Скандал у озера

Лорик спал на диване, в комнате, служащей одновременно столовой и гостиной. Внезапное появление старшей сестры не разбудило его, даже после того как она с силой захлопнула за собой дверь и резко бросила на пол сумку. Охваченная болью и отчаянием, Жасент принялась трясти брата.

– Вставай скорее!

– Да не кричи ты, – пробормотал он. – Черт возьми! Мне снился такой хороший сон!

Он заморгал, приподнялся, опершись на локоть, и слабо улыбнулся своими тонкими губами. У него были темные волосы и серо-голубые глаза – он совсем не был похож на Сидони, хоть они и были близнецами: сестра была воплощением изящества и грации, тогда как брат был крепкого телосложения, с унаследованными от отца орлиным носом и тяжелой челюстью.

– Лорик, в котором часу ушла Эмма?

– Не знаю. И что значит «ушла»? Я даже не слышал, как она вернулась. Я был очень уставшим, дико хотел спать. Хочешь сказать, что она не в твоей комнате? – удивленно спросил Лорик, присаживаясь.

– Мне бы так хотелось, чтобы она там была! – прошептала Жасент, в свою очередь садясь на край дивана. – Мне нужно понять. Она ушла из больницы через два часа после тебя, бросив мне в лицо, что идет к тебе. Уверяю тебя, Лорик, я попросила у нее прощения за то, что была с ней такой суровой, и я хорошо запомнила ее последние слова: «Я не держу на тебя зла, не волнуйся. Я пойду домой. Мне нужно поспать, так будет лучше». Точно так, слово в слово. Значит, ты должен был ее увидеть, и она все же была здесь, потому что на ней было ее красное платье. Это значит, что здесь она переоделась.

Каждое слово Жасент произносила медленно и четко, с надрывом в голосе. Лорик заволновался, и его сознание стало проясняться:

– Что случилось? Эмма попала в аварию?

– Она умерла, Лорик, утонула… Не здесь, недалеко от Сен-Прима.

Брат протер глаза, отгоняя от себя остатки сна. Он отказывался верить в услышанное.

– Нет, нет! Что ты такое говоришь? – воскликнул он. – Если это одна из ваших шуточек, то мне она не нравится!

Однако он чувствовал, что это была правда: он понял это по потерянному виду Жасент, по слезам, градом стекающим по ее лицу. Она взяла брата за плечи и пристально посмотрела на него затуманенным взглядом.

– Мне кажется, что это я виновата в ее смерти, Лорик! Я должна доверить тебе тайну. Эмма была беременна; она призналась мне в этом вчера вечером, во время моего перерыва. У подонка, который сделал ей ребенка, не было намерения на ней жениться. Она думала избавиться от ребенка и попросила у меня совета. Ты же знаешь Эмму! Всегда такая ветреная, вечно на своих гулянках и танцах. Ты знаешь и меня, с моими принципами, моими взглядами на брак и на добродетель. Я прочитала ей кучу нотаций, я осуждала ее, унижала, а ведь она молила меня о поддержке, просила помощи. А я лишь сильнее ее ранила. Лорик, а если она покончила с собой?

Лорик убрал руки сестры со своих плеч: она больно вонзилась в них ногтями. Затем легонько оттолкнул ее и встал с дивана.

– Боже, этого не может быть! – шептал он, пытаясь найти сигареты. – Я не могу в это поверить. Как ты узнала о ее смерти?

– Сидони позвонила мне из дома кюре. Она так плакала, что я поняла лишь половину из того, что она говорила. Эмму якобы нашел Паком, наш умственно отсталый сосед. Ты должен поехать туда, Лорик. Сядь на поезд, а если в дороге случится поломка, постарайся что-нибудь придумать, чтобы приехать к нашим как можно скорее. Если понадобится – иди пешком. Думаю, двенадцать километров не смогут тебя напугать, ты же всегда мечтал стать бегуном. Только надень сапоги и плащ: идет сильный дождь. Кажется, что в последние дни природа мстит человечеству.

– Природа? Это не природа, Жасент. Наводнения, заморозки, ливни – ко всему этому в нашей стране уже давно привыкли. Настоящее зло исходит от представителей американских компаний, этой шайки прогрессистов, одержимых жаждой наживы. Это им понадобились электроэнергия и приносимая ею прибыль.

Лорик замолчал, переводя дыхание, затем перешел на шепот:

– Боже мой, неужели все это имеет значение, теперь, когда Эмма мертва? Но покончить с собой она не могла, это точно, только не она! Если бы она была в отчаянии, я бы наверняка сегодня это заметил.

– Нет, перед тобой она скрывала свое горе, к тому же у вас не было времени поговорить. Мы втроем были так заняты тем, что бегали по больнице, из подвалов на чердаки, с чердаков в подвалы! Но если бы ты только видел, что с ней случилось потом… Она буквально сходила с ума, все время повторяла мне, что отец от нее откажется, что мама будет разочарована ее поведением. Ей было страшно, страшно и стыдно.

– И все же ей ничего не стоило рассказать обо всем мне. Я бы как следует поговорил с тем типом, к которому она наведывалась в гости, и он бы еще пожалел, что родился на свет. Потом мы бы их поженили, и родители ничего не смогли бы сделать.

Жасент смахнула слезы кончиками пальцев. Она бросила на брата полный отчаяния взгляд, затем поднялась с дивана:

– Пойду посмотрю в своей комнате – может быть, она оставила нам письмо?

– Она сказала тебе имя того типа? Я бы хотел с ним встретиться и поговорить по душам.

Лорик сжал кулаки, лицо его исказилось яростью. Он столкнулся с непоправимым и был сейчас в том состоянии, когда ему хотелось крушить все вокруг, чтобы выразить свое отчаяние и свою боль.

– Нет, имени не говорила, – бросила Жасент, следуя в соседнюю комнату.

Едва переступив порог, она уловила запах дешевых духов Эммы: было такое ощущение, что сестра только-только прошла мимо нее. Сердце у Жасент забилось от бешеного волнения. Хоть она и была приверженкой науки, нельзя было сказать, что она совсем не верила в паранормальные явления. «Спокойно, мне нужно успокоиться», – убеждала она себя, осматривая комнату.

Покрывало было немного примято, должно быть, сестра ненадолго ложилась в постель. Она заглянула под подушки, проверила содержимое ящичков у изголовья кровати: все тщетно. У шкафа валялись брошенные прямо на пол вещи. Жасент смотрела на них, и ее охватило безудержное желание плакать.

– Ее серая юбка, корсаж, жилет… Одежда, в которой она приехала вчера из Сен-Жерома. Это было надето на Эмму, когда она работала со мной в больнице, – вслух произнесла Жасент.

Лорик, мертвенно-бледный, подошел к сестре.

– Ты нашла что-нибудь? – спросил он.

– Пока нет. Но она точно заходила сюда, чтобы переодеться. Почему она выбрала именно красное платье, свое любимое?

Жасент на мгновение закрыла глаза. Ей вспомнилось, как в начале апреля они сидели втроем, она и две ее сестры: Жасент сидела между Сидони и Эммой. Сестры радостно болтали, теребя в руках кусок красной материи.

– Ты сошьешь точно по модели, Сидо? – волновалась Эмма, которую сестры часто называли малышкой, что жутко выводило ее из себя.

– Ну конечно! Я же не новичок в этом деле, к тому же выкройка уже готова! На следующей неделе будет первая примерка. Ты будешь самой модной учительницей в мире!

Эта сцена так живо встала перед глазами Жасент, так живо и красочно… Все было так хорошо: печка в швейной мастерской тихонько потрескивала, иней рисовал на окнах фантастические узоры и посреди разбросанных на столе модных журналов дымился зеленый эмалевый чайничек.

– Господи, Лорик, мы были тогда так счастливы и не осознавали этого!

Брат обнял ее. Рыдая, Жасент укрылась в его объятиях и дала волю слезам.

– Поезжай скорее, – спустя какое-то время попросила она его. – Прошу тебя.

– А ты? Ты тоже должна ехать. Похоже, ты хочешь от меня избавиться.

– Что ты такое говоришь? Я приеду к вам сегодня вечером, обещаю. Лорик, я не спала несколько дней. Я немного отдохну и сразу же отправлюсь в дорогу.

– Мне было бы спокойнее, если бы ты поехала со мной сейчас. Кстати, как ты добралась сюда из больницы?

– Доктор Гослен одолжил у сестры Пьеретты лодку.

Жасент оставила вещи сестры в ванной, расположенной рядом с ее комнатой.

– Я все еще чувствую запах Эмминых духов! – вздохнула она. – Если бы ты не спал так беспробудно, Лорик, ты бы слышал, как она пришла вчера вечером, ты бы смог ее успокоить! Только представь: сразу после нашей ссоры она приехала сюда, а ты даже не проснулся! Она надела свое красное платье и отправилась топиться в озере! Ты был пьян! Давай, признавайся!

– Ну да, я выпил пару капель джина. Но не надо во всем обвинять меня, Жасент! – стал защищаться брат, ударив кулаком по шкафу. – Ты не можешь знать, что творилось у нее в голове! Почему она дошла до самого Сен-Прима, почему бросилась в воду именно там? Она могла сделать это и в Робервале! Или ей тут не хватило воды? Где доказательства, что Эмма больше не хотела жить? Я скорее думаю, что она шла домой, чтобы рассказать все маме. Было темно, она упала или же ее толкнули специально. Этот дурачок Паком: почему ты думаешь, что он не мог ее изнасиловать, а потом утопить, чтобы скрыть следы своего преступления? Ему же никогда не удавалось познакомиться с девушкой!

– Паком? Да что за глупости, Лорик! Если бы этот несчастный парень был способен на такое, мы бы все давно об этом знали! Он никогда не доставлял нам хлопот!

Жасент сняла свои промокшие ботинки и колготы. В комнате было темно – единственное окно занавешено льняными шторами, а день был серым и сумрачным, несмотря на раннее время. Она босиком подошла к окну и раздвинула шторы.

– Ай! – внезапно вскрикнула она от боли.

Наклонившись, чтобы увидеть, на что она так неосторожно наступила, Жасент обнаружила на полу осколки флакона от духов.

– Это Эммины духи, Лорик. Теперь неудивительно, почему запах был таким резким.

– Ты сильно порезалась?

– Мне все равно. Как думаешь, она специально разбила флакон?

– Мы этого никогда не узнаем, бедная моя Жасент. Я соберу осколки.

– Не нужно, я сама. Прошу тебя, Лорик, скорее поезжай к родителям! Им сейчас очень тяжело. Папе и Сидони будет легче, если ты будешь рядом. Бедная мама, я не могу даже представить, что она сейчас чувствует; Эмма была для нее всем.

Молодой человек с детства привык слушаться сестру. Он без возражений собрался в дорогу, одевшись соответствующе для того, чтобы встретиться лицом к лицу с проливным дождем и затопленной деревней; но ушел он с тяжелым сердцем. Бушующая стихия пугала его не так, как отчаяние близких.

* * *

Когда брат уехал, Жасент почувствовала себя свободней. Она быстро умылась, причесалась, надела черное льняное платье. С трепетной нежностью она сложила вещи сестры – подол Эмминой юбки был еще влажным от дождя. Складывая ее серый жилет, она почувствовала в его кармане какое-то уплотнение, затем достала оттуда сложенный вчетверо листок.

– Господи боже, это письмо, – пронеслось в голове у нее.

Ее глаза наполнились слезами, когда она узнала красивый почерк Эммы с его аккуратно выведенными заглавными буквами.

Моей любви, моей потерянной и столь жестокой любви.

Я приняла лучшее решение. Мне остается один путь — умереть. Ты больше меня не любишь, ты насмехаешься над ребенком, которого я жду, над нашим ребенком. Поэтому я хочу исчезнуть, покончить с существованием, которое больше не имеет цели, так как мне нужно продолжать идти по жизни вдали от тебя, единственного человека, которого я так сильно люблю. Но обременять себя нежеланным ребенком я тоже не хочу: его незаконное рождение лишит меня должности преподавательницы.

Это письмо — прощание. Все смешалось в моем сознании — и твое любимое лицо, и мои мечты, которые невозможно осуществить! У меня нет больше мужества, но я найду его в себе, чтобы броситься в сумасшедшие воды озера! И ты больше обо мне никогда не услышишь. Сегодня вечером, да, сегодня вечером я буду мертва.

Эмма

– Нет, нет, нет! – закричала Жасент. – Эмма, ты не имела права, слышишь? Не имела права так с нами поступить!

В ужасе она прислонилась к стене, прерывисто дыша.

– Как молодая девятнадцатилетняя девушка, красивая и образованная, могла такое написать? – спрашивала она себя. – Мы ничего о ней не знали, ничего не знали о том, кем она была на самом деле! Умереть из-за мужчины! А если все это из-за Пьера? И почему письмо все еще было у нее?

Об отдыхе уже не могло быть и речи. Даже если бы она и попробовала поспать, ее возбужденное состояние никогда не позволило бы ей заснуть и на минутку. Она знала об Эмме то, чего не знал Лорик, и у нее возникла идея отправиться в Ривербенд, чтобы расспросить о мужчине, которого еще совсем недавно так любила ее сестра.

Через полчаса Жасент уже была на заднем сиденье такси, которое поймала на вокзале; рядом с ней в машине оказался какой-то пожилой мужчина в коричневом пальто. В связи с чрезвычайной ситуацией на дорогах, вызванной непогодой, водители предлагали пассажирам групповые поездки.

Закрыв глаза, Жасент позволила шуму двигателя себя убаюкать. Ей не хотелось думать о приезде домой, не хотелось думать о том моменте, когда ей придется навсегда попрощаться с Эммой, их малышкой. Но поток воспоминаний нахлынул на нее против ее воли, такой же мощный и коварный, как и огромное озеро, поглотившее окружавшие его земли.

Эмма появилась на свет в самую холодную и жестокую зиму, которую когда-либо доводилось переживать жителям Квебека, в то самое время, когда озеро Сен-Жан покрылось льдом, превратившись в огромную белоснежную равнину, которую не без вполне оправданного чувства страха пересекали на санях с запряженными в них собаками местные храбрецы – вода взяла в плен не одного неосторожного ездока. Их дом в Сен-Приме сотрясался от криков Альберты: ей было очень больно. Женщина уже произвела на свет своего первенца, затем близнецов, и оба раза роды проходили без мучений; но в этот раз мать подвергалась настоящей пытке.

«Может быть, именно поэтому Эмма всегда была маминой любимицей: ее рождение причинило маме столько страданий! – думала Жасент. – Это лишено логики, но порой человеческая душа – потемки! Может быть, Эмма любила солнце, летнюю жару и свет именно потому, что провела первые месяцы своей жизни в ледяном и страшном мире…»

Это бесконечное «может быть»… Взрослея, Эмма становилась все более шаловливой и непослушной. Девочка любила проводить время, гуляя с мальчишками из деревни, она никогда не помогала по дому. «Да, она была кокеткой с самого детства! – вспоминала Жасент, и вновь у нее на глаза наворачивались слезы. – Эмме всегда нравилось краситься, словно в шутку, для игры, но косметики у нас не было, поэтому веки она красила кусочками угля, щеки обмазывала мукой, губы – черничным соком… после этого она была похожа на настоящего маленького клоуна!»

Проблемы начались, когда Эмме исполнилось пятнадцать. Она превратилась в очаровательную девушку, наделенную сполна всеми женскими прелестями, из-за чего казалась гораздо старше своего возраста; тогда она стала сбегать из дому, гулять по деревне под руку с мальчиками, всегда разными. И Жасент вместе с Сидони отчитывали ее, даже наказывали, но никогда не рассказывали о ее проделках маме.

Жасент тяжело вздохнула. Она открыла глаза и погрузилась в созерцание мрачного пейзажа: лил серый, почти черный дождь, повсюду – мутная, как и всегда при наводнениях, вода, которая увлекала за собой куда-то вдаль свои трофеи в виде деревьев, сучьев и даже кухонных приборов, унесенных с первого этажа какого-то заброшенного дома.

– Ужасное зрелище, не правда ли, мадемуазель? – неожиданно спросил второй пассажир такси.

Присутствие этого мужчины удручало Жасент – лучше бы ехать одной. Ей не хотелось с ним разговаривать и обмениваться впечатлениями о происходящем за окном.

– Я из Сен-Жерома, – тем не менее продолжал незнакомец. – Летом 1926 года наводнения разрушили самый большой лес вязов в Северной Америке. Я плакал, мадемуазель, да, плакал, глядя на эти прекрасные деревья, которые десятки лет мужественно боролись со всеми превратностями природы, а теперь были принесены в жертву ради сумасшедших прибылей компаний. И только для чего? Чтобы обеспечить электричеством новые заводы для развития экономики в регионе! Но ведь наши отцы и деды обходились как-то без всех этих современных изобретений, лампочек, уличного освещения… Они работали на земле, плодородной земле, которая кормила страну.

– Я знаю, мсье. Мне жаль, но я хотела бы собраться с мыслями – сегодня я потеряла родную сестру.

– О, мадемуазель, простите меня! Примите мои соболезнования!

– Спасибо, мсье.

Жасент закрыла глаза, повернувшись к окну автомобиля и приняв позу человека, который хотел бы, чтобы его оставили в покое: ощущение, которое, как она искренне думала, ей никогда не придется испытывать. «Кто убил Эмму – Пьер или я?» – спрашивала она себя.

Этот мучительный вопрос вновь разбередил ее открывшуюся душевную рану. И как бы из тумана выплывало озаренное ясным взглядом лицо, лицо, которое она никогда не сможет забыть.

«Пьер, если это ты, я буду ненавидеть тебя до последнего своего вздоха», – поклялась Жасент.

Глава 2

Разногласия

До Ривербенда, промышленного пригорода Альмы на острове Малинь, Жасент пришлось ехать два часа.

«А я-то была уверена, что никогда сюда не вернусь!» – подумала она.

Оставшийся путь ей пришлось пройти пешком, что помогло немного успокоиться и прийти в себя. И все же, когда она с мертвенно-бледным лицом остановилась у крыльца нового здания, ничем не отличающегося от десятков других таких же домов в округе, на сердце у нее было тяжело. Она не была уверена, что по субботам у Пьера выходной.

Дрожа, она подняла воротник своего бежевого плаща, поправила фетровую шляпку с опущенными полями, из которых выбилась прядь непокорных огненных волос, и сложила помятый от ветра зонтик. Жасент как раз собиралась подняться по ступенькам и постучать в дверь, как та сама открылась перед ней.

– Жасент? Вот так сюрприз!

Пьер Дебьен улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой.

– Заходи скорее, не стой под дождем!

– Я не переступлю порог твоего дома.

Голос ее был ледяным.

– Тогда хотя бы спрячься под навес.

Мужчина больше ничего не добавил, ошарашенный как самим визитом Жасент, так и ее агрессивным тоном.

Жасент согласилась подняться на небольшую крытую террасу. Она не решалась поднять голову – была слишком взволнована встречей с Пьером, которого втайне любила уже не один год и за которого мечтала выйти замуж. Нескольких секунд хватило, чтобы разбудить в ее невинной душе с трудом подавленные чувства. Про себя она молилась: «Боже, помоги мне! Я должна устоять перед очарованием его голоса, привлекательностью его тела. Я должна бороться с желанием оказаться в его руках, ласкать его лицо, его дорогое лицо».

Пьеру Дебьену было двадцать шесть лет. Он жил и работал в Ривербенде, но родом был из Сен-Фелисьена.