— А то! — говорит Даша сердито. — Нечего рукам волю давать. Обрадовался, что в доме никого нет?
— Ну, я же сказал: хозяйкой здесь будешь…
— Когда еще буду!
— Да хоть сейчас.
— Быстрый какой! — Она уже улыбается. — Надо же все по-людски устроить. Пригласить всех. Мама, может, приедет. И твоя к тому времени вернется, да?
— К какому времени?
— Ну, на какое число назначим.
— А ты на какое хочешь?
— Это уж от тебя зависит. Ну, от средств зависит. Ведь все приготовить надо, как по-людски…
— Об этом не думай, сделаем! — Он сел рядом с Дашей на диван. — Вижу я, заживем мы с тобой мировецки! Дивчина ты твердая. Это по мне. А про себя так скажу: пусть они плетут там того больше — язык без костей, болтай, не жалко! Зато мастер меня в цехе знает, и начальник тоже с почтением: «товарищ Свиридин!» А это наиглавнейшее — и уважат, и работенку подкинут, и грошами не обойдут. Словом, мое положение тоже твердое.
— Брат вот против, — сказала Даша. — Видишь, как он…
— Ничего! — отмахнулся Григорий. — Пошипит и остынет. Куда денется? Ну, так на какое же число назначим?
X
…С шуршанием развертывается газетная страница. На ней большими буквами набранный заголовок: «Замаринованные предложения».
Красный карандаш бежит по строчкам:
«Так и кивают друг на друга главный конструктор начальник БРИЗа».
Карандаш замедляет бег, потом с нажимом подчеркивает:
«Есть у нас еще люди, которые утаивают свои новшества от коллектива. Когда же им говоришь об этом, они цинично заявляют: «А все равно ничего не внедряется!» Так, например, недавно сказал нам слесарь Григорий Свиридин. Как не понять, что плохая работа БРИЗа дает богатую пищу для подобных рассуждений некоторым индивидуалистам и помогает им оправдывать свое антиобщественное поведение?»
— Молодцы!
Кропотов откидывается на спинку стула, ставя жирный восклицательный знак сбоку от подчеркнутого абзаца статьи.
И сразу берется за телефонную трубку:
— Конструкторское. Мне Виктора Михайловича. Что? Вышел?
…Идет по цеху главный конструктор Виктор Михайлович — высокий, седовласый, в пенсне. Открыв дверь в длинный коридор, он чуть не сталкивается с низеньким черноголовым человеком в клетчатой зеленой рубашке навыпуск. Черноголовый спустился по лестнице из комнаты, около которой висит табличка: «БРИЗ».
Виктор Михайлович, не останавливаясь, протягивает начальнику БРИЗа руку:
— Поздравляю с критикой!
Тот пожимает ее, отвечает бодрым тоном:
— Взаимно.
Они идут рядом по заводскому двору, обсаженному деревьями.
Главный конструктор сердито говорит:
— У меня кадров не хватает даже на текущую документацию!
Начальник БРИЗа парирует:
— А я тоже не виноват, если вы держите наши чертежи по полгода!
Оба входят в заводоуправление и останавливаются перед дверью, обитой дерматином. На двери — стеклянная табличка: «Партком».
Виктор Михайлович, усмехнувшись, пропускает черноголового:
— Ах, и вы сюда? Пожалуйста!
Кропотов поднимается им навстречу.
Седовласый конструктор начинает с ходу, снимая пенсне:
— Послушай, Федор Иванович! Я считаю, что это безответственно: заявлять, будто я как главный конструктор…
Начальник БРИЗа присоединяет свой голос:
— А я считаю просто, что эти мальчишки…
— Минуточку, товарищи, минуточку… Садитесь!
Кропотов усаживает пришедших на диван, а сам остается стоять перед ними. И вдруг начинает громко смеяться — на лице у него появляется озорное выражение:
— Пришли, значит? — словно поддразнивает. — Сколько раз я напоминал: давайте разберемся, товарищи! Все откладывали. Недосуг. А сегодня, значит, нашлось время? — Он опять засмеялся, подхватил со стола газету и потряс ею. — Вот уже и первый плюс им, этим мальчишкам! А на вывод, который они делают, обратили внимание? Очень верное обобщение! За это еще десять плюсов не жалко! — Он подвинул стул и уселся на него. — Ну, вот и давайте разбираться…
…Читает газету мастер Илья Фомич прямо на ходу, спускаясь по железной лесенке в цех с галереи второго этажа, из кабинета начальника.
Хлестко, конечно, изложено, сплошь грамотеи нынче пошли. Но Илье Фомичу не нравится.
Засовывая узенькой полоской свернутую газету в карман потертого пиджака, неодобрительно посматривает он издали на бойких сочинителей.
Мало им, видно, известности по заводу — перед всем городом решили свои подписи выставить! Конечно, верно подметили — непорядок с БРИЗом. Да разве обо всем кричать нужно? Будто без них, без крикунов, другие не видят? Не впервые уж о БРИЗе толкуют, а изменить до сих пор ничего не могут. Значит, не так все просто…
Да взять хотя бы их цех. Разве во всем тут порядок?
Илья Фомич лучше других знает, да помалкивает. Что изменишь? План-программу все равно давай — и точка! И кто требует, тоже знает: есть, скажем, закавыка, мешающая в срок выполнить, — а требует — и никаких гвоздей!
Попробуй, заикнись, что, дескать, закавыка мешает. Сразу скажут, обрежут: дескать, критиковать легко, а ты, Илья Фомич, при данной ситуации добейся. Как говорится, в сито не вышло, бей в решето. Кровь из носу, а станки выпускай.
Ну, Илья Фомич и выпускает… Применился к ситуации. И ценят его за разворотливость. Знают: за неимением гербовой, напишет и на простой, а план обеспечит. И все довольны.
Да вот и сейчас. Указал начальник — переходи на монтаж. А напоследок газетку подсунул: взгляни, какой наш Свиридин. Осудил, значит… Дескать, не поваживай его, Илья Фомич. Ну, а с монтажом, значит, не задерживай…
Не поваживай и не задерживай — знакомая присказка. Ну, а сказка-то получается опять же такая: как ни крути, а к тому же Свиридину путь. Он ведь быстрее других монтажников сделает.
Так что будь он хоть в десяти газетах пропечатан, а шагает сейчас Илья Фомич все-таки прямо к нему…
…Свиридин собирал одновременно несколько коробок автоматики. На верстаке перед ним лежали тяжелые чугунные заготовки — еще пустотелые, не заполненные шестеренками, массивные корпуса с широкими горловинами.
Мастер пошевелил усами, приглядываясь, потом поманил пальцем Салимжана:
— Подь-ка сюда.
И заговорил тихо:
— Такое дело, Свиридин. Придется тебе на монтаж переключиться. А эти штучки ты возьми, — кивнул он приблизившемуся Салимжану.
— Пожалуйста! — весело откликнулся Григорий, но, вытирая руки тряпкой, добавил словно между прочим: — Половину-то работенки я сделал…
Илья Фомич окинул взором разложенные корпуса, пристально посмотрел на Григория.
— Где же, дорогуша, половина? Половина — когда муфты на месте. А здесь и флянцев нет.
— Зато вот валик.
— Все одно. Двадцать процентов от силы!
— Ну, как хотите! Жалко за половину платить — не надо. Сам окончу.
— Тебе не надо, цеху надо! Ты когда кончишь?
— Так я разве что? — Григорий сделал удивленное лицо. — Я пожалуйста! Только раз половину отгрохал, за половину и платите.
Илья Фомич прищурился:
— Знать, не зря про тебя написали сегодня! Ладно! Будет половина, ступай на монтаж!
— Вот дело! — обрадовался Григорий.
— Нет, стой! — закричал Салимжан. — Я не согласный! За что ему половина?
— Ты тише, — повернулся к нему Илья Фомич. — Тебе тоже сполна оплатим. Принимай коробочки.
— Да как же, мастер? Как мне сполна, если ему половина? Всего сто процентов, а всем сполна? Сплошной аут — и мяч в игре?
— Да не шуми, не шуми! — с досадой оглянулся Илья Фомич.
Но уже подходил Александр Бобров:
— Чем недоволен, Салимжан?
И Сергей подошел:
— Что случилось?
— Вы идите работайте! — сказал Илья Фомич. — Не ваше дело тут.
— Почему же не наше? — возразил Александр. — Ты что, Салимжан, волнуешься?
— А зачем он Гришке половину дает? Где здесь половина работы, где? — начал тыкать Салимжан длинными ручищами в разложенные перед Григорием коробки.
— Да, — подтвердил Александр. — До половины далековато. Вы вот что, Илья Фомич… Сколько он сработал, за столько ему и заплатите.
— Но здесь, дорогуша, пока что командую я…
— В таком случае… — Александр вынул записную книжку и взял у Максима авторучку. — А ну, что сделано? Шесть коробок автоматики. Подготовка корпусов. Торцовые фланцы на двух…
Он стал записывать.
— На одном валик, — подсказал Салимжан.
— Так. Валик. Ну вот! — Александр спрятал записную книжку и возвратил Максиму ручку.— Теперь попробуйте лишнее выписать. А он пусть попробует получить.
Мастер промолчал, лишь обвисшие усы у него зашевелились.
А Григорий злобно процедил:
— Законники!
Александр возразил:
— Это ты законник-то! «По труду». Вот и бери по труду, а нечего хапать!
Свиридин швырнул на верстак тряпку, пошел, и о споткнулся и выругался.
Максим поддел:
— Земля и то не держит!
Мастер, наконец, обрел дар речи: