Рождественская песнь (6 января 2012г.)
Рождество Спасителя поют земля и небо, поёт Церковь, поёт само Евангелие. Кажется, будто душа человеческая становится музыкальным инструментом, чтобы прославить родившегося Младенца…
Палестина очень мала. Это — пятачок на пёстрой поверхности планеты. Но именно с этого пятачка долгие годы в Небо рвались псалмы, и гимны, и песни духовные. Пророки хвалили Бога, напоминали о Законе, грозили за непослушание. Затем вдруг всё смолкло. После последнего ветхозаветного пророка — Малахии — Палестина безмолвствовала четыреста лет. Столько же провёл Израиль в Египте!
Когда страдания в Египте стали чрезмерными, Бог послал к евреям Моисея. И здесь, когда голос пророческий потонул, казалось бы, в забвении, когда книги пророков читались, но живого голоса их не было слышно, Палестина вновь огласилась пением. И было отчего. «Отроча родися нам. Сын, и дадеся нам». Мессия родился! Духовное «египетское рабство» кончилось.
Прежде чем ангельский хор испугал и обрадовал пастухов словами «Слава в вышних Богу», вступительную часть великой оратории пропели другие певцы.
Всё началось со священника Захарии. В Храме на службе Ангел сказал ему, что он в старости родит сына. Эта радость касалась не одного священника, но ребёнок его будет таков, что многие о рождении его возрадуются, поскольку он многих из сынов Израилевых обратит к Господу их (Лк. 1, 14; 16) От этой встречи Захария онемел на долгих девять месяцев. А незадолго до рождения его сына жена Захарии повстречалась с Девой, имеющей родить Господа.
Дева-Мать и старушка-мать обнялись тогда. Жена Захарии исполнилась Духа Святого, и младенец под её сердцем радостно и сладко забился. Откуда мне это! — в восторге удивления воскликнула Елизавета и назвала Марию Матерью Господа. Мария же произнесла, пропела Свою дивную песню, в которой прославила Бога, возвеличившего Её за смирение. Эту песню Церковь поёт ежедневно. «Величит душа Моя Господа», — так начинается она.
Вскоре родила жена священника. Родила сына, и это рождение развязало долго молчавший язык отца. Старик-отец не лепетал над колыбелью сына, но пророчествовал и называл ребёнка пророком Всевышнего. Долгое молчание сменилось откровением тайн. Четыреста лет молчания ветхозаветной Церкви тоже закончились. Ведь слово рождается в тишине, в безмолвии. Таков закон. Нельзя сказать что-либо важное, не помолчав перед этим мучительно и долго. Итак, Палестина запела вновь.
И лишь вслед за певцами, живущими на земле, свою партию спели певцы, живущие на Небе. О радости, которая будет всем людям, они пропели песню пастухам. В тех краях, где вырос и жил царь Давид, к пастухам отношение особое. Как знать, не явит ли Господь и из них кого то великого и незабываемого? Ангелы не смущались скудным числом смиренных слушателей. Они знали, предчувствовали, догадывались, что песня их не забудется, но хором из миллионов голосов будет отныне повторяться повсюду: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!»
И это не была последняя песня тех удивительных времён. Через сорок дней в Храме свою песню пропел многолетний старец Симеон. Он устал от жизни и измучился дожидаться обещанного Искупителя. И вот дождался. Не боясь ошибиться среди обычного храмового многолюдства, он подошёл к Марии, взял Мессию на руки, благословил Бога и сказал: Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром.
Его песни вторила женщина, достигшая глубокой старости, Анна, дочь Фануилова. Она, подойдя, славила Господа и говорила о Нём всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме (Лк. 2, 38).
Мы помним о песнях, пропетых детьми при входе Господа в Иерусалим. Тогда дети восклицали, а книжники скрежетали зубами. Тогда, умолкни младенцы, завопили бы камни Иерусалима. Но до той песни детей было ещё далеко. А здесь, как видим, пели в основном старики. Ветхий мир дождался обновления, и голос ветхого мира радостно раздавался из старческих уст — Захарии, Симеона, Анны. Лишь Дева была молода и невинна. Лишь небесные певцы добавляли свои торжествующие ноты в эту ораторию.
С тех пор Церковь поёт. Она уже не трубит в серебряные трубы и не бьёт в кимвалы. Голосом служит Церковь Богу, поёт Ему «песнь нову», в которой голосовые связки натянуты, как струны, лёгкие работают, как органные мехи, и язык радостно трудится, как живой кимвал. Все песни, пропетые тогда, мы поём до сего дня. К ним мы добавили множество новых песен, на разные лады воспевающих Бога, одевшегося в смиренное человечество.
Воистину, христианство есть песенная, музыкальная религия. И дело не только в том, что изобретены сложные инструменты, написаны чудные музыкальные произведения, к звукам которых прислушиваются, мигая, звёзды. Дело в том, что человек призван стать живой арфой, псалтирью, в которой струны — это силы души и чувства телесные, а пальцы игрока — благодать Духа. Кто смог себя так устроить, тот стал инструментом, на котором играет Бог. Это и есть исполнение слов псалма воспойте Господу песнь новую, пение Богу нашему.
Конец Откровения — это Апокалипсис, наполненный победными и благодарственными песнями. Ради того, чтобы стать участником того, будущего пения, нужно прислушиваться к пению сегодня. Вначале прислушиваться, затем потихоньку подпевать: «Христос рождается! Славьте! Христос с небес! Встречайте!»
Ясли и крест (6 января 2012г.)
Христос родился в яслях и умер на Кресте. И то, и другое сделано из дерева. Если можно сказать, что Христос «умер на Древе», то можно сказать что Он и «родился на древе». То есть не на перине, или шерсти, или шелке, но на деревянном ложе, смягченном соломой, смиренной пищей смиренных животных.
Слово о Кресте приносит болезнь сердцу, поскольку с трудом в него вмещается. Многим людям это слово непонятно и кажется разновидностью безумия.
Поэтому и сказано: «Слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, — сила Божия» (1 Кор. 1:18)
Эти же слова можно произнести применительно к убогим яслям Рождества. «Слово о Рождении Мессии в пещере, о положении Его в яслях для погибающих — безумие, а для нас, спасаемых, сила Божия».
Рождение Бога от Девы — ничуть не меньший вызов человеческому уму, чем невинное и искупительное страдание Сына Божия на Голгофе. Мы вновь можем цитировать слова апостола Павла о Кресте, безболезненно изменяя смысл в сторону Рождественской мистерии. «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа, рожденного от Девы, закутанного в убогие пелены, лежащего в яслях на соломе, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (См. 1 Кор. 22-23)
Ничего за столетия не изменилось в отношении людей к Богу и Евангелию. Одни говорят: «докажи», и другие требуют: «объясни». По сути это одинаковые требования, с той лишь разницей, что эллинское «объясни» проявляет веру в разум и логику, а иудейское «докажи» хочет увидеть чудо на заказ и — собственными глазами.
Чудо требуется эффектное, яркое, броское — такое, чтобы, словно при салюте, запрокинуть голову и с сияющими глазами смотреть на нечто великолепное. Они и просили у Христа «огонь с неба» в виде знамения. Христос отвечал, что роду лукавому и прелюбодейному дастся только знамение Ионы пророка, то есть смерть и воскресение Сына Божия. Для уверовавших будет потом и огонь с неба в день Пятидесятницы. Будет благодать Святого Духа. Но неверовавших сей огонь не коснется, и они продолжат ждать знамения, которое им даст «зверь, выходящий из земли». Антихрист в Откровении ведь творит «великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми» (Отк. 13:13)
Но мы несколько отвлеклись. «Докажи», — говорят эллины, «покажи», — говорят иудеи.
Вместо всех этих «докажи», «обоснуй» и «подтверди» христианин настойчиво твердит из века в век о «Боге истинном от Бога истинного», Который «нашего ради спасения сошел с небес и воплотился от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечился».
Христианин — не хозяин Рождественского чуда. Оно ему подарено. Для его ума чудо Рождества представляет собой не разобранную и «понятную» игрушку, а предмет удивления и благоговейного созерцания. Для доказательств не хватает слов. Их в принципе не должно хватать, и совершенно понятно, почему Павел называет проповедь Евангелия «юродством». Сила Павловых выражений только увеличивается, если эвфемизм «юродство» заменить более понятным словом «безумие», «сумасшествие». Такой кажется Истина внешнему взгляду.
По мере продолжения человеческой истории нападения на Христа будут приобретать все более изощренный и сложный для отражения характер. Не зря Юлиана Отступника считают более опасным врагом Церкви и веры, нежели Траяна или Диоклетиана. И следует ожидать новых Цельсов, которые обрушатся на христианство с язвительностью образованных циников. Только их оружием будут уже не одни риторические приемы. Неверующий и не молящийся ум призовет на помощь химию и археологию, психологию и историю.
В этих условиях христиане продолжат защиту своего внутреннего опыта и апостольского преемства с классической простотой. С упорством, напоминающим упорство ветхозаветных евреев мучеников-маккавеев, они будут повторять слова Павла о «спасении верующих юродством проповеди» (1 Кор. 1, 21). На Пасху эти слова будут цитироваться так, как они приведены в Писании, а на Рождество слова о Кресте могут быть заменяемы словами о Яслях.
Христианская вера говорит «что», но не говорит «как». Неверующий же именно требует объяснения «механизма» чуда. Свою веру мы не объясняем и не доказываем, но исповедуем.
Исповедание есть безбоязненное и непоколебимое утверждение подаренного благодатного опыта, без попыток его исчерпывающего рационального объяснения. Верующий человек не боится ответить «не знаю» на вопрос «как?».
Перед лицом жестоко убиваемых один за другим сыновей Соломония говорила им: «Я не знаю, как вы явились во чреве моем; не я дала вам дыхание и жизнь; не мною образовался состав каждого. Итак, Творец мира, Который образовал природу человека… опять даст вам дыхание и жизнь» (2 Мак. 7, 21-24) Это слова, в которых слышно не только мужество, но и мудрость особого рода. Вот почему мы любим и славим страдальцев за Истину. И вот почему вера мучеников сильнее сомнений философов.
Входя в область веры, уму необходимо обнажаться. Обнажение ума — это добровольный отказ от предварительных знаний, поскольку в области веры эти знания скорее помешают, чем помогут. Моисей, увидевший горящий и не сгорающий терновый куст, сказал: «пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает». Но Господь воззвал к нему: «не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх. 3, 3-5)
Точно так же со страхом должен отказаться от своих пыльных, из-под земли добытых знаний ум, желающий видеть и понимать дела Божии.
В земной реальности ум человека действует, чтобы управлять и командовать, подчинять и поглощать. Приступая к Богу, ум сталкивается с реальностью, которой он никогда не будет управлять и командовать! Эту реальность нужно созерцать, и созерцать смиренно. Если есть что-либо, достойное смиренного созерцания, то это праздник Рождества Христова в первую очередь.
Зерно бросается в землю, чтобы в виде колоса восторжествовать над землей, вознестись вверх. Зерно должно именно скрыться в земле. Лежащее на ней, оно, скорее всего, будет склевано птицей или погибнет иным образом. «Уйти вглубь, чтобы подняться вверх» — вот закон жизни.
В этом смысле дерево яслей было семенем, из которого выросло Древо Креста. Между яслями и крестом есть одно природное тождество. И то, и то — древо смирения. Древо, на котором благоволил возлечь родившийся Царь, и древо, на котором этот же Царь благоволил умереть за согрешивших рабов. Крест, несомненно, вырастает из яслей. Спрятавшись, словно зерно, под землю, малое древо Рождества со временем выросло и вознеслось над землей в виде Великого Древа Голгофы.
В том, что это так, можно убедиться и из Символа веры. Там, говоря о Рождении Христа по плоти, мы сразу же переходим к словам о Его распятии. Только что было пропето или прочитано слово о вочеловечении, и тут же звучит «распятого же за ны при Понтийстем Пилате». Так наша мысль ежедневно совершает мгновенный переход от яслей к Кресту, и — от Вифлеема к Голгофе.
Что нового в Новом году? (7 января 2012г.)
Новый год — прекрасный праздник. Точнее так: Новый год может быть прекрасным праздником, если бы не пьянство, не бессонная ночь перед телевизором и если бы не контраст между ожиданием «чего-то» 31-го декабря и отсутствием этого «чего-то» 1-го января. А так — все очень мило. Мороз, предпраздничная суета, всеобщая нервная взвинченность. Дети ждут подарков, взрослые стараются раньше уйти с работы и месят снежную кашу, заходя по дороге домой во все попавшиеся магазины, но чаще всего — в бакалею.
Если правда то, что Рождество на Западе все больше утрачивает религиозный смысл, если правда, что люди там все чаще поздравляют друг друга не с Рождением Мессии и не с Боговоплощением, а с каким-то аморфным «праздником», предполагающим семейные посиделки, печёного гуся и обмен подарками, то наш Новый год — это почти «их» Рождество. С праздником — чмок! С праздником — дзинь! С праздником — буль-буль! С праздником — спокойной ночи!
К Новому году нас приучила советская власть. Если бы не засилье идеологических праздников, никто бы не вкладывал столько души в ожидание смены цифр на календаре. Но все остальные праздники требовали либо патетической печали, либо безудержного энтузиазма. Просто человеком побыть было некогда. Отсюда эта истинно детская любовь к ёлочному конфетти, запаху хвои и мандаринам. Это лишнее доказательство того, что стареет тело, а душа, завёрнутая в умирающую плоть, стареть не хочет, не может, не умеет. Она, душа, остаётся детской, ей хочется сказки и чуда.
Но есть в праздновании Нового года и грусть. Эта грусть рождается оттого, что нового в Новом году нет ничего, кроме изменившихся цифр на календаре. Всё остальное — старое.
Человеку свойственно перетаскивать свой ветхий скарб страстей и привычек из года в год с завидным постоянством. Оттого всякий новый год — старый. «Куда дерево упадёт, там оно и лежит», — говорит кто-то из пророков, имея в виду злостный навык человека. И в одной из молитв соборования говорится, что «якоже руб поверженный всякая правда наша пред Тобою». «Поверженный руб» — это и есть то самое упавшее дерево, которое указывает всегда в одну и ту же сторону, как и жизнь закосневшего в грехах человека.
Нужен какой-то креатив, какая-то истинная новизна, по которой стосковались (уверен) очень многие. Чем не нов такой, к примеру, лозунг: «Встреть Новый год трезвым и без телевизора»? Это же настоящее новое слово, и я уже вижу его на рекламных плакатах больших городов.
Над воротами дантового Ада было написано: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Над воротами, вводящими в новый календарный год, можно писать: «Оставь все злое этот год начавший». Год будет действительно новым, если вступающий в него человек запасётся желанием обновляться: бороться со злыми привычками, приобретать благие навыки. У нас есть заповедь: быть мудрыми, как змея. Именно это животное регулярно меняет кожу, пролазя между острыми шипами кустарника или тесно стоящими камнями. Больно ей или нет, не знаю, но старая кожа, как чулок, сползает, давая место новому кожному покрову. Это, конечно, урок, не только природный, но и Евангельский.
Земля протанцевала очередной тур вальса вокруг Солнца. Замкнувшийся круг и начало нового движения стоит отметить молитвой. Потихоньку входит в обычай служение Литургии в ночь с 31-го на 1-е. Это ещё одна ночная Литургия, кроме Пасхальной и Рождественской, которая обусловлена уже не догматами, а насущной потребностью. Большинство людей валяет дурака и натужно изображает предписанное веселье. Люди напиваются, то ли от тоски, то ли от радости; засыпают, не раздевшись; просыпаются в неизвестных местах; или, в лучшем случае, терзают пульт в поисках хоть чего-то интересного по «ящику». А совсем небольшая часть граждан провожает уходящий год словами «Господи, помилуй» и встречает наступающий год словами «Господи, благослови». Не знаю, как вам, а мне кажется, что это и есть истинная новизна и самый красивый способ празднования.
Но даже если не будет ночной Литургии, пусть будет краткая молитва. Ничего лучше, чем «Отче наш», не придумаешь. Куранты бьют, снег за окнами медленно опускается, а некое семейство читает молитву Господню и просит у Бога благословения на наступающий год. Красота!
И ещё одно. Это ведь условная дата. Новый год праздновали то в марте, то в сентябре, то на Василия Великого. Теперь вот на Вонифатия. Плюс у каждого из нас есть свой новый год. Разумею день рождения как начало нового года жизни. И всякий раз смысл остаётся тем же: хочешь меняться — будет тебе новый год, новое лето благости Божией. Не хочешь меняться — не будет тебе ничего нового. Мандарины будут, «Голубой огонёк» будет, мигрень с утра будет и тоска, конечно же, тоже будет. А новизны не будет. Так что думай, товарищ. Без веры в Христа и без молитвы все годы Свиньи, Крысы, Собаки, Буйвола грозят превратиться в сплошной год Осла, грустного при том, как Ослик-Иа, потерявший хвост.
Зима вошла в полные права, вопреки слухам о глобальном потеплении. Земля укуталась в снежную шаль, как в пуховый платок. Глянешь и невольно вспомнишь псалом: «Омыеши мя и паче снега убелюся». Я сто раз уже пробовал начать жизнь заново, и все сто раз у меня почти ничего не вышло. Но чего нет во мне, так это отчаяния. В этот Новый год я буду пробовать опять. Надо же, в конце концов, чтобы Новый год был действительно новым. Помоги нам, Господи.
Испытание праздником (8 января 2012г.)
Попробуйте поспорить с тем, что христиане едва ли грешат больше когда-либо, чем в праздничные периоды. Умеющие отделять время для воздержания и посильных аскетических трудов, мы гораздо меньше способны правильно вести себя в то время, когда праздники пришли. Это тождественно умению войти в голодовку, но неумению из нее выйти. Или — героической победе в боевом столкновении, после которой на радостях перепилось все победившее войско, а половина умерла от отравления дешевым алкоголем.
Что ни говори, а умение быть сдержанным в дни радости стоит не меньше (если не больше), чем умение с терпением переносить невзгоды.
Достойная оценка этому умению была известна в глубокой древности. «Умеешь побеждать, Ганнибал, но не умеешь пользоваться победой», — говорили римляне. Наголову и многократно разбивая противника, североафриканский гений войны все же сам был разбит терпеливыми и упорными потомками Ромула и проиграл войну. И если победивший Ганнибала Рим чем-то мог гордиться, то именно умением и невзгоды терпеть, и после победы не расслабляться.
То, что в теории эта истина нам тоже известна, говорит хотя бы широко распространенная пословица об огне, воде и медных трубах. Искушения расположены по мере нарастания. Воду с огнем местами можно менять, но медные трубы должны оказаться в конце. Человек, обожженный, но не сгоревший, прошедший воду и не утонувший, наибольшую угрозу встречает в конце пути. Угроза эта — безопасность, похвала, утрата бдительности, состояние законной «расслабухи» победителя. Именно, когда трубят в твою честь, и нет никакой видимой опасности, человека подстерегает опасность самого высшего порядка.
Это все прямо относится к славянам.
Совершившие нечто великое, мы склонны на каждом шагу пренебрегать делами малыми, но необходимыми. Логика проста: «Мы в космос первые слетали и Гитлера разбили. Теперь бычки в урну, а не под ноги бросать, для нас — дело не царское». Равно как и крышу перекрыть вовремя, или кран отремонтировать. Это — черты национального характера. Если угодно — национальной придури, требующей добровольного и неотложного излечения. Если они, эти черты, есть в быту, то в духовной жизни их не быть не может.
Что Святки, что Светлая седмица требуют особого трезвения в условиях, когда поста уже нет, и славянская душа склонна хлопнуть шапкой оземь, махнуть рукой в смысле «один раз живем», и… Далее по тексту. Кто не знает, что богатства разного рода накапливаются годами, а теряются в минуты? Кто из нас на себе не испытал то чувство позорного опустошения в душе после того, как трудился-трудился, а потом сотворил глупость, неправильно повел себя, и все накопленное потерял раньше, чем ахнуть успел?
Это напрямую относится к праздничным периодам. Посреди праздников Бога можно прогневать еще быстрее, чем посреди поста и скудости, вольной и ли невольной. У Исайи сказано: «Слушайте слово Господне, князья Содомские; внимай закону Бога нашего, народ Гоморрский! К чему Мне множество жертв ваших? говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу. Когда вы приходите являться пред лице Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие — и празднование! Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их» (Ис. 1:10-14)
Это сказано не Содомляном, а евреям, современным Исайе, людям, погрязшим в самых разных злодеяниях и уже обреченных на кару тяжелую и неотвратимую. То, на что они полагались, как на фактор освящения и близости к Богу — всесожжения, кровь жертв, курения, субботы и новомесячия — именно это было для раздражало Господа.
Все это терпеть Он не мог, потому что велика была разница между грехами в быту, нежеланием исправляться и, вмесите с тем, надеждой на Бога. Не знаю, право, не знаю, так ли мы грешны, как они, или меньше. А может, больше? Честно говорю, не знаю. Но одно словосочетание часто приходит на ум именно из приведенных слов Исайи. «Беззаконие и празднование»
Я снова повторяю, что не знаю, так ли мы грешны, как те евреи, или меньше. Но слова о сочетании празднования и беззакония, без сомнения, касаются у нас того языческого разгула, которым отмечены все вообще наши праздники, включая церковные.
Народ, как и человек, способен меняться и воспитываться. Если не способен, то он обречен. В чем нам нужно меняться и в какую сторону воспитываться? Нам нужно научиться не губить плоды поста пьянством, праздностью. Еще — болтовней и пустым времяпрепровождением. Это — тяжелая задача особого рода. Дело в том, что грешное естество чистой радости не вмещает и долго радоваться не способно. Если бы мы были способны чисто и долго радоваться, мы были бы уже насельниками светлого Рая. Но именно неумение правильно радоваться и праздновать есть показатель нашей еще неготовности к участию в Небесной Литургии.
Торжества наши смиряют душу и рождают временами особую скорбь. Они показывают, на каком далеком от совершенства уровне мы топчемся годами и столетиями, как мы подмешиваем языческое буйство или обжорство в благодатные торжества. Ведь иначе мы можем и торжества не почувствовать, и праздник будет для многих не совсем праздником. Жалко, что мы такие, и в этом отношении весьма слабо меняемся на протяжении долгих временных периодов.
Но время движется в сторону вечности, и время есть фактор становления человека и человечества. Меняться можно и нужно, пока это самое время есть. Пока один из Ангелов Апокалипсиса не поднял руку к небу и не поклялся Живущим во веки, что времени больше не будет.
Нам, конечно, нужно учиться посту и воздержанию. Но нужно также учиться не позорить прошедший пост и наступивший праздник поведением суетным и развязным.
Не терять плоды поста нужно научиться в праздники. Среди разносолов на столе не забывать пищу Слова Божия. Вместо пьянства мерзкого, наследственного, ликероводочного прилежать к Божественному опьянению Литургической молитвы. В общем, в любой праздничный период нас ждет очередное испытание праздником, испытание, требующее трезвения, веры, и настоящей, а не суетной радости.
Вифлеем (10 января 2012г.)
Священная география способна учить не меньше, чем буквы Священного Писания. Иордан впадает в Геннисаретское озеро и вытекает из него. Озеро кипит жизнью. Затем Иордан впадает в Мертвое море и никуда не вытекает. Море мертво. Урок лежит, как на ладони: принимаешь и отдаешь — живешь; принимаешь и не отдаешь — ты труп.
Или еще.
Колена Гада и Рувима не захотели переходить через Иордан, потому что, говорили они Моисею: «земля годная для стад, а у рабов твоих есть стада» (Числ. 32:4)
Моисей усмотрел в этом эгоизм и встревожился, как бы несвоевременная забота о стадах не развратила весь Израиль и не помешала перейти через Иордан для овладения землей. «Отродьем грешников» назвал он Гада и Рувима. Но те настояли на своем, и хотя пошли воевать впереди остальных, землю перед Иорданом оставили за собой. Гляньте в библейский атлас. Там на западном берегу Иордана — Гад, Рувим, Манассия и Дан. Плата за тревогу о скотине и пастбищах пришла позже. Эти колена раньше прочих подверглись нападениям, плену и ассимиляции. Память о них звучит в чтении о свиньях страны Гадаринской. Жители, разводившие свиней, тоже просили Христа уйти от них, дабы не терпеть материального урона. Урок тоже на поверхности. Есть время думать о себе, а есть время, когда нужно думать об общем деле. Вот казаки наши, к примеру, тем храбрее воевали, чем ближе к дому находились. С удалением от родных полей и стад заметно улетучивалось всякое желание сражаться. Это особенно проявилось в Гражданскую. Результат — уничтожение казачества, как класса.
Ясельная площадь перед храмом Рождества Христова
Вся география Святой земли смешана с уроками истории и пропитана назиданием. И если про Манассию или про Капернаум каждый знать не обязан, то Вифлеем должен быть известен всем. Имя этого города, в окрестностях которого земля дала временный приют Богоматери с Младенцем, тоже содержит назидание.
Этот город, имя которого по-еврейски звучит как Бейт-Лехем, в переводе именуется «Дом хлеба». Совершенно не случайно Тот, Кто говорил о Себе, что Он — хлеб жизни, родился в окрестностях этого города. Не поленимся открыть 6-ю главу Евангелия от Иоанна, чтобы прочесть вновь эти слова о Небесном хлебе.
— Хлеб, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет. Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий сей хлеб будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира.
— Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни.
— Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во мне, и Я в нем.
Есть пророческие речи, специфически темные по причине высоты предмета речи, в которых говорится и о Матери Христа. Толкователи Песни Песней усматривают пророчество о Богородице в следующих словах: «Живот твой — круглая чаша, в которой не ароматное истощается вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями» (Песнь Песн. 7:3). Песнь Песней нельзя было читать людям, не достигшим 30-ти лет. Это при том, что каждый мальчик закалял ум и воспитывал душу в чтении Писаний с 12 или 13-ти лет. То есть через 17 лет занятий он мог лишь дорасти вслед за зрелостью возраста до зрелости рассуждения и умозрения. Нам бы так же упражняться в изучении Писаний. Множество бед растаяли бы, как первый снег.
Так вот, «неистощимая чаша ароматного вина», это указание на Евхаристию. И не зря одна из икон называется Неупиваемая Чаша. А «ворох пшеницы», это — все тот же Хлеб, имеющий родиться из чистого лона, на чью чистоту указывают «лилии», окружающие пшеницу. Христос — Свет (Ин. 8:12), то Мать Его — Матерь Света (Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим) Если же Христос — Хлеб, то Она — Матерь Хлеба жизни. Родить Ей Христа подобает нигде более, как только в Доме Хлеба, в Вифлееме.
Все это, несомненно, урок, но этого мало. Любое знание нужно стремиться перевести из области теоретической в область практическую. Знание, не оправданное деятельностью — по Исааку Сирину
— есть залог стыда.
Зная, что Христос есть Хлеб, сшедший с небес, что о Матери Его пророчески говорил Соломон, что именно поэтому место Рождества по имени связано с Евхаристией, необходимо к этой самой небесной Пище приступать «со страхом Божиим и верой». Праздники есть по преимуществу те временные точки, в которых максимальное число верующих людей освящается Таинствами. Полагать смысловую часть праздника в чем бы то ни было кроме Слова Божия, молитвы и участия в Таинствах, есть неразумие, способное окончиться либо полным безверием, либо местным вариантом язычества, либо чем-то еще далеким от воспеваемой правды Божией.
Причащаться надо, есть надо Живой Хлеб, для нас сошедший с неба. Он Сам зовет, Сам служит при Трапезе, «приносит и приносится, приемлет и раздает». Он может разгневаться на пренебрежение к Своему голосу и Своей Жертве. Представьте, что вы накрыли стол на тридцать человек и позвали всех персонально. Все готово, свечи зажжены и запахи от стола дурманят голову. Но никто не пришел! Ни один! Как себя чувствует хозяйка? Не плюнули ли ей в лицо?
Теперь скажите, что же мы делаем в отношении Христа, Который воплотился, вырос по плоти и вошел в полноту человеческого возраста, многократно и многообразно засвидетельствовал Свое Мессианство, пошел на Крест, умер на нем и воскрес из мертвых. Теперь Он готовит нам раз за разом трапезу с пищей бессмертия, зовет «Примите, ядите», а мы не идем! Что это? Что это за карикатура на христианство с редким причащением у одних по надуманному «благочестию», у других по реальной лени и теплохладности, у третьих по реальным грехам, умножающимся именно из-за удаленности от Чаши!
Христос родился в Доме Хлеба. Он Сам — Хлеб Жизни, и нет никакого христианства и быть не может вне Святой Трапезы, на которой лежит Агнец, за весь мир закланный. У причастия и у Церкви одно и то же Имя — Тело Христово! Пусть всяк говорит, что хочет, но практику редкого причащения (читай
— пренебрежения Самим Христом и Его заповедями) нельзя обосновать никакими доводами. Ни богословием, ни аскетикой, ни текстами отцов. Кроме разве что католической средневековой практики, заползшей в семинарские учебники и в весь наш синодальный период.
Хотящий пить, нуждается в воде, а не в формуле воды, написанной на школьной доске.
Желающий жить должен приступать к Пище бессмертия со страхом и верой, а не просто теоретически что-то знать о Сыне Божием, ставшем Сыном Человеческим.
Если что-то доброе и крепкое в нашей жизни появится, то именно отсюда. Больше неоткуда.
По поводу атаки на эфир (12 января 2012г.)
Смеяться над христианством и превращать святыни в посмешище опасно. Крайне опасно для самого неразборчивого в темах любителя посмеяться. Ведь «если Бога нет, то какой же я штабс-капитан?». Отрицая главную ценность, то есть Бога, можно ли надеяться на уважение к собственной персоне? И не превращается ли сия последняя ценность сначала в относительную, а по т о м и призрачную?
Весь 19-й и 20-й века прошли под знаменем усилий построить мир на основании разумности, научности и самодостаточности. В результате — число жертв, не поддающееся калькуляции, туманные перспективы и висение на волоске в настоящем. Христианскую парадигму сознания нужно беречь хотя бы в целях самосохранения. Правда для этого нужно уметь думать, любить читать, уважать ближнего и не перекрикивать голос собственной совести. Но наши времена, увы, не таковы. Окружающий шум, галдеж, болтовня есть временное спасение для мелких душ. Тишина для них непереносима, зане рождает вопросы, угрожающие «депресняком». Отсюда шум и едкие насмешки.
И ведь хотят, как правило, все жить по-людски и в мире людей. Хотят, чтобы хлеб по утрам был свежий в булочной, чтобы мамы с детьми на площадке возились, чтобы «скорая» вовремя приезжала на вызов. Но до чего же, при этом желании жить по-людски, мир многих, внутренний мир, является миром бесовским. Интернет обнажил эту внутреннюю помойку, снял часть покровов с ада. Мат-перемат, злость бешеной дворняги, насмешки злые, как у мелких чертей. Ну, будут ли эти люди когда-нибудь счастливы? Сдается мне — никогда, если не исправятся. А исправляться ведь трудно. В дерьме живя, дерьмом плюясь, им же питаясь, как этим жалким персонажам, проклявшим себя самих, приобрести взгляд на жизнь новый и чистый? От человеков это невозможно. Только от Бога. А Бога они похулили. И что дальше? Даже если они каяться начнут, все равно кровушкой харкнуть разок-другой придется. Ради той самой справедливости, за которую громче всех ратует навозный жук.
У меня предложение по существу. Предлагаю всем хулителям Воскресшего Господа и Церкви Его так же смело похулить ислам, Коран, Магомета. Докажите, что вы не на шутку смелы и стоите до крови за освобождение от предрассудков. И кровь придет, не умедлит. У мусульман нет, в отличие от нас, заповеди о любви к врагам. Мы негодяев пытаемся любить, они же им с чистой совестью кости ломают. Одна эта заповедь о любви, по правде говоря, и спасает многие дешевые шкуры. У мусульман есть понятие справедливости. Нужно руку отрубить — отрубят. Нужно язык вырвать — вырвут. И молодцы. Так вот, посмейтесь, пожалуйста, над Кораном и Магометом. Вам ведь все равно, над кем смеяться. Только адрес сообщить не забудьте. Прям на том исламском сайте или на радио, работу которого вы богохульно сорвете, внятно огласите имя с фамилией и адрес проживания. Если не успеют записать, повторите. Там могут быть люди не русские. Они пишут медленно. Не бойтесь. Борцы с предрассудками и поборники чистого разума бояться не должны. К тому же косвенно вы уже на мусульман наехали. Они Господа Иисуса за безгрешного пророка считают, и Матерь Его — Марию — чтут, как мы — Приснодевой. И когда НТВ показывал скверный фильм Скорсезе про Спасителя, мусульмане, в отличие от протестантов, громко протестовали рядом с православными. Так что дополняйте меру безумия, открывайте рот пошире. Смейтесь погромче и, если в дверь позвонят, открывайте. Возможно, это люди с предрассудками пришли помочь смешливому поборнику разума раствориться в небытии. Не бойтесь. Будьте последовательны. Все равно когда-нибудь из вас лопух вырастет, его корова сжует и блин выкакает. Станете вы по смерти тем, чем были при жизни. Справедливость!
Конечно, слаба кишка у «борцов за правду» наезжать впрямую на тех, кто левым сбоку может надолго спать уложить. Вот они и прыскают ядом на Добрейшего Иисуса Христа. А не знают, глупые, что Он в конце истории будет сокрушать пустышек, как глиняные горшки. Но слово сказано. Оно — не воробей. Когда кровушкой харкнуть-таки придется, многие возжелают свои глупые слова, как птичку, поймать, и не смогут. Но дело даже не в этом. Дело в том, что смеяться над христианством самоубийственно. Как сытый барин у камина, человек сидит и смеется над Богом и Церковью. Потом выходит на улицу, а там вдруг, вместо здоровающихся соседей, знакомого дворника, паркующихся автомобилистов — бесы в человеческом обличье. Те самые бесы, которые вызваны к жизни фантазией насмешника. И они говорят ему: «Дядя, купи кирпич», и пока он трясется и запинается — засаживают ему финку под левую лопатку. Или говорят: «Отгадай загадку. Карточные масти семечки грызли. После кого шелухи больше: после двух валетов, или после двенадцати дам?» Он говорит дрожащим голосом: «После двенадцати дам». В ответ — торжествующий хохот: «После двенадцати дашь?». И «мочат» его после двенадцати всей компанией.
Вы думаете, это — сказки? Нет, глупенькие. Это — история. Так резали и гноили в веке двадцатом людей, которые смели в тихие и спокойные времена насмехаться над Церковью и разрушали привычный быт. Эти люди были легкомысленны, насмешливы, наглы и неблагодарны. Ой, не повторить бы никому их ошибок.
А вот и пример конкретный. Историк Николай Иванович Костомаров родился в семье грубого и жестокого помещика Воронежской губернии. Будучи плохим человеком, его отец был хорошим мечтателем. Он любил французскую литературу ушедшего, 18-го века. Вольтер, Дидро, Руссо… Безбожие, вера в разум, едкий смех над Церковью. Эти взгляды папа Костомарова в себе не удерживал — проповедовал мужикам, то есть собственным крепостным. Говорил, что совесть — выдумка, что Бога нет, попы — обманщики и так далее. Потом поехал как-то в банк с большой суммой денег и был в дороге убит. Деньги исчезли. Полиция убийц не нашла. А через немалые годы убийцы явились в управу сами. Ими оказались крепостные убитого барина.
— За что ж вы убили барина?
— Из-за денег.
— Как же вы Бога не побоялись?
— А барин нам твердил постоянно, что Бога нет.
— А зачем сами с повинной явились?
— А есть Бог. Нас совесть замучила.
Так бывает со всяким, кто осмелился расшатывать лодку, в которой плывет. У Екклесиаста сказано: «Разрушающего ограду ужалит змей»
Так человек, плюющий в небо, ловит свою слюну своей же физиономией. И дерзкий ругатель всех святынь горько пожалеет о своем неразумии. Лучше прекратить это дело, словно скверную привычку бросить, и в тайне перед Богом раскаяться. Хотя кровушкой харкнуть придется. Ради той самой справедливости, за которую так глупо боролся.