Русский

— Сейчас давайте налево, к Старой площади, далее на набережную, потом, через Моховую и Большую Никитскую, к Патриаршим. Нравится вам на Патриарших?

— Нравится. У меня офис там.

— Ого! Хорошо устроились. Там рядом кафе, где подают дорогой, но очень вкусный чай. Поехали?

— Поехали.

— Да, Антон, — Плукшин вздохнул тихонько. — Мы с вами виделись уже, на похоронах Карена Федоровича. Я вас запомнил. Здорово, что вам тогда посчастливилось так ловко сбежать. А я вот не смог, пришлось до конца испить все прелести языческой тризны.

Они выехали на набережную. Профессор молчал, то и дело оглядываясь. Наконец, заговорил:

— За вами всегда кто-то следит или только сегодня?

— Что? — Антон вгляделся в зеркало заднего вида. На хвосте висела «Дэу-Нэксиа», но ничего удивительного в этом Антон не увидел. — С чего вы взяли?

— С того, что эта машина тронулась, лишь только мы отъехали от музея. Можете попетлять? Посмотрим, что они делать будут.

Антон улыбнулся подозрительности Плукшина. «Профессор-то у нас Джеймс Бонд, оказывается», — подумал он.

Тем не менее сделал так, как просил пассажир.

Они свернули на Моховую, оттуда ушли на Воздвиженку и вскоре уже оказались у Никитских Ворот. «Дэу» следовала за ними, не отставая, но и особо не приближаясь. Пару раз преследователи, если это, конечно, не обычные попутчики, пропустили вперед себя другие машины, однако когда Антон уже ехал по Спиридоновке, бампер «дэу» вновь отразился в зеркале заднего вида.

— Что я говорил? — с неуместной радостью в голосе воскликнул Вилорик Рудольфович.

— Ну да… — пробормотал Антон. — Что-то не так. Не люблю я, когда за мной следят.

— А что, есть опыт?

— Не жалуюсь…

— Ну, если у вас, Антон, нет причин кого-то бояться, тогда наши преследователи, скорее всего, обознались. Но, учитывая их потенциально криминальные намерения, предлагаю доехать до ближайшего отделения милиции и возле него поговорить с ними, если только они от нас не отстанут.

Профессор был с виду абсолютно невозмутим. Правда, он как-то уж очень интенсивно барабанил пальцами правой руки по обшивке дверцы «мерседеса»…

Между тем мысль о милиции показалась Антону настолько хорошей, даже единственно правильной, что он немедленно поехал в направлении 83-го отделения.

Антон посмотрел в зеркало. «Хвост» исчез, будто испарился.

— Отстали… — вздохнул Плукшин. — Ну и хорошо. Значит, точно ошибка. Ну что, чайку, как договаривались?

— Ладно, — кивнул Антон, — но давайте тогда уж в другом месте где-нибудь. На всякий случай.

— Логично. Командуйте. Впрочем, поехали лучше ко мне домой. Я как раз живу вон в том доме, где кафе «Донна Клара». Вы же знаете «Донну Клару»?

— Знаю, как всякий приличный человек.

— Вы остроумны, — Плукшин улыбнулся. — Когда-то этому кафе в плане публики могли позавидовать многие заведения общепита. Сюда ходили артисты, музыканты с громкими именами, а также первые модницы московского центра и иностранные шпионы. Теперь все не так, потому что, как я уже говорил в Политехе, мы совершенно не приучены к кропотливой и стабильной деятельности в любой сфере.

Не отыскав места для парковки напротив дома профессора, Антон бросил машину в противоположном конце Спиридоньевского переулка, за гостиницей «Марко Поло».

Квартира Вилорика Рудольфовича являла собой неописуемое нагромождение предметов современного быта и старинного искусства. Чтобы попасть из конструктивно просторной прихожей на кухню, Антону пришлось боком протискиваться между старинным комодом с инкрустациями и шкафом со встроенными зеркалами, возле которого он кое-как приладил мокрый зонт.

Тут же, в прихожей, стояли африканские тамтамы, пара торшеров, горные лыжи, множество пар сапог, сумки, рюкзаки, старая радиола и много еще полезного и абсолютно необходимого простому доктору исторических наук…

— Проходите, садитесь, — Плукшин указал Антону на белый кухонный табурет. — Хотите чаю или вам сварить кофейку?

— Кофе лучше. Спасибо, — ответил Антон, изучая кухонную обстановку.

Здесь, как и повсюду в квартире, царил хаос. Определенно, это была холостяцкая кухня, здесь очень давно или вообще никогда не появлялась женщина. Одновременно убранство жилища профессора никак нельзя было назвать бедным. Каждый элемент интерьера имел собственную изюминку. Здесь не было ширпотреба. На стенах висели авторские картины, полки были заставлены фигурками, статуэтками, повсюду лежали книги, по большей части антикварные. Кухонная техника была самая что ни на есть современная, а над столиком висела модная жидкокристаллическая панель.

— Так, держите чашечку. Ваш кофе.

Антон сделал глоток и удовлетворенно кивнул.

— Что, понравилось? — улыбнулся профессор. — А вы что же думали? Мы, ученые, еще и не такое умеем.

— Интересный вкус, — заметил Антон.

— Мой любимый вариант приготовления. Так готовить кофе меня научили греческие монахи монастыря Святой Екатерины, что на Синае.

— Здорово. Я там был.

— Немудрено. Конечно, на «Гору Моисея» поднимались? Встречали там рассвет?

— Нет, — признался Антон. — Не пошел я. Ограничился экскурсией в монастырь.

— Ну и правильно. По моим данным, гор, претендующих на звание Моисеевой, минимум пять. Забавно, что две из них расположены далеко от Синайского полуострова.

Плукшин стоял у окна, держа в руке чашку кофе. На некоторое время на кухне повисла тишина. Где-то в гостиной часы (тоже, видимо, старинные) пробили полдень.

— Антон, — нарушил тишину профессор, — Саша сказал, у вас интерес к необычным исследованиям, приключениям и даже загадкам. Верно?

— Есть такое дело.

— Тогда простите меня за прямой и, быть может, несколько грубый вопрос: вы начитались книжек?

— Что вы! Понимаете ли, хорошо, когда есть что вспомнить на пенсии, кроме загулов с друзьями и поездок за границу на отдых.

— Это все, что вы можете на данный момент вспомнить? Что ж, не так уж и мало. Многие не могут позволить себе того, что для вас — рутина… Вам сколько лет?

— Сорок…

— Вы женаты?

— Нет еще.

— Собираетесь?

— Собирался.

— Понятно. Ну, не хотите рассказывать, значит… расскажете после. Я вас понимаю. Охотно могу помочь, если хотите, с экспедицией в Танзанию. Или вот хотя бы в Среднюю Азию. Можете провести ночь у могилы Тамерлана… Уверяю, это довольно интересно и совсем недорого. Плюс плов под нашу водку. Красота! В остальном должен вас разочаровать, потому что все эти экспедиции и экстремальные туры устраивает сейчас любое уважающее себя агентство. Печенье будете? Нет? Зря, рекомендую. Загадки тоже теперь имеют коммерческую ценность, а потому, молодой человек, их развелось теперь столько, что и не разберешь — где настоящая тайна, а где коммерческая.

— Все действительно так грустно? — спросил Антон.

— Вынужден констатировать, что времена великих археологических и исторических открытий остались в славном и лихом прошлом человечества. Артефакты, тайны сгинувших цивилизаций, исчезнувшие города… Все секреты раскрыты или развенчаны как мифы.

— Так уж и все артефакты? — Антон улыбнулся.

— Все, о чем человечество спорило столетиями, уже либо найдено, либо доказано, так что нечего больше ловить. Кстати, в свое время я столько энтузиазма израсходовал в поисках тайного послания Жака де Моле, которое якобы было сокрыто не где-нибудь, а… вот где бы вы думали?

— Кто это, Жак де Моле? Впрочем, припоминаю…

— Браво! Как же вы собираетесь разгадывать тайны, молодой человек? Жак де Моле — Великий Магистр ныне чрезвычайно модного Ордена тамплиеров, — Плукшин взял с тарелки печенье и с явным удовольствием откусил небольшой кусочек. — Несчастного сожгли на костре 18 марта 1314 года между двенадцатью и часом пополудни. Как раз в то время, когда мы с вами пьем кофе. Он умер самым богатым человеком в мире…

Антон поежился.

— Страшный, наверное, это был день, 18 марта 1314 года… — задумчиво произнес профессор, уставившись в окно.

— День Парижской коммуны, — зачем-то «блеснул» знанием содержания кратких справок из отрывного календаря Антон.

Плукшин покосился на него:

— Да уж. Так вот. В тот самый день этот де Моле вызвал на Божий суд главных палачей тамплиеров — папу Климента Пятого, Филиппа Красивого и Гийома де Ногарэ. Была в те времена такая практика. Те, кого вызывали на этот суд, долго потом не жили.

— И что стало с палачами тамплиеров?

— Все умерли в течение последующего года.

— Ух ты!

— Да ладно вам… Антон, не будьте столь впечатлительным! Их могли специально отравить последователи Ордена, чтобы «проклятие тамплиеров» стало пугалом для тех, кто решил бы впоследствии покушаться на их преемников. Порой за самыми мистическими эпизодами истории стоят бытовые интриги. Никто, конечно, не знает, что там в действительности происходило и имело ли место это самое проклятие и вызов на Божий суд. Ни газет, ни тем паче архивов теленовостей с отчетами об этом знаменательном шоу под открытым небом, как вы понимаете, общество для нас не сохранило.

— Интересная вещь… — Антон усмехнулся. — Вот я много читал про тамплиеров и даже, думаю, не раз про этого де Моле. Да и Ногарэ я вспомнил. Преданный Филиппу Четвертому человек, этот Ногарэ, хранитель печати, верно? А вот когда вы мне рассказывали сейчас историю, то как-то живо все представилось. Уверен, теперь никогда этот факт не забуду.

Они проговорили часа полтора. Выпив очередную чашку кофе, Антон посмотрел на часы.

— Торопитесь уже? — поинтересовался Вилорик Рудольфович. — Повремените немного… У меня такое чувство, что сама судьба меня с вами свела. Еще сегодня утром я категорически не понимал, кому можно довериться. Друзей у меня не осталось. Разве что Тихонов. Другие зарабатывают деньги и больше ни о чем думать не желают. Иные не общаются со мной, считая чудаком. Вы представляете? Так что я немного растерян. А еще эта машина сегодня… — Вилорик Рудольфович замолчал.

Антон весь превратился в слух. Вдруг профессор хлопнул себя рукой по колену:

— А я ведь так и не услышал ответ на вопрос про де Моле. Итак, где, по-вашему, могло быть спрятано его послание?

— В Москве! — не раздумывая, выпалил Антон.

Плукшин вздрогнул, в глазах его читалось неподдельное удивление.

— Поздравляю! — воскликнул он. — Но как же вы так сразу догадались? Абсолютно верно. Я искал его в кладке Покровского собора! Вы первый, кто предположил, что послание тамплиеров могло осесть в «дикой Московии».

Антон улыбнулся, явно довольный собой.

— А ведь в действительности все проще простого. Во времена Ивана IV первое английское посольство, что стояло в шикарных по тем временам хоромах в Зарядье, в двух шагах от Красной площади, было сплошь укомплектовано тайными последователями Ордена. Еще бы! Огромная страна, баснословно богатая… Запад уже тогда стремился «наложить лапу» на наши с вами сокровища. Посланники часто бывали в Кремле, дурили голову молодому царю, обращая в свою веру, и, наконец, решились преподнести ему свод тайных знаний. По-видимому, эти рукописи, известные нам как послание де Моле, произвели на будущего Ивана Грозного такое сильное впечатление, что он решил спрятать их от посторонних глаз. Однако мудрый царь оставил себе возможность взглянуть на них еще раз. Предположительно, во время постройки Покровского собора рукописи замуровали в кладке на западной стороне. Рабочих, принимавших участие в этом процессе, по-тихому умертвили…

— Поразительно, — удивился Антон. — По официальной версии, царю так понравился собор, что он приказал лишить зодчих зрения, дабы не смогли они больше нигде повторить такое чудо.

— Ну, официальная версия слишком красива, чтобы быть правдой. В жизни ведь все обычно проще, верно?

— Согласен.

— Слишком вы скоры на согласие, — Плукшин недовольно поморщился. — Историю, которую вы изволили назвать поразительной, я придумал только что, с ходу… Так рождаются легенды и домыслы. Кто знает, выпусти мы эту «утку» из гнезда сегодня, не повстречаемся ли с ней вновь на страницах журнала или в каком-нибудь романе, преподнесенной уже в качестве исторической правды? И начнут экскурсоводы пичкать туристов легендой о замурованных в кладке собора Василия Блаженного рукописях тамплиеров…

— Жаль, — разочарованно произнес Антон. — Еще одна красивая гипотеза развенчана, правда, ее автором. Чудес не бывает…

— Еще как бывает! Антон, вот вы как человек далекий от науки, как простой обыватель… считаете ли вы, что технологическая революция, происходящая в последние десять-двенадцать лет, есть результат естественного развития цивилизации?

— А что это еще может быть? Если только вмешательство внеземного разума…

При этих словах Вилорик Рудольфович с вызовом, даже насмешливо посмотрел на Антона. И вновь к его речи стали примешиваться «блатные» словечки:

— Почему бы и нет? Мне непонятно, почему это так «западло» стало всерьез рассуждать о внеземной жизни. Можно подумать, кто-то доказал, что ее не существует. И почему все так стремительно поверили в Бога и черта, а вот в разумные миры во Вселенной упорно верить не хотят. А тех, кто верит, поднимают на смех. Нет, честное слово, мне бывает очень противно, когда малограмотные телеведущие иронизируют на тему «зеленых человечков», улыбаются, рассказывая о случаях контакта. Дураки!

«Странный дядька все-таки», — думал Антон, слушая профессора. — А вы считаете, все эти рассказы… чистая правда? — спросил он, выдержав небольшую паузу.

— Ничего я не считаю… Просто говорю: если мы готовы верить в сказки, почему так упорно отказываемся верить в теорию вероятности?

— Вера и знания — разные вещи, Вилорик Рудольфович…

— Это, дорогой мой, самое глубокое заблуждение современности! Лучше верить, чем не верить. Хотя бы даже на всякий случай…

— Это точно. Ибо «по вере вашей да будет вам».

— Антон, человечество на пороге новой технической революции, которая пойдет ошеломляющими темпами. В общем, и темп изменений за прошедшие 10–12 лет — тоже сенсация. Мы сейчас с вами расстанемся, а вечером сможем опять полноценно пообщаться, глядя друг другу в глаза при помощи айпи-телефонии, черт бы ее побрал! А ведь это все стало возможным за какие-то три года, получило столь массовое распространение. Да что там говорить! Компакт-диски устарели еще до того, как перестали выпускать компакт-кассеты! Так… Вижу, вы не до конца понимаете, о чем речь. Эх, если бы только больше времени было у меня, если бы только больше времени… Да и если рассказать, вы же не поверите. Вы и не должны верить, иначе…

Речь Плукшина стала малопонятной, и Антон счел необходимым подбодрить собеседника:

— Простите, Вилорик Рудольфович, я хочу сказать… у меня нет никаких оснований вам не верить. Если уж такой человек, как вы, с таким опытом… Только вот одно не могу понять: как связаны ваши обществоведческие изыскания и новые технологии?

— Да потому, что ничего не происходит просто так, независимо от специфики этапа развития общества! Потому что природа человека со времен, когда на Красной площади люди четвертовали себе подобных, не изменилась. При этом все равно какая-то Величайшая Сила с абсолютно нездоровым упрямством дает нам в руки возможности, которые уже можно, с определенными оговорками, сравнить с возможностями самого Господа Бога! И значит, должна быть другая сила, которая тормозит распространение знаний, потому что человек до сей поры любое гражданское изобретение превращал в оружие уничтожения! Это, Антон, апофеоз борьбы добра и зла.

То, что мы наблюдаем сегодня, требует именно философского, исторического, обществоведческого, гуманитарного осмысления, а не технократического подхода! Без религии тут никуда. А между тем некоторые божественные чудеса, описанные в священных книгах, благодаря прогрессу скоро станут доступны любому неграмотному мальчишке. К чему это приведет? К кризису нравственности. Довольно науке шествовать по пути прогресса без Бога. Спасение человеческого общества — улица с двусторонним движением. Иначе природу потомков Адама и Евы не удастся изменить, — переводя дух, Плукшин взял в руки лист бумаги и ручку и начал что-то быстро чертить. — Вот, поглядите. Это римский легионер, стоящий на посту у места казни на кресте. Распятие — изобретение просвещенной империи, которому больше двух тысяч лет. Человека подвешивали за руки, снизу крепили доску, чтобы он мог некоторое время бороться за жизнь… Когда силы покидали приговоренного к казни, он расслаблял ноги, и через какое-то время, не имея возможности поддерживать тело, умирал от удушья.

Такое изобретение не требовало знаний анатомии. Достаточно было практики. Когда легионы Веспасиана, которыми командовал Тит, взяли Иерусалим, в городе и в окрестностях вскоре закончился весь материал, пригодный для изготовления орудий распятия, а на площадях не было места для воздвижения новых крестов… Вели себя воины «отвязно», купаясь в крови и страданиях населения покоренного города.

— Хуже фашистов, — заметил Антон.

— Ну, никто в Риме не ставил задач уничтожить конкретную нацию, в отличие от идеологов рейха. Но, будь у римлян в арсенале оружие более массового поражения, чем, например, виселицы или арены, где убивали тысячами, не исключено, что история «обогатилась» бы подробностями более зловещими и на совести очередного Кесаря лежал бы собственный Бабий Яр.

— Не совсем понятно только, к чему этот рисунок, — заметил Антон.