Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: А главное - верность... Повесть о Мартыне Лацисе - Евгений Ильич Ратнер на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Евгений Ратнер

А главное — верность…

Повесть о Мартыне Лацисе

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

В том году, в тысяча девятьсот семнадцатом, ноябрь был особенно холодным.

Туман, приплывший с Финского залива, а точнее, с Атлантики, где в теплом течении Гольфстрим варилась погода, — этот туман слизал весь снег, выпавший в начале месяца. Потом ринулся ветер с Ладоги. Сначала порывистый, он словно залпами обстреливал Петроград, а затем задул, ни на одну минуту не сбавляя силы ни днем, ни ночью.

Холодно было и в домах. Над трубами почти нигде не вились дымки, которые обычно выдыхали здания. Продрог каждый дом, продрог весь Питер.

Холодно было и в кабинете Ленина, откуда Мартын только что вышел.

Конечно, не так холодно, как сейчас на Невском, по которому шагал Мартын Лацис. Каждый шаг его аршина полтора, если не больше. Да уже и не шагнет человек такого высоченного роста. Глянет на него кто со стороны и не сразу отведет глаза. Плечи, как говорится, косая сажень, а вся широкая грудь скрыта бородой. Дремучая борода, вроде боярской. Она придавала бы ему суровый вид, если бы не серо-голубые глаза с неожиданно мягким и теплым взглядом.

Пожалуй, лишь одно не красило его атлетическую фигуру — левое плечо ниже правого. По этому признаку легко угадать бывшего батрака, который пошел внаймы с малолетства. С самых ранних лет приходилось ему таскать тяжелые мешки, подростком ходить за сохой. На затвердевших парах соха не слушалась, бросало из стороны в сторону, а хозяин еще издевался: «Положи камни в штаны!» Те, кто похлипче, на всю жизнь становились сутулыми, а то и горбатыми.

Ветер с Ладоги гнал по мостовым и тротуарам колючую морозную пыль. Мартын Лацис чувствовал, как она въедается в лицо, и глубже натягивал лисью шапку, привезенную из сибирской ссылки. Шагал он к Главному штабу, чтобы повидаться с наркомом по военным делам Николаем Ильичом Подвойским, добрым своим другом.

Как член Военно-революционного комитета Мартын заведовал Бюро комиссаров. Бюро направляло комиссаров во все воинские части, во все учреждения, на все фабрики и заводы, на железную дорогу. Комиссаров революции было поручено подбирать и назначать Мартыну Лацису.

Бюро находилось в Смольном, и когда Яков Михайлович Свердлов позвонил Мартыну и попросил его зайти к Владимиру Ильичу, тот через несколько минут был уже в кабинете Ленина.

Владимир Ильич сидел за столом, накинув на плечи пальто. Сбоку пристроился Свердлов. На нем была кожаная куртка, которую он, кажется, не снимал ни днем, ни ночью. Такое впечатление, наверно, оттого, что и днем и ночью он все время на ногах.

Свердлов — один из немногих в теперешнем окружении Ленина, с кем Владимир Ильич познакомился совсем недавно — в апреле этого года. Появление Свердлова в кругу ближайших соратников Ленина стало органичным, естественным. Все заметили, как быстро Владимир Ильич оценил его великий талант организатора и рекомендовал Свердлова на самый высокий пост в государстве — Председателем Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.

Были люди, с которыми Ленина связывала давняя дружба, но не было, пожалуй, человека, так быстро, остро, с такой глубиной воспринимавшего каждую его идею. Мартын не раз замечал: только успевал, казалось, Ленин закончить фразу, как Свердлов со свойственной ему манерой живо, несколько задорно откликался коротким «Уже!» — уже не только уловил его мысль, но успел продумать ее практический ход.

Работая в подполье в разных концах России, сидя в тюрьмах, находясь в ссылках, Яков Михайлович узнавал очень многих товарищей. Теперь оказалось, он не просто был знаком, а изучил каждого как человека, как партийного работника. Недаром его называли памятью партии, говорили, что он носит в голове биографический справочник коммунистов.

Сегодня Мартын уже виделся и с Лениным и со Свердловым, поэтому, подойдя к столу, он молча остановился, ожидая, что скажет ему Председатель Совнаркома или Председатель ВЦИК.

Оба посмотрели на него снизу вверх, потом Мартын перехватил взгляды, которыми обменялись Владимир Ильич и Яков Михайлович.

Ему нетрудно было понять: до его прихода Ленин и Свердлов говорили о нем. Но в связи с чем? По какому поводу? Спрашивать не стал, Ленин показал ему на кресло, и он медленно опустился, словно сомневаясь, выдержит ли оно его.

В большое окно устало глядел унылый день. Не успев расцвести, он уже угасал. Следовало бы включить настольную лампу. На столе стояли электрическая и — на всякий случай — керосиновая лампы, но Ленин экономил и электроэнергию и керосин, слишком мало было и того и другого, а засиживался он допоздна каждый вечер.

Если бы кто-нибудь глянул на всех троих со стороны, сказал бы, что Лацис несомненно старше Свердлова и, пожалуй, не так уж намного моложе Ленина. А ведь Ленину шел сорок восьмой. На самом деле Мартыну почти на два десятка меньше, чем Владимиру Ильичу, и на три года меньше, чем Свердлову. Солидность Лацису придавали не только борода, рост — он был степенен, шагал широко, неспешно, был немногословен, зато каждую фразу хоть клади на весы.

Поэтому, должно быть, из всех партийных кличек к нему особенно прижилась Дядя. Лацис привык к ней так же, как и к фамилии, хотя имя, отчество и фамилия — Мартын Янович Лацис — тоже были ненастоящими.

Шесть лет тому назад молодой агитатор-пропагандист ЦК Социал-демократии Латышского края Янис Судрабс, обложенный со всех сторон жандармами и сыщиками, вынужден был уйти в подполье. Он попросил у знакомого волостного писаря «бумажную душу», да еще такую, чтобы укрыла его от воинской повинности.

— Лет на тридцать пять? — спросил писарь.

Покопался в паспортном реестре, нашел сведения о крестьянине, который выехал из волости, и на его имя выписал паспорт, но посоветовал немедленно отращивать бороду, чтобы привести внешний вид молодого человека в соответствие с его документом.

Сейчас, обратившись к нему, Ленин тоже назвал его Дядей и сообщил, что они с Яковом Михайловичем предлагают ему стать народным комиссаром внутренних дел РСФСР.

Мартыну было известно: Рыков, назначенный на этот пост, ушел в отставку. Вместе с несколькими членами ЦК и наркомами он требовал, чтобы в Советское правительство входили представители всех так называемых социалистических партий, в том числе меньшевиков и правых эсеров. Центральный Комитет отверг этот ультиматум, тогда они подали в отставку, фактически дезертировали. Поэтому Наркомат внутренних дел не начинали даже организовывать.

Предложение Ленина огорошило Мартына. Он растерялся. Наступила тишина, и в эту тишину проникал из коридора топот множества ног. Хотя кабинет Ленина отгорожен был от коридора приемной, все равно он достигал и сюда. Ухо Лациса привыкло к нему. С тех пор как большевики заняли Смольный, он раздавался с утра и до утра, с каждым днем нарастая все больше и больше. Не только рабочий Питер, кажется, вся трудовая Россия двигалась по коридорам Смольного…

Лацис и сейчас помнит, как долго он молчал после неожиданного предложения Владимира Ильича. Свердлов не выдержал, как бы подтолкнул его вопросом:

— Что же ты? Председатель Совнаркома предлагает тебе министерский, можно сказать, пост.

Тогда Мартын заговорил. Обычно он говорил не спеша, часто повторял последние слова, а самое последнее нередко произносил по слогам, и оно звучало особенно веско. И на этот раз начал рассудительно:

— В бывшее министерство внутренних дел, насколько я помню, входили, — он вытянул руку с растопыренными пальцами и начал их загибать, — вся администрация, вся медицина, инородческое управление, полиция, церковь и еще многое, о чем я даже понятия не имею. Даже отдаленно незнаком с этой колоссальной машиной. Ко-лос-саль-ной… — И, сбившись от волнения с ритма, зачастил: — Народный комиссар — это не моя мерка. Совсем не моя! Ни я — к ней, ни она — ко мне…

Ленин перебил его и сказал, что не только слова, но и мотив этой песни ему достаточно знаком, а если говорить прямо, то и достаточно надоел.

Но Мартын стоял на своем:

— Это не по мне! Я просто не справлюсь. Это не по мне. Вы переоцениваете меня.

Он и сейчас, идя по Невскому, видел глаза Свердлова и его укоризненный взгляд.

— Как-то не в твоем характере трусить. Уж не думаешь ли ты, что я, находясь в туруханской ссылке, готовился стать тем, кого, скажем, во Франции называют президентом? Да и ты не проходил специальной подготовки, чтобы возглавить большевиков Выборгской стороны, ни на каких курсах не обучался, как действовать в Военно-революционном комитете и совершать революции. А Бюро комиссаров… Разве это не один из важнейших органов Советской власти?

Мартын не мог опровергнуть Свердлова и от этого смутился еще больше. Стоял, молчал, чувствовал себя виноватым, что отказывается, первый раз в жизни отказывается от партийного поручения. Но иного выхода у него нет. Шутка сказать: нарком, да еще внутренних дел всей Советской России!

— Нет, нет, — наконец снова заговорил он. — Не по мне! Разве бы я хоть словом возразил. Неспроста латыши утверждают: не выйдет из петуха орла, хоть позолоти ему шпоры. Хоть по-зо-ло-ти!

Ленин улыбнулся, а Свердлов воскликнул:

— Но тебе нет нужды золотить шпоры!

И все же Владимир Ильич понял, какую тревогу посеял в душе Лациса. Недаром, внимательно посмотрев на него, подумав, предложил дать возможность Дяде поразмыслить до завтрашнего утра.

И вот Мартын шел теперь по Невскому к Главному штабу, чтобы повидаться с Николаем Ильичом Подвойским.

До чего преобразился проспект после октябрьских дней! Словно этим же ладожским ветром сдуло с него нарядную публику, богатые выезды, катившие, бывало, один за другим. Померк Невский, ничего не скажешь, померк. Никакого теперь в нем шика. Погасли витрины, опустились железные шторы на широченных окнах, повисли тяжелые, будто гири, замки на дверях магазинов.

Десятый час вечера, а темны глазницы домов, лишь кое-где просачивается матовый свет сквозь морозную накипь узоров на стеклах. Тротуары почти пустынны. На мостовой больше народу: не очень стройно прошел отряд красногвардейцев, промчался грузовой автомобиль с веселыми и отчаянными матросами. Да и одинокие прохожие предпочитают ходить по обочине мостовой.

Обезлюдевший проспект кажется уже, чем прежде: здания с противоположных сторон будто тянутся одно к другому, будто пытаются коснуться плечами. Вот когда Невский был необыкновенно широк — в июле. Рабочие и солдаты заполнили его. Ни мостовой, ни тротуаров — сплошь человеческие головы. А над ними красные полотнища: «Вся власть Советам!» Потом красная кровь на брусчатке. И трупы. Раскинув руки, они словно пытались доплыть до берега. Тогда в этот час было еще совсем светло, белые ночи, правда, угасали, но солнце еще путешествовало по небу, а нужно было быстро и надежно укрыть Ленина: Временное правительство подняло всю полицию, жандармерию, чтобы схватить его. Где укрыть Владимира Ильича? Конечно, в Выборгском районе, в его, Лациса, районе…

Какой же ответ дать Ленину завтра? Мартын шел к Подвойскому как к народному комиссару по военным делам, чтобы договориться о посылке революционных солдат из Питера комиссарами в ряд полков на Северном фронте, а заодно, как с другом, и посоветоваться с ним. Так трудно решить самому, здесь обязательно нужен совет друга.

Он свернул с Невского на Большую Морскую к Главному штабу и сразу увидел высокого мужчину, а по обе стороны от него — двух человек с винтовками. Знакомая картина: красногвардейцы ведут какого-то контрика. Так и есть — в офицерской шинели без погон, в папахе, башлык за плечами. Лацис скользнул взглядом по ладной фигуре офицера и прошел бы мимо, если бы один из красногвардейцев не окликнул его:

— Здравствуйте, товарищ Дядя!

Ну конечно же Лацис узнал его: Покотилов, слесарь с завода «Русский Рено». Покотилов и его сын. Они всюду вместе. Оба Иваны. Старшему — сорок один, младшему — двадцать второй. Мать умерла от чахотки, и еще подростком отец пристроил паренька в свой цех. Перед Февральской революцией они одновременно вступили в партию большевиков, потом записались в Красную гвардию. Работали, а винтовки рядом. После гудка — военные занятия. В строю стояли тоже рядом — одного роста.

Иван-младший точно был сотворен по образу и подобию Ивана-старшего. Оба коренастые, чуть курносые, светло-русые, и даже чубы одинаково выползали из-под шапок. Разве что отец шире в плечах, так это до поры до времени, годок-другой — и у сына развернутся плечи. Вот только насчет речей меньшой не мастак. Папаша, как митинг, собрание, — обязательно: «Дайте слово!» Фуражку в кулак и руками этому самому слову помогает вовсю. Ванюха глазами в него упрется и, когда отец закончит, громче всех бьет в ладоши…

— Кого ведете? — спросил Лацис. Снова глянул на офицера, что-то знакомое почудилось в нем.

— Гада золотопогонного…

— Требую прекратить оскорбления! — оборвал офицер. В нескольких этих словах прозвучал латышский акцент. Лацис еще пристальней поглядел на него.

— Смотри какой! — возмутился Покотилов-старший. — Разве ж это оскорбление, если гада окрестишь гадом? Не зацепит же меня злость, коли ты меня, Ивана, Иваном кликнешь… Подбивал, гад, солдат громить винный подвал в Зимнем!

— Отставить вранье! — повысил голос офицер. Покотилов-старший сорвал с плеча винтовку, в сердцах стукнул прикладом о землю.

— Как же ты можешь при сыне крестить отца поганым словом? Подтверди, Иван Иванович, подбивал?

— Подбивал! — раздался молодой басок.

Офицер понял, что перед ним какой-то начальник над этими красногвардейцами, и быстро заговорил, опасаясь, что тот, не дослушав, уйдет:

— Прежде всего, я латышский стрелок! Из шестого полка. А латышские стрелки вызваны в Петроград по приказу самого Ленина. — И без паузы продолжал: — Никого я не подстрекал. Проходил мимо Зимнего, стоят солдаты. Один спрашивает: «Отведаем, ваше благородие, сладкого царского винца?» Я ответил: «Тем, кто три года смотрел смерти в глаза, сам господь бог велел!» Так сказал и убежден в своей правоте!

«Я знаю этого человека. Определенно знаю», — говорил себе Лацис, вглядываясь в лицо офицера. Если бы, как раньше, улицу заливал свет фонарей, он сразу рассмотрел бы его, но этот короткий отрезок Большой Морской между Невским и аркой Главного штаба и днем был мрачен.

— Выходит, пей солдат до бесчувствия, потом мародерствуй, громи…

— Вы тоже латыш? — услышав в речи Лациса легкий акцент, обрадовался офицер.

— Это к делу не относится!

Лацис приучал себя при всех ситуациях сохранять спокойствие, не повышать голос, однако здесь, словно в каменном колодце, каждое слово звучало гулко.

— Нет, я не сторонник мародерства. Но большой сапог имеет право на глубокий след…

Услышав эту фразу, Лацис уже не сомневался, кто стоит перед ним.

— Передайте его мне, — предложил он Покотиловым. — Я разберусь, где шелк, а где рогожа.

II

Будущий Мартын Лацис — Янис Судрабс в приходской школе сидел на одной парте с Яном Судрабинем, со своим тезкой и почти однофамильцем. Мальчишки часто дружат, не придавая значения положению родителей. Ничего не значит, что отец и мать Яниса Судрабса всю жизнь батрачат, что Янка уже теперь с весны до осени пасет хозяйскую скотину, а подрастет — тоже станет батраком. Ничуть это не мешало ему ходить в закадычных друзьях Яна Судрабиня, отец которого не кто иной, как серый барон. Так в отличие от настоящих баронов — немецких помещиков — называли крупных хозяев-латышей.

Однажды ранней весной, когда в березах начинает бродить сок, оба Яна взобрались на два соседних кряжистых дерева. На шеях висели бутылки, а в карманы вложены ножики. Надрежут ветку, на нее — бутылку. К концу занятий в школе она наполняется сладким, немного терпковатым соком. Вкусно!

Подвесили бутылки и поднялись еще выше. Ни один не хотел отстать. Самолюбивый Ян Судрабинь добрался бы до самой верхушки, но рассудительный Янис крикнул:

— Станция Вылезай, выше неба не шагай! — И сел на сук, который хоть и покачивался под ним, а держал надежно.

Как далеко видно отсюда! Вот хутор Рагайни, где в хибарке ютится Янис с родителями-батраками, хозяйская изба на каменном фундаменте, амбар с высокой дощатой крышей, сарай для скотины. По двору бродят куры, гуси, утки, спит, уронив голову на лапы, старый пес Бобкис; мать Яниса, маминя, крутит колодезный ворот. Сколько достается ее рукам… Мальцом ему всегда хотелось, чтобы перед сном маминя провела рукой по его волосам или хотя бы притронулась пальцами ко лбу. Но она все еще на работе. Он заснет, проснется — нет ее. Лежит с открытыми глазами, ждет. Наконец маминя заходит. Но что она делает? Зачем открывает и снова закрывает дверь? Япка приподымается, всматривается: мать вставила руку в дверную щель и зажимает ее. Янис вскакивает с постели.

— Что ты, маминя?

— От работы руки отнялись. Новой болью выгоняю старую.

Янис и сам пробовал так, но, должно быть, не скрутила его руки «старая» боль, выхватывал пальцы из дверного проема, дул на них, встряхивал.

Сейчас, сидя на крепкой березовой ветке, он переводит взгляд направо. Через версту — хутор Судрабиня, Изба тоже на каменном фундаменте. Нет, у них не изба, у них дом, почти как у настоящего барона. Крыша черепичная, и все остальные постройки под черепицей. И сад почти такой же, как у барона. Во всей округе ни у одного хозяина нет такого сада.

А баронская усадьба — на холме. Кирпичный двухэтажный дом, две трубы, между ними — башенка, а на ней — флюгер: железный рыцарь с железным знаменем. Ветер ударяет в знамя, и рыцарь поворачивается.

Дальше еще один пригорок, на нем базница, по-русски — церковь. На высоком шпиле застыл петух, как и рыцарь — тоже железный.

От базницы до баронской усадьбы, от усадьбы к хуторам вьется дорога. Редко кто по ней проедет. Если один из Янов первый заметит, вопит от радости, показывает другу. А тут, кажется, одновременно увидели, одновременно воскликнули:

— Что это?

Действительно, что-то непонятное: идут двое, обе руки сложены впереди — одна к другой. Почему они так? Неудобно же… Ян Судрабинь оказался зорче:

— Чем-то связаны!

— Закованы, — через несколько секунд уточнил Янис. За ними верхом на лошади — урядник.

Никогда не видели мальчишки, как ведут арестованных. Кто же эти люди? Воры, убийцы? Вглядываются в лица — учителя из соседней школы. Учителя? Но не могли же они стать ни ворами, ни убийцами…

Быстрее, чем когда-либо, помчались в свою школу. Только их наставник в класс, оба Яниса подняли руки.

— Говори Судрабинь, — тот хорошо знал, кто чей сын.

— Мы с Янкой на дороге… Двух учителей с соседней школы… Руки закованы, а сзади урядник на лошади…

Наставник зло процедил:

— Государственные преступники! Таким один путь — на виселицу!

— За что?

— Со-ци-а-листы!

— А что это? — не поняли ученики.

— Против самого августейшего государя императора! «Как можно? Разве есть такие?» — спросил себя Янис.

— Распространяют запрещенные книжки, подбивают темный народ на смуту, на цареубийство!

Страшно и непонятно Янису: учителя ведь все знают, всему учат… И вдруг против царя…

Услыхали друзья новое слово: «социалист», а что это такое, не поняли.

III

Попрощавшись с Покотиловыми, Мартын Лацис пошел вместе с офицером дальше.



Поделиться книгой:

На главную
Назад