Княгиня Ольга. Пламенеющий миф

В лѣто 6428 (920). Игорь же воеваше на печенѣгы.

Дополняет ее НПЛ:

В лето 6430 (922). Игорь же седяше в Киеве княжа и воюя на Древляны и на Уличи. (Рассказ о Свенельде, который примучил угличей и получил дань с них.)

В лето 6448 (939). В се лето яшася Уличи по дань Игорю, и Пересечен взят бысть. В се же лето дасть дань на них Свенделду.

В лето 6450 (941). Вдасть дань деревскую Свенделду тому же.

Начало этих событий отнесены к очень раннему времени, но, по НПЛ, Игорь уже пришел с севера в Киев взрослым человеком, князем, чьим воеводой был Олег, поэтому летописцу нужно было после того захвата чем-то «занять» его на всем тридцатилетнем промежутке от 910-х до 940-х годов. Примем то, что эти события произошли действительно в начале его правления, но, скорее, во второй половине 30-х годов. Вполне естественно, что после смены власти в Киеве (как бы она ни произошла) древляне попытались в очередной раз отложиться от Киева и Игорю пришлось доказывать, что он не менее, чем его предшественники, способен удержать их в повиновении.

Угличи (уличи) – довольно загадочное славянское племя, с которым воевали несколько древнерусских князей, но окончательно в орбиту влияния Киева они так и не вошли (по крайней мере, под этим названием). В тот период, о котором идет речь, они жили в низовьях Днепра (от порогов и дальше), и киевский князь, что естественно, стремился обладать ими не столько ради дани, сколько ради того, чтобы иметь полный контроль над речным путем в Черное море. Вероятно, после «примучивания» угличи частично ушли от Днепра на запад и поселились между Южным Бугом и Днестром, о чем указано в НПЛ: «по сем преидоша межю Богъ и Дънестр, и седоша тамо». Произойти это могло до 940-х годов.

С печенегами несколько сложнее. За Х век сведений о них очень мало, однако Константин Багрянородный описывает несколько их родоплеменных объединений (колен), каждое из которых имело свое название, а главное, свои владения, места кочевий. В нашей литературе принято подавать печенегов (и вообще кочевников) как некую стихийную силу, которая в любой момент способна налететь на мирные славянские селения (где бы те ни находились), все пограбить, сжечь и угнать в плен светловолосых дев. Такое за ними и правда водилось, но, судя по опыту русских князей X–XI века, печенеги не были неуправляемой стихией разрушения. У них была своя родоплеменная структура и свои сферы влияния, а значит, с ними вполне можно было договориться – именно с теми «коленами», которые жили по соседству с русскими землями и представляли потенциальную угрозу. А уж других своих соплеменников они сами на свои пастбища не пустят. Можно думать, одно такое соглашение Игорю удалось еще в самом начале, и не случайно несколько лет спустя печенеги оказались его союзниками в войне против греков. Именно там, близ Дуная, в Болгарии, куда они и отправились, по летописи, после соглашения с русским князем.

Таким образом, «догреческий» период деятельности Игоря включал несколько военно-политических акций, направленных на покорение двух соседних славянских племен (древлян и угличей) и урегулирование отношений с печенегами, с кем русы контактировали по пути к Черному морю. И деятельность эта была вполне успешной: славяне покорены и обращены в данников, печенеги усмирены и сделаны союзниками (этот союз пригодился через несколько лет). Не считая древлян, которые сами вынудили Игоря ими заниматься, в этот период он направлял свои усилия на юг, вероятно, стремясь к «окняжению» и обеспечению безопасности пути к Греческому царству. А это наводит на мысль, что о необходимости похода на Византию он знал с самого начала.

В чем была эта необходимость? В. Каргалов описывает период, предшествующий походу на Царьград, так:

…В глубокой тайне Игорь вынашивал планы большого морского похода, который прославит его, как на все времена прославил князя Олега Вещего царьградский поход.

Князь Игорь делился своими честолюбивыми замыслами с Ольгой и, не встречая сочувствия, сердился: «Тебе бы ключами звенеть у подклетей да с тиунами гривны считать, ничего тебе больше не надобно!»

Ольга упрямо поджимала губы, отводила в сторону глаза, не осмеливаясь перечить мужу – князь Игорь в гневе бывал страшным. Неоднократно, подливая мужу за трапезой его любимое греческое вино, Ольга начиналa осторожные разговоры о выгодах царьградской торговли, о том, что на вышгородском дворе скопилось много меда, воска, мехов и зерна – некуда больше складывать, и самое бы время снаряжать торговые караваны в Византию.

Князь Игорь угрюмо отмалчивался, но Ольга чувствовала – морскому походу быть…

Собственно говоря, угрюмо отмалчиваясь, Игорь подготавливал то самое, чего от него хотела жена: возможность выхода со своими товарами на международные рынки.

И вот настала пора решения этих масштабных задач. На протяжении короткого периода 939–941 гг. молодая «Русская земля» оказалась вовлечена в военные конфликты сразу с двумя тогдашними сверхдержавами – Хазарским каганатом и Византийской империей (царством Греческим русских летописей и Ромейским царством, как византийцы сами себя называли). В 939 году, как мы уже рассказывали, Хельги, «царь Русии», напал на принадлежавший хазарам город на Таманском полуострове, был разбит в Крыму хазарским полководцем Песахом, который вынудил его обратить оружие на греков – соперников хазар. Для греков это мыслилось как возмездие: «Роман подбил меня на это», говорил Хельги Песаху, объясняя причины своего нападения на земли каганата. Вскоре, в 941 году, последовала русско-византийская война, в которой, судя по разным данным, Хельги принял участие.

Казалось бы, странно: сегодня некие русы выступают против хазар по наущению греков, а почти сразу после этого – против греков уже по наущению хазар. И если в 939 году действовал некий «отдельный корпус» под командой лица, которое принадлежало к правящему роду, но престол не занимало, то кампания 941 года была уже общегосударственным предприятием под руководством самого Игоря, великого и светлого князя русского.

Думается, ничего странного тут нет. При смене власти, особенно если это был насильственный переворот, после чего трон перешел к другой династии, вполне ожидаемо оказались разрушены те международные соглашения, которые имела династия предыдущая – то есть которые действовали при Олеге Вещем и могли бы сохранять силу при его законных наследниках. Если же Игорь законным наследником Олега не был, то в результате переворота он получил Киев, но остался, в значительной мере, в международной изоляции.

А соглашения Игорю и его окружению были нужны в интересах международной торговли. Русь вывозила на международные рынки те товары, которые добывались в лесу или «в поле» – меха, мед, воск и «челядь», то есть рабов-пленников. А взамен завозились предметы роскоши: дорогие шелковые ткани, изделия из драгметаллов (в том числе монеты, которые использовали как сырье для изготовления украшений), стеклянные изделия (особенно бусы, которые на Руси имели широчайшее распространение). Возможно, в этот список входила также соль, вино, оливковое масло, пряности и приправы, может быть, сухофрукты, которые могли пережить многомесячные перевозки, но от них до нас следы доходят лишь иногда в виде обломков амфор (вероятно, тары от вина) или финиковых и виноградных косточек.

Чтобы вести вот этот процесс торговли, сбывать полученное в виде дани либо военной добычи, а взамен получать драгоценные одежды, золото и серебро – носители княжеской удачи и престижа, – нужно было иметь торговые соглашения. Если старые договора, имевшиеся при Олеге, оказались разрушены, то для заключения новых нужно было выработать условия. Каждая сторона, естественно, стремилась сделать их как можно более выгодными для себя. Такие старые державы, искушенные политические игроки, как Византия и Хазария, уж наверное, постарались не упустить удобный момент и поправить свои дела, принудив молодую Русскую державу, где после смены власти внутреннее положение было неустойчивым, к уступкам. Мы не знаем, как именно в течение нескольких лет шли политические игры между Русью, Хазарией и Византией, но в итоге, похоже, русы попытались разрешить противоречия привычным для себя способом – путем военного похода сперва на одного «соседа», а потом на другого. Плотная череда этих конфликтов – две войны с очень серьезными соперниками на протяжении, фактически, трех лет, 939–941 гг., еще раз указывает, что смена власти в Киеве произошла незадолго до этого срока. Примерно в то же время (не позднее 937 года) Игорь мог начать и чеканить свои «крестовые монеты» для оплаты нанимаемых в Швеции войск. Таким образом, совокупность разнородных данных как будто указывает на вторую половину 930-х годов как на интересующий нас срок прихода к власти Игоря и псковской жены его Ольги.

Поход Хельги Черноморского на Тамань укладывается в русло этого военно-политического процесса. А значит, скорее всего, тот компромисс между Игорем и Олеговыми наследниками, который мы предполагаем, уже был заключен. Война на Тамани и в Крыму (отбив набег Хельги, Песах пошел на греческий Херсонес) была, вероятно, одним из первых крупных событий, которыми ознаменовалась жизнь Ольги как княгини киевской. Это свершилось далеко от Киева, однако Ольге было небезразлично: ее условный «брат» пытался содействовать тому, чтобы ее муж добился более выгодных международных соглашений. Сама Ольга, вероятно, в этот период была занята больше заботами о маленьком ребенке, да и при наличии в семье мужчин от нее другого не требовалось.

Провал похода на Тамань, видимо, не оставил Игорю и русам другого выхода, кроме похода на Византию. Со времен заключения Олегова договора прошло 30 лет. Давно замечено, что три договора русских князей с греками заключались через тридцатилетний промежуток: Олегов – в 911 г, Игорев – в 944 г, Святославов – в 972 году. Из этого делается вывод, что действие таких договоров и было рассчитано на 30 лет. Но при этом очевидно, что перезаключение договора обязательно сопровождалось военным походом Руси на Византию – и для Олега, и для Игоря, и для Святослава. Что касается Олега, то его поход исследователями давно определен как следствие насильственного захвата власти[42]: устранив прежнюю правящую верхушку, Олег разрушил и существовавшие между нею и Византией соглашения, в том числе насчет христианизации. И заново вырвать у империи согласие сотрудничать с варварами можно было только силой. Так почему мы не можем распространить эту причину и на время Игоря, если уж прямой преемственности между ним и Олегом, скорее всего, не было? В Олеговом договоре дружба утверждалась «непревратная и неизменная», «в будущие годы и навсегда». В последующем Игоревом – «пока солнце сияет и весь мир стоит», что придает ему поистине космический масштаб. Пусть это протокольные выражения – но ограничения срока «на 30 лет» в текстах нет. Вероятно, что прежний, Олегов мир нарушила сама политика Игоря – начиная с захвата престола и заканчивая новым союзом с хазарами после событий 939 года на Тамани и в Крыму. И для возобновления «непревратной дружбы» у него осталось одно средство: явиться, как его знаменитый предшественник, под стены Константинополя и уже оттуда диктовать свои условия.

Пошел Игорь на греков…

«Ясным весенним днем 941 года огромный судовой караван отплыл от пристаней Киева и Витичева. Одни говорили, что князь Игорь повел на Царьград тысячу ладей, другие – десять тысяч, но точного числа ладей и воинов не знал никто. На высоких просмоленных бортах перевернутыми языками пламени алели овальные щиты. Поблескивали на солнце островерхие шлемы дружинников. Покачивалась над ладьями камышовая поросль копий. Бесчисленные весла разбрызгивали днепровскую воду. Русь выступила в поход!..»

(В.Каргалов «Полководцы Древней Руси».)

Поход Игоря на греков 941 года писатели в целом не любят, что мы уже видели на примере романа Андрея Сербы.

Вера Панова в повести «Сказание об Ольге» ограничилась кратким пересказом:

«…решил Игорь сходить на Царьград. Два раза ходил. Первый раз удачи не было, еле до дому добежал с остатками дружины, без золота и без славы: думал, так же просто управится и с греками, как с древлянами; пошел малой силой, на немногих кораблях, и греки пожгли эти корабли своим греческим огнем.

В другой раз кликнули варягов из-за моря и наняли печенежскую конницу. На этот раз что-то принесли домой: греки не стали ждать разорения, заплатили, и был заключен договор о мире и любви…»

«Еле добежал», «думал, так же просто управиться» – дурачок, не понимающий разницы между соседним племенем и сильнейшей империей тогдашнего мира. И только при помощи варягов из-за моря и печенегов «что-то принесли». В горсточке, видать.

Станислав Пономарев («Гроза над Русью») тоже расправился с ним по-быстрому:

«Византия, чувствуя нерешительность и даже робость русского великого князя, прекратила платить дань, отвоеванную у ромеев Олегом…

…под давлением своих соратников и воинственной супруги Игорь решился все же на военный поход. К Царьграду двинулись всего четыреста ладей с пятнадцатью тысячами воинов и охочих людей. Князь рассчитывал на внезапность. Но расчет его не оправдался. Когда руссы появились у берегов Мизии, болгары сообщили в Константинополь костровыми сигналами о их приближении. Ромеи встретили русский флот в море и почти весь сожгли «греческим огнем». Уцелевшие остатки Игорева воинства на десятке ладей с позором вернулись домой.

Вслед за ними приплыли надменные послы императора Константина Багрянородного с унизительными для Руси условиями мира…

Игорь растерялся. И тогда Ольга сама взялась за дело – начала собирать силы для отпора врагу.

Через три года полторы тысячи русских ладей двинулись в мстительный поход к греческим берегам. Ольга сама было собралась в дорогу, но не решилась оставить двухлетнего Святослава.

Те же послы, испуганные силой русского флота, встретили его в море и униженно просили мира. Император Константин обещал заплатить дань великую, такую же, как некогда греки заплатили Олегу. Игорь, решив не подвергать себя опасностям сражения, согласился на мир. Ромеи золото дали, но по всем остальным статьям договора обманули Русь. Узнав об этом, Ольга от души посмеялась над робким супругом…»

Вот так вот, коротенько, излагаются события трех лет, занятые напряженными военными, политическими и дипломатическими действиями. Да еще и после разгрома Игоря «надменные послы» сами приплыли на Русь мириться… Вся воинственность, как видим, здесь досталась Ольге: она даже бесплодие свое оправдывает тем, что-де не слезает с боевого седла. И если в неудаче первого похода виноват Игорь, то удача второго – заслуга Ольги, которая собрала войска в четыре раза больше, чем ее муж. «С позором», «унизительные условия», «обманули», «робкий», «растерялся» – в этом круге понятий вынужден жить Игорь в романах.

Фантасмагорически описан путь Игоря в Греческое царство в повести Всеволода Иванова «Эдесская святыня» (1946 год):

"Впереди, сотрясая море и пугая волны, плыла огромная ладья князя Игоря. Она была украшена золотой статуей Перуна, а по борту узором из серебряных пересекающихся линий. Рядом с Перуном стоял большой щит, сверху донизу унизанный золотыми бляшками. Время от времени князь Игорь, высокий, длиннолицый, с проседью на висках, подходил к щиту и поднимал его, словно готовясь поднять его еще выше, к цоколю арки Золотых ворот".

Представляете картину? Мало того, что сплошная фантастика, так еще и Игорь ведет себя, будто маньяк. Неудивительно, что даже волны пугались.

Карамзин, в целом к Игорю более доброжелательный, чем другие историки, написал о нем: «Игорь в войне с Греками не имел успехов Олега; не имел, кажется, и великих свойств его…»

Даже В. Каргалов, в целом относящийся к Игорю неплохо, в своем полухудожественном изложении комкает историю этого похода, сводя его, по существу, к одной битве на суше и одной на море (следуя версии ПВЛ, но в сокращении). Еще у «последнего мыса перед Босфором» навстречу русскому флоту выходят «хищные византийские триеры», после чего русы оставляют ладьи, идут к Царьграду сушей, «по пыльным дорогам», грабя виллы по пути – получается, по западному берегу Босфора, направляясь от Черного моря к Мраморному. Но, не дойдя до Царьграда, натыкаются на греческое войско, которое наносит им поражение.

«На холмах вспыхнули огромные костры, ярко осветили деревянные кресты, на которых палачи распяли пленных руссов – для устрашения уцелевших в бою…» – пишет автор. Хотя в летописи все наоборот: «А кого захватили (русы – Е.Д.) – одних распинали…» – отмечает ПВЛ.

Далее у Каргалова русы отступают к берегу, садятся на ладьи и пытаются уйти в море, но попадают под огнеметные залпы, после чего остатки их бегут аж к Керченскому проливу (Боспору Киммерийскому), опасаясь, что в устье Днепра их ждут такие же огненосные суда из Херсонеса… Выходит, за всю войну Игорева рать прошла всего-то несколько десятков километров вдоль берега Босфора (вся длина пролива – 30 км), после чего повернула назад, но была истреблена почти полностью. По описаниям, все это заняло буквально несколько дней. Хотя из источников известно, что русы провели в Греческом царстве все лето – от июня по середину сентября.

Посмотрим, из какого же исторического материала это все извлечено.

Собственная память русов за сто лет сведений об этом походе сохранила очень мало. Описание хода кампании летописцы заимствовали из византийских источников (Хроника Амартола и Житие Василия Нового). История формирования представлений об этой войне сама по себе сложна, но в итоге ПВЛ рассказала об этом так:

«Пошел Игорь на греков. И послали болгары весть царю, что идут русские на Царьград: 10 тысяч кораблей. И пришли, и подплыли, и стали воевать страну Вифинскую, и попленили землю по Понтийскому морю до Ираклии и до Пафлагонской земли, и всю страну Никомидийскую попленили, и Суд весь пожгли… А кого захватили – одних распинали, в других же, перед собой их ставя, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в головы. Много же и святых церквей предали огню, монастыри и села пожгли и по обоим берегам Суда захватили немало богатств. Когда же пришли с востока воины – Панфир-доместик с сорока тысячами, Фока-патриций с македонянами, Федор-стратилат с фракийцами, с ними же и сановные бояре, то окружили русь. Русские же, посовещавшись, вышли против греков с оружием, и в жестоком сражении едва одолели греки. Русские же к вечеру возвратились к дружине своей и ночью, сев в ладьи, отплыли. Феофан же встретил их в ладьях с огнем и стал трубами пускать огонь на ладьи русских. И было видно страшное чудо. Русские же, увидев пламя, бросились в воду морскую, стремясь спастись, и так оставшиеся возвратились домой. И, придя в землю свою, поведали – каждый своим – о происшедшем и о ладейном огне. „Будто молнию небесную, – говорили они, – имеют у себя греки и, пуская ее, пожгли нас; оттого и не одолели их». Игорь же, вернувшись, начал собирать множество воинов и послал за море к варягам, приглашая их на греков, снова собираясь идти на них. (Перевод Д. С. Лихачева.) [43]

Видимо, эта «молния небесная» и есть единственное, что пересказали внукам уцелевшие участники похода: у этой детали источника в греческих хрониках нет.

Как видим, история вышла небольшая по объему, но насыщенная. И если немного в ней разобраться, то возникает удивление: почему этот поход зачисляют в неудачные, когда сама же летописная статья содержит совсем другие данные? Посмотрим, как он, собственно проходил и к каким результатам привел.

Точные размеры Игорева войска неизвестны: источники называют то тысячу ладей, то десять тысяч. Ладья, пригодная и для речного, и для морского прибрежного перехода, могла иметь 16–20 м в длину и вмещать человек двадцать. Правдоподобнее выглядит десять тысяч человек на тысяче (или около того) ладей – они же все разные, – но это из области догадок.

Время для похода было выбрано удачно. Авторы романов, изображающие дело так, будто Византии только и было дела, что строить коварные планы против мужественных благородных русов, обычно игнорируют тот факт, что на протяжении многих веков главным внешним врагом Византии были… нет, даже не хазары, хотя там тоже имелись взаимные претензии по части веры и спорных территорий. Главным врагом Византия в раннем средневековье были арабы, и против них императоры поколениями вели беспощадную войну на суше (в Сирии и Малой Азии) и на воде (в Эгейском море). Войны с северными варварами велись греками «по остаточному принципу», и им было проще заплатить выкуп тем же русам, чтобы побыстрее развязать себе руки и не воевать на два фронта. А по сравнению с теми столкновениями, которые греки веками имели с болгарами, русские походы на Царьград – почти мелкая неприятность.

На лето 941 года пришелся очередной этап византийско-арабских войн. Сухопутные войска (сорок тысяч под командой Варды Фоки и Иоанна Куркуаса) находись в Малой Азии, близ сирийской границы, а военный флот ушел в Эгейское море, к острову Крит. Византия к тому времени уже около ста пятидесяти лет пыталась вернуть себе остров, свое прежнее владение, где под покровительством Каирского халифата процветала арабская пиратская республика, постоянно совершавшая набеги на прибрежные владения империи.

Таким образом, Константинополь и его окрестности остались практически беззащитны. В городе находился гарнизон, городская стража и тагма Схол – элитное кавалерийское подразделение. Это было одно из самых боеспособных, на тот момент, подразделений в мире, но численность его едва ли превышала 700 всадников, что против орды русов было явно мало. И скорее всего, русы об этом знали – регулярные связи с империей на то время поддерживались уже почти сто лет. У Игоря были все основания рассчитывать на успех, повторив схему действий своего «дяди», предшественника, то есть Олега Вещего: взять Константинополь в осаду и потребовать во-первых, выкупа, а во-вторых, подписания нового договора на выгодных для Руси условиях. И у него могло бы все получиться по старой схеме, не вмешайся в дело один фактор, которого русы не предвидели.

Игорь шел, надо думать, на ладьях из устья Днепра вдоль побережья Болгарии – известно, что болгары послали весть о нем в Константинополь, а это они могли сделать, только когда увидели войско близ своих берегов. Призывал их к этому союзнический долг. Опять же, в художественной литературе очень популярна идея, будто болгары, как «братья-славяне», в конфликтах между русами и греками находились на стороне русов, но на деле было наоборот: после долгих войн, которые вел с греками болгарский князь\цесарь Симеон Великий, его сын Петр в 927 году заключил с Византией мир, женился на Марии-Ирине, внучке Романа, тогдашнего старшего из василевсов-соправителей, и сам получил титул «василевса болгар», что сделало его формально равным самому византийскому императору.

Но послали весть и херсониты, а значит, какая-то часть русского войска шла мимо побережий Крыма. И это мог быть только наш знакомый, Хельги Черноморский, который после своего недавнего похода на Тамань еще должен был оставаться где-то в окрестностях Херсонеса. Вероятно, близ устья Дуная оба войска, Игоря и Хельги, соединились и пошли дальше на юг, к Босфору.

Когда в Константинополе – вероятно, где-то в мае, – получили весть о том, что на город идет войско русов, перед императором встал вопрос, а что же делать?

Собственно говоря, в этой ситуации для Великого Города не было ничего уникального. За последние три века Константинополь осаждался семнадцать раз – аварами, фракийскими славянами, болгарами, русами, арабами и другими (мятежными) греками, но ни разу не был взят. Город имел мощнейшие укрепления (часть их можно видеть в Стамбуле и сейчас) и взятие его штурмом тогда, в Х веке, представлялось маловероятным. (Это получилось у крестоносцев в 1204 году). Но все же вражеское войско, которое стояло вокруг города и разоряло богатые предместья, императору было нежелательно, а быстро вернуть военные силы с основных театров было нельзя. Подробное описание этой ситуации оставил Лиутпранд Кремонский, современник событий, епископ и дипломат, подданный Оттона Великого, дважды ездивший от него с поручениями в Византию и слышавший об этой войне от очевидцев. По его рассказу, когда император Роман узнал, что к нему идет «король народа русиос», Игорь, с более чем тысячей судов, он провел в размышлениях немало бессонных ночей. Игорь в это время опустошал морское побережье (вероятно, перед Босфором). В гаванях Константинополя нашлись 15 полуразрушенных хеландий (довольно крупных военных судов), которые не были взяты флотоводцами из-за ветхости. Роман приказал приготовить их к выходу в море и оснастить устройствами для метания огня со всех четырех сторон: по бортам, на носу и на корме.

Прежде чем продолжать рассказ об этой кампании, мы поговорим о том, кто Игорю в этой войне противостоял. Государственные деятели Византии известны гораздо лучше, чем русские (из соратников Игоря нам известен по имени практически один Свенельд), но главный герой русско-византийской войны 941 года, к моему удивлению, привлекал к себе так мало внимания, что мне нигде не удалось найти связного рассказа о нем. Поэтому я сама вам поведаю об этом малоизвестном герое византийской дипломатии, которому наш Игорь, в том числе, обязан своей репутацией неудачника.

Звали его Феофан. Возможно, начинал он как «дьяк посольского приказу», происхождение его и начало карьеры окутано мраком. Хроника Симеона Логофета впервые упоминает его под 925 годом: «Парадинастевоном[44] же вместо мистика Иоанна назначается протовестиарий Феофан». (В хронике Продолжателя Феофана – управителем.) Здесь он уже занимает весьма высокую должность: протовестиарий – это заведующий вестиарием, то есть царской сокровищницей.

Далее о нем упоминается с похвалой, когда в 927 году протовестиарий Феофан провел успешные переговоры о заключении мира с Болгарией и о браке молодого болгарского царя Петра с внучкой тогдашнего император Романа Лакапина – Марией, и присутствовал в числе первых лиц на их бракосочетании. Видимо, уже тогда Феофан имел придворное звание патрикия – практически высшее для не родственника императора. Таким образом, при непосредственном участии Феофана был положен конец многолетней войне между Романией и Болгарией, Мария Христофоровна из рода Лакапин стала болгарской царицей Ириной.

Далее мы встречаем упоминание об отличиях Феофана вновь на дипломатическом поприще. В 934 и в 943 годах на земли Романии устраивали набеги печенеги и мадьяры (венгров греки тогда называли турками), и при участии Феофана император Роман заключал с ними мир, дававший возможность не снимать силы с других угрожаемых направлений. Хроника отмечает, что Феофан обходился с венграми «чудесно и умно», так что даже сами они хвалили его «за разумность и рассудительность».

Наиболее важные для нас деяния Феофана относятся к русско-греческой войне 941 года. Когда пришла новость, что в пределы Романии вступили русы и уже вовсю грабят приграничные районы, оказалось, что выслать им навстречу некого. И вот тут наступил звездный час патрикия Феофана. Роман поручил ему командовать той немногочисленной флотилией огненосных судов, которые были оставлены в гавани из-за ветхости. Непонятно, почему это было поручено гражданскому лицу. Возможно, на тот момент Феофан оказался старшим по званию или должности из тех, кто был в Романа под рукой, а может, он просто ему доверял как человеку умному, опытному и инициативному.

Греческие хроники (Продолжатель Феофана)[45] писали так:

«Одиннадцатого июня четырнадцатого индикта (941 год) на десяти тысячах судов приплыли к Константинополю росы… Против них со всеми дромонами и триерами, которые только оказались в городе, был отправлен патрикий (Феофан – Е. Д.). Он снарядил и привел в порядок флот, укрепил себя постом и слезами и приготовился сражаться с росами. Когда росы приблизились к Фаросу… патрикий, расположившись у входа в Евксинский понт… неожиданно напал на них на Иероне… Первым вышедший на своем драмоне патрикий рассеял строй кораблей росов, множество их спалил огнем, остальные же обратил в бегство. Вышедшие вслед за ним другие дромоны и триеры довершли разгром, много кораблей потопили вместе с командой, многих убили, а еще больше взяли живыми. Уцелевшие поплыли к восточному берегу, к Сгоре…»

Чтобы с черноморского побережья попасть к Константинополю, русскому войску нужно было пройти через пролив Босфор, ведущий из Черного моря в Мраморное (на котором и стоит Великий Город). Те 15 ветхих хеландий едва ли имели шансы одолеть даже тысячу русских лодий в обычном морском сражении, но у них получилось перекрыть Босфор (местами он сужается до 700 м, максимальная ширина в северной части – 3700 м). И там, где-то на середине, близ таможенной заставы Иерон, 11 июня 941 года состоялось первое морское сражение русско-греческой войны, в котором русы, по-видимому, впервые в своей истории столкнулись с «греческим огнем». Известно, что до первого морского сражения русские не знали силы «греческого огня» и даже, вероятно, не подозревали о его существовании.

Что представлял собой этой самый «греческий огонь»? Изобретение его приписывают некоему Каллинику, ремесленнику из сирийского города Гелиополя, жившему в VII веке. «Греческим» он называется по-русски, сами греки называли его «морской огонь» или же «влажный огонь». Боевые корабли, на которых имелся «морской огонь», назвались огненосными. В 812 году болгарский хан Крум захватил на побережье Черного моря город Девельт и нашел в нем 36 бронзовых сифонов вместе с топливом для них. Однако нет сведений, чтобы болгары пользовались этим оружием; видимо, не сумели разобраться с принципом действия.

В основном горючая смесь создавалась для метания из сифонов, однако ее можно было бросать, поместив в горшки, и лить из котлов; существовали также ручные огнеметы, применявшиеся, в частности, при штурме городов. Подлинный состав «греческого огня» так и остался неизвестным; есть лишь сведения, что в него входила сырая нефть, добывавшаяся из скважин на Тамани, в Грузии, в Восточной Турции и на восточном побережье Черного моря. Как ее обрабатывали, до сих пор неясно. Возможно, к сырой нефти добавлялась сосновая смола. Нагревание «греческого огня» давало возможность метнуть его на расстояние до 15 метров, после чего он горел на любой поверхности, на которую падал, в том числе и на воде.

Основной огнеметный сифон находился на носу византийского корабля, под навесом верхней палубы. Могли быть и другие сифоны, числом до трех. Крупные военные корабли – хеландии и дромоны – имели по три сифона каждый. Чтобы струя огня не угрожала самому кораблю, требовалась спокойная погода и попутный ветер. Вероятно, имелась возможность поворачивать сифоны во всем стороны, чтобы метать огонь в разных направлениях. Имелся специальный щит, защищавший стрелка от жара.

Предполагается, что устройство византийских огнеметов было достаточно простым: они состояли из трубы, через которую выбрасывалась горючая смесь, и жаровни для поджигания этой смеси. Сифон скорее был силовым насосом, известным еще с античных времен.

И хотя ко времени Игорева похода на Царьград «греческий огонь» был известнее уже почти триста лет, против русов в их более ранних походах он, по-видимому, не применялся. Понятно, что вид огня, падающего с неба и способного гореть на воде, поразил их ужасом и показался «молнией небесной».

Лиутпранд Кремонский рассказывает о сражении так:

«Итак, когда хеландии были оснащены согласно его приказу, он посадил в них опытнейших мужей и велел им идти навстречу королю Игорю. Они отчалили; увидев их в море, король Игорь приказал своему войску взять их живьем и не убивать. Но добрый и милосердный Господь, желая не только защитить тех, кто почитает Его, поклоняется Ему, молится Ему, но и почтить их победой, укротил ветры, успокоив тем самым море; ведь иначе грекам сложно было бы метать огонь. Итак, заняв позицию в середине русского [войска], они [начали] бросать огонь во все стороны. Руссы, увидев это, сразу стали бросаться с судов в море, предпочитая лучше утонуть в волнах, нежели сгореть в огне. Одни, отягощённые кольчугами и шлемами, сразу пошли на дно морское, и их более не видели, а другие, поплыв, даже в огне продолжали гореть; никто не спасся в тот день, если не сумел бежать к берегу. Ведь корабли руссов из-за своего малого размера плавают и на мелководье, чего не могут греческие хеландии из-за своей глубокой осадки. Чуть позже Игорь с большим позором вернулся на родину. Греки же, одержав победу и уведя с собой множество пленных, радостные вернулись в Константинополь. Роман приказал казнить всех (пленных) в присутствии посла короля Гуго, то есть моего отчима»[46].

Начало военной кампании вышло для русов неудачным: греческий «влажный огонь», от которого ни никак не могли защититься, причинил войску большой урон. Много судов сгорело на воде вместе с людьми, психологические травмы уцелевших тоже были велики.

В.Каргалов описывает морское сражение так (попутно он произвел Феофана в друнгарии флота, хотя эту должность занимал другой человек, находившийся в это время в Эгейском море):

«Ладьи проплыли больше половины расстояния от берега до греческого флота, когда на триерах началась суматоха. Взревели тревожно трубы, прокатилась над морем судорожная барабанная дробь. Полуголые корабельщики с криками принялись выбирать якорные канаты. Зашевелились длинные весла триер. Патриций Феофан, друнгарий флота, попытался преградить дорогу русскому клину. Но было уже поздно. Цепь триер так и не сомкнулась перед стремительно набегавшими русскими ладьями!

Гребцы на княжеской ладье ожесточенно рвали весла, обливаясь потом под бычьими шкурами, надсадно всхрапывая. Навстречу быстро катились высокие носы триер, утрожающе торчали из воды бивни таранов. Кормчий направил княжескую ладью в свободное пространство между двумя триерами.

Застучали по бортам греческие стрелы. Потоки жидкого пламени брызнули с палубы ближней триеры, огненными ручейками поползли по мокрым шкурам; скатываясь в воду, греческий огонь продолжал гореть, и казалось, что ладья плывет по сплошному огню. Тяжко ударила в норму каменная глыба, пущенная греческой катапультой.

Дым, шипенье пара, крики и стоны раненых, треск сокрушаемого ударами дерева…

И вдруг тишина…»

Дальнейший ход войны источниками, русскими и греческими (за небольшим исключением русские были списаны с греческих) излагают разноречиво, а один этап событий восстанавливается и вовсе по косвенным данным. По греческим источникам, поход Игоря состоял из трех этапов: