Вампиры [Vampire$]

Детектор был его лучшим шансом. Джоплин действительно придумал детектор вампиров, основанный на предполагаемой электромагнитной энергии любого объекта и/или критте, способный полностью поглощать весь солнечный свет. Это был гениальный гаджет, но его необходимо протестировать на вампире. Карл чертовски хорошо знал, что они никогда не могли надеяться — или, если на то пошло, быть глупыми настолько — захватить злодея и доставить его к нему. Ergo, он должен быть там, наблюдать, чтобы управлять кнопками и ручками, остальные хреноголовые, слишком, в первую очередь треклятые невежды, чтобы заниматься этим. Он хочет принимать участие так или иначе, Богом клянусь!

И тем временем он вернулся к поглаживанию своего огромного брюха и сердитому ворчанию и отказывался видеть улыбку Аннабель, когда так делал. Что напомнило ему: почему он был в стельку пьяным. А она не была? Почему она никогда не была? А? Объясните мне это!

Кот, пробирающийся обратно между столов из туалетной комнаты, задавался вопросом о том же самом. За всю свою жизнь он никогда не видел Аннабель пьяной. И она выпила столько же, как и все, не так ли? Ну, не так ли?

Она ходила? Он вспомнил. Ага. Она сходила. Фактически, она была единственной, кто получал действительно серьезные вещи, приходящие с этим дерьмовым шнапсом. Погодите минутку! Шнапс! Она всегда пила шнапс! Может, если Я выпью шна… Подождите еще минуту! Я пил шнапс. Я пил его. Вот как я стал настолько развратен.

Он плюхнулся на свой стул, подумав: Загадка Вселенной!

— Мне нужен вампир, — сказал Карл, опять возникая возле вернувшегося Кота.

— Через минуту, — наконец парировал Кот.

И они зашипели друг на друга.

Аннабель снова заулыбалась. Но не слишком, или она не сомневалась, что потеряет равновесие, повернется килем на стуле в обратном направлении, и задрав подол, навернется о край барной стойки так, что голова разлетится как грейпфрут.

И тут она тихонько мысленно хихикнула, маленькие фиолетовые бабочки искрились вокруг.

Она никогда в своей жизни не была так основательно пьяна. Она сомневалась, что кто-то бывал в таком состоянии. И мысль о том, чтобы суметь присесть и пописать, была ее представлением о небе. Но разве женщины писают? Конечно они тоже. Нет. Они покрываются росой. Кони взмыливаются, мужики потеют, а женщины росеют. Правильно? Нет, это было что-то другое.

Но пописать звучало так ужасно. Так не свойственно леди.

И если она не рискнула шатаясь пройти в комнату отдыха на виду у мужчин, то она собиралась сделать нечто гораздо более не свойственное леди. Быть леди — установленный стандарт — было первостепенным. Она несла полную ответственность, она была совершенно уверена, за Команду Кроу.

В очень реальном смысле, более, чем она когда либо вполне понимала, это было правдой. Аннабель O’Бэннон была более чем просто царственной красавицей, строившей своих грубых мужчин по струнке. Она была их символом для остального мира, который они несомненно защитят, даже ценой мучительной смерти. Она была причиной, почему они продолжали сражаться, зная, черт возьми, что они в конечном итоге проиграют. Это случилось со всеми остальными. Это случится с ними. Но это не случится с Аннабель.

Они этого не знали, ее мужчины. То есть, они никогда осознанно не высказывали это, даже мысленно. Но это было так. Это было так, потому, что она, Аннабель, была такой. Именно так.

Она вела себя с мужчинами таким способом, свойственным только некоторым леди и другим волшебным существам, вызывающим одержимость. Способом заставить их сесть и съесть свою кашу или выпить свой напиток. Заставить их заткнуться и выслушать кого-то другого.

Она могла заставить их носить галстуки.

Она также обладала уникальной способностью даже остановить насилие, как раз когда она принудила Джека бросить этот Харлей — и не на того бедного стонущего байкера, как он собирался.

Ничего из этого не вытащило ее из-за барной стойки и в дамскую комнату. И она попросту должна была уйти. Затем возникла мысль.

— Молодой человек, — сказала она бармену среднего возраста, — Мне еще один. — Затем она соскользнула с табурета и приземлилась, слава Богу, на оба высоких каблука и смогла сделать несколько заплетающихся шагов к сладостному выходу, прежде чем Карл и Кот смогли преодолеть шок.

Двое мужчин посмотрели друг на друга. Еще выпивки? Еще-проклятой-выпивки? Она затевает еще один раунд и вот они, двое больших крутых парней, Истребители Зла отчаянно пытаются сфокусироваться на своих салфетках для коктейля, дабы сохранить баланс, ради всего святого, и она сможет еще…

Но что они могли поделать? Какой у них был выбор? Было ужасно и скверно так поступать, но альтернатива была хуже, сдаться было хуже.

Карл сглотнул, сказав, — Мне тоже.

Бармен, яркий, здравый, и садистический, спросил Кота, — Еще раз по кругу?

И Кот, с серым лицом и своей жизнью, проходящей перед его глазами, тупо кивнул.

Появление Аннабель было, как всегда, утонченным. Она возникла почти вне поля зрения, в то время, как мужики были заняты мачизмом. Она остановилась у входа в бар и, с явной беззаботностью, бросила через плечо, — Молодой человек, — ласково обратилась она к бармену, — Я полагаю, это все.

Все трое мужчин повернулись к ней, бармен с полными руками.

— Вам не нужно еще, леди?

Аннабель улыбнулась.

— Я полагаю нет.

Досада бармена немного проявилась.

— Вы уверены? — настаивал он.

Она взяла паузу, казалось, всерьез рассматривая вопрос о химическом самоубийстве, а затем вновь покрутила своей симпатичной головой.

— Я полагаю нет, — повторила она, а затем она исчезла.

Все ее спутники вскочили, спеша воспользоваться открытым ею путем к отступлению.

— Я тоже полагаю нет.

— Я тоже, теперь полагаю также. — Оба выпалили это быстрее стаккато пулеметного огня.

Бармен посмотрел на них, взглянул на остальную часть гостиной, которая была совершенно пустой, и вздохнул. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, подумал он. Он знал, что всего три человека, покрывшие накладные расходы за весь день, были слишком хороши, чтобы оказаться правдой. Но все же, они почти сделали это.

Аннабель не слышала и не заботилась ни о чем из этого. Она была слишком занята, неловко пробираясь к дверям дамской комнаты, дергая ее обеими руками и бодая прической, пытаясь ее открыть, неуклюже заталкивая себя в кабинку, расстегивая себя, и затем наслаждаясь одним из тех мини-оргазмов, зарезервированных для тех счастливых созданий, созданных по образу и подобию Божию.

Позже она подумала: Я так устала.

У нее было две недели. С Джеком в Риме, остались только Кот, Карл и она сама (в смысле она) чтобы урегулировать все договоренности. Обратиться к ближайшему родственнику было проще, чем могло показаться. Типы крестоносцев, которые она давно обнаружила, имели тенденцию быть одиночками.

Кроме Энтони. Она отправилась в Сан Антонио, чтобы лично рассказать Миссис Беверли. Когда эта святая женщина открыла дверь и увидела ее, она поняла. Две женщины раскачивались и плакали, держа друг друга в объятиях, плакали и убаюкивали друг друга два часа подряд, их умы наполнились богатыми воспоминаниями о дорогом, красивом, отважном, огромном, черном Энтони, которого они так любили. Никакая потеря, кроме ее мужа Бэзила, никогда не тронула ее настолько. И она знала, что когда придет время Джека и Кота — как это несомненно произойдет — это будет для нее все.

Она знала, что ей нужно продолжать идти. Она знала, что Карл Джоплин, воистину удивительно компетентный, нуждается в ней отчаянно. Ничего не получится, наверное, без ее помощи.

Она знала это, и ей было все равно. Когда Джек и Кот уйдут, это было бы так. Даже намеченный образ этой утраты, столь злобно-жестокой, столь вконец разрушительной, был переплетен с ней одной, тихо сидящей в своей комнате, выстраивающей в линию таблетки, чтобы проглотить. Довольно любопытно, ей не приходило в голову, что она может умереть по другому. Вампиры? Она никогда не видела ни одного, никогда не желала, и не могла подумать, что в мире существует причина, почему она должна с ними встретиться. Это была мужская работа. Они принадлежали ей.

Позже, конечно, когда их охватит ужас, это было бы иначе. Но она не могла знать это сейчас.

Ее мысли приняли свой обычный ход. Они покидали Пеббл Бич и возвращались домой в Техас. До Далласа. Они собирались пропустить свой особняк с видом на залив, скульптурные поля для гольфа и океанский туман, катящийся над вершинами сосен, и прежде всего, миниатюрного оленя, поедающего ее цветы каждое утро.

Она заявляла, громко и часто, что она ненавидит эти создания и считает их бедствием природы. Мир, настаивала она, был бы лучше, если бы каждый олень был изжарен в виде стейка.

— Бэмби тоже? — всегда спрашивал кто-нибудь.

— Особенно Бэмби, — резко возражала она. — Этот мерзкий маленький болван только воодушевляет их.

Это никого не могло одурачить, конечно. И все же, каждое утро, она доставала свои теннисные туфли, пару синих джинсов и рубашку с длинным рукавом, принадлежавшую покойному мужу, упрятывала свои волосы под платок, хватала свое оружие (метлу с заднего крыльца), и спешила в бой. Все спешили к окнам, некоторые даже отваживаясь на это во время поистине монументального похмелья, смеялись и аплодировали, прижимались к стеклу и просто вообще пытались спугнуть оленя. Собственно, это было величественное существо, уверенное в своем превосходстве. Такое самодовольное, дерзкое и самоуверенное, оно фактически прекращало есть и стояло, просто стояло там и смотрело на нее, как она бежит к нему, размахивая метлой, не показывая страха даже на унцию, как раз перед тем, как она навернет его метлой, и затем, без особых усилий перемахивал через десятифутовый забор, который она специально построила. Мальчики любили его и называли Бэмби, после этого глупого мультика и — И.

И мальчики…

Мальчики ушли. Мальчики, ее мальчики были мертвы, все перебиты, ужасно и навек и…

И долгое время, единственный звук в комнате имел своим источником приглушенные рыдания, заполнявшие маленькую кабинку.

Вот к чему они пришли. Зоопарк, прозвище крыла, теперь состоящего из семи незанятых спален, был пуст. Необитаемый и пустой, темный и печальный. Это был единственный приказ, который Джек смог отдать после резни. Почти бессвязный от боли, ярости и стыда, его последнее распоряжение, перед посадкой на самолет в Европу, заключалось в том, что надо вернуть всех домой в Техас, которому они принадлежат.

Аннабель, таким образом, осталась с программой все упаковать, лететь в Даллас, выбрать и купить другой дом (с комнатой для мастерской Карла), и что сложнее всего, рассортировать принадлежавшее мальчикам.

Так много вещей. И такие, такие… мальчишеские вещи. Она улыбнулась этой мысли и вытерла еще одну слезу.

Потому, что они были такими мальчишками. Они также были взрослыми мужчинами, также. Все они. Самому младшему почти двадцать пять, самому старшему за сорок, старше Кота, второго человека в команде.

Но они также были мальчишками, также. O, она знала почему. Она знала. Она понимала, почему. Это была их работа, натура, страх…

Определенно.

Они не собирались жениться и воспитывать детей, стареть и уходить в отставку в какую-нибудь курортную богадельню. Они собирались умереть. Они собирались быть убитыми каким-нибудь отчаянным выпадом когтей или зубов, слишком быстрым, чтобы его можно было отразить. И тогда они должны быть проткнуты колом и обезглавлены выжившими, которые не могли даже использовать похороны, как время для оплакивания.

Они собирались умереть. И так далее. И они это знали. Каждый из них это знал. Они собирались умереть.

И поэтому они были детьми. Ее мальчиками. Она собрала столько игрушек. Видеоигры и стереосистемы, модели самолетов и игры в пинбол (каждый должен был иметь свою собственную машину), а также кальянные трубки и книжки научной фантастики, комиксы, некоторые из которых были необъяснимо для Аннабель на Японском. (Она никогда не понимала, зачем. Ни один из мальчиков не говорил по-Японски, тем более не читал.) И потом были кипы порно книг и журналов, и она обнаружила, очевидно совершенно легальный журнал, озаглавленный «Трахни Меня».

Так много хлама и так много денег потрачено на это — Человек видел, что они знают, что никогда не доживут до того, чтобы накопить свое собственное состояние. И они потратили его.

Но что было потрясающе, и она признала это, столь милое для сердца Аннабель, то, что они сделали со всем этим. Вся эта здоровая мужественность, алкоголь и страх, сдерживаемые в столь огромном здании, как особняк, созданный для экстремально резонирующего домашнего хозяйства, если не сказать больше.

Алкоголь. Столько алкоголя. Команда Кроу была мертвецки пьяной, когда у нормальных людей был единственный коктейль. Ежемесячный счет за спиртное, потребляемое в доме, составлял более тысячи долларов. И в это не входили счета из баров, которые Аннабель вечно ждала, чтобы расплатиться. Огромная территория гаража была заполнена Корветами, четырехколесными тачками и мотоциклами, все были слишком пьяны, чтобы вести самому. После восьми DWI (вождений в нетрезвом состоянии) за две недели, Джек установил политику такси до дома для всех, кто не выходил с Котом (кто пьян, мог уговорить любого копа из его пистолета).

Но это было не просто пьянство. Они не были алкоголиками. Это был всего лишь переизбыток энергии. Они терроризировали горничных, неизбежно прижимаясь к бедным женщинам, предлагавшим свою помощь, когда они совершенно обнаженные и мокрые вылезали из душа. Было так трудно удержать поваров, что им, наконец, запретили даже посещать кухню пока там находился повар. Если они хотели что-то, им нужно было позвонить и попросить. Количество пищи льстило и пугало поваров одновременно. Они могли потреблять поразительное количество еды. Любой вид еды. Джанк фуд. Гурмет баффет. Манчиз. Что нибудь. Все.

Они никогда не набирали вес. Никто из них — кроме Карла, конечно — даже не имел пивного живота. Строго каждое утро они вставали и тренировались, по их улыбчивым лицам бежал соленый пот. Дело не в том, что они были особенно дисциплинированы. Они, безусловно, не были. Они были… преданы. Они были верны. И они были одни и едины в целом свете. Это был не просто каждый, кто беспокоился о себе. Если бы один не смог быстро повернуться с этим жутким деревянным колом в руке, то располосован от горла до бедер может быть не только он. Это может быть один из его товарищей. Нет. Это был бы один из его товарищей. Потому, что в буквальном смысле, никто в мире не спасет их, кроме них самих.

Именно поэтому, вспоминая Аннабель, Джек запретил реслинг. Это всегда происходило на лестничных клетках, по какой-то причине. Она предположила, что это потому, что широкие плечи всегда сталкивались друг с другом в спешке и затем одно приводило к другому и…

С Джеком такого не было. Они уже были спаяны слишком крепко, чтобы выплескивая адреналин, мутузить членов своей единственной семьи.

Поэтому, вместо этого они разворотили дом. В то время они решили играть в гольф под крышей из-за дождя.

Она приводила себя в порядок перед большим зеркалом, вспоминая и безуспешно пытаясь сдержать улыбку. Справедливости ради, Джека даже не было в городе. Он и Кот поехали в Сан Франциско с Энтони, чтобы посмотреть, как его старая команда обыграет 49’ers. Но это не значит, что она поверила хотя бы на мгновение, что Джек остановил бы их. Наверное. Просто сидел бы там в этом большом кресле, смеялся и ставил на победителя.

Гольф в помещении. Она вздохнула. Они разбили шесть окон. Трое из них порезались стеклом.

Она сделала паузу и осмотрела свою внешность, прежде чем вернуться в бар. Она предположила, что отлично выглядит.

Для себя самой.

Из-за того, что осталось. Из-за чего надо смотреть вперед. Я так устала, подумала она снова. И потом она подумала: Нет. Это ложь: я боюсь. И потом она подумала: Нет. Со мной и то и другое. И то и другое.

Джек! Возвращайся. Возвращайся к нам, ведь ты остался!

Отец Адам посмотрел влево, на семидесятилетнего мужчину, спящего через проход от него и сказал тихо, голосом телевизионного комментатора, По имеющимся данным, для информации, сэр, более шестисот экзорцизмов официально совершается в Америке ежегодно. И для вас, это просто что-то вроде хорошего кино, которое может или не может быть правдой, но не сейчас.

Взгляд Адама скользнул по проходу к Джеку, дремавшему перед ним.

И этот человек, продолжал он, убивает вампиров во имя жизни. Как насчет этого?

Адам вздохнул, бросил беглый взгляд на Кроу, прежде чем повернуться и посмотреть на горы западных Соединенных Штатов, раскинувшиеся внизу.

Я сплю. Но, возможно, нет. Это реальность и это происходит, растекающаяся желчь Зверя, от сотворения человека и раньше. Это не сон.

Он снова повернулся, чтобы посмотреть на Джека Кроу.

Просто это мультяшный персонаж. Ходящий, разговаривающий, истекающий кровью, ругающийся, более-чем-живой человек-медведь. Он мультик, только живой.

Но мультики не реальны, не так ли? спросил он себя.

К тому же среди мультяшек нет священников. Разве не поэтому ты здесь?

Он начал игнорировать себя. Но потом он решил, что ему это больше не нужно. Он был здесь и сейчас. Он уже не был каким-то высоким, темноволосым, кудрявым ребенком, слишком красивым, поэтому его доброта пряталась в семинарии от девочек и мира людей-потребителей в черно-белом, царственном, таинственном облачении.

Он вновь взглянул на салон. Возможно, это был не настоящий мир этого самолета. Людей, стремящихся заслужить места первого класса или пилотские нашивки. Это не реальный мир людей вообще.

Но это был настоящий мир человека.

Человека и Бога.

И он, Адам боящийся школьного двора, вырос и пришел сюда, чтобы сражаться за них обоих. Наконец.

До конца.

Он спал.

Я не знаю, кого еще подтянуть, думал Джек Кроу. И я устал подбирать их. Нам нужны лучшие. Никто другой не справится.

Но они умрут. И это означает, что я должен найти лучших людей изо всех, кого я знаю и обречь их на насильственный конец только потому, что они самые лучшие.

Дерьмо.

И они всегда говорили да. Это была худшая часть этого. Хорошие, как только они узнавали, что должно делаться, делали это.

Так они делали и они умерли.

Дважды дерьмо.

O, Боже! Пожалуйста не звоните нам сейчас! Осталось всего четверо нас и мальчишка-священник и одна из них женщина средних лет и другой, шестидесятилетний живчик и толстяк, чертовски славный, но для меня недостаточно, хоть он и лучший человек изо всех, кого я знаю.

И, трижды дерьмо, последний из них я.