Помоги проекту - поделись книгой:
Перемены в правительственном курсе отразились самым непосредственным образом на карьере Гизо: он был отстранен от своих должностей, вступает в ряды оппозиции правительству и возвращается к преподавательской деятельности на Факульте де летр Сорбонны. Этим же временем датируется и начало нового этапа в развитии идеологии доктринеров. Именно Гизо, а не Руайе-Коллар, отныне – их главный теоретик. Если Руайе-Коллар, как, впрочем, и Гизо, прежде выступали за идею сильной королевской власти в качестве противовеса ультрароялистам, то теперь, когда правительство само перешло к реакционным мерам, Гизо выступает убежденным защитником парламентаризма, идеи сильной власти парламента.
7 декабря 1820 г. Гизо начал читать курс лекций, посвященный истории цивилизации в Европе от падения Римской империи до начала 1789 г., из которого впоследствии была составлена «История происхождения представительного правления», опубликованная спустя тридцать лет, в 1851 г. Лекции Гизо имели блестящий успех и стали важным событием не только в научной, но и в общественно-политической жизни Франции, хотя он всячески подчеркивал свое стремление отгородиться от любых аналогий с современной политикой. Впоследствии он так отзывался о специфике своего курса:
«Я отбросил в своем курсе все, что могло бы иметь намек на тогдашние обстоятельства, на систему и образ действий правительства. Я строго заключился в сферу общих идей и воспрещал себе всякие нападки, всякие намеки на события и на борьбу, происходившие в то время»[87]. Однако абстрагироваться от текущей политики было сложно, и политическое кредо Гизо, те политические принципы, которые он отстаивал, не могли не найти отражения в его лекциях.
В умеренно-либеральном журнале «Русский вестник», выступавшем в защиту конституционно-монархических принципов, давалась следующая характеристика лекционного курса Гизо: «…На всем преподавании Гизо, совершенно от него независимо, отразился его политический образ мыслей. Прежде чем смотреть на Гизо как на ученого деятеля, надо видеть в нем человека политического; его лекции не были только плодом спокойного изучения предмета в прошлом, безо всякого отношения к настоящему. Гизо – сторонник конституционного правления; он служил ему делом, в правительственной сфере; когда она была ему закрыта, он перенес свои убеждения на кафедру и продолжал им служить научным образом». В «Русском вестнике» обоснованно формулировалась и основная идея курса: «…доказать, что конституционный образ правления вытекал естественно из всего предшествующего исторического развития Франции»[88].
А вот как сам Гизо объяснял задачи своего курса: «Я избрал предметом своего курса историю древних политических учреждений христианской Европы и происхождение представительного правления в разных государствах, где оно было испробовано с успехом или без успеха. Таким образом, я близко касался поразительных затруднений той современной политики, от которой я решился держаться вдали, но вместе с тем, предмет этот давал мне случай стремиться путем науки к двойной цели, которую я имел в виду, то есть разрушать революционные теории и привлекать интерес и уважение к прошедшим судьбам Франции». Кроме того, являясь убежденным сторонником компромисса между старой, дореволюционной Францией, и новым, постреволюционным обществом, Гизо стремился показать необходимость опоры на традиции, использования богатейшего опыта, накопленного французской цивилизацией:
«Мне хотелось возобновить старую Францию в памяти и в понимании новых поколений, ибо было бы столь же бессмысленно, сколько и несправедливо презирать наших отцов в ту минуту, когда мы сами, много заблуждаясь в свою очередь, делали шаг на том пути, по которому они шли в продолжении стольких столетий. Я был в одно и то же время либерал и антиреволюционер, предан основным началам нового французского общества и исполнен уважения к старой Франции»[89].
По его глубокому убеждению, было ошибочно противопоставлять Францию Старого порядка и Францию постреволюционную, и рассматривать революцию как некий водораздел между ними. Считая революцию конца XVIII века высшим этапом в развитии французской цивилизации, Гизо подчеркивал ее теснейшую взаимосвязь с предшествующей и последующей историей страны. Эта идея пронизывала весь его лекционный курс: «…Во мне было убеждение, что наши предшественники 1789 г. слишком мало ценили старую Францию, ее общественные элементы, предания, нравы, и что для прочного утверждения свободы надлежало обращать больше внимания на прошедшее»[90].
Однако лекционный курс Гизо был воспринят властями как излишне либеральный. 12 октября 1822 г. он был запрещен, а Гизо лишен кафедры и должности в Государственном совете.
Отстраненный от дел, он погружается в исторические исследования. В 1823 г. издает огромные собрания материалов: «Собрание мемуаров по истории Франции» (31 том) и «Собрание мемуаров по истории Английской революции» (26 томов), публикует знаменитую книгу Мабли «Наблюдения о французской истории», добавив к ней четвертую часть «Опыты по французской истории».
В эти же годы Гизо пристально изучает историю Великобритании. Он отмечал в своих «Мемуарах»: «При внимательном сравнении исторического и общественного развития Франции и Англии, не знаешь, чему более удивляться, сходству или различию этих двух стран. Никогда две нации, чуждые и по происхождению, и по многим условиям, не были так тесно соединены в своих судьбах и не оказывали, одна на другую, то войнами, то мирными сношениями, такого постоянного влияния. Поверхностно, следовательно, и ошибочно думают те, кто считает французское и английское общество столь враждебными между собой, что они не могут заимствовать друг у друга политических примеров, иначе как под условием пустого и бесплодного подражания. Даже долгая борьба не была в состоянии разрушить ту явную или тайную связь, которая существует между ними»[91]. Как видим, Гизо признавал как значительные различия, так и элементы сходства в английской и французской системах. В то же время, он признавал ошибки, допущенные доктринерами, отмечая, что «…мы иногда слишком поспешно и слишком безусловно заимствовали от Англии. Мы не обращали достаточного внимания на характер и особенные условия французского общества»[92].
Глава 2
Рождение Июльской монархии
На пути к «Трем славным дням»
Тем временем в стране происходят серьезные перемены. 16 сентября 1824 г. умирает король Людовик XVIII. Корону наследовал его младший брат, граф д’ Артуа под именем короля Карла X. 29 мая 1825 г. в Реймском соборе проходит торжественная церемония коронации 67-летнего монарха.
Первые шаги нового короля буквально обескуражили либералов, которым хорошо были известны ультрароялистские убеждения графа д’ Артуа. В своей первой тронной речи перед депутатами и пэрами Карл X заявил о намерении уважать Конституционную Хартию, подписанную его покойным братом. Дальнейшие решения как будто бы подтверждали благие намерения короля. Он отменяет цензуру, чем сразу же приобретает симпатии прессы, приближает к себе одного из вождей либеральной партии герцога Орлеанского, даровав ему титул Королевского Высочества, вводит в состав Королевского совета своего сына, герцога Ангулемского, известного симпатиями к идеям конституционализма. Эти первые решения обнадежили общество. Когда 27 сентября 1824 г. Карл X уже в новом качестве торжественно въехал в столицу, он был встречен неподдельными проявлениями радости. Последующее развитие событий показало, что первоначальное заигрывание с либералами должно было обеспечить Карлу X спокойное наследование власти – не больше.
Отрезвление началось с возобновлением после летнего перерыва работы парламента, куда по прямому указанию короля правительство Виллеля внесло законопроект о материальном возмещении убытков эмигрантам, потерявшим в годы революции недвижимое имущество. Общая сумма предложенной компенсации была оценена в 987 млн франков, которые предложено было взыскать путем чрезвычайного налога. Этот законопроект, с восторгом поддержанный депутатами-ультрароялистами, составлявшими в Палате абсолютное большинство, без труда был проведен через палату и утвержден королем. Почти миллиард франков, собранных с буржуазии и крестьянства, был распределен среди 25 тыс. дворян, бывших эмигрантов. Налогоплательщики, вмиг избавившиеся от всяких иллюзий, окрестили чрезвычайный налог «эмигрантским миллиардом».
Между тем Карл X продолжал развивать наступление на свободы, гарантированные Хартией. В апреле 1825 г. был принят «закон о святотатстве», предусматривавший суровые кары (вплоть до смертной казни) за кражу или осквернение предметов религиозного культа. Усиливается влияние клерикалов, и особенно иезуитов, прежде всего, в системе народного образования. Закрывается прославленная Эколь Нормаль – главное высшее педагогическое учебное заведение Франции. 30 апреля 1827 г. король распускает Национальную гвардию, считавшуюся в роялистских кругах недостаточно надежной, а 24 июня того же года восстанавливает им же отмененную тремя годами ранее цензуру. Все чиновники, выразившие недовольство восстановлением цензуры, были уволены с государственной службы. Казалось бы, реакция торжествует, а оппозиция подавлена.
Во всяком случае, именно к такому ошибочному выводу приходит Карл X, решивший закрепить победу и изгнать либеральную оппозицию из Палаты депутатов. В ноябре 1827 г. он распускает парламент и назначает внеочередные выборы, результаты которых повергли его в ужас. На волне всеобщего, хотя и скрытого недовольства, в новую палату прошли 190 (вместо прежних 19) депутатов от оппозиции. Король вынужден был дать отставку Виллелю и поручить формирование нового правительства умеренному роялисту Ж. де Мартиньяку, который в одинаковой мере не устраивал ни правых, ни левых, ни – что самое главное – самого короля, заявлявшего, что скорее согласился бы быть дровосеком, нежели царствовать на манер английских королей.
В это самое время в семейной жизни Гизо происходит трагедия: 1 августа 1827 г. от туберкулеза умирает его жена Полина. Перед смертью она приняла протестантизм, приобщившись к религии мужа. Через год с небольшим, 8 ноября 1828 г., Гизо женился на племяннице Полины, Элизе Дилон. Современники Гизо и историки всегда спорили о том, почему Гизо так быстро вступил во второй брак. Некоторые говорят о том, что, у него уже давно был роман с Элизой, проживавшей с Полиной и Гизо под одной крышей с 1823 г. Новейший биограф Гизо, Лоран Теис, считает, что дело было в том, что Гизо абсолютно не выносил одиночества; ему нужен был кто-то, с кем он мог бы разделить свою жизнь, свою душу и сердце[93]. Элиза была молодой, привлекательной и темпераментной девушкой; общение с тетей, ее мужем и их друзьями развило ее ум. Гизо счел, что не следует желать лучшего. Он любил свою вторую супругу так же, как любил первую. Его душа не остыла; он всегда помнил свою первую жену и любил вторую. Гизо, как он это будет делать еще не раз, начинал свою жизнь заново. Элиза станет ему доброй помощницей в его научной и политической деятельности. Между августом 1828 и январем 1833 г. у супругов родятся трое детей: Генриэтта, Полина и Гийом, заботиться о которых будет их старший брат Франсуа. В доме номер два по улице Виль-Эвек, что в квартале Мадлен, они вместе проживут до марта 1833 г. Спустя два месяца после рождения сына Гийома Элиза умерла от послеродовой горячки. Гизо пришлось все начинать сначала. И, что самое трагичное, смерть Элизы повлияла на жизнь Гийома; он будет чувствовать себя виноватым в смерти матери. Самое страшное, это чувство будет преследовать и его отца. В октябре 1837 г., после смерти старшего и любимого сына Гизо, Франсуа, убитый горем отец напишет своей подруге Лор де Гаспарен ужасные слова: «Мой малыш Гийом – это мой ребенок, но это не мой сын. И кто знает, станет ли он им когда-либо?»[94]
Но вернемся в 1827 год. Гизо – в рядах либеральной оппозиции. Он становится активным членом, а впоследствии и руководителем общества «На Бога надейся, а сам не плошай», основанного в целях содействия свободе выборов, крайне стесненной во время Реставрации.
С формированием министерства Мартиньяка в 1828 г. Гизо возвращается к преподавательской деятельности и историческим занятиям. В 1828-1830-х гг. был опубликован его шеститомный «Курс современной истории», в который вошли «История цивилизации во Франции» и служащая введением к ней «История цивилизации в Европе». В 1828 г. вышла первая часть его «Истории Английской революции». Вторая же часть работы увидит свет только во второй половине столетия.
Кабинет Мартиньяка, лишенный в Палате поддержки не только оппозиции, но и роялистского большинства, продержался до конца августа 1829 г. Карл X нашел неудачнику Мартиньяку «прекрасную», как он считал, замену в лице своего давнего друга и единомышленника князя Полиньяка. Большую часть жизни Жюль де Полиньяк, в девятилетием возрасте вывезенный родителями из охваченной революцией Франции, провел в эмиграции. Впоследствии он стал активным участником антибонапартистских заговоров, за что десять лет при Наполеоне отсидел в тюрьме. Он ненавидел все, что было связано с революцией. Таков был новый глава правительства, чьи умонастроения были хорошо известны в политических кругах Франции. Выдвигая своего протеже на ответственнейший пост, Карл X и помыслить не мог, что Полиньяк окажется не спасителем, а могильщиком режима Реставрации Бурбонов.
Назначение Полиньяка пришлось на период экономической депрессии с присущим ей ростом безработицы и ростом цен. С весны 1829 г. в ряде департаментов не прекращались крестьянские выступления. Либеральная оппозиция призывала своих сторонников отказываться от уплаты налогов. Рупором либералов стала основанная в начале 1830 г. в Париже А. Каррелем, Л.-А. Тьером и Ф. Минье газета «Le National».
В это время начинается депутатская карьера Гизо. 23 января 1830 г. он был избран членом Палаты депутатов от департамента Лизье и Понт-Эвек, в Нормандии, вместо умершего знаменитого химика Николя Воклена, открывшего хром. Позднее здесь он приобрел имение Валь-Рише. На выборах он получил двести восемьдесят один голос из четырехсот сорока шести голосовавших[95].
Либеральная оппозиция приветствовала избрание Гизо: он получил поздравления от прославленного генерала Лафайета и Шатобриана, Дюпон де л’Эра и герцога де Броя[96]. В Палате депутатов Гизо примыкает к центру.
2 марта 1830 г. открылась очередная парламентская сессия, на которой Карл X в тронной речи повторил ставшие уже привычными угрозы по адресу либералов и высказал намерение править без оглядки на оппозицию и общественное мнение. Эти заявления вызвали взрыв возмущения в обществе. 16 марта Гизо впервые выступает в Палате в статусе депутата по поводу дискуссии об Адресе в ответ на тронную речь короля. Он предложил обратить внимание Карла X на сложную обстановку, сложившуюся в стране, и осудил новое министерство князя Полиньяка за бездействие, заявив: «На мой взгляд, никогда еще власть не показывала себя такой слабой… спасовавшей перед трудностями, сомневающейся в самой себе, в своих средствах, в своем будущем»[97]. В этот же день Палата депутатов направила королю Адрес, в котором содержалась резкая критика кабинета Полиньяка. В ответ Карл X объявил заседания Палаты прерванными до 1 сентября, а 16 мая того же года вообще распустил Палату и назначил новые выборы. Его решения были расценены депутатами от оппозиции как незаконные. Депутаты объявили, что если сам король не уважает обязательства перед нацией, определяемые в Хартии 1814 г., то нация, со своей стороны, может считать себя свободной от верности трону.
Однако выборы в Палату, проходившие под грохот орудий французской армии в Алжире, тем не менее завершились убедительной победой оппозиции. Вместо прежних 221 в палате оказалось 274 оппозиционных депутата, в то время как число приверженцев режима сократилось до 143. На перевыборах 24 июня Гизо был также вновь избран.
Правительство охватила паника. Крайне правые требовали распустить только что избранную Палату. Полиньяк, возомнивший себя Жанной д’Арк, всюду рассказывал, что ему явилась Дева Мария и призвала его спасти Францию от внутреннего врага. Роялисты советовали королю использовать для подавления антиправительственных настроений экспедиционный корпус де Бурмона, отозвав его из Алжира. Полиньяк и его единомышленники самонадеянно толкали короля на дальнейшее обострение конфликта с либералами, не просчитывая все возможные последствия такой тактики. Они даже не позаботились усилить столичный гарнизон надежными частями. К концу июля 1830 г. в Париже находилось всего 14 тыс. солдат, которых можно было считать более или менее лояльными.
Этого оказалось совершенно недостаточно для того, чтобы подавить вспыхнувшее в городе 27 июля 1830 г. стихийное восстание, сразу же переросшее в революцию.
Непосредственным поводом для вооруженного выступления парижан стала публикация 26 июля в правительственной газете «Le Moniteur universel» королевских ордонансов, по существу, отменявших Хартию 1814 г. Распускалась только что избранная Палата и вводился новый избирательный закон, по которому право голоса предоставлялось почти исключительно крупным землевладельцам; права Палаты депутатов существенно урезались, а ее численность сокращалась с 428 членов до 258; цензура получала самые широкие полномочия, сделавшие практически невозможным издание оппозиционных газет.
Когда Карл X подписывал эти роковые для него ордонансы, он сказал присутствовавшим при этом министрам: «Теперь, господа, мы связаны не на жизнь, а на смерть». Казалось бы, он понимал ответственность момента. Тем более странным и необъяснимым был его отъезд на следующий день на охоту в Рамбуйе. Король даже не отдал распоряжений усилить столичный гарнизон верными частями. Он лишь назначил маршала Мармона военным губернатором Парижа, но не дал ему никаких инструкций. Такую же беззаботность проявил и Полиньяк, отправивший министров отдыхать после трудов праведных и сам уединившийся в своем доме.
Июльская революция
Принятие ордонансов 26 июля было единодушно воспринято в Париже как начало государственного переворота с целью восстановления режима абсолютной монархии. Вечером того же дня депутаты оппозиции и либеральные журналисты собрались в здании редакции газеты «Le National» и составили протест против последних мер правительства, оценив их как противозаконные.
Утром следующего дня Полиньяк был разбужен звуком разбитого окна. Посмотрев на улицу, он увидел около своего дома толпу возбужденных парижан. Министр поспешил покинуть дом через черный ход.
В это же самое утро, в пять часов Гизо возвращается в Париж из Нима, куда он отправился накануне. В одиннадцать часов он «вступил в революцию».
С утра 27 июля между восставшими и правительственными войсками уже велись ожесточенные уличные бои. Достоверно не установлено, кто 27 июля первым бросил клич: «Долой Бурбонов!» Принято считать, что это сделали студенты во главе с Годфруа Кавеньяком.
Когда начались вооруженные столкновения, Гизо решил не оставаться безучастным зрителем и ждать развязки событий. В три часа дня он появляется на первом собрании у Казимира Перье, «где тридцать депутатов, напуганных собственной смелостью, вопрошали себя, имеют ли они право объединиться»[98].
Гизо присутствует на всех заседаниях депутатов, произносит много речей, его дом на улице Виль-Эвек, откуда были слышны ружейные выстрелы, является местом регулярных встреч. В то же время, его нельзя увидеть на баррикадах; более того, он противился всяким контактам с народом.
Призыв Кавеньяка низвергнуть Бурбонов напугал Гизо, как и некоторых других либералов, таких как Казимир Перье, Адольф Тьер и других, еще надеявшихся на компромисс с королем. Они готовы были удовлетвориться отменой ордонансов и отставкой Полиньяка. Им возразил ветеран революции, 73-летний генерал Лафайет, осознавший серьезность момента и настаивавший на том, чтобы поддержать начавшееся восстание и возглавить его.
Жена Гизо, Элиза, оставившая об этих днях воспоминания («Воспоминания мадам Гизо о революции») записала свои впечатления: «Начало восстания. Надежды мало»[99].
На следующий день, 28 июля, Гизо остается дома редактировать протест против королевских ордонансов. Среди депутатов не было единства по поводу дальнейших действий. Тьер, Каррель и Ремюза настаивали на взятии в свои руки руководства восстанием. Гизо высказался против.
Пока парламентская оппозиция пыталась выработать общую программу действий, уличные сражения приобретали все более ожесточенный характер. Часть депутатов, в том числе и Лафайет, в этот день присоединились к восставшим, объехав возведенные на улицах баррикады. Появление Лафайета в рядах восставших породило слух о воссоздании распущенной Карлом X Национальной гвардии, создателем которой в июле 1789 г. был генерал Лафайет. Бывшие национальные гвардейцы стали собираться, формируя роты и батальоны.
В полдень Гизо зачитывает свой проект протеста: депутаты констатировали ситуацию, создавшуюся ордонансами, протестовали против этих мер, рассматривали себя законными избранниками, которым помешали осуществлять их полномочия. Депутаты выражали свою преданность королю. Текст не содержал ни окончательной резолюции, ни средств действия; в нем не говорилось о народном движении. Единственное требование – это отмена ордонансов и смена министерства. Некоторые из присутствующих нашли, что этот проект слишком резок, другие считали, что надо идти дальше и создать Временное правительство. Гизо защищал свою позицию; он полагал, что не следует содействовать народному бунту; депутаты не должны участвовать ни на стороне народа, ни против него. Они являются только посредниками при короле, а не руководителями народного восстания. Всякое неосторожное поведение может скомпрометировать их благие намерения[100].
Эта позиция легального и умеренного сопротивления нашла поддержку большинства депутатов. В то же время, из протеста, составленного Гизо, были исключены выражения почтительности по отношению к королю.
Утром 29 июля Лафайет взял на себя прежние функции главнокомандующего Национальной гвардии, чем вызвал смятение в рядах правых либералов. Первым из них, кто верно оценил новые реальности, оказался Гизо, неожиданно поддержавший Лафайета. Понимая, что развитие событий грозит анархией, он решает направить движение в организованное русло. «Безопасность Парижа зависит от решимости почтенного генерала», – заявил он и предложил сформировать Муниципальную комиссию для обеспечения обороны и снабжения революционного Парижа. В комиссию вошли пять депутатов от оппозиции. Лафайет был утвержден в должности главнокомандующего Национальной гвардии.
В этот же день восставшие заняли здание Ратуши, куда переместилась Муниципальная комиссия, взявшая на себя функции управления городом. Новый орган власти превратился и в руководящий центр разворачивавшейся революции.
К 29 июля соотношение сил изменилось в пользу восставших; народ грабил Тюильри и архиепископство. В ночь с 29 на 30 июля вся власть в городе перешла в руки Муниципальной комиссии и главнокомандующего Национальной гвардии. В Ратуше народные делегации провозгласили создание народного правительства во главе с генералом Лафайетом.
Между тем Казимир Перье, Дюпен, Брой и Себастьяни пытались добиться отмены ордонансов и замены министерства. Эти меры, вырванные у Карла X к пяти часам, и учреждение министерства Мортемара – Казимира Перье многим казались выходом из кризиса. Гизо, не ставя под сомнение королевскую легитимность, не мог простить королю жестокости по отношению к народу и отказался примкнуть к новому правительству[101].
30 июля появилась тенденция рассматривать муниципальную комиссию в Ратуше в качестве Временного правительства. Тьер редактировал прокламацию в пользу герцога Орлеанского и расклеивал ее по Парижу. Для Гизо победа парламента была одержана, теперь речь шла о консолидации сил. Он не хотел, чтобы под давлением народного движения был изменен государственный строй или чтобы народ овладел властью. Когда Бенжамен Делессер предложил объявить о лишении прав на престол Карла X и восшествии герцога Орлеанского, он отказался принимать участие в этой акции[102]. Однако вскоре Гизо изменяет свою точку зрения и присоединяется к депутатам, предложившим герцогу Орлеанскому звание генерал-лейтенанта королевства.
Гизо был избран секретарем палаты (наряду с Бераром, Бенжаменом Констаном и Виллеменом). Он составил Адрес, предназначенный герцогу Орлеанскому. Речь шла о просьбе принять функции генерал-лейтенанта при условии сохранения трехцветного знамени и сохранении за Лафайетом командования Национальной гвардией. Как отмечал Г. де Брой, в тот момент Гизо еще не допускал мысли, что народное движение могло изменить конституционный порядок.
31 июля ночью в Пале-Рояль Луи Филипп консультировался со своими ближайшими советниками. Была подготовлена прокламация к жителям Парижа, в составлении которой принимал участие Гизо (по крайней мере, ему принадлежала заключительная фраза: «Отныне Хартия будет истиной»)[103].
На следующий день Одиллон Барро заявил, что муниципальная комиссия отказывается опубликовать Адрес, составленный Гизо. Ему было поручено подготовить новую прокламацию, составленную в более решительном тоне, в которой бы выражалось уважение к народному героизму и осторожность по вопросу разработки новой конституции.
Муниципальная комиссия хотела поставить Луи Филиппа перед свершившимся фактом и самой назначить министерство из числа наиболее активных и популярных депутатов. Гизо был предложен пост министра народного просвещения, с которым он согласился.
Июльские дни закончились для Гизо 1 августа. 2 августа, в Рамбуйе Карл X подписал акт отречения от престола за себя и за бездетного дофина, герцога Ангулемского, в пользу внука – герцога Бордоского. Одновременно он назначил герцога Орлеанского наместником королевства и одобрил собрание палат 3 августа. Затем королевская семья отбыла в Шербур.
7 августа 1830 г. Палата депутатов, предварительно объявив трон вакантным, предложила его Луи Филиппу, герцогу Орлеанскому, главе младшей ветви низложенной династии и его потомкам по мужской линии в порядке первородства. Через два дня состоялась церемония гражданской коронации: герцог Орлеанский принял присягу на верность конституции, подписал Хартию, после чего ему были вручены королевские регалии. Отныне он именовался Луи Филиппом I, королем французов.
Революция окончилась, в стране установился режим Июльской монархии. Последующие восемнадцать лет история Франции будет неразрывно связана с именем Франсуа Гизо.
Хартия 1830 года
Гизо очень высоко оценивал события Июльской революции, подчеркивая ее умеренный характер и сравнивая ее с событиями Славной революции в Англии. Однако он опасался всплесков экстремизма и насилия, которыми она сопровождалась, и считал необходимым направить ее в мирное русло. Эта идея мирного, эволюционного развития, идея свободы и порядка в противовес анархии и деспотизму станет политическим кредо и жизненной философией Гизо. Он полагал, что революция 1830 г. закрепила во Франции необходимые атрибуты парламентской монархии, режима представительного правления, и поэтому усилия либералов должны быть направлены не на постоянную модернизацию политической системы Франции, а на стабилизацию уже достигнутого. Отсюда и его весьма осторожное отношение к различным проектам постоянного реформирования французского общества, отсюда и его приверженность политике Сопротивления, то есть правого, умеренного либерализма, в противовес политике Движения, предусматривавшей более активные действия во внешней политике и реформы в сфере внутренней политики. Политический либерализм и социальная консервация – вот два столпа программы орлеанизма, то есть умеренного либерализма времен Июльской монархии, названного так по правящей Орлеанской династии, ярчайшим теоретиком и практиком которого явился Гизо.
Новый государственный строй был законодательно оформлен в конституционной Хартии 1830 г., являвшейся несколько измененным вариантом Хартии 1814 г. и свидетельствовавшей о дальнейшей либерализации режима, укреплении конституционного строя и переходе от наследственного к выборному способу передачи государственной власти[104].
Хартия, создававшая законодательную базу для режима парламентского правления, рассматривалась в качестве договора между французским народом и свободно избранным им королем; в ней отсутствовало вступление, в котором говорилось, что королевская власть «дарует» французам основные свободы и права; они были признаны естественными и неотъемлемыми. Если в Хартии 1814 г. католическая религия провозглашалась государственной религией французов, то в Хартии 1830 г. говорилось только о том, что католическая религия является религией, «исповедуемой большинством французов» (ст. 6). Расширялись политические права и свободы граждан, была отменена цензура. Восстанавливался баланс законодательной и исполнительной властен, нарушенный ранее в пользу последней. Король лишался права по своему усмотрению отменять законы или приостанавливать их действие (ст. 14 Хартии 1814 г., позволявшая королю промульгировать ордонансы, была изменена: отныне ордонансы не могли больше ни приостанавливать законы, ни освобождать от их исполнения). Законодательная инициатива исходила от короля и разделялась между королем, палатой пэров и палатой депутатов (ст. 15). Согласно статьям 15–19 и 46–49 палаты имели право вотировать налоги и формировать бюджет страны, получили право законодательной инициативы и др. Длительность парламентской сессии устанавливалась в 5–6 месяцев. Относительно контроля парламента за правительством статья 13 содержала очень нечеткую формулировку: в ней говорилось об ответственности министров перед парламентом, но о какой ответственности: политической или уголовной и перед каким судом – это было неясно.
Конституционная Хартия 1830 г. вводила существенные изменения в избирательную систему: был сокращен возрастной ценз: до 25 лет для того, чтобы получить избирательное право и до 30 лет для того, чтобы быть избранным (ст. 32, 34). Председатели избирательных коллегий назначались избирателями, а не королем (ст. 37). Окончательно принципы избирательного права были сформулированы в избирательном законе от 19 апреля 1831 г. Избиратель должен достичь 25 лет, платить 200 франков прямых налогов в год (ст. 1). Если в округе было менее 150 таких избирателей, то голоса получали самые влиятельные из тех, кто платил менее 200 франков. Собственник нового дома освобождался на 2 года от уплаты налогов; при этом считалось, что он платил прежнюю сумму налога. Кроме того, правительство предлагало предоставить избирательное право без цензовых ограничений так называемым «талантам» или «способным», то есть генеральным советникам, мэрам и их помощникам, должностным лицам судебного ведомства, адвокатам, нотариусам и стряпчим, врачам, профессорам и приват-доцентам различных факультетов, преподавателям «Коллеж де Франс», Музея и высших государственных школ. Палата согласилась только понизить для этих лиц ценз до 100 франков (ст. 3). Право быть избранными получали французы, достигшие 30 лет и платившие 500 франков прямых налогов в год (ст. 38). Если в департаменте было менее 50 таких человек, то избирались наиболее влиятельные из тех, кто платил менее 500 франков. Палата депутатов состояла из 459 депутатов, избиравшихся на пять лет (ст. 59). Особо оговаривалось, что депутаты за свою парламентскую деятельность не получают ни жалованья, ни вознаграждения[105]. Избирательный корпус составлял 166 813 избирателей, плативших 200 франков прямых налогов, 1 262 избирателя, плативших менее 200 франков и 668 «талантов» – всего около 170 тыс. избирателей (168 813 человек, по другим данным – 188 ООО[106]), что составляло несколько больше пяти избирателей на одну тысячу жителей. Эта реформа почти вдвое увеличила число избирателей по сравнению с периодом Реставрации. Хотя Франция далеко отставала от Великобритании (в Великобритании в 1832 г. было 800 тыс. избирателей, то есть 32 избирателя на одну тысячу жителей) и Бельгии по количеству избирателей на 1 тыс. жителей, в целом тенденция была прямо противоположной тому, что происходило в годы Реставрации.
Что касается социального состава
Годы Июльской монархии явились важным этапом на пути становления и развития либеральной идеологии во Франции, системы парламентаризма и правового государства. Именно в эти годы были сформулированы политические правила и традиции, пережившие режим Июльской монархии и явившиеся составной частью современных политических институтов Франции.
В первые годы Июльской монархии, помимо реформы избирательного права, министерским кабинетом во главе с известным деятелем либеральной оппозиции времен Реставрации банкиром Ж. Лаффитом были проведены и другие важные политические реформы. Закон от 21 марта 1831 г. восстанавливал выборность муниципальных советников, которые со времен Наполеона назначались правительством. В соответствии с законом от 22 марта 1831 г. вместо королевской гвардии была образована Национальная гвардия, членами которой могли стать все граждане, платившие налоги и на свои средства приобретавшие обмундирование. Национальные гвардейцы сами выбирали офицеров. Только высшие командиры назначались королем.
Однако после отставки кабинета Лаффита, последовавшей в том же 1831 г., темп реформ замедлился. Лишь в 1833 г. был принят закон о выборах членов генеральных советов департаментов и окружных советов. К выборам генеральных и окружных советов, наряду с цензовыми избирателями, были допущены так называемые «таланты», или «способные», а к муниципальным выборам еще более широкие слои средней и мелкой буржуазии. Корпус муниципальных избирателей увеличился до 2,9 млн человек. Замедление темпа реформ привело к росту оппозиционных настроений в обществе.
Формирование партийно-политического спектра
После Июльской революции 1830 г. в русле французской умеренно-либеральной традиции сложилась доктрина орлеанизма, явившегося французским вариантом умеренной либеральной идеологии (хотя не все либералы были орлеанистами), а либералы-доктринеры времен Реставрации получили возможность для практической реализации своих идей.
Идеология орлеанизма – это, прежде всего, идеология компромисса, в том числе между дворянством и буржуазией, между ними и остальным народом, это «золотая середина», равным образом враждебная как деспотизму, так и анархии, как революционным потрясениям, так и контрреволюции. Девизом либералов-орлеанистов были понятия «свобода» и «порядок». Свобода рассматривалась ими, прежде всего, как характеристика политической и духовной жизни общества. «Порядок» означал для орлеанистов отказ от крайностей революционного радикализма и ультрароялизма, защищенность от бунтарства толпы и политических притязаний родовой аристократии.
Торжество орлеанизма привело к формированию в обществе уникальной по своей эклектике атмосферы философских, религиозных, мировоззренческих дискуссий. В среде орлеанистов можно было наблюдать огромное разнообразие характеров и убеждений, исходя из чего исследователи говорят об орлеанизме как о «мираже» или «хамелеоне», предпочитая вести речь об орлеанистах, нежели об орлеанизме. Однако в социальном плане орлеанизм прочно ассоциировался с победой «партии собственности», торжеством элитарных принципов общественной жизни. Орлеанизм стал ярко выраженной идеологией «новой аристократии» – нотаблей, влиятельных лиц, представителей знати, крупных землевладельцев, богатых предпринимателей.
Французский либерализм отличается доктринерством, верностью традициям, бескомпромиссностью, что дает основание говорить о некоем «консервативном либерализме». Такая верность изначально провозглашенным принципам и доктринам имела для французского либерализма двоякие последствия: она снискала ему репутацию негибкого, чуждого духу реформ, в первую очередь социального плана, но это же доктринерство позволило ему избежать конъюнктурных изменений на крутых поворотах истории. Умеренные либералы не подвергали сомнению общую целесообразность модернизации, однако ограничивали ее рядом оговорок. С их точки зрения, речь могла вестись только о реформах, призванных продолжить исторически избранный путь нации, то есть либерально-консервативная модель предполагала сочетание реформизма с охранительными функциями. Политический либерализм и социальная консервация, порядок и свобода – два столпа программы орлеанизма.
Однако 219 депутатов, провозгласивших Луи Филиппа королем французов, были далеко не единодушны в вопросе о политике, которой следовало придерживаться. После сердечного единогласия первых месяцев революции 1830 г., победители Июля разошлись в своих взглядах по поводу интерпретации Июльской революции и ее последствий. Во Франции появляются политические группы «Движения» и «Сопротивления», представляющие собой два фланга либеральной идеологии Июльской монархии.
В годы Реставрации и Июльской монархии речь шла, скорее, не о партиях, а об идеологических тенденциях; под партиями понимали группы людей, сблизившихся на основе схожего понимания определенных вопросов; во Франции в эти годы не было партий английского или американского образца, строго организованных и располагающих четкими программами. Кроме того, в годы Июльской монархии теория представительного правления продолжала покоиться на постулате абсолютной свободы депутата, который должен действовать независимо от всякого давления, прислушиваясь только к голосу своей собственной совести (только в 1910 г. во французском парламенте был принят закон о создании парламентских групп).
Группа «Сопротивления» составила правый, или консервативный фланг орлеанизма. Лидеры Сопротивления – Ф. Гизо, Л.-В. де Брой, К. Перье полагали, что с победой Июльской революции и установлением власти Луи Филиппа Орлеанского революция является оконченной и все усилия должны быть направлены не на дальнейшее совершенствование политических институтов, а на их стабилизацию, на упрочение уже достигнутого. Умеренные либералы объявили революцию «оконченной» 9 августа. Гизо под политикой Сопротивления понимал сопротивление «беспорядку, химерическим желаниям, революционным предприятиям». Принимая позитивные достижения французской революции и новое общество, основанное на принципах свободы и гражданского равенства, он отрицательно относился к периоду якобинской диктатуры и был противником методов революционного правления. Исходя из этого, политику Сопротивления Гизо именовал «либеральной и антиреволюционной»[110].
«Движение» объединяло сторонников продолжения революционных преобразований в сфере внешней и внутренней политики. К группе Движения принадлежали активные участники Июльской революции, сторонники трехцветного знамени, составившие в ходе «Трех славных дней» исполнительную комиссию в Ратуше (Ж. Лаффит, Ж.-М. Лафайет, Дюпон). В области внутренней политики лидеры Движения выступали за дальнейшее реформирование политико-правовой системы Франции в сторону ее демократизации. Если умеренные круги Движения (генерал М.-Ж. Лафайет, О. Барро, Ж. Лаффит) признавали целесообразной концепцию невмешательства, принятую правительством Франции в качестве основополагающей линии внешней политики, то радикальные (Ф. Моген, генерал М. Ламарк) рассматривали события 1830 г. как начало коренных преобразований в Европе, настаивая на необходимости активного вооруженного вмешательства в дела соседних государств с целью содействия национально-освободительному движению и в целях территориального расширения Франции.
Несмотря на наличие острой и непрекращающейся политической борьбы между сторонниками политики Движения и Сопротивления, она не носила антагонистического характера. Речь уже не шла о кардинальном изменении существующих порядков, это уже не была борьба между Старым порядком и новой, постреволюционной Францией; разногласия происходили, прежде всего, по вопросам тактического характера, зачастую являясь средством борьбы за министерские посты и привилегии[111].
Только в первые годы после Июльской революции лидеры Движения занимали важные министерские посты (в первом правительстве Июльской монархии (министерство 11 августа – 2 ноября 1830) семь министров являлись сторонниками политики Сопротивления, четыре – сторонниками политики Движения. Командующим национальной гвардией стал генерал М.-Ж. Лафайет, О. Барро был назначен префектом округа Сены. Однако такое правительство являлось очень нестабильным в силу противоречий по вопросу о путях дальнейшего развития Франции, существовавших между министрами). С созданием министерства К. Перье (13 марта 1831 – 16 мая 1832) важнейшие министерские посты занимали сторонники политики Сопротивления.
К концу 1830-х, когда политический режим несколько окреп, между орлеанистами обнаружились расхождения по вопросу понимания прерогатив королевской власти. Борьба между теорией преобладания парламента и теорией преобладания короля обострилась во Франции во время политического кризиса, связанного с образованием коалиции против министерства графа Луи Моле (1837–1838). Моле, политик весьма образованный и умный, обладавший твердым характером, равно удаленный от догматичности Гизо и от оппортунизма Тьера, имел в глазах короля то неоценимое достоинство, что проявлял себя готовым проводить его линию и был убежденным сторонником необходимости влияния короля на государственные дела.
Доктрина сторонников сильной власти парламента в печати была сформулирована Дювержье де Горанном в работе «О принципах представительного образа правления и об их практическом применении», в которой о необходимости заменить «личное управление парламентским режимом»[112] и был сформулирован лозунг «Король царствует, но не управляет» (считается, что авторство этой формулировки принадлежит А. Тьеру), ставший девизом коалиции. Лидеры коалиции: Гизо, Тьер и Барро выступили с идеей создания ответственного министерства, признавая за королем право назначать министров, но с тем условием, что его выбор будет падать на лиц, указанных большинством палаты депутатов[113]. В то же время, именно тогда проявились разногласия между Тьером и Гизо по вопросу о прерогативах королевской власти. Если Тьер полагал, что король должен царствовать, а министры – управлять, то Гизо считал необходимым активное участие короля в управлении государством в согласии с палатами.
К 1840 г. партийно-политический спектр выглядел следующим образом. Либералы-орлеанисты разделились на правый центр во главе с Гизо; левый центр во главе с А. Тьером; близкую к нему «династическую левую» во главе с О. Барро и «среднюю партию» (незначительную группу под руководством А.-М. Дюпена, занимавшую промежуточное положение между обоими центрами).
Кроме различных направлений либералов, к парламентской оппозиции относилась группа легитимистов, возглавляемая в парламенте П.-А. Беррье. Для легитимистов Луи Филипп был узурпатором, «похитившим» корону у герцога Бордоского, имевшего права на престол благодаря двойному отречению: Карла X и герцога Ангулемского в Рамбуйе. Эта партия не была многочисленной; она рекрутировалась из парижской аристократии, из среды провинциального сельского дворянства; ее активно поддерживало духовенство. Наибольшее влияние легитимисты имели в Бретани и Вандее, где крестьяне в большинстве своем сохраняли верность легитимной монархии.
Легитимисты не являлись однородным течением; их можно разделить на три группы, каждая из которых отстаивала свой путь реставрации монархии. Существовала группа сторонников насильственных действий, считавших себя преемниками шуанов революции конца XVIII в. Этих сторонников «теории заговора» возглавлял герцог де Кар. Его стратегия была опробована в 1832 г. герцогиней Беррийской, матерью наследника трона Бурбонов, однако подготовка к запланированному восстанию была обнаружена раньше, чем оно вспыхнуло, хотя сама идея заговора продолжала существовать. Во-вторых, существовала названная выше легитимистская фракция в парламенте во главе с Беррье, убежденная в том, что монархию можно и нужно восстановить законным путем, участвуя в выборах и завоевав на них большинство. Беррье выступал за конституционную монархию, хотя и не сформулировал четко, насколько либеральной он ее видел. В-третьих, выделялось левое крыло, «народный легитимизм». Их тактика заключалась в перехвате инициативы у левых и восстановлении монархии путем референдума, т. е. законным, но не парламентским способом. Эта группа легитимистов была в числе первых, кто требовал расширения избирательного права, адресуя свою пропаганду массам. Их лидер, аббат де Женуд, был редактором «La Gazette de France», придерживающийся концепции монархии одновременно легитимной и демократической.
В начале 1830-х возникли тайные общества, республиканские по своим целям, которые пытались силой свергнуть режим Июльской монархии. Республиканцы не располагали такими финансовыми средствами, как легитимисты, но имели четкую организацию с подразделениями по всей Франции. Республиканцы последовательно создали целый ряд тайных обществ: «Общество друзей народа», «Общество прав человека», «Времен года» в Париже и «Общество мютюэлистов» в Лионе. В 1832 и 1834 гг. ими были организованы восстания в Париже, подавленные правительственными войсками. Республиканские лозунги звучали во время восстаний лионских ткачей в 1831 и 1834 гг. Последним в этой серии выступлений было республиканское восстание в Париже в 1839 г.
Первоначально требования республиканцев не шли дальше предоставления избирательных прав несколько большему числу французов, отмены наследственного звания пэра, предоставления нации права выбирать членов верхней палаты, муниципальных и департаментских советников. Лишь позднее республиканцы стали требовать всеобщего избирательного права. Лидерами республиканцев являлись Aparo, Гарнье-Пажес, Ледрю-Роллен. Оплот позиций республиканцев, газета «Le National», начавшая выходить 3 января 1830 г., во время внешнеполитических кризисов неизменно выступала за военное вмешательство Франции в европейскую политику, призванное отомстить за «позор» 1815 г.
Французская социалистическая партия образовалась вследствие раскола республиканцев. При основании «Общества прав человека» Годфруа Кавеньяк, перепечатывая в качестве программы «Декларацию прав человека и гражданина» 1793 г., для определения собственности дал определение не Конвента, а Робеспьера: «Собственность есть право каждого гражданина на пользование той частью материальных благ, которая обеспечивается ему по закону». Те республиканцы, которые признавали собственность естественным правом, отделились от него. В заявлении партии говорилось, что она имела в виду «не столько политические перемены, сколько социальное переустройство, равномерное распределение общественных повинностей и выгод, полное установление царства равенства»[114]. В 1839 г. партия приняла название коммунистической.
Особое направление левой оппозиции представляла основанная Луи Бланом в 1843 г. газета «La Réforme». Единственным представителем этой группы в парламенте был Ледрю-Роллен. Группа присоединилась к кампании в пользу избирательной реформы, но она требовала не частичного расширения избирательного корпуса, а всеобщего избирательного права.
Еще одну оппозиционную группу составляли бонапартисты, стремившиеся к свержению режима Июльской монархии Принц Луи Наполеон, племянник Наполеона, ставший в 1832 г., после смерти герцога Рейхштадтского, наследником наполеоновских притязаний, предпринял в 1836 г. в Страсбурге и 1840 г. в Булони попытки вооруженного захвата власти, закончившиеся неудачей. Однако после этих событий имя Луи-Наполеона стало известно широкой публике и приобрело определенную популярность. Правительство само неосторожно задело «наполеоновскую легенду», возвратив останки Наполеона во Францию (12 мая 1840 г. английское правительство согласилось возвратить Франции останки Наполеона I) и восстановив на Вандомской колонне его статую; французское общество пришло в состояние чрезвычайного возбуждения, в стране опять заговорили о победах, завоеваниях и естественных границах.
Помимо парламентской оппозиции в годы Июльской монархии существовали «партии», которые после падения режима будут оспаривать решающую роль в правительстве – католическая и социалистическая. Католическая партия стала формироваться после 1830 г., когда правительство официально порвало с духовенством и во Франции наступил резкий период антиклерикализма, в какой-то мере послуживший хорошим уроком для клерикалов: они в большинстве своем поняли невозможность восстановления клира как привилегированной корпорации (к тому же, в основном духовенство пополнялось из народной среды). Некоторые члены духовного сословия начали приходить к мысли, что им необходимо искать поддержку именно в народе. Так как народ требовал свободы, то и духовенство должно стать либеральным, вместо привилегий надо требовать от правительства свободы. Инициатива этой новой тактики принадлежала бывшим легитимистам. Ламеннэ, прежде один из ярых защитников абсолютизма, стал столь же ревностным защитником свободы. Он начал издавать газету «Будущее» («L’ Avenir»); главными сотрудниками издания были Монталамбер и Лакордер. Их программа была сформулирована Ламеннэ в письме к Монталамберу: «освободить религию от рабского подчинения правительствам… и завоевать вольности, гражданские вольности, конечной целью которых является свобода духа»[115]. В области внутренней политики они требовали отделения церкви от государства и свободы преподавания. В сфере внешней политики партия выступала за необходимость активного вмешательства в дела государств, борющихся за обретение независимости, оказания вооруженной помощи Бельгии, Польши и Италии.
Луи Филипп принял вызов, брошенный ему противниками трона, организовавшими в 1835–1836 гг. на жизнь короля несколько покушений. Он подверг заговорщиков и участников восстаний суровым преследованиям. Их десятками заключали в тюрьмы, высылали за границу. В сентябре 1835 г. правительство добилось издания серии репрессивных законов, которые несколько ограничивали свободу печати и полномочия судов присяжных заседателей, а также передавали политические дела в ведение простых уголовных судов, получивших право рассматривать их даже в отсутствие обвиняемых.
Глава 3
Идеология Гизо
Орлеанизм: идея либерально консервативного синтеза
Французский либерализм второй трети XIX в., именуемый по названию правящей Орлеанской династии орлеанизмом, явился ярким образцом умеренного либерализма, вобравшего в себя многие положения, традиционно приписываемые консерватизму. Исходя из этого, в классической французской историографии и в советской исторической науке либералов-орлеанистов традиционно относили к консерваторам, или, по крайней мере, подчеркивали их эволюцию в 1840-е в сторону «крайнего консерватизма» на том основании, что они противились проведению реформ социально-экономического и политического плана, в частности, реформы избирательной системы[116]. Современные исследователи также склонны определять политику орлеанистов в 1840-е как политику «социального консерватизма».
Действительно, до сих пор не прекращаются споры о том, что такое «либерализм», поскольку это мировоззрение отличается многовариантностью, наличием особых национальных течений. В этой связи представляется целесообразным использование «ситуативного определения» значения «либерализма» и его национальных моделей, когда применимо к каждому крупному историческому событию (или процессу) устанавливаются те, кто по отношению к нему являлся либералами, а кто – консерваторами.
Кроме того, нам представляется рискованным противопоставлять консерватизм либерализму, ибо между истинным консерватизмом и правильно понятым либерализмом гораздо больше общего, чем отличного. Это в полной мере применимо к либералам-орлеанистам. Анализируя деятельность французских умеренных либералов времен Июльской монархии, следует учитывать специфику французского классического либерализма, его отличие от либерализма англо-саксонского, прежде всего, его умеренный характер, что дает основание говорить о некоем «консервативном либерализме». Крупный французский исследователь Рене Ремой отмечал, что подобная концепция либерализма не исключала того, что этот либерализм был консервативным. Политический либерализм и социальная консервация – вот два столпа программы орлеанизма[117].
Именно таковой считал свою политическую позицию Гизо, именуя себя сторонником «либеральной, консервативной и анти-революционной политики».
Для французского умеренного либерализма были характерны ценности, традиционно рассматриваемые как консервативные. Это нашло выражение во внутри- и внешнеполитических программах либералов. Прежде всего, это относится к их интерпретации основополагающей идеи либерализма – идеи свободы. Для либералов свобода, и прежде всего свобода политическая, была связана с огромной ответственностью человека за свои действия. Гизо полагал, что для эффективной реализации принципа политической свободы было необходимо наличие двух условий: во-первых, чтобы свобода стала признанным политическим правом, чтобы народы и правительства научились пользоваться своими правами на основе закона; во-вторых, чтобы страна и органы власти, пользуясь плодами политической свободы, осознали все ее трудности и опасности[118].
Кроме того, Гизо полагал, что в правовом государстве (либеральная ценность) должно царствовать не только право, но и порядок (девиз орлеанистов – «Свобода и порядок»), а поэтому правовое государство должно быть сильным (консервативная ценность).
Гизо выступал за мирный, эволюционный путь развития общества, признавая революцию только как крайнее средство разрешения конфликта, когда все легальные методы сопротивления уже были исчерпаны. Отсюда высокая оценка им Июльской революции 1830 г., приведшей их к власти. Он постоянно подчеркивал ее умеренный, даже некий консервативный оттенок: Франция «хотела революции, которая не была бы революцией, и которая дала бы ей, одновременно, порядок и свободу»[119]. По его мнению, после Июльской революции «…следовало очистить великое событие от революционных элементов, замешанных в нем, и с которыми многие хотели связать его навсегда»[120].
Опора на традиции, идея преемственности – это базовые принципы консервативного мировоззрения. В то же время, эти идеи были характерны для французских умеренных либералов. Они исходили из необходимости примирения, компромисса между Старым порядком и революцией, то есть дореволюционной Францией и новым, постреволюционным обществом. Гизо полагал, что Франция должна активно использовать весь тот позитивный исторический опыт, накопленный за века, предшествовавшие 1789 году. В годы Реставрации, когда во Франции значительно возрос интерес к минувшей революции и существовала насущная необходимость определить пути дальнейшего развития государственности в этой стране, было очень важно помочь общественному мнению найти правильную точку зрения на революцию.
Кроме того, считая Революцию конца XVIII в. высшим этапом в развитии французской цивилизации, Гизо подчеркивал ее взаимосвязь с предшествующей и последующей историей Францией. В работе «Три поколения» он писал, что революция «продолжает свое течение и повсюду совершает завоевание; она полна сил и надежд. Она – дочь прошлого и мать будущего»[121].
Консервативная идея необходимости следования традиции как базовой ценности нашла отражение в позиции, занятой либералами-орлеанистами по отношению к проектам дальнейшего реформирования французского общества. Во многом по причине отказа либералов осуществить ряд важных реформ, прежде всего реформу избирательного права, их называли консерваторами. Действительно, для умеренных либералов революция с установлением нового политического режима и новой Орлеанской династии являлась оконченной, и все усилия должны быть направлены не на дальнейшее совершенствование политических институтов, а на их стабилизацию, на упрочение уже достигнутого.
Либерально-консервативный синтез проявляется и в интерпретации французскими либералами категории равенства, которая является весьма важной и наиболее противоречивой. Для либералов-орлеанистов была характерна трактовка этого принципа, свойственная современным неоклассическим либералам и консерваторам, которые исходили из естественного неравенства людей, полагая, что люди не равны ни по биологическим параметрам, ни по уму, ни по нравственному облику. Как отмечал Гизо, идея равенства являлась разрушительной для прогресса общества, поскольку вела к нивелированию заслуг отдельной личности, к тому, что человек становится таким, как все: «Это нивелирование вместо справедливости, это постоянное обезглавливание социального корпуса вместо свободного развития всех его членов». Гизо полагал, что люди являются неравными по своим способностям, задаткам, чертам характера, талантам, добродетелям. Соответственно, в обществе существуют права, которые распределяются согласно неравенству, существующему в обществе, согласно заслугам каждого отдельного человека. К числу таких прав относятся политические права, в том числе избирательное право. Именно это неравенство людей, по мнению Гизо, «является одной из самых могущественных причин, которые притягивают людей друг к другу, делают их необходимыми друг для друга, и, таким образом, формируют общество»[122].
Поделиться книгой: