Святая Блаженная Ксения Петербургская

Г-жа Юлия У. Много слышала рассказов о проявлениях молитвенной помощи от рабы Божией Ксении, но не обращала на них особенного внимания. Лет же пять тому назад ей попалась в руки книжка о рабе Божией Ксении. Она внимательно прочитала ее, и рассказы о молитвенной помощи Блаженной Ксении произвели на нее столь сильное впечатление, что она решилась во всех обстоятельствах своей жизни обращаться за помощью к рабе Божией Ксении. И вера ее не осталась тщетной. Вот те случаи, в которых Ю.У. видит несомненную помощь рабы Божией Ксении.

а) Муж Ю. Дмитрий несколько лет подряд пьянствовал. Вследствие этого в семье У. нередко происходили ссоры, шум, крики и вообще неприятности. Долго уговаривала жена своего мужа бросить пьянство и усердно молилась рабе Божией Ксении. Наконец муж опасно заболел и часто впадал в беспамятство. Но не падала духом верующая жена. Она еще усерднее стала молиться рабе Божией Ксении и, когда муж приходил в сознание, просила и его молиться рабе Божией Ксении. И просьба верующей женщины была услышана. Придя однажды в сознание, муж сказал ей: «Молись хорошенько, я даю тебе слово, что, когда выздоровею, никогда уже капли водки не возьму в рот». Так и случилось. Муж выздоровел и с тех пор (прошло около пяти лет) ничего не только не пьет, но и других отговаривает от пьянства.

б) Тому же мужу Ю.У. – Димитрию У., явилась нужда подыскать себе службу. Долго он хлопотал об этом, но все старания его были напрасны. Наконец он решился ехать в соседний город и там поискать себе счастья. Перед отъездом жена уговорила его сходить в церковь и отслужить панихиду по рабе Божией Блаженной Ксении. Уехал муж. И не прошло четырех дней, как жена получила от него телеграмму с известием, что он поступил на искомое место.

в) Спустя месяцев 10 по поступлении на службу Дмитрий У. заболел лихорадкой, которая мучила его целый год. Никакое лекарство не помогало. Озабоченная болезнью мужа, жена его решилась съездить в Петербург к Блаженной Ксении. Здесь она отслужила по ней панихиду, взяла с могилки песочку, купила иконку и поясочек. Приехав домой, она песочек зашила в подушку мужа, иконку повесила на его кровать, а поясочком его подпоясала. И что же? В первую же ночь муж уснул спокойно, лихорадка его не беспокоила, а утром он встал совершенно здоровым. С тех пор прошло уже немало времени, но приступы лихорадки ни разу не возобновлялись.

Сила молитвы матери

Нерехтская мещанка Фелицата Ивановна Трескина с давних пор глубоко чтила рабу Божию Ксению и всегда обращалась к ней с молитвой о помощи во всякого рода несчастиях. И молитва эта не оставалась неуслышанной.

Вот что сообщает г-жа Трескина в письме своем:

«Живу я в городе Нерехте, Костромской губернии. Два же сына моих, оба женатые, служат в одной конторе в 40 верстах от города и живут на разных квартирах. В январе 1909 года оба сына обещали приехать навестить меня. Долго и нетерпеливо ждала я их приезда, но они все не приезжали. А тут приближался день памяти рабы Божией Блаженной Ксении. Сердце мое как бы предчувствовало какую-то беду: я только и думала о том, как бы Господь удостоил меня хоть когда-нибудь побывать на могилке Ксении и там помолиться! Но, не имея пока этой возможности, я весь день 23 января ходила со слезами на глазах, непрестанно молясь в душе рабе Божией Ксении о помощи себе и своим детям. Домашние спрашивали меня, что со мной, отчего я плачу, но я ничего им не говорила, а слезы лились сильнее и сильнее. То же самое продолжалось и 24 января. Наконец я не вытерпела, одела пальто и отправилась в собор к вечерне. После вечерни я попросила батюшку отслужить панихиду по рабе Божией Ксении, и тут-то уже я вволю поплакала и помолилась. Несколько успокоенная, я вернулась домой и не успела еще раздеться, как приехали и оба мои сына. С радостью выбежали мы встречать их. Но когда они стали раздеваться, я вдруг увидела, что у меньшего сына левая рука забинтована. Спрашивают: «Что с тобой, отчего у тебя левая рука забинтована?»

«Ну, мама, не пугайся, все хорошо, – отвечал он. – Спасибо тебе, ты, должно быть, сегодня молилась обо мне, и твоя молитва спасла меня от смерти. Вот как было дело. Вчера еще мы с братом сговорились ехать к вам, зная, что у вас праздник, что ты, мама, почитаешь рабу Божию Ксению. Утром я должен был заехать за братом и вместе с ним ехать к вам. Когда я приехал к брату, он еще не был готов и стал собираться в дорогу. Между прочим он выложил из комода револьвер и положил на стол, а сам с женой ушел в другую комнату укладывать какие-то вещи. От нечего делать я взял револьвер и стал его рассматривать, вполне будучи уверен, что он не заряжен. Рассматривая револьвер, я думал: «Ведь вот какая маленькая штучка, а люди убиваются ею насмерть», – при этом приставлял дуло револьвера и к виску, и к сердцу, дергая за собачку. Вдруг раздался выстрел. Я страшно перепугался, хотя и не чувствовал никакой боли. Вбегают в комнату испуганные брат и его жена; смотрят – кисть левой руки у меня вся в крови, в правой руке я держу револьвер, сам стою бледный и едва держусь на ногах. Тотчас же они усадили меня на стул, обмыли и перевязали мне руку и послали за доктором. Оказалось, что пуля прострелила мне лишь мягкую часть левой руки между большим и указательным пальцами, нимало не задев кости. Доктор сделал перевязку, сказал, что все это пустяки и что через несколько дней рука будет совершенно здорова. После перевязки мы с братом тотчас же поехали к вам».

Что я чувствовала во время рассказа сына, я не могу передать: я поняла только, как бывает сильна горячая молитва матери и как отзывчивы угодники Божии на эти молитвы. Дивен Бог во святых Своих!

И детям, и внукам я строго завещаю свято чтить память рабы Божией Ксении и не забывать ее в своих нуждах».

Заочное исцеление раба Божия Стефана

В Кубанской области 2 года был болен один человек по имени Стефан. Много забот и страданий о его выздоровлении положили его родственники, но ничто не помогало. Услышав же, что много помогает всем, притекающим к ней с верою, раба Божия Блаженная Ксения, один из родственников больного, почетный гражданин Иван Осипович Андриенко, написал отцу настоятелю храма на Смоленском кладбище письмо с усердной просьбой отслужить панихиду по рабе Божией Ксении и в молитвах своих помянуть болящего Стефана. Просьба г-на Андриенко, разумеется, была исполнена, о чем и послано было ему уведомление. Вскоре после этого г-н Андриенко сообщил отцу настоятелю: «Премного Вам благодарен за Ваши молитвы ко Господу и к Блаженной рабе Божией Ксении и за ее теплую молитву ко Господу: наш больной Стефан, по молитве Вашей и рабы Божией Ксении, выздоровел, о чем и сообщаю Вам. Он два года был болен, а в настоящее время здрав».

Благодатная помощь по молитвам Святой Блаженной Ксении

(Рассказ А. Смирновой)

Однажды весной я возвращалась в Петербург из имения родственницы моей в К-ой губернии.

Ехать приходилось на лошадях по проселочной дороге, и так как пора была весенней бездорожицы, то мне, отъехав верст двадцать от последней станции, за невозможностью следовать далее, по причине разлившейся реки и за поздним временем, пришлось, по совету моего ямщика, прибегнуть к гостеприимству одной барыни, имение которой как раз находилось на нашем пути.

Еще по дороге к усадьбе мой возница пояснил мне, что тут живет барыня Марья Сергеевна Горева и что она «очинно набожна, и каждого нищего обласкает и примет и без награждения не отпустит».

Барыня действительно оказалась очень любезной и радушной хозяйкой и, узнав, что я из Петербурга, обрадовалась мне как родной.

Я извинилась за причиняемое беспокойство, но она не хотела и слушать.

– Ах, полноте, – возразила она, – я так рада бываю всегда услышать что-либо о Петербурге вообще, тем более повидаться с особой, которая еще так недавно оттуда. Петербург моя родина, – добавила она с улыбкой, как бы в пояснение своего особенного интереса к этой столице.

Марья Сергеевна Горева была женщина еще молодая и очень красивая. В больших темных глазах ее, в улыбке на полных прекрасных губах было столько привета и ласки, что невольно, без слов, подтверждалось о ней все, что я уже слышала от своего ямщика.

Вся она точно сияла особенным, внутренним светом, и, несмотря на необыкновенную простоту, с какой держала себя, в ней сказывалась какая-то таинственная, но мощная сила и неотразимо влекла к себе с первого взгляда.

После чая мы перешли из столовой в гостиную, и вскоре у нас завязался оживленный разговор. Она с живым интересом расспрашивала меня о Петербурге в самых подробностях.

– Счастливица, вы так скоро увидите Петербург, – сказала она мне вдруг, окинув меня своим грустным взглядом, и при этом глубоко задумалась и точно, казалось, хотела сказать мне о чем-то, но все не решалась.

Меня осенила счастливая мысль.

– Быть может, вы желали бы дать мне какое-нибудь поручение в Петербург, – сказала я, – так прошу вас, с великим удовольствием исполню его.

В глазах ее засветилась искренняя радость.

– О, пожалуйста, – сказала она, – уж если вы так добры, и это не затруднит вас, исполните мою покорнейшую просьбу, – и встав, она вышла в другую комнату, а через минуту вынесла оттуда несколько золотых в конверте и передала мне.

– Вот, – продолжала она, отдавая конверт, – когда будете в Петербурге, то съездите на Смоленское кладбище, там есть могила рабы Божией Блаженной Ксении: отслужите по ней панихиду, а все остальное раздайте нищим.

– С величайшим удовольствием, – сказала я, – готова исполнить ваше желание, тем более что и сама давно уже собираюсь посетить эту могилу, о которой многое слышала. Но вы, вероятно, имеете особые причины чтить память Блаженной Ксении? – спросила я.

– О, да! – ответила она с глубоким чувством и силой убеждения, и тихо прибавила: – Дивен Бог во святых Своих! Я испытала это в моей жизни собственным опытом.

– Если не тайна, – сказала я, – то, быть может, вы расскажете мне какое-либо событие из вашей жизни, которое способствовало укреплению в вас таких твердых религиозных убеждений, такой крепкой веры?

– Нет, не тайна, – ответила она мне, – но если бы даже и была тайна, то ради Света истины, мы должны жертвовать и нашими тайнами.

Все это было сказано таким твердым и даже несколько строгим голосом, что я ничего ей не возразила и ждала, что она скажет далее.

Между тем Горева встала и прошлась несколько раз по гостиной, как бы обдумывая что-то; но затем села напротив меня и начала свой рассказ голосом тихим, хотя и взволнованным.

– Родилась я в Петербурге, в купеческой семье. Жили мы сначала очень богато, имели своих лошадей, экипажи, много прислуги и все прочее, доступное богатству. Я воспитывалась в одной из гимназий и была уже в пятом классе, как над нами разразилась беда. Дела батюшки быстро пошли к упадку, и кончилось тем, что однажды к нам в квартиру пришла полиция и описала все наши вещи, не исключая даже и платья; батюшка объявил мне и матушке, что у нас ничего не осталось, что он, благодаря чьему-то мошенничеству, потерял в один месяц на бирже триста пятьдесят тысяч рублей в каких-то бумагах и что у нас, кроме долга, нет ничего.

Я в то время еще не сознавала всей важности того, что случилось, но для матушки это был тяжелый удар.

Как сейчас помню, она перекрестилась, глядя на образ, и прошептала: «Твори, Господи, волю Свою!» И с великим смирением покорилась перед ней, тому же учила и меня. «Никогда, дочка, не падай духом, – говорила она, – как бы ни были тяжки временные испытания; помни всегда конец многострадального Иова; мы потеряли лишь деньги, но жить ведь не с ними одними, а с добрыми людьми. Молись Господу, чтобы Он тебя благословил мужем хорошим да смиренным, и паче всего, чтобы пьяницей не был, да почитай всегда память рабы Божией Блаженной Ксении: она тебе будет великой заступницей».

Почему моя матушка так боялась за пьяницу мужа, я только узнала впоследствии, а в то время не представляла даже себе отчетливо, что такое значит «пьяница», так как у нас в семье не только никто не пил вина, но отцом даже и держать его строго воспрещалось.

Вскоре после нашего разорения батюшка поступил приказчиком в одну из больших торговых фирм и стал получать шестьдесят рублей в месяц.

Жить нам было очень трудно, и мне пришлось выйти из гимназии и поступить кассиршей в тот же магазин, где служил и отец. Тогда наши обстоятельства несколько поправились, но вскоре нас постигло великое горе: матушка моя, прихварывавшая с самого начала несчастья, скоропостижно скончалась от паралича сердца, а через год после нее скончался и батюшка от расширения печени.

Итак, я осталась 17-летней круглой сиротой и продолжала служить все в том же магазине.

Прошло два года по смерти родителей, и я вышла замуж за своего сослуживца – бухгалтера нашей же фирмы, встретив в нем человека одних убеждений, а главное, одних со мной взглядов на религию, что в особенности нас и сблизило.

Муж мой, действительно, оказался примерным семьянином и притом добрейшим человеком, и три года после нашей свадьбы пролетели как один светлый и счастливый день.

В это время у меня родилось два сына.

Муж получал хорошее жалованье, так что нужды мы не знали, и счастью, казалось, не было конца, но Господь судил иначе.

Тут Горева глубоко вздохнула и, помолчав немного, продолжала:

– Однажды вечером муж мой, против обыкновения, возвратился домой очень поздно и, войдя в комнату, пошатнулся. Я заметила это, испугалась и, думая, что с ним дурно, подбежала к нему, но в это время он вздохнул, и я почувствовала сильный запах вины. При этом во взгляде моем невольно выразилось изумление, которое муж мой, должно быть, заметил, потому что сейчас же сказал резко и раздраженно, что совсем ему не было свойственно:

– Ну, что ты так смотришь? Что тут удивительного? Ну – выпил, эк, редкость какая; мужчина почти в тридцать лет взял выпил, какое событие!

– Но, – возразила я на это, – тебе ничего и не говорят.

– Нечего и говорить! И чего ты сидишь до сих пор? Ложись спать!

Легла я, но спать не могла.

Точно огнем обожгла меня мысль: «А что, если это уже начинается!»

Дело в том, что мой батюшка свекор страшно порой запивал и умер от удара, так что это явление могло быть наследственным. При одной мысли о такой возможности я вся холодела, но так как выяснить этот вопрос могло только время, то и я решилась терпеливо ждать.

Наутро мой муж встал бледнее обыкновенного, но был хотя и задумчив, однако по-прежнему ласков и тих. О вчерашнем не упомянул ни слова, не вспоминала и я.

Прошла неделя, и я уже начала успокаиваться, как вдруг повторилось опять то же самое, только в сильнейшей степени, и с тех пор не стало даже места сомнениям: муж запил – да так, что пил почти без просыпа…

Протянулось несколько ужасных месяцев, почти год. От службы ему отказали, а у меня в это время родился уже третий ребенок.

С квартиры мы давно переехали и жили все в маленькой комнатке на Песках исключительно тем, что я зарабатывала шитьем белья. Но много ли можно было заработать с тремя малыми детьми на руках!

Нужда, страшная нужда подкралась к нам: мы задолжали и в лавке, и своей квартирной хозяйке уже за два месяца.

Что было делать?

Помню, как раз накануне срока платежа за третий месяц, вечером, когда муж мой и дети преспокойно спали, хозяйка явилась ко мне и объявила, что если я завтра не заплачу за квартиру или, по крайней мере, не брошу «пьяницу» мужа, которого она больше держать у себя не желает, то она попросту выгонит всех нас на улицу.

Что я могла ей ответить?

Измученная заботами и трудами, я так ослабела, что чувствовала, что если она что-нибудь скажет еще, то мне сделается дурно: сердце уже начинало усиленно биться, и, скрепя его, я ответила ей:

– Дарья Карповна! Я вас прошу, оставим этот разговор сегодня, а завтра я вам дам ответ.

– Хорошо, – сказала она, вставая, но, отойдя к двери, обернулась еще раз и напомнила мне о своей угрозе.

Лишь только дверь затворилась за ней, как я, посмотрев на портрет своей матери, бессильно уронила голову на руки и горько заплакала.

– Матушка милая, – как стон вырвались у меня слова, – зачем, зачем ты забыла меня, твою бедную дочку! Помолись за меня, родная! Молитва матери спасает со дна моря. Вразуми, научи, что мне делать! Нет силы, нет возможности больше так жить!..

До последней этой минуты я неотступно, с глубокой верой, молила Господа спасти моего мужа от роковой страсти, но Господь как бы не благоволил услышать меня. Но это лишь только казалось, на самом же деле Он, милосердный, по Своему неизменному завету слышит каждую нашу молитву, но иногда, желая прославить Своих угодников, требует от нас, грешных, чтобы мы прибегали к их заступничеству, и по их, угодным Ему, молитвам исполняются во благих наши желания.

Это-то именно и произошло со мною.

После моего обращения к покойной матушке я хотела приняться за работу, но, измученная и нравственно, и физически, как сидела, так и забылась, склонив свою голову на стол.

Долго ли я пробыла в таком состоянии – не помню, но только вот что случилось со мной в это время.

Я увидела перед собой незнакомого юношу, одетого просто, по-мирскому. Он протянул мне правую руку и повелительно сказал: «Идем!»

Точно невидимая сила подняла меня, и я без возражений последовала за ним. Долго мы шли, совершенно молча, по длинным и темным улицам, но как бы даже не прикасаясь к земле, пока наконец не остановились перед большим садом. Всмотревшись, я заметила сквозь решетку ворот белые кресты, стоявшие как привидения среди ночного мрака, и, с ужасом отступая назад, прошептала: «Кладбище!»

– Да, кладбище, – спокойно повторил мой спутник, – много покоится здесь людей праведных; их ли боится раба Божия Мария?

И, не ожидая моего ответа, он крепко сжал правой рукой мою руку, а левой слегка толкнул запертые ворота, которые тихо, без шума, отворились перед нами.

Я заметила среди ночного мрака мерцавший вдали свет и, обрадовавшись, почти крикнула: «Свет!»

– Иди к нему! – сказал мне мой спутник и, прибавив: – Давно пора, тебя там ждут, – незаметно исчез, оставив меня совершенно одну.

Мне стало так страшно, что я бегом пустилась бежать по направлению к свету и, добежав уже до самой светлой точки, увидела, что стою перед часовней, из которой исходил свет, подобный синеватому бенгальскому огню.

Всмотревшись, я узнала могилу Блаженной Ксении, где бывала еще с матушкой.

Сквозь закрытую дверь было слышно пение: «Вечная память!» Я вошла и увидела свою мать, низко склонившуюся над могильной плитой. Из глаз моей матушки текли слезы в таком изобилии, что вся плита, казалось, плавала в них. Я простерла вперед свои руки и с криком: «Матушка!» – пришла в себя.

Долго не могла я совершенно опомниться от своего видения, и только когда осмотрелась кругом и увидела себя в обычной своей обстановке, немного успокоилась и стала соображать все, что видела. Точно завеса упала с глаз моих. Я живо вспомнила все наставления матери, которые почему-то ни разу не пришли мне в голову в последний год. Точно затмение какое нашло на меня. Я поняла, что моя матушка молит обо мне со слезами Блаженную Ксению, и к тому же самому свету привел и меня мой таинственный спутник. И я решила чуть свет отправиться на Смоленское, чтобы отслужить панихиду.

Так я и сделала, оставив детей на мужа, зная, что он проспится и к утру будет трезв.

Когда я подошла к часовне, то мне так живо представилось все ночное видение и моя мать, что я пережила все снова и, опустившись на колени, простояла всю панихиду – и даже не одну – на том самом месте, где видела и свою мать. После этого я сразу почувствовала, что точно тяжесть какая свалилась с меня, и я с такой облегченной душой возвращалась и так замечталась о пережитой ночи, что не заметила даже, как прошла немалое расстояние от Смоленского кладбища до Песков и вошла на самую улицу нашу. Вдруг недалеко от меня я услышала звон колокольчиков и, подняв голову, увидела, что против нашего дома стоят несколько пожарных частей и доканчивают тушение, уже с последними вспышками угасающего пламени, внутри двора.

При виде такого зрелища я сначала остановилась и замерла, но затем стремительно бросилась вперед и, добежав до пожарных, с раздирающим душу криком: «Дети! Муж!» – хотела пробраться в ворота, но ноги мои подкосились, в глазах потемнело, и я без чувств повалилась на землю

Когда я пришла в себя, то заметила, что нахожусь в большой светлой комнате с очень богатой обстановкой. У изголовья стоял пожилой господин и держал меня за руку, выслушивая пульс. Увидев, что я открыла глаза, он обратился к сидевшей на кресле старушке, одетой в темное шелковое платье, и сказал: «Обморок кончился, опасности больше нет, надо дать успокоительного».

Я между тем очень ясно припомнила о пожаре и первым моим вопросом было: «Дети и муж?»

– Успокойтесь, – сказала старушка тихим и ласковым голосом, – муж ваш слегка лишь ушибся, а дети все живы и совершенно здоровы. Они здесь, в следующей комнате, и двое из них спят, а старшего вы сейчас увидите.

Но, заметив мое тревожное недоверие, старушка подняла меня и, приветливо улыбнувшись, сказала что-то другой старушке, похожей на старую няню; та тотчас же вышла и через минуту вернулась, держа за руку моего старшего сына, а младших внесли на руках двое слуг.

Увидев своих детей живыми и здоровыми, я перекрестилась и, успокоившись, спросила, где же я нахожусь.

– Вы у меня, в квартире генеральши Л., – ответила мне старушка в шелковом платье. – Я как раз проезжала к обедне в Александро-Невскую лавру мимо вашего дома, когда раздались крики: «Спасите, дети горят!» Я, разумеется, остановилась и, оставив экипаж, подошла ближе к дому. Но детей, слава Богу, как оказалось, двоих спасли уже пожарные из окон, а третьего – ваш муж, но он оборвался и упал, вывихнув себе ногу, ребенка же подхватили, и вот я всех тут же и забрала к себе, а после и вас принесли мои слуги, которые там уже вас поджидали. Квартира ваша загорелась у хозяйки в кухне, и менее чем в полчаса все сгорело, так что из вашего имущества ничего не спасли.

– Бог с ним! – прошептала я. – Дети и муж мой живы: слава Создателю за их спасение! Но, Боже мой! Сколько же вам, сударыня, беспокойства наделали мы! – обратилась я к старушке.

– Ах, пожалуйста, не думайте об этом, – сказала она. – Квартира у меня большая, стеснить вы меня нисколько не можете, а детей я очень люблю, и, с Богом, живите у меня, пока вы оба поправитесь и снова устроитесь.

– Но где же находится муж мой?

– Внизу – у меня квартира в два этажа, – пояснила мне генеральша. – Ему делают перевязку, и он очень беспокоился о вашем раннем отсутствии.

– Я объясню вам впоследствии, где я провела это утро, – ответила я на вопросительный взгляд генеральши.

На другой же день я встала с постели, но муж пролежал две недели и после еще долго ходил на костылях.

В это время мы ближе познакомились с генеральшей и очень полюбили одна другую.

Она была вдова, добрейшая, святая душа. Когда-то имела детей, но потеряла их в раннем возрасте и с тех пор не могла равнодушно смотреть на ребенка.

Я рассказала ей всю мою жизнь, не скрыла и последнего моего горя, слабости мужа, передала ей и свое видение и где я была в роковое утро.

Выслушав меня, генеральша набожно перекрестилась и глубоко задумалась.