Так говорил Егор Гайдар

Они быстро становятся оседлыми и уже не представляют серьезной угрозы для королевств Западной Европы. Другая внешняя опасность в то время – набеги норманнов и датчан, приплывающих морем из Скандинавии. Для европейцев это такие же «народы моря», которых опасались египтяне тысячи лет назад. Но на кораблях викингов большую армию не привезешь. Поэтому отражать такие набеги вполне могли отдельные феодалы с ополчением. Хотя были случаи, когда приходилось от них откупаться и даже вводить для этого общие налоги, но это были исключения. Так сформировались отношения «Лорд-слуга», при которых крестьяне отдавали часть плодов своего труда феодалу за защиту. Как бы добровольно, по традиции. Ну, а когда кто-нибудь не желал следовать традиции, то у феодала обычно была небольшая наемная дружина, которая и наводила порядок.

Крупных крестьянских восстаний, которые возможны в аграрных деспотиях, когда властитель с армией далеко, а рядом только его гражданская администрация, не случалось. Тем более права на ношение оружия в большинстве стран зависимые от феодала крестьяне к тому времени уже лишились. Зато феодалы – рыцари стали вооружены гораздо серьезнее. В VIII веке на смену ополчению приходит тяжеловооруженная рыцарская конница. «Своего» рыцаря надо было снарядить, как следует, чтобы деревню не ограбил «чужой» рыцарь… Это придает убедительность традициям добровольной дани. Другую дань, сначала добровольно, а с 585 г. в обязательном порядке, крестьяне платили христианской церкви. Дань эта составляла «десятину». Таким образом, королю не доставалось почти ничего, и это являлось еще одной причиной слабости королевской власти.

Но роль христианской церкви сказалась не только в уменьшении доходов королей. Подвергавшаяся гонениям в Риме в I–III веках, она в IV веке стала разрешённой, а затем и официальной церковью Римской империи. При этом она сохраняла независимость от светской власти, зато структуру администрации империи полностью повторила. В муниципиях были приходы, в провинциях епископы, а возглавлял церковь Папа Римский. И, когда светская власть оказалась в руках германцев, церковь осталась не тронутой. И именно там сохранилась латынь, римские представления о правах граждан, понятие частной собственности. Последнее было для церкви особенно важным, так как позволяло прихожанам завещать церкви свое имущество и землю. Например, во Франции к концу VII века церкви принадлежала треть продуктивных сельскохозяйственных земель. Существование такой мощной организации рядом с королевской властью тоже эту власть ослабляло. Ну и, наконец, важным фактором в Западной Европе было наличие городов. Децентрализация насилия, как внешнего, так и внутреннего, позволила городам отстоять свою независимость, не попасть под власть ни кочевников, ни феодалов, ни королей.

Такой город, как Венеция, пользовался огромным влиянием. Ее знать всегда рассматривала Венецию, как наследницу Рима, его прав и свобод полиса. На основе самоуправления живут и другие итальянские города, тем более все они существовали еще в начале тысячелетия. В городах процветают торговля, ремесла, наемный труд. Туда может убежать крестьянин от феодала. В таком пестром переплетении королей, феодалов с крестьянами, церкви и городов Западная Европа подходит к концу первого тысячелетия, счастливо избежав участи «восточных» аграрных деспотий. Французский король, при всем блеске своего двора, не может сравниться по власти над подданными с турецким султаном.

Накопление сил. Почему Португалия – не Китай?

На рубеже первого и второго тысячелетий в Западной Европе наступает период стабилизации. Кочевники венгры становятся оседлыми. Викинги из морских разбойников превращаются в купцов, так как напасть на укрепленный замок с тяжеловооруженными рыцарями уже сложнее, чем привезти на продажу товар. Население, достигшее минимума примерно в 600 году, начинает расти. Внедряются новшества – троеполье в земледелии, водяные и ветряные мельницы. Душевой ВВП постепенно увеличивается и возвращается к уровню расцвета античности. Но, если тогда это были «передовые рубежи», то за прошедшую тысячу лет Восток продолжал развиваться.

Теперь, в начале второго тысячелетия, передовыми странами являются Арабский халифат и Китай, который опережает Европу в два раза по душевому ВВП и в три раза по уровню урбанизации. А по распространению грамотности, так и вовсе в 5 – 7 раз. Как же получилось, что за следующую тысячу лет Европа совершила такой рывок и стала лидером всего цивилизованного мира? Подъем Европы можно объяснить уникальным сочетанием своеобразного античного наследия и длительного аномального развития, нарушившего логику организации аграрных цивилизаций.[9] В чем же эта аномальность? Коротко можно сказать – в разнообразии, в возможности выбора, в наличии нескольких вариантов. А еще короче – в большей степени свободы. Так оказалось возможным вместо «династического цикла» запустить цепочку «свобода, инновации, развитие, большая свобода …». И последующие века показали – да, свобода лучше несвободы. Конечно, свобода в те времена заключалась в возможности владеть собственностью и пользоваться ей для ее же приумножения, чтобы власть эту собственность не могла произвольно отнять.

Основными носителями власти были короли европейских государств. Хотя их власть была слабее власти восточных деспотов, но желание ее увеличить присутствовало всегда. Династические войны, усмирение непокорных баронов, формирование и разрушение различных союзов, подавление крестьянских восстаний – все это было. Но это не приводило как на Востоке, к полному подчинению государству ради выживания нации.[10] Иногда, даже наоборот. В островной Великобритании, где главной угрозой в начале тысячелетия были набеги норманнов и крупные войны были не повседневной реальностью, а набором эпизодов, для увеличения расходов на армию королям приходилось договариваться с феодалами, что еще больше увеличивало их независимость от короля. Борьба королей с церковью (которая с начала II тысячелетия в Европе уже была Римско-католической) тоже велась «мирными средствами». То ли Римский папа коронует королей, то ли короли назначают епископов, эти вопросы решались без военных столкновений. Серьезным вызовом власти королей были самоуправляющиеся города. Управлялись они, в основном, торговым сословием, а большинство населения составляли ремесленники.

Широко был распространен наемный труд, заключались договоры, выполнение взаимных обязательств и считалось добродетелью и подтверждалось писаными законами. Сельским хозяйством (в отличие от жителей античного полиса), горожане не занимались, зато широко была распространена грамотность. Если античный полис с крестьянским ополчением всегда испытывал соблазн завоевать соседей, то средневековый город выставить сильную армию не мог, отсюда их «оборонительная военная доктрина», как сказали бы сейчас. Но подчинить такой город своей власти король тоже не мог. Приходилось договариваться и с городами, то есть с их представительными собраниями. Для того чтобы город предоставил королю финансы или выставил отряд для войны, такое собрание должно было принять соответствующее решение. Постепенно античный принцип «Свободный человек не платит налогов», господствовавший до этого в средневековой Европе, видоизменился и стал звучать так: «Свободный человек не платит налогов, в установлении которых его представители не принимали участия». Так складывалась «демократия налогоплательщиков».

Разумеется, «свободным человеком» назывался землевладелец, купец или ремесленник. Крестьяне в это число не входили. Они продолжали платить дань феодалам. Но и тут процессы развивались по-разному. В историю вмешалась чума, череда эпидемий которой прокатилась по Европе в XIV–XV веках. Население уменьшилось, рабочие руки стали более дефицитны, чем земельные участки. Привилегированное сословие Восточной Европы в ответ на это смогло насильно прикрепить крестьян к земле, лишить их прав и обложить податью. Там возникло классическое крепостное право. К западу от Эльбы такой вариант не прошел. Элита вынуждена была отдавать крестьянам все больше прав, предоставлять лучшие условия аренды земли, не практиковать личной зависимость от феодала.

Историки спорят об истоках такого различия. Некоторые даже усматривают причину в том, что на западе жили германцы, а на востоке славяне. Но эта расистская теория не подтверждается фактами. В число стран с крепостным правом попали и Восточная Германия и Венгрия и Трансильвания, которых славянскими не назовешь. Более правдоподобным объяснением является наличие в Западной Европе большого количества независимых городов, куда мог бежать крестьянин от феодала. В некоторых городах даже существовало правило – проживший в городе год и один день, считался горожанином. Конкуренция между ремесленниками способствовала инновациям.

Появились новые виды оружия – тяжелый лук и арбалет, совершенствовались пушки. Против таких вооружений рыцарская конница устоять не могла. Столетняя война между Англией и Францией (1337 –1457 гг.) показала преимущества наемной пехоты перед рыцарским ополчением. Но пехоте надо платить. В Европе начинают формироваться централизованные монархии, способные финансировать такую армию. И тут уже влияет конкуренция между государствами, у кого налоговая система позволяет собрать больше денег. Во Франции и Испании складываются сильные монархии, которым удается присвоить себе право введения налогов. А вот английским королям приходится за это бороться и постоянно уступать. Начиная с «Великой хартии вольностей» (1215 г.) бароны все больше ограничивают право короля вводить прямые налоги без согласия представительного органа. С 1297 года в состав такого органа входят и представители городов. Закрепление налоговых прав парламента, позволяющее королям опираться на сотрудничество с сообществом налогоплательщиков, пробивает себе дорогу.[11] А Нидерланды, которые фактически были союзом городов, смогли и вовсе отвоевать своим Генеральным Штатам право самостоятельно решать вопросы, связанные с налогообложением.

Еще одним примером пользы конкуренции в средневековой Европе явились Великие географические открытия. В расположенной на выходе в Атлантический океан Португалии дальнее рыболовство всегда составляло важную часть экономики. Эти навыки пригодились, когда возникла потребность искать морской путь в Индию. Вначале XV века португальский принц Генрих Мореплаватель организует ряд экспедиций к западным берегам Африки. В это же время Китай тоже проводит ряд морских экспедиций. Китайские корабли доходят до восточной Африки и Индии. Но в 1425 году император Чжу Гаочи просто запрещает экспедиции, чтобы не контактировать с варварами, и экспедиции прекращаются. В Европе того времени такое невозможно.

Христофор Колумб со своим проектом искать путь в Индию не на Востоке, а на Западе сначала обратился к португальскому двору. Но Португалия, лидер мореплавания, слишком много усилий вложила в Восточное направление и отказала Колумбу. В Китае на том бы дело и кончилось, но в Европе была другая страна, Испания, конкурировавшая с Португалией. Испания и приняла план Колумба. А если бы не это, глядишь, и Америки бы не открыли… И другие герои эпохи Великих географических открытий выбирали между Флоренцией и Генуей, Испанией и Португалией, к ним позже присоединились такие страны, как Англия и Голландия. Ни одна из этих стран не доминировала полностью, зато все они были объединены одной культурной общностью – католической религией. Влияние колониальной экспансии на экономику стран Западной Европы было неодинаковым для Испании с Португалией с одной стороны, и для Англии, с другой. Однако, тот факт, что Великие европейские географические открытия, сами подготовленные спецификой социально-политической и экономической эволюции Европы первой половины II тысячелетия, стали фактором… дальнейшего отрыва Европы по уровню экономического развития от остального мира, подготовки современного экономического роста, не подлежит сомнению.[12]

Из произведений Е.Т.Гайдара (3)

Долгое время анализ современного экономического роста осложнялся его смешением с капитализмом – специфической формой организации производственных и общественных отношений, которая сложилась в Европе в XVI–XVIII вв.

…капиталистические институты проложили дорогу глубоким структурным изменениям в обществе, которые связаны с современным экономическим ростом.

… мир вступил в период глобальных потрясений 1914–1945 годов.

Однако на стадии постиндустриального развития складывается консенсус по вопросу о том, что представительная демократия, основанная на всеобщем избирательном праве – единственно возможная форма политического устройства.

Глава III. Современный запад

Современный экономический рост

Итак, слово сказано… Современный экономический рост… В нынешней экономической науке это не перечень прилагательных к понятию «рост». Это ключевой термин, обозначающий период, в который вступило человечество после нескольких тысяч лет существования в формах аграрных государств. Ввел этот термин в 1966 году американский экономист Саймон Кузнец, которого при рождении в 1901 году в Пинске назвали Семен. Под современным экономическим ростом он понимал существенный, длительный рост производства валового общественного продукта (в расчете на душу населения) на фоне глубоких и быстрых изменений в жизни общества – материальных, социальных и духовных, которые и стимулировали повышение эффективности экономики.[13]

Начался этот период в Англии в 1820 году, после окончания наполеоновских войн в Европе, и быстро распространился на Бельгию, Голландию и Францию. В 1830-х он охватил Австрию и США, в середине Х1Х века Скандинавию. Так сформировалась в мире группа стран – лидеров современного экономического роста. Это страны Западной Европы и США. Остальные страны принято называть странами догоняющего развития. В 80-х годах XIX века на путь догоняющего развития вступили Япония и Россия. Как мы теперь видим, с различными результатами.

Главная характеристика современного экономического роста, это резкое повышение темпа роста ВВП на душу населения. Если с 1000 по 1820 годы годовой рост душевого ВВП составлял в мире 0, 2 %, а в Европе 0, 3 %, то за следующее столетие он составил в Европе около 2 % – почти в десять раз выше. Еще больший темп сохранился и в следующем столетии – 2, 4 %. Для того чтобы оценить не относительные показатели, а абсолютную величину душевого ВВП в разных странах и в разное время, используются «международные доллары». Это условная единица, рассчитанная для валюты каждой страны в любое время по паритету покупательной способности и приведенная к долларам США в ценах определенного года. В дальнейшем (если нет оговорки) используются доллары США 1990 года. В этих долларах годовой душевой ВВП в Китае в начале нашей эры составлял 450долларов, а душевой ВВП в мире в 1820 году – 667 долларов. Как видим, мир за две тысячи лет изменился мало. Тем разительнее перемены, начавшиеся после этого. И эти перемены произошли во всех странах – лидерах экономического роста. В первую очередь, это уменьшение доли населения, занятого в сельском хозяйстве. В мире аграрных цивилизаций эта доля всегда составляла не менее 85 %. А к концу ХХ века в большинстве стран Западной Европы она составляла всего 3 – 4 %.

Соответственно росло количество городского населения. Бурно развивалась промышленность, внедрялись изобретения, росла производительность труда. Росло число занятых в промышленности (а в последнее время этот процесс сменился на рост числа занятых в сфере услуг). Изменения в сфере производства сопровождались и серьезными изменениями в социальной жизни. Увеличивалось количество грамотных, росла продолжительность образования. Каждая из стран-лидеров прошла «демографический переход». Вначале численность населения росла за счет сокращения детской смертности и увеличения продолжительности жизни, а затем рост замедлялся за счет сокращения количества рождений. Долгое время анализ современного экономического роста осложнялся его смешением с капитализмом – специфической формой организации производственных и общественных отношений, которая сложилась в Европе в XVI–XVIII вв. Это…набор… институтов, предполагающих определенную, гарантированную законом и традицией частную собственность, широкое распространение производства, ориентированного на рынок, конкуренцию, определенную, не оставляющую власти возможности произвольных решений, налоговую систему[14].

Но такой набор, сложившись давно в городах Северной Италии, а затем в Голландии, тем не менее, не привел к быстрому, как в ХIХ веке, росту. Американский экономист У. Ростоу в 1960 году в книге «Стадии экономического роста», которую он снабдил подзаголовком «Некоммунистический манифест», указал, что важнейшей предпосылкой «скачка» экономики является увеличение доли инвестиций в ВВП до 10 %. В аграрных обществах она обычно не превышала 5 %. Последующие исследования подтвердили вывод У. Ростоу. Таким образом, можно сказать, что капиталистические институты проложили дорогу глубоким структурным изменениям в обществе, которые связаны с современным экономическим ростом.[15]

Во второй половине ХХ века было проведено множество исследований, анализирующих процесс современного экономического роста в разных странах и в разные периоды. Результаты этих исследований показывают, что определяющей характеристикой экономики каждой страны в конкретное время является величина годового душевого ВВП. Зная эту величину, можно с достаточной долей уверенности предсказать и остальные характеристики страны. Так, страна с душевым ВВП менее 450 долларов, (в ценах 1994 года) – низкодоходная и, скорее всего, еще не вступила на путь современного экономического роста и является аграрным государством. У нее высока доля сельского населения, низкая грамотность, высокая детская смертность и т. д.

С другой стороны, если душевой ВВП в стране выше 4500 долларов (высокодоходная), то эта страна высоко урбанизированная, со здоровым, но медленно растущим коренным населением, высокой грамотностью и высокой долей экспорта промышленных товаров в ВВП. Более того, почти наверняка можно сказать, что в первой стране монархия или авторитарный режим, а во второй – демократия. В промежутке между этими двумя значениями показатели средне доходных стран (так как уровень образования или продолжительность жизни), в целом соответствуют изменению душевого ВВП. Единственное, что трудно предсказать, это какой государственный строй при разных значениях ВВП в этом промежутке. Таким образом, зона средне доходных государств отражает тот уровень, на котором происходит переход от недемократических режимов к демократическим.[16]

В каждом государстве этот переход происходит по своему, в зависимости от особенностей этого государства. Современный экономический рост и есть процесс перехода государства от состояния «низкодоходности» к состоянию «высокодоходности». Подробнее об этом несколько позже.

Марксизм. Открытия и ошибки

Процесс радикальных изменений, начавшийся в странах – лидерах экономического роста, породил потребность в теории, формулирующей законы развития современного общества.[17] До этого времени бедность была уделом деревни. В городах Европы XV–XVIII веков доля малоимущих составляла 10 – 20 %. Но бедняк в деревне, даже полностью разорившийся, всегда имеет шанс на помощь, ему не грозит голодная смерть. А вот массы бедняков, появившиеся в городах Англии в начале ХIХ века на открывающихся фабриках, при закрытии такой фабрики были обречены на гибель. Хотя и работа на такой фабрике тоже была «не сахар». Годовая продолжительность труда увеличилась с 2, 5 тысяч до 3 тысяч часов, а заработки едва обеспечивали пропитание. Впрочем, среди тогдашних экономистов такое положение считалось нормальным для развития производства. Лишь Т. Мальтус доказывал, что это не следствие системы, а результат естественного закона народонаселения – численность населения растет быстрее производства продуктов питания.

Поэтому, утверждал Мальтус, бедность не зависит от способа распределения, и бедняки должны это понять и не предъявлять претензий к богатым. Получалось, что производственные возможности общества бурно растут, но основная часть населения – рабочие, которые все это производят – нищает. А экономисты твердят, что так и должно быть, и ничего изменить нельзя. В такой обстановке концепция, связывающая логику экономического развития, неотвратимость коренного изменения общественного устройства и сдвигов к улучшению жизни низших классов просто не могла не появиться[18].

И Карл Маркс такую концепцию выдвинул…

Основные ее положения таковы: капитализм (общественный строй, состоящий из двух антагонистических классов), бурно развивается, при этом пролетариат нищает; причиной этого является частная собственность; нищающий пролетариат должен этот строй разрушить, отменив частную собственность; развитая промышленность позволит ее обобществить и развивать дальше, в интересах пролетариата, то есть большинства. Все это Маркс увязал с диалектикой Гегеля. Этот комплекс идей («Учение Маркса») оказал огромное влияние на осмысление закономерностей мирового социально-экономического развития. Исследователи отмечают, что в марксизме сочетаются научная теория и элементы «светской религии» – объяснение мироустройства, прогнозы развития, руководство к практическим действиям, рассуждения на тему добра и зла. Идеи Маркса создают ощущение, будто ты познал законы истории и увидел картину будущего, дают неявный моральный посыл – помочь свершиться неизбежному.[19]

Но все стройное здание марксизма покоилось на фундаменте изучения экономики и общественной жизни Англии первой половины Х1Х века. Оттуда и главный тезис об обнищании пролетариата и его революционной роли. А английский пролетариат прогнозам Маркса не последовал. Он перестал нищать. Если это «обнищание» до 1860 года еще является предметом споров, то после этого повышение реальной заработной платы английских рабочих становится очевидным даже самим Марксу и Энгельсу. Они пытаются объяснить это монопольным положением Англии в мировой экономике. Однако и догоняющие Англию США тоже не демонстрируют роста революционных настроений по мере бурного развития капитализма. Наоборот, более развитое рабочее движение существует в отстающих странах по капиталистическому развитию Франции и Германии.

Но и там оно не побеждает, хотя попытка в виде Парижской Коммуны и происходит. Теория явно не подтверждается. Ревизию этой теории предпринял один из соратников Маркса и Энгельса, Э. Бернштейн. Уже после смерти обоих основоположников Бернштейн пишет книгу «Проблемы социализма и задачи социал-демократии». В ней он предлагает рабочему движению не ориентироваться на насильственное свержение капитализма, а двигаться к социализму путем реформ, борьбы за экономические и политические права в рамках существующего строя. Эта идеология была принята на вооружение многими западными социал-демократами. Но российские марксисты Плеханов и Ленин встретили идеи Бернштейна «в штыки». Однако, до того как правота Бернштейна стала очевидной, мир вступил в период глобальных потрясений 1914 – 1945 годов.[20] И к концу второй мировой войны последователи марксизма имели, на их взгляд, все основания для подтверждения своей правоты. Социалистическая революция, (пусть не там, где полагалось по классическому марксизму), произошла. Советский Союз успешно индустриализовался и победил в войне, кризис 1929 – 1930 годов в США потряс капиталистическую систему, для выхода из него потребовалось серьезное вмешательство государства. И не только последователи.

Тезис о том, что сохранение тенденции к концентрации производства является источником социализации экономики и общества, не подвергается сомнению. В этих условиях противники марксизма, либеральные мыслители, пытаются подвергнуть сомнению саму мысль о существовании закономерностей исторического развития. Они утверждают, что современная наука и появление новых технологий могут настолько изменить социально-экономические процессы, что научный прогноз исторического развития вообще невозможен.

Однако развитие событий во второй половине ХХ века показало, что ошибаются и те и другие. Марксисты повторили ошибку Маркса. Тенденции, существовавшие несколько десятков лет, они сочли вечными и неизменными. Они не поняли, что начавшийся процесс современного экономического роста не окончен и продолжает менять траекторию развития человечества. В странах – лидерах прекращается рост занятых в производстве и на первое место выходят сфера услуг и инновации. Растет международная торговля. А это требует не плана и регулирования, которыми сильно государство, а, наоборот, гибкости и быстрого реагирования. Эти свойства лучше обеспечивает экономическая свобода и частная собственность. И тенденция меняется. «Рейганомика и татчеризм» 80-х годов явились результатом новой тенденции, основной лозунг которой – «меньше государства».

Неправы оказались и те, кто отрицал саму возможность познать закономерности истории. В этом случае прав оказался Маркс, выдвинувший идею определяющей роли экономического развития («производительных сил») и его влияния на организацию общества («производственных отношений»). Многочисленные исследования подтвердили наличие связи между душевым ВВП, как интегральным показателем экономического развития, и общественно-политическим строем той или иной страны.

Демократия – залог благосостояния. Или наоборот

На связь между уровнем экономического развития страны и характером ее политических институтов на этапе современного экономического роста обратил внимание в 1959 году американский социолог С. М. Липсет. Последующие исследования подтвердили существование этой закономерности. Выяснилось, что демократия устанавливается в стране, как правило, при достижении достаточно высокого уровня душевого ВВП. Так, анализ по 124 странам показал следующее. Страны были разделены на четыре группы в зависимости от душевого ВВП в 1976 году (в международных долларах 1994 года). Среди стран первой, низкодоходной группы (до 600 долларов в 1974 году демократической была только одна). Еще две страны из этой группы демократизировались за последующие 15 лет. Остальные 31 низкодоходная страна были в 1974 году и остались в 1990 году недемократическими. Лучше обстояли дела в странах следующей группы (600 – 2300 долларов в 1976 году). Из этой группы в 1974 году три уже были демократическими, 11 стали демократическими в последующий пятнадцатилетний период, и 27 остались недемократическими. Наиболее радикальный переход произошел в той группе стран, где душевой ВВП в 1976 году был от 2300 до 7150 долларов. Хотя в 1974 году только пять из них были демократическими, но за последующий период такими стали 16, а недемократическими остались всего 6. И, наконец, в группе высокодоходных стран (свыше 7150 долларов) в 1974 году большинство (18) уже были демократическими, еще две стали, а остались недемократическими только три. При этом понятно, что переход от недемократического строя к демократическому строю, сопровождался соответствующим ростом душевого ВВП. Или наоборот, рост ВВП сопровождался переходом к демократии. Конечно, это не жесткая связь, а тенденция, но тенденция достаточно устойчивая, чтобы быть случайностью.

Очевидно, переход к демократии обусловлен тем, что увеличение душевого ВВП сопровождается ростом уровня образования и доступа к информации, а также урбанизацией и увеличением доли среднего класса, что способствует межгрупповому компромиссу. В каждой стране этот переход совершался по-своему. Однако на стадии постиндустриального развития складывается консенсус по вопросу о том, что представительная демократия, основанная на всеобщем избирательном праве – единственно возможная форма политического устройства.[21]

В странах, которые вышли на этот уровень, политические проблемы теряют свою остроту и волнуют большинство населения не сильно. Но проблемы, тем не менее, существуют, и политическая борьба вокруг них идет. И главная из них, (как и тысячи лет назад), сколько собирать налогов. В аграрных государствах был выбор: высокие налоги, сильная армия, разорение земледельцев и восстание, или низкие налоги, благополучие земледельцев, слабая армия и чужеземное завоевание. В демократическом, постиндустриальном обществе эта проблема называется «степень участия государства в экономике». В этот показатель входят не только налоги, которые нужны для функционирования государства (армии, полиции, административного аппарата). Как содержать пенсионеров? Собирать со всех налоги и затем распределять между пожилыми людьми, или не собирать налоги, а предоставить возможность каждому самостоятельно копить на старость? Как лечить и учить? Собирать налоги и потом предоставлять «бесплатное» здравоохранение и образование? Или не собирать налогов, а предоставить возможность каждому тратить на эти цели самому? И, наконец, главное. Как развивать экономику? Собирать налоги с работников и с бизнеса, а потом государству вкладывать эти деньги в развитие экономики? Или не собирать налогов на эти цели, а предоставить возможность вкладывать деньги в экономику через банковскую систему или акции?

Во всех этих случаях деньги или поступают непосредственно от потребителя к поставщику услуг, или «прокачиваются» через государство и возвращаются тем, кто эти деньги заработал, в виде «социальных гарантий» или государственных расходов на экономику. Вот вокруг этих проблем и идет политическая борьба в странах – лидерах. Партии правого центра отстаивают интересы налогоплательщиков, партии левого центра – интересы групп населения, получающих социальные выплаты и льготы или заработную плату за счет бюджета.[22]

Баланс сил в этом случае поддерживается за счет периодической смены одних другими. Радикальные партии (коммунисты, националисты), в таких странах могут существовать, но обычно во власти не представлены, так как не пользуются сколько-нибудь серьезной поддержкой избирателей. Зато при представительной демократии непропорционально большое влияние могут получить «перераспределительные коалиции». Это узкие, но хорошо организованные группы, объединенные частным интересом, который не совпадает с интересами широких социальных слоев. Например, в США число людей занятых в черной металлургии относительно невелико. Но хорошо организованная группа производителей стали способна «протолкнуть» в Конгрессе решение о высоких импортных тарифах, для защиты своих производств. Хотя это и приводит к удорожанию, например, автомобилей для множества американцев. А организовать для противодействия этому союз владельцев автомобилей – довольно сложная задача.

Стабильность развитых демократий, конечно, является их серьезным преимуществом. Но у нее есть и обратная сторона. Привычность установившихся институтов затрудняет проведение реформ. А поскольку процесс современного экономического роста еще не завершен, необходимость в реформах возникает. Примером может служить увеличивающаяся продолжительность жизни и необходимость, в связи с этим, реформировать существующие в странах-лидерах пенсионные системы. Пока попытки таких реформ встречают в этих странах ожесточенное сопротивление. Можно предположить, что сложившаяся негибкость стабильных демократий может стать причиной замедления экономического роста и выхода на новое плато, подобное тому, которое было характерно для эпохи аграрных цивилизаций.[23]

Впрочем, это только предположение. Но тот факт, что страны догоняющего развития видят возникающие в странах-лидерах проблемы, может оказать догоняющим странам серьезную помощь. Ведь их возможности для решительных реформ гораздо шире, и они могут их провести раньше, чем проблемы достигнут критической остроты.

Гонка за лидером. Условия старта

После того, как сформировалась группа стран-лидеров экономического роста, остальным государствам не оставалось ничего иного, как пытаться этих лидеров догнать. В противном случае такое государство фактически теряло независимость, с чем элита любой страны смириться не могла. Первыми за лидерами устремились страны Южной и Восточной Европы, а затем в эту гонку включились страны Южной Америки, Азии и остального мира. Условия, с которых «стартовала» каждая страна, определялись несколькими факторами. Во-первых, это время «старта». С начала ХIХ века мировая экономика прошла несколько периодов. Первый – с 1820 года до начала первой мировой войны. В начале этого периода, первые 50 лет, мировая экономика делалась, в основном, быстро развивающимися

странами-лидерами. Они активно торгуют между собой, рост мировой торговли опережает рост экономики. Формируется интегрированный рынок капитала, основанный на золотовалютном стандарте с доминирующей ролью фунта стерлингов.[24]

Но с зависимыми или полузависимыми странами лидеры поступают иначе. Они навязывают им «свободу торговли» в одном направлении, для собственных товаров, но всячески запрещают этим странам экспорт. Страны, обладавшие на тот момент независимостью, и тоже вступившие на путь экономического роста, в свою очередь начинают использовать протекционистские меры для защиты своей промышленности. Так делают Германия, Италия, Япония, Россия. Страны лидеры отвечают тем же. Во второй половине века (т. е. о второй части первого периода) импортные тарифы США составляли 40 – 45 %. Опережающее развитие догоняющих стран делает неизбежным переустройство англоцентричной цивилизации, в частности, кризис золотовалютного стандарта. Ключевые участники мирового процесса экономики не смогли адаптироваться к этой реальности. Это явилось одной из важнейших причин мировых катаклизмов 1914 – 1945 годов. Этот второй период, период глубокого кризиса, приводит к снижению мировой торговли. Все страны лидеры проводят политику протекционизма, закрытия рынков капитала. Но с конца 40-х годов начинается следующий период. Страны-лидеры извлекли урок из предшествующего периода кризисного развития.[25] Начинается третий период развития мировой экономики. Заключаются соглашения о тарифах и торговле, устанавливается новая мировая финансовая система. В современный экономический рост, включаются такие страны, как Китай и Индия. Среднегодовой рост душевого ВВП в развивающихся странах увеличивается с 0, 7 % в 1900 – 1938 годах до 2, 7 % в 1950 – 2000 годах. Мировая экономика в целом тоже растет. Если в 1913 – 1950 годах душевой ВВП рос на 0, 91 % в год, то за период 1950 – 1973 годов этот показатель составил 2, 93 %. Бурно растет мировая торговля, отменяются ограничения валютных операций. Таким образом, период, во время которого страна вступает на путь экономического роста, условия, которые диктует этой стране окружающий мир, во многом определяют выбор ее стратегии. Но не только условия международной торговли. Существенным оказывается и то, какие идеи господствуют в мире, когда страна начинает экономический рост. В XV–XVII веках в континентальной Европе «божественное право королей» не подвергалось сомнению.

Только после Английской революции XVII века идеи ограничения власти монарха парламентом, гарантий прав собственности, развития рынка начинают овладевать умами. В трудах Вольтера, а затем Д. Юма и А. Смита эта либеральная картина мира приобретает стройность и завершенность.[26] В европейских странах и в США до середины ХIХ века она доминирует. Но ее реализация в Англии на начальном этапе приводит к нищете многих и растущему неравенству. Поэтому поднимается идеологическая волна недоверия к рыночным институтам. И К. Маркс, обличавший капитализм, и О. Бисмарк, пытавшийся его улучшить внедрением систем социальной защиты, и даже папа Лев ХIII, объявивший себя «папой рабочих», все были убеждены в необходимости усиления роли государства в жизни общества. Это убеждение сохранялось до начала 80-х годов ХХ века, когда стало ясным, что вмешательство государства в экономику имеет свои пределы, после которых оно становится тормозом развития. Либеральные идеи вновь выходят на первый план. И, разумеется, господствующие в мире идеи также оказывают влияние на выбор стратегии страны, когда она начинает экономический рост.

Третьим фактором для «стартующей» страны является временная дистанция, отделяющая ее в этот момент от лидера (вначале это была Англия, с начала ХХ века лидером стали США). Эта дистанция определяется временем, когда страна-лидер имела уровень развития, соответствующий «стартующей» стране. Для стран Скандинавии эта дистанция составляла 1 – 2 поколения, а для Китая – 150 лет. Ученые не пришли к единому мнению, что более способствует развитию: большая дистанция, позволяющая заимствовать высшие достижения лидера, или маленькая, позволяющая легче адаптировать эти достижения. Некоторые исследователи считают, что разрыв, существовавший на момент «старта», вообще не сокращается со временем, конвергенции (выравнивания) не происходит. Хотя примеры Скандинавии или Японии этот вывод не подтверждают. А вот Россия, «стартовав» в 1870 – 1880 годах, стабильно в течение 150 лет сохраняет одинаковое отставание от лидера – 2 – 3 поколения. Не уменьшая его, но и не увеличивая.

Возможно, причиной этого является четвертый фактор, а именно, традиции той или иной страны. В первую очередь, это религия. Ведь остальные черты аграрного общества (структура занятости, расселение, уровень жизни) одинаково присущи всем странам, начинающим переход к современному росту. В конце ХIХ века М. Вебер высказал предположение, что ускоренному развитию капитализма способствует «протестантская этика». И, действительно, в то время передовыми были именно протестантские страны. И даже в странах с одинаковым этническим, но разным религиозным составом жители-протестанты были более успешны. В какой-то мере это можно объяснить тем, что среди протестантов более широко была распространена грамотность, ведь самостоятельное чтение Библии было обязательным для достойного протестанта. Да и число праздничных дней у протестантов было значительно меньше, чем у католиков. Однако когда всеобщая грамотность распространилась и на другие страны, успехи на рубеже тысячелетий стран с конфуцианской традицией или рывок католической Ирландии поставили тезис Вебера под сомнение. Даже такая традиция, как кастовая система в Индии, не мешает этой стране участвовать в процессе модернизации и демократизации. Тем не менее, существуют специфические цивилизационные факторы и сейчас влияющие на развитие многих государств. Очевидный пример – ислам, который в большей степени, чем любая мировая религия, совмещает веру и право, санкционирует и детально регламентирует нормы семейных, общественных и экономических отношений.[27] Положение женщин, запрет кредитовать под процент, позднее (в XVIII веке) распространение книгопечатания, отсутствие в шариате понятия юридического лица, (как в римском праве) – все это приводит к постоянно возникающим противоречиям между религиозными догмами и потребностями экономического развития.[28] Разумеется, оценивая национальные традиции, не следует их путать с уровнем социально-экономического развития. Ведь очень легко принять образ жизни, вызванный нищетой, за национальную традицию.

Итак, для каждой страны существует сочетание факторов, влияющих на ее способность начать и продолжить современный экономический рост. Но только влияющих, а не фатально определяющих. Очень многое зависит и от самих жителей, особенно элиты. Шансы догнать есть у всех.

Гонка за лидером. Возможные трассы

Как уже было сказано выше, условием начала роста является повышение доли сбережений в ВВП свыше 10 %. И чем эта доля выше, тем быстрее рост. Доля сбережений в 1994 году в странах Латинской Америки (Колумбия, Перу, Венесуэла, Бразилия, Мексика) составляла от 15 % до 22 %. А в странах ЮВА (Индонезия, Малайзия, Таиланд, Корея) она была от 30 % до 39 %. Соответственно, среднегодовые темпы роста ВВП в 1990 – 1994 годах были у первых от 2, 2 % до 4, 3 %, а у вторых – от 6, 6 % до 8, 4 %. Проблема состоит в том, как добиться роста доли сбережений. Исследования показали, что кроме нормы сбережений на рост положительно влияют образовательный потенциал страны и уровень открытости ее экономики.

Еще один показатель, уровень государственной нагрузки на экономику. Выше уже говорилось, что вокруг величины этого показателя идет основная политическая борьба в высокодоходных странах с развитой демократией. Но еще большее значение этот показатель имеет на этапе роста. И действует он разнонаправлено. Сначала его повышение стимулирует рост, но если он выходит за пределы, характерные для существующего уровня развития, то он блокирует возможность роста. Каждая «догоняющая» страна сама выбирает сочетание этих факторов, процента сбережений, государственной нагрузки, расходов на образование и открытости экономики.

Если проанализировать развитие стран современного мира, то выясняется, что траектория большинства из них укладывается в рамки сравнительно узкого, среднемирового коридора параметров, как по действующим факторам, так и по результатам. Это страны основного потока развития. Вместе с тем, выявляется четыре группы стран с устойчиво и радикально отклоняющимися параметрами развития.[29]

Это, во-первых «Шведская модель», где государственная нагрузка на экономику выше среднемировой, доходы жителей высоки, но мало дифференцированы, осуществляются дорогостоящие социальные программы. Во вторых, это «тигры Юго-Восточной Азии». У них необычно низка государственная нагрузка на экономику, зато выше, чем в среднем, норма сбережений. Третье отклонение – страны импортозамещающей индустриализации. У них закрытая экономика и аномально низкая доля экспорта обрабатывающих отраслей в ВВП. И, наконец, страны с нерыночной экономикой, социалистические. Их теперь стоит рассматривать только в исторической перспективе.

Для современной России наибольший интерес представляет путь «импортозамещающей индустриализации». Может ли он вывести страну к благосостоянию и демократии? Основными признаками «импортозамещающей индустриализации» являются закрытость экономики (высокие импортные барьеры), в течение более 30 лет, и низкий (менее 10) процент экспорта обрабатывающей промышленности в ВВП в течение такого же периода. Из 209 стран, по которым имеются данные Мирового банка за 1960 – 1993 годы, таким признакам (если не считать социалистические) соответствуют семь: Аргентина, Бангладеш, Бразилия, Индия, Мексика, Мьянма, Пакистан. Все это крупные страны. Это не удивительно. Малая страна никак не может проводить политику импортозамещения, у нее просто нет ресурсов для того, чтобы производить самой все необходимое, она вынуждена включаться в процесс мировой торговли. А все перечисленные выше страны попытку «опоры на собственные силы» сделали. В частности, Индия, начавшая процесс роста в конце 40-х годов. При этом улучшение здравоохранения и резкое ускорение роста населения начались там, на 20 лет раньше. Экспортировать сельскохозяйственную продукцию при огромном и малопроизводительном сельском населении было невозможно, а другие сырьевые ресурсы были ограничены. Вместе с тем, огромные размеры страны, стремление порвать со стереотипами колониальной экономики подталкивало пришедшую к власти национальную элиту к стратегии импортозамещающей экономики.[30]

Индустриализация при этом осуществлялась, так как роль государства в экономике была велика и позволила повысить долю инвестиций в ВВП с 13 % в 1950 году до 23 % в 1980 году. Соответственно рос и душевой ВВП (до 1, 5 % в год). Правда, эта роль приводила к всевластию бюрократии. Для того чтобы открыть промышленное предприятие, нужно было получить 86 согласований в различных госорганах. В результате обрабатывающая промышленность хоть и покрывала 90 % внутреннего потребления, но была совершенно неконкурентоспособна на внешнем рынке. Ее экспорт неуклонно падал, что приводило к хроническому дефициту платежного баланса. В конце 80-х годов стало ясно, что возможности такой стратегии исчерпаны и Индия провела ряд реформ по либерализации экономики, в первую очередь внешнеэкономической сферы. Это принесло плоды. Экспорт промышленной продукции на человека в год вырос с 7 долларов в 1980 году до 20 долларов в 1993 году. При этом либерализация не вызвала кризиса, сохранился экономический рост. Так случилось, главным образом потому, что в момент реформ в стране еще был огромный резерв дешевой рабочей силы. Доля сельского населения составляла более 2/3, индустриализация еще не зашла слишком далеко. Приходится признать, что такое сравнительно благоприятное развитие событий связано с отсутствием в стране серьезных сырьевых ресурсов, поэтому необходимость реформ стала очевидной на более раннем этапе. Как бы странно это ни звучало, но опыт другой страны, Мексики, подтверждает такой вывод.

С 40-х годов мексиканская экономика развивалась в режиме мягкой импортозамещающей индустриализации. Благодаря консервативной финансовой политике, контролю дефицита бюджета, до 70-х годов удавалось поддерживать стабильность. Но высокие импортные тарифы защищали промышленность от внешней конкуренции, в результате чего она сама теряла конкурентоспособность. Экспорт промышленности падал, дефицит платежного баланса увеличивался. К 1976 году необходимость либерализации внешней торговли становится очевидной. Но тут в Мексике открывают богатые нефтяные месторождения, а цена на нефть повышается. Добыча нефти за период с 1970 до 1980 годов возрастает с 20 до 100 миллионов тонн в год. Увеличиваются экспортные доходы. Соответственно растет и импорт с 2 до 20 миллиардов долларов в год. Растет душевой ВВП, а с ним и потребление. В это время президент Мексики Л. Портильо говорит о том, что величайшей проблемой страны является управление изобилием.[31]

Однако в 1981 году цены на нефть снижаются. Сокращение доходов от экспорта нефти заставляет резко, в три раза за два года, сократить импорт, так как возможности увеличения экспорта продукции обрабатывающей промышленности отсутствуют. Начинается многолетний период стагнации ВВП, вынужденной политики либерализации внешней торговли, структурной перестройки промышленности, высокой безработицы.[32] Реальная заработная плата падает на 40 %. Эксперты отмечают, что приспособление к либерализации было очень тяжелым из-за того, что открытие нефтяных месторождений позволило отсрочить проведение необходимых реформ. Проводить их все равно пришлось, но уже в достаточно развитой стране с довольно высоким уровнем потребления. Отказываться от него общество обычно не желает, что приводит к проблемам.

Все изложенное показывает, как национальные элиты и общества приспосабливаются к вызовам современного экономического рост.[33]

В следующих главах речь пойдет о том, в какой степени опыт наиболее развитых стран можно использовать для анализа стратегических перспектив России.[34] И начать стоит с самого начала…

РОССИЯ. ИСТОКИ, НАЗВАНИЯ И ГИМНЫ.

«В год 6360 (852), индикта 15, когда начал царствовать Михаил, стала прозываться Русская земля. Узнали мы об этом потому, что при этом царе приходила Русь на Царьград, как пишется об этом в летописании греческом.

В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля».

Повесть временных лет (перевод Д.С.Лихачева), XII век.

Великое Княжество Киевское. Улус Золотой Орды. Московское царство.

Российская Империя.

Союз Советских Социалистических Республик. Российская Федерация.

До 1791 года официального гимна у Российской Империи не было.

1791 «Гром победы раздавайся! Веселися, храбрый Росс!» (Г. Державин).

1816 «Перводержавную Русь православную Боже, храни!» (В.Жуковский).

1836 «Царь православный! Боже, царя храни!» (В.Жуковский).

1918 «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и ни герой» (Э.Потье).

1944 «Леин великий нам путь озарил: нас вырастил Сталин» (С.Михалков).

1957 Исполнялась музыка Г.Александрова без слов.

1971 «Ленин великий нам путь озарил: на правое дело» (С.Михалков).

1992 Исполнялась музыка М.Глинки без слов.

2001 «Россия – священная наша держава… Хранимая Богом» (С.Михалков).

Из произведений Е.Т.Гайдара (4)

Противостояние «восточного» и «западного» обществ красной нитью проходит сквозь историю величайшей в мире евразийской империи – России.… Причина ясна: наша страна всегда занимала «срединное» положение между Западом и Востоком и, увы, чаще в роли «щита», чем в роли «моста».

Россия XI – начала XIII в., удаленная от центра европейских инноваций и потому относительно малоразвитая, была тем не менее со всей очевидностью европейской страной.

Парадокс истории состоит в том, что Россия заплатила дорогой ценой не столько за татаро-монгольское иго, сколько за его ликвидацию. Именно сверхусилия, связанные с ликвидацией ига, надолго перевели стрелку русской истории на «восточный» путь.

В Московском царстве времен Ивана IV четко прослеживаются черты классической восточной деспотии.

В основе развития послепетровской «евразийской» России лежало глобальное противоречие, которое прошло сквозь всю русскую историю XVIII – XX веков и с балластом которого мы входим в XXI век. Выдавая нужду за добродетель, это противоречие гордо назвали «особым», «мессианским» путем, в то время, как здесь была (и осталась) то явная, то скрытая борьба между двумя путями при невозможности выбрать один из них.

Происшедшая… аграрная революция, начатая указом Петра… законсервировала крепостничество, затянув, пожалуй, один из самых тугих узлов противоречий в российской истории.

В начале XX века борьба вокруг аграрной политики правительства предельно обостряется.

В своей аграрной политике Столыпин показывает нам… пример крупного, государственно мыслящего деятеля, стремящегося ужать роль государства в экономике.

…появились надежды, что устойчивый, опирающийся на добровольные сбережения, частные инвестиции экономический рост создаст базу постепенного мирного регулирования социальных конфликтов. Мировая война, в которую страна оказалась втянутой, растоптала эти надежды.

Глава IV. Россия от Рюрика до Николая Ii