего. Немцы распоясались в конец. Мы решились пойти на альянс с Францией против них. И к нему, по логике вещей, желательно пристегнуть Россию в качестве союзницы. Поэтому ее критическое военное ослабление более не входит в сферу британских интересов, и нам надо начинать спешно наводить дипломатические мосты с Санкт-Петербургом. Но…
Но помилуйте! — Фишер картинно всплеснул руками, — Вот так запросто, мимоходом, предать союзника, который уже вложил в подготовку к этой войне массу денег, если не последние свои деньги, поставив ВСЕ на одну-единственную карту? При этом он дал кучу военных заказов нашим заводам. Набрал громадные кредиты на ведение кампании в течение полгода у наших же банков. И уже убедил в неизбежности схватки с русскими собственный народ, распалившийся настолько, что дальше — или война, или бунт…
Конечно, я понимаю, что расчетливая, прагматичная политика — наше все. И флот — лишь один из ее инструментов, сир, — Первый морской лорд многозначительно взглянул на своего короля, — Я понимаю, что интересы Японии, каких-то азиатов, мы никогда не поставим во главу угла нашей политики. Я знаю, что изменение обстоятельств повелевает, и все такое прочее. Но, честно говоря, джентльмены, сегодня мне просто стыдно смотреть несчастным японцам в глаза.
— Что же. Мнение, вполне имеющее право на существование, адмирал. Вот только не припоминаю за Вами склонности к сантиментам, — с деланой печалью в голосе вздохнул лорд Мильнер, — Неужели наш «Неустрашимый Джек» стареет? Откуда такое сострадание к тем, кто столь изрядно заляпал грязью наш сегодняшний политический небосклон? Да, и к тому же… э… не европейцам…
— Я сам родился на Цейлоне, если Вы помните, сэр. И полагаю, что немного понимаю азиатов. Знаете, китайский мудрец Конфуций сказал однажды: «Не делай другу того, чего не пожелал бы себе». Разве эта строчка не достойна стать одиннадцатой заповедью?
Сказанное мною — вовсе не сантименты. Я лишь хочу, чтобы все мы поняли: в глазах японцев Британия «потеряла лицо». И если мы тщимся сохранить их в сфере имперского влияния, нашим дипломатам нужно очень хорошо поработать на мирном конгрессе. А нашим банкирам очень хорошо подумать, как смягчить для японцев долговое бремя. В противном случае дружеское плечо им подставят янки. Или даже русские, с этих станется.
— Спасибо, Джек. Мы тебя услышали, не сомневайся, — Эдуард задумчиво кивнул, — Ну, а теперь, джентльмены, давайте обсудим новость, которую нам принес лорд Эшер. И подумаем, что можно сделать в столь гадкой ситуации. Беднягу Маккиндера вчера нашли. В Скотланд-Ярде уверены: нашего друга и члена Тайного совета перед смертью пытали…
Глава 3
«В шесть вечера, герр корветтен-капитен!»
Монументальный, гулкий свод Лерского вокзала, чем-то напоминающий огромный эллинг для гигантских дирижаблей из не столь отдаленного будущего, встречал гостей столицы Рейха запахами дыма, перегретого пара, раскаленного металла и типографской краски. Несмотря на летнюю жару, застегнутые на все пуговицы форменных пиджачков, вездесущие мальчишки-газетчики в ярких фуражках с броскими названиями издательств, обливаясь потом, наперебой предлагали новоприбывшим свежие новости.
Правда, стоически парились вокруг не одни бедные парнишки. Дресс-код мужского костюма в имперской Германии тяготел к «мундирности» с глухим воротником-стойкой. И, в отличие от дам, ни широкополых шляпок, ни зонтиков от солнца, ни тем паче вееров, представителям сильного пола в присутственных местах не полагалось.
Военные, железнодорожники, машинисты, проводники, полицейские, контролеры и многочисленные носильщики, сверкая начищенными до блеска пуговицами и бляхами, поскрипывая кожей ремней и портупей, изредка украдкой смахивали предательскую влагу с висков или кончика носа. Не теряя при этом многозначительной серьезности лиц, как и положено добропорядочным гражданам, находящимся при исполнении. Ибо служба есть служба. Порядок есть порядок. Превыше них для немца — только сам Фатерлянд.
Но и сказать, что представительницам прекрасной половины окружавшего Василия и его спутников пестрого общества было легче, язык не поворачивался категорически. Туго зашнурованные корсеты, длинные рукавчики и двойные юбки «в пол», едва ли делали их существование в тридцатиградусный зной более комфортным…
Не обремененные объемным багажом, окруженные шумным потоком приехавших и встретивших, они уже подходили по платформе к тендеру паровоза, тянувшего их состав, когда Василий внезапно почувствовал на себе чей-то внимательный, цепкий взгляд.
«Упс… Этого еще не хватало. Но кто-то тут есть по нашу душу…»
Условный знак заставил его спутников мгновенно подобраться и буквально за пару-тройку шагов принять разомкнутый предбоевой порядок, позволяющий каждому иметь максимально возможный сектор для наблюдения, ведения огня и прикрытия друг друга. Квантунская «учебка» Балка, часть тактических приемов из программы которой вошла и в инструкцию для опергрупп, работающих «под прикрытием» за рубежом, нарабатывала у офицеров прекрасные рефлексы.
По счастью, наихудшего, а именно — рукопашного общения с прелюдией в форме целевой стрельбы из короткостволов в перекатах по представителям конкурирующей организации среди гражданских, не стряслось. В толпе встречающих Балк безошибочно вычленил знакомое лицо с тонкой улыбкой сдержанной радости на губах.
«Интересно девки пляшут. Если Председатель послал Максимова перехватить нас на берлинской пересадке, значит в Конторе для меня появились новости или вводные, не терпящие и трех суток отсрочки. Похоже, мы начинаем становиться пожарной командой. Что там у них на этот раз приключилось? Азеф? Гапон? Японские рецидивисты? Или что-нибудь похлеще, вроде очередного фортеля дядюшек бедолаги Ники? Как чудненько! А один наивный балбес с зашкалившим спермотоксикозом раскатил было губищу по поводу Верунчика в пятницу вечером».
— Отбой тревоги. Наши. Смотрим правее. Видим: Макс…
На взгляд Балка, с одной стороны, ситуация, в которой они с Зубатовым начинали формировать структуры ИССП, включая любимое детище Василия — первое в своем роде для настоящего времени разведывательно-диверсионное подразделение «в штатском», была неизмеримо проще его реалий конца 20-го — начала 21-го века. В здешнем «краю непуганных бубуинов» не только отсутствовали электронные базы персональных данных, визы или именные проездные документы. Здесь и паспорт-то при пересечении границ большинства европейских стран не требовали! Франция, Германия, Испания и Италия еще в 70-х годах прошлого века отменили пограничный паспортный контроль: сеть железных дорог неудержимо разросталась, народа стало ездить много, и пограничные чиновники банально перестали справляться с такой хлопотной обязанностью.
И главное: здесь даже у великих держав толковых спецслужб с разведывательными и контрразведывательными органами пока не существовало вовсе, или таковые пребывали в эмбриональном состоянии. И лишь интеллектуальный мерзавец Евно Азеф и некоторые североамериканские мафиозные боссы робко, мелкими шажками, начали приближаться к той оперативно-тактической идеологии применения, которая была скрупулезно прописана Василием для спецотряда ИССП «Вымпел». Мудрить с его названием он не стал: был бы смысл плодить новые сущности.
Но, с другой стороны, на пути его и Председателя замыслов громоздились дичайшие технические проблемы. Со своевременной передачей информации, к примеру. Здесь тебе ни интернета, ни мобильной и спутниковой связи, ни даже чемоданчика «радистки Кэт». Максимум удовольствия: линейные телеграфные станции, до которых вовремя добраться — отдельная тема, а делать это предстояло регулярно. Короче: «Морзянка, сэр…»
Между прочим, в работе боевой группы в чужой стране главное — это даже не точное выполнение возложенной на нее задачи и отход «не наследив». Главное, чтобы в Центре, в случае «облома», понимали: когда, где и по каким причинам миссия провалена, а группа, или ее часть, уничтожена противником. Как в связи с этим выразился Зубатов: «У нас нет интереса дважды наступать на одни и те же грабли. Подобное развлечение — для особо одаренных клинических идиотов».
Вот почему Председатель категорически настоял на обязательных кодированных «квитанциях» с телеграфа по маршруту «командировки». В Конторе должны точно знать: где их люди находятся, куда и когда прибудут на очередном ее этапе. Так что сам факт появления Максимова на берлинском вокзале Василия сильно не удивил.
Кстати, дело тут было не столько в «плановых показателях эффективности работы» или понятном лозунге «своих не бросаем». Дело было в проклятой экономике, несмотря на то, что все финансовые потребности Конторы до сих пор удовлетворялись в полном объеме. Но это — сегодня, поскольку сам царь-батюшка кровно заинтересован в высокой эффективности работы его опричников, а в верхнем ящике его письменного стола, рядом с томиками Макиавелли и Карлейля, прижился изданный в Лондоне цитатник Сунь Цзы.
«…Знание противника наперед невозможно получить от богов и путем вычислений.
Знание положения противника можно получить только от людей. Поэтому для армии нет ничего более важного, чем ее шпионы. Нет больших наград — чем для шпионов. Нет дел более секретных, чем дела шпионские. Не обладая совершенным знанием, ты не сможешь пользоваться шпионами. Не обладая гуманностью и справедливостью, ты не сможешь применять шпионов. Не обладая тонкостью и проницательностью, не сможешь получить от шпионов действительный результат. Поэтому только просвещенные государи и мудрые полководцы способны делать своими шпионами людей высокого ума. И с их помощью они непременно совершают великие дела. Пользование шпионами — самое существенное на войне. Именно они — та главная опора, полагаясь на которую действует армия…»
Но это — сегодня. А как-то оно будет завтра? Кто знает? Постоянны только временно вбитые гвозди…
Подготовка разведчика-диверсанта, действующего за рубежом в формально пока еще мирное время, стоит подороже любого навороченного «Роллс-Ройса» и требует далеко не двух-трех недель. Каждый такой офицер — это не одноразовый «камикадзе», вроде тех предателей из бывших советских военнопленных, которых Абвер «выпекал» десятками и даже сотнями в годы Великой отечественной для диверсий в нашем оперативном тылу. Он — элитный боец, «штучный товар ручной работы». Хотя и получает перед очередной командировкой под соответствующую подписку ампулу с цианидом, поскольку не имеет права попадать в плен.
Причем, на боевое задание уходит группа, где «пара» — базовая тактическая единица: одиночкам тут не место. Агенты-диверсы — командные игроки, они не «кроты», не глубоко законспирированные нелегалы-резиденты. А за супергероями-индивидуалами с лицензией на убийство — милости просим в сказки про Джеймсов Бондов и Джейсонов Борнов…
— Здравствовать и тебе, Евгений Яковлевич! Ты здесь, в неметчине, дело пытаешь, или от дела лытаешь? — отвечая на крепкое рукопожате и приветствие Максимова, по-дружески подмигнув, с легким полупоклоном осведомился Балк.
— Пытаю, пытаю, Василий Александрович. Сам знаешь, работа теперь наша такая, пытать, — невозмутимо отшутился подполковник, — Но подробности чуть позже, с Вашего позволения. Пойдемте, моторы ждут. Я снял два номера в «Бельвю». Там и пообедаем.
— Гранд, что на Потсдамской площади?
— Да, он самый. И если нашу «могучую кучку» тамошние дамы полусвета примут за компанию охочих до амурных приключений заезжих иностранцев, разве будет что-то в этом противоестественного?
— А за пять часов мы точно успеем? И покушать, и… — Рощаковский демонстративно взял многозначительную паузу, вызвав сдержанные смешки у Витгефта и Бутусова.
— С этим, до дома потерпите. Кстати, не забываем, что законы страны пребывания, а тем паче — пересадки, желательно знать. И, как минимум, — уважать. Дабы на ровном месте не наживать себе неприятностей на посадочное место. Извиняюсь за каламбурчик…
Но, что-то я погляжу, шибко веселый у тебя народ сегодня, Василий Александрович. Слышали, кстати, что в Лондоне три дня назад король лично присутствовал на похоронах одного из своих друзей, профессора и, вроде бы, даже члена Тайного совета? Нет?..
Поделиться книгой: