По ту сторону души

   Лизку же мучил только один вопрос и не давал покоя, где она видела эти красивые глаза как голубое, чистое, безмятежное небо?

– Лиза! С тобой все в порядке?– Артур аккуратно дотронулся до плеча ушедшей в себя девушки, воспоминания и домыслы в ее мозгу разлетались, как карточный домик по ветру.

   Девушка даже вздрогнула: – Лиза! – вдруг воскликнул молодой человек, пойдем, пройдемся – погода замечательная, тебе надо на свежий воздух, отвлечешься хоть немного! Пойдем? – он заботливо поднял ее с пола за плечи. Его сильные руки и тихий успокаивающий и казалось, нежный голос, заставили все тело Лизы покрыться мурашками, приятное тепло разлилось где-то внутри и заполнило каждую частицу всего ее существа. Эти новые ощущения смутили Лизу, и она поспешила согласиться на предложение Артура, попросив его подождать на улице пока она переоденется. На самом деле, Лиза хотела взять паузу, побыть одной и справиться с захватившем ее новым чувством. От этих новых эмоций реальность исчезала, а ноги и руки, казалось, не слушались ее.

   Артур согласился, видно было, очень нервничал и не ожидал такого скорого свидания, поэтому пока девушка его мечты не передумала, закрыл дверь с другой стороны и помчался на улицу – надо успеть купить цветы. Вылетев из подъезда на крыльях любви, молодой человек чуть не сбил девушку небольшого росточка, с лицом в канапушках, рыженькую, хрупкую, не много нескладную.

– Аня! Что ты здесь делаешь? – опешил Артур, когда хотел извиниться перед девушкой и приостановил бег, – Вот так неожиданность!

– Неожиданность? Арти, а мы что уже не вместе? У тебя есть кто-то? Мне надо поговорить с тобой – это важно!

– Ты же могла позвонить! Мы решили пожить отдельно, мы не понимаем уже давно друг друга. Давай в другой раз, я очень спешу,– и Артур попытался отстранить Анну, пытаясь продолжить свой путь. Но девушка разрыдалась и вцепилась в шею любимого: – Не могу без тебя! И не буду!

   Лизка тем временем повыкидывала все блузки, кофточки и платья из шифонера. Какой же мучительный выбор – в чем предстать перед мужчиной, который нравится и посоветоваться – то не с кем. Взгляд упал в последнюю очередь на синее атласное платье, которое мама сшила на выпускной, оно невероятно подходило по цвету к ее глазам. Босоножки одеты, сумочка в руке, быстрый взмах помадой по губам, последний контрольный взгляд в зеркало на двери. Лиза нравилась себе. Правда сердце стучало и колотилось в груди от нетерпения и предчувствия чего-то тревожно неизбежного.

   Она бежала по лестнице, сердце выстукивало ритм в такт стуку каблуков. Душа пела, а былые неприятности представлялись уже мелочью жизни.

   Лиза распахнула парадную дверь навстречу неизведанному и … чуть не потеряла сознание от увиденного.

   Ее Артур, мужчина мечты, обнимал какую-то девушку, она прижималась к нему, будто приросла к любимому всем телом, а он гладил ее по голове, и было совершенно очевидно, что они друг другу совсем не посторонние люди. Потом незнакомка обхватила его шею руками и стала неистово целовать мужчину, он не отстранялся и отвечал взаимностью, как показалось Лизавете, с такой же страстью. Лизка хотела было тут же вернуться назад, но Артур заметил ее и задержал на полпути, схватив осторожно за руку:

– Лиза, я, наверное, должен был тебе сказать, но момента не было подходящего. Это Аня. Понимаю, …– прозвучала мучительная пауза.

– Не скажу, что мне очень приятно, при других обстоятельствах, возможно, мы нашли бы общие темы для бесед, а на сегодня они исчерпаны,– и Лиза гордо вскинув голову, развернулась, расправила плечи и пошла, не спеша, вверх по лестнице деланно спокойно. Артур понял, что останавливать ее бессмысленно, да и бесполезно. Он даже не спросил номер телефона у девушки, которая ему снится на протяжении полутора лет почти каждую ночь.

– Можешь ничего не объяснять! Просто вернемся домой, и я сделаю вид, что ничего не знаю, не видела, а ты мне ничего не говорил!– вернул Артура к реальности голос Анны. Те чувства, которые испытывал он в тот миг – это ничто, по сравнению с бурей в душе у Лизы. Она в отчаянии боролась с собой, чтоб ничего не разбить. Это хорошо, что билась она не в приступах депрессии, а от злости на себя и свою патологическую доверчивость и возложение надежд на первого мужчину, который несколько раз поговорил с ней по душам. Артур ведь тут ни при чем, успокоившись, стала анализировать ход событий Лиза.

– Да, возможно, у него были или есть отношения, но между ними нет обязательств, клятв и обещаний, иначе бы он не стал общаться со мной, а я повела себя так, как истеричка. А может это его родственница!? – рассуждала, уже более здраво Лизка, пытаясь привести комнату в порядок, запихивая содержимое вместе с выдвижным ящиком обратно в комод. Фотографию голубоглазой девушки она отложила на стол, а ящик не закрывался до конца. Девушка толкала еще и еще, но до упора к задней стенке ящик не задвигался. Лизка наклонилась и посмотрела в щель, но ничего не увидела. Она снова вытащила составную часть комода и пошарила рукой внутри, пальцы нащупали прилипшую к стенке тряпицу. Сердце бешено заколотилось. Это был тот самый лоскут, выцветший и грязный, но внутри его прощупывалась бумага, скомканная и ветхая. Лизка в надежде, что медальон может быть скрыт где-то во внутренностях этого доисторического предмета мебели. Девушка, практически, разобрала его до винтика, но заветного и таинственного подарка не обнаружила.

– Значит, кто-то пробрался сюда, в ее с тетушкой отсутствие, и у этого кого-то было достаточно времени поковыряться везде, как следует.

   Может, еще, что пропало?– Лизку охватил приступ паники. Она совсем забыла про деньги, которые Антонина Михайловна по деревенской привычке хранила за иконой Пресвятой Богородицы в правом углу. Там была приличная сумма, Пашка не скупился, переводил деньги регулярно, чтоб сестра не бедствовала. Соседи могли знать о деньгах по переводам, в которых указывалась сумма.

– Все – таки, Любка могла навести своих дружков!? Но как? Замки не сломаны!

   Вдруг за окном Лиза услышала шорох и не понятное топанье. Девушку передернуло от страха. Она на цыпочках подкралась к окну и, слегка отодвинув занавеску, выглянула наружу. На пороге сидела кошка, разноцветная, пушистая, с огромными желтыми глазами, и смотрела на нее , жалобно мяукая.

– Бедненькая, как же ты сюда забралась?– Лизка полезла в окно, спасать животное. Форточка была невообразимо узкая, и хотя девушка считала себя стройной, пролезть сквозь раму получилось не сразу. Стоя на подоконнике, взгляду открылся завораживающий вид панорамы вечернего города. Вид сверху на мегаполис ошеломлял сознание своими размерами. Видно Неву, шпиль Адмиралтейства, многочисленные соборы и их золоченые купола, видно и мечеть с синим мозаичным куполом и подсветкой, разношерстные крыши, жестяные, старые и пластиковые, современных высоток окна-глаза. Необычайная гармония прошлого и настоящего! Кошка напомнила о своем присутствии и нужде в сочувствии. Лизка стала слезать с подоконника, схватилась за перила на парапете и спрыгнула, почувствовав себя неустойчиво на жестяном покрытии, окружающем полностью дом по периметру. Мансарды всегда строились так, с выступами, чтобы в случае пожара люди могли выбраться и перейти в другой конец дома, а соответственно спастись. Ведь старые дома строились в то время с деревянными перекрытиями, пожары случались часто из-за каминов и буржуек. Другого, как говорят, центрального отопления, не было. Лизка схватила кошку и запустила ее через окошко в комнату, а сама осторожно перегнулась вниз и по сторонам. Через несколько окон она увидела высунувшуюся Любку с присохшей к губам папиросой, которая ничуть не мешала ей перекрикиваться с человеком внизу. Любка не заметила девушку и продолжала орать, конечная ее фраза резанула слух Лизе:

– Обождать надо, щас деньги тратить нельзя, а то эта малолетняя стерва догадается. Мишаню к тебе пошлю, сходите, «водовки» купите,– и Любка кинула окурок вниз, затем смачно сплюнула. Лиза оцепенела от своего открытия. Пазл к пазлу сложился. Форточку в комнату летом они с Антониной Михайловной (так как солнечная сторона) никогда не закрывали летом. По этому самому парапету с перилами можно обойти весь дом, вылезти из окошка одной комнаты и влезть, непринужденно, в соседское. Живя в одной квартире, можно определенно знать распорядок дня и местонахождения каждого соседа.

– Какие же они гадкие и падшие люди, Бог им судья! – слезы наворачивались Лизавете на глаза, и она перелезла через окно обратно в комнату. Надо накормить помощника за раскрытие одной из многочисленных загадок.

   Ночь опустилась над городом. Лиза в бессилии упала на свою кровать. Кошка – находка прыгнула к ней в изголовье и намурлыкивала на ушко девушке, видимо, пытаясь успокоить по – своему. Противоречивые чувства и эмоции переполняли всю ее сущность, вопросов было множество, а задать их некому, утешить, впрочем, тоже. В своих размышлениях девушка провалилась в тревожный сон, засыпая, уже в полудреме, она думала о нем. Почему он не вернулся, не догнал ее, ничего не объяснил. Артур ей представлялся в другом образе – порядочный, ответственный, заботливый. Неужели еще один урок придется усвоить и заморозить свое пламенное сердце. Сон плавно окутал Лизу своей плотной пеленой, как защитный бронежилет от житейских переживаний и разочарований, спасительный берег вдали у погибающего и утопающего в море.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

   Утро раннее, еще предрассветная дымка с полей нависла над поселком. В доме суета. Невеста в окружении подруг нервно теребит косу перед зеркалом, все не послушные волосы выбиваются из-под тюлевой фаты. Черные завитушки обрамляют лицо красавицы. Родители встречают гостей на пороге. Где-то слышна гармонь, звуки которой все ближе, голоса местной детворы наперебой закричали: « Едут, едут, Люськин хахль едет!» Маленький Митька даже упал с велосипеда, так хотелось сестре сообщить первым долгожданную новость. Жених едет, киевский известный журналист, фоторепортер. Почти всю войну прошел с фотокамерой вместо оружия, под пулями, беспристрастно пытался донести до людей, что творилось в советских окопах и на передовой. Владимир Ярский – его грудь была пестра от наград не меньше, чем у боевого летчика или разведчика, потому что воевал он с простыми солдатами, бок о бок, в одном строю, не прятался от пуль, только наперевес всегда наготове штатив и камера, да походная сумка с пленкой. Такой жених – гордость для любой девушки. Девчата наперебой судачили, да сплетничали, как Люське повезло! Если б только знали они, как ей повезло, особенно когда под жуткий грохот взрывающихся снарядов вокруг и свист пуль над головой, Люда Кирченко тащила на себе старшего лейтенанта Ярского, без сознания с оторванной кистью руки, окровавленного и безумно тяжелого. Было это под райцентром Лютиши. Наступала 14 Армия 1 Украинского фронта, необходимо было взять правый берег Днепра и оттеснить немцев к Восточной Европе. Бои велись ожесточенные по всему левобережью, противники яростно оборонялись, не уступая ни пяди Лютишинского плацдарма. Наступление всегда начинают артиллеристы – боги войны, от газеты приписанный к Арт.Батальону, Ярский, должен был предоставить четкий и подробный фоторепортаж о начале операции, и ее проведении. Ответный шквал с противоположного берега Днепра не позволял выполнить поставленную задачу, не рискуя жизнью. На снимках хорошего военного корреспондента порой можно запечатлеть то, что ты увидишь, только находясь рядом, в бою: мужество молоденьких солдатиков, подносящих боеприпасы и не прячущихся в траншеях, командира батареи, стоящего под огнем вражеских орудий, с остервенением в глазах и непоколебимой стойкостью, отдающего расчет и приказ «огонь». Санитарка в красной от крови защитников Отечества, гимнастерке, сидит хорошенькая, совсем юная, улыбается и вытирает грязное от гари, пороха, грязи окопов, лицо. Скольких сегодня она спасла на своих хрупких плечиках, эта девушка? На фотографии она живая, настоящая, совсем не героиня, обыкновенная русская женщина, которая хочет любить и жить, рожать детей. Он снимал так, что сквозь лучистую улыбку, человек видел тоску в глазах санитарки, страх в глазах героев – разведчиков, боль и ужасную усталость в расправленных плечах артиллеристов и саперов. Ярский видел красивое в неприглядном, правдивое в беспросветном, искреннее – там где ложь. Его ценили, но начальство просило поменьше творчества и самодеятельности, побольше документализма и реальности. Фото отчет с передовой для советской газеты – это героизм, уверенность, подготовка и победа! Эти слова должны ассоциироваться у читателей со снимками с фронта, народ должен не сомневаться – «Мы победим!», глядя на фото, и Ярский старался… без прикрас… снимая и снимая. Он попал под первый же ответный огонь с того берега при наступлении дивизии, где был приписан как фотограф… Роковой день, командир отдал приказ артиллерии сдерживать огонь. Володя упал навзничь, широко раскинув руки, и затих, санитарка попыталась рвануть к раненому, солдаты остановили:

– Куда лезешь, дура, обожди, трупы и потом вынесешь, жить надоело? – Бойцы затащили Люсю обратно, за край гимнастерки. Девушка утерла рукой лицо, размазала грязь траншей, вперемешку с прибрежным песком и настойчиво протестовала: – Он живой, я вытащу, он живой! – Солдатики сдались, – давай дурында, может его мать тебе спасибо скажет, да за нас помолится, мы прикроем!

   Мужественная девушка поползла, не поднимая головы, прижимая одной рукой пилотку к голове, другой таща из последних сил санитарную сумку, сапоги были полны жижи и ноги почти не передвигались, но она ползла, стиснув зубы, к раненому. Ни дать погибнуть еще хотя бы одной душе человеческой!

   Люська, как началась война, сама вызвалась защищать Родину и явилась в райком, будучи комсомолкой и как прошедшая курсы по подготовке санитарок, райвоенкомат призвал в медсанбат в 14 армию, прикрепив к арт. батальону.

   Война и свела юную санитарку Людмилу Кирченко с фотокорреспондентом Ярским, надежным и светлым человеком, полным жизни и веры в людей, не смотря на ужасы войны с горестями и смертью, ступающей по пятам. Очнулся он в операционной палатке при медсанчасти в селении Александровка, расположенном недалеко от линии фронта. Болела голова, слух был, практически, утрачен и до изнеможения болела левая рука.

   Ярский с трудом зафиксировал на ней взгляд и ни сразу сообразил из-за плотной повязки, что рука стала короче, пальцы будто шевелились и двигались под бинтами. Он истошно, не своим голосом взвыл. Врач прибежал, потупив взгляд, похлопал Володю по плечу. Что тут скажешь?

– Ангела своего береги, снайпер в тебя целился, на блик камеры, если б снаряд тебя не подорвал, в живых бы не остался, они не промахиваются. Правда, вот…(доктор сделал мучительно долгую паузу) теперь домой поедешь! Навоевался! Множественные осколочные ранения, сильная контузия, да камеру теперь одной рукой – то сложновато будет, мхм. Не строевой ты больше, Володя. С первой машиной домой к родным!

– Ангела – то где искать? На небесах что – ли? Не собираюсь пока,– зло отшутился Ярский

– Нет, дружок, ангела – Людочка зовут, вытащила тебя. Ребята говорят – труп, а она, знай, свое талдычит – живой. И вытащила ведь тебя, упертая! Дай бог, свидитесь! – и доктор убежал, вытирая марлей лоб, смахивая холодный пот.

– Свидимся? Да это вряд ли, кому нужен инвалид то теперь?– сказал про себя старший лейтенант,– ни девушке, ни родине, а матери может и нужен был бы, да в живых уж нет, и обреченно уткнулся в подушку, отвернувшись к краю палатки лицом. Слезы досады и отчаяния душили его.

   *******

   Гулким эхом прогремели отзвуки о победе Советского народа над немецко– фашистским захватчиком по всем фронтам, дорогам и весям, городам и селам. Люда Кирченко после ранения вернулась домой в родное село, закрыла своим телом раненого командира батальона, заслужила медаль за отвагу и дикую боль в спине на всю оставшуюся жизнь. Вернувшись домой, некогда было отлеживаться, надо было родителям помогать, хозяйство поднимать после голода и разрухи, дом восстанавливать. Брат Митька болел часто, еле выжил. Местная бабка-знахарка исцеляла односельчан, ворожила, врачевала, помогла отстоять у смерти Митю, травками да заклинаниями. Облегчила она и жизнь вернувшейся Люсе, сняла немного боль нестерпимую и поставила на ноги. Со временем и тяжести уже могла девушка таскать, без перерыва в поле урожай собирать, как остальные женщины села. Мужчин то прибрала война, остались немощные старики и дети малые, повозвращались инвалиды, молодые ребята, без рук, без ног. Неприкаянные, сидят на завалинке, маются. Горе не обошло ни один дом стороной. Только Люська, как заговоренная. Ни одна шальная пуля не задела за всю войну, осколки взорвавшейся мины зацепили под конец войны и то, своей же, случайно не разорвавшейся при отступлении. Сама цела осталась и молоденького лейтенантика собой закрыла, спасла, заговоренная, так и шептали тогда очевидцы. Больных и инвалидов на деревнях много было в то время, увечные да немощные ухода профессионального требовали, а на несколько сел один фельдшер поселковый, он и коров врачевал и людей одними методами и средствами. Вот и решилась Люся поехать в Киев учиться, квалификацию поднимать, чтобы врачом вернуться в свое село, людям помогать. Председатель колхоза дал добро и дружным женским коллективом отправили в Киев на учебу. Люся и две ее подруги, Тамара и Тоня, счастливые махали из кузова ЗИЛ-а односельчанам платочками, 4 года им предстояло учиться и жить без родных.

   ********

   Девушек зачислили по направлению от Райкома, так как они были участницами ВОВ, в медучилище им. Гаврося. Во время войны оно готовило военных фельдшеров и существовало с 1939г. В училище преподавал их односельчанин, бывший военный полевой хирург и замечательный человек. По его рекомендации и приехали в Киев Люда, Тамара и Тоня. С Людой Иван Сергеевич пересеклись на одной из линий ЮГО – Западного Фронта в полевом госпитале. Девчонок должны были принять радушно и тепло в общежитии от училища, которое находилось недалеко от центра города, здание почти не пострадало во время войны. Комендант – женщина, больше напоминавшая надзирательницу из концлагеря, в черном строгом костюме, видимо до войны очень модном.

– В таком только на партсобрании выступать! – подумала Люда. А в общении первое впечатление о ней полностью переменилось, она оказалась достаточно приветливой и добросердечной, что совсем не вязалось с внешним обликом комендантши, напущенной строгостью и надменностью. Позже вахтерша тетя Зина, по секрету, поделилась с девушками: – до войны Рита Павловна, нынешняя комендант общежития, была партийным работником, уважаемой женщиной в Киеве. Пока муж ее на войну не ушел. Она вслед за ним хотела на фронт уйти, но ее соратники уговорили возглавить правление ткацкой фабрики, еще до оккупации, которая на тот момент остановила свое производство из-за нехватки рабочих. Практически все трудоспособное население ушло на войну. Поэтому девочки, женщины и мальчишки – все работали на доблестную советскую армию, ткацкая фабрика шила под бомбежками форму для солдат, парашюты, палатки, рюкзаки по специальному заказу Мин. Обороны, пытаясь, изнемогая от голода и холода, в разрухе и страхе, возродить и наладить бесперебойное производство! Рита Павловна, умница, держалась молодцом и вдохновляла, порой собственным примером, стоя у ткацкого станка, уставших и измученных войной людей. Крепилась и работала, как умалишенная, представляя, что тем самым помогает и своему любимому мужу Василию. Но, однажды, пришла казенная весточка с линии фронта, из Белоруссии, мол, муж ваш пропал без вести! Вот тогда и сникла наша ласточка, Рита посерела, постарела за один день, поседела и замкнулась. А потом и вовсе дар речи потеряла – перестала говорить и все! Вот как мужа своего любила! – тетя Зина печально вздохнула и продолжила: – Но в память о нем она продолжала работать, Как встала к станку в ватнике и кирзовых сапогах, так молча, почти без отдыха, работала, работала и варилась в своем горе! Никто так до конца войны и не увидел ее слез и не услышал жалоб. А когда фабрику все – таки разбомбили, в нашем общежитии госпиталь был, она сразу сюда и перебралась, вызвалась санитаркой. Не верила она, что Вася ее погиб, но признаться в этом никому не могла, сердце верило! Вот через несколько месяцев и увидела, глазам своим не веря, она, своего Васю, в госпитале, без сознания и обеих ног. Жив, милок, оказался! Упросил командира своего ту весточку послать жене, не мог позволить себе вернуться таким увечным. Как плакала Рита, сердце потеплело, плакала от счастья! Заново голос обрела, веру в счастье и в свою любовь! Вытащила она, выходила своего мужа родненького, любовь чудеса творит – тетя Зина снова тяжело вздохнула, немного театрально и закатила мечтательно вверх глаза. Девушки тоже затихли, ведь каждого война коснулась, и в каждой семье есть похожие истории.

   Рита Павловна показала девчонкам их комнату, комната рассчитана на 5 человек. Двух девушек уже заселили, сироты, чуть младше.

– Вы постарше, будете отвечать за порядок, и следить за дисциплиной, у нас с этим строго! – констатировала комендантша,– мальчиков здесь быть не должно, в 9 – дома, в 10 – отбой! За систематическое нарушение – отчисление! Обсуждению эти правила не подлежат! – И Рита Павловна, уже более мягким тоном, добавила: – Добро пожаловать, милые мои, по любым вопросам обращайтесь, чем смогу – помогу!

   И тихой поступью, но с гордой осанкой, она вышла из девичьей комнаты, эта верная и стойкая женщина, молодая еще совсем и совершенно седая. Девушки долго еще не могли прийти в себя после знакомства с ней. Как только будущие киевлянки разместились и обустроились на своем новом месте жительства, в комнату запорхнули соседки по жилищу на ближайшие пару лет. Клара и Зоя. Общий язык они нашли практически мгновенно, родом девушки были из Донецкой области. Милые, добрые, слегка наивные, бывшие воспитанницы тамошнего детского дома. Вечером решено было вместе прогуляться по городу с древней историей, который, не смотря на разруху после войны, уже вовсю восстанавливался, а местам и чудом сохранил не тронутую фашистами первозданную красоту и величие. Послевоенный Киев…. В Киеве уже забурлила жизнь. В каждом квартале, в каждом дворе заработали небольшие артели, мастерские, мини-цеха, пекарни. Тогда из – за границы, кроме небольших партий гуманитарной помощи, ничего не поступало. В быту людям не хватало элементарных вещей: обуви, одежды, гвоздей, расчесок, посуды, пуговиц. «Заворчал» чугун, «завизжало» железо, «зафыркала» бронза. Запаяли, залудили… Запахло мазутом, олифой, клеем…(из воспоминаний очевидцев). Примечательно, что двери из квартир многих старых домов Киева после войны, выходили прямо на улицу. По вечерам хозяева выносили из дому небольшие скамеечки и часами сидели у входа в свою квартиру. Дышали воздухом, грызли семечки, общались после тяжелых трудовых будней, в то время работать можно было только физически, предпринимательство было запрещено по закону, а также и тунеядство. В строгие советские времена, еще с довоенных пор в СССР оставалось несколько разрешенных категорий частников: фотографы, часовщики, сапожники, чистильщики обуви, венерологи, кепочники, ключники, иногда многие из этих ремесел совмещались. После войны открыть, например, будку часовщика или фотомастерскую разрешалось только инвалиду войны.

По воспоминаниям из того времени старой киевлянки: в ее доме жила и работала на дому соседка-модистка. Отличная закройщица и швея, она имела много клиентов. Но, Боже, как она боялась и переживала, чтобы ее не разоблачили за эту деятельность. В конце концов, дворник сообщил о ней в милицию. Так бесславно закончилось ее частное предпринимательство. Она стала работать в государственном ателье и спокойно спать, отсидев 15 суток в изоляторе. Иногда в будках часовщиков и сапожников, в то время – время дефицитов, можно было купить немецкую авторучку, зажигалку или просто бутылку водки (с)

   Надев свои лучшие, старенькие ситцевые, латаные платья, девчонки через некоторое время выпорхнули на улицу. Тетя Зина вдогонку, назидательно, напомнила, чтоб не опаздывали: – Режим, барышни!

   Свобода, самостоятельность, весенний теплый воздух и мирная, вернувшаяся тишина и суета оживающего города будоражило их дух и сознание. Захотелось веселиться и жить!

   Они гуляли по парку, ели мороженое. Новые подруги предложили прогуляться по Ботаническому Саду, расположившемуся на берегу Днепра. Он почти не пострадал и был великолепным зрелищем для деревенских девчонок, с его уникальными и редкими растениями, собранными со всего мира. Насмотревшись на необычные виды цветов и деревьев, компания под впечатлением, весело щебеча меж собой, направилась по ул. Леси Украинки к Крещатикам. Клара и Зоя здесь уже бывали раньше, поэтому с воодушевлением рассказывали о достопримечательностях по пути. Бессарабский рынок, Киево-Печерская Лавра, Владимирская Горка и Церковь, где князь Владимир Русь крестил. Кругом зацвели каштаны. Дивный запах царил в воздухе. Мощеные улочки поражали их впечатление своей стариной. Чудный вид левобережья и вольный, свежий, прибрежный воздух Днепра не оставил бы равнодушным любого, кто побывает в Киеве и сейчас.

   Выбивалось из общего вида по пути фотоателье, которое имело странное для советского времени и представлении о названиях чего – либо, вывеску

«От Вальдемара на память».

Любопытство взяло верх, и девушки влетели туда, заинтригованные. В помещении, затемнённом и маленьком, они никого не застали и стали разглядывать фото в рамках, развешанных по стенкам из кирпичной кладки. Чёрно – белые фотографии с изображением разных людей поражали своей искренностью и достоверностью, чувствовалась рука мастера и художника в душе. Тамарка предложила сфотографироваться на память об этом чудесном дне. Остальные, не задумываясь, согласились. Неожиданно приоткрылась шторка, из полумрака проявочной комнаты перед ними возник статный светловолосый с аристократичной внешностью, похожий на известного артиста Завадского, молодой человек.

– Здравствуйте, барышни, изволите сделать фото?

– Да, да, да! – наперебой загалдели подруги.

– Коллективное или портрет?

– Мы вместе хотим, каждому на память!

– Значит, 5 экземпляров печатать будем? – и фотограф нажал в дверном проёме включатель.

   Стало резко светло в помещении и девушки рассмотрели загадочного человека, он оказался ещё более красивым, мужественным и совершенно седым, а не светловолосым, как им показалось сперва. Правую руку он жеманно держал в кармане брюк и слегка прислонившись к стене, позволил гостьям рассмотреть себя, а потом неожиданно резко прервал их размышления:

– Что ж! Меня зовут Владимир, приступим к работе?! – и он по – деловому выставил в центр под лампы два стула, предложив Зое и Тамаре присесть, т. к. они были выше ростом остальных девушек. Люсю он разместил в центре за спинами сидевших, других девчонок по бокам. Владимир долго выставлял освещение, направлял падение света, отдавал команду, куда повернуть голову и направить взгляд:

– Внимание, барышни......! ( Владимир спрятался под чёрной простынёй у фотоаппарата на треноге)

– Сейчас вылетит птичка....! ( Щелчок затвора), – спасибо, фотографии можете забрать через 2 дня, очень много заказов, – добавил фотомастер.

   Люся ненароком взглянула на циферблат наручных часов, подаренных на фронте, и обнаружила, что времени осталось совсем немного до закрытия общежития на вход.

– Девчата, бежать надо, а то попадёт, – забеспокоилась она, и беспокойство перекинулось на остальную компанию. Все начали было, уходя прощаться, но Люда задержалась на выходе и обернулась, поймав на себе цепкий, пронзительный испепеляющий взгляд, взгляд мужчины, которого она на себе никогда раньше не испытывала. А может и испытывала, но не придавала значения. Люда оцепенела как от удара электрического тока, развернулась как по велению неведомого голоса, подошла к Володе и протянула руку, не отводя глаз, принимая вызов:

– Люда! – представилась она, – очень приятно познакомиться! – и Владимир пожал руку девушки, а она всем телом ощутила дрожь, как от электрического разряда, но руки из его ладони она не выпустила. В этот момент дверь фотоателье распахнулась, будто ворвалась разбушевавшаяся стихия, и на пороге появилась женщина – ураган, в развевающемся сером платье, туфлях на высоких каблуках, в чулках ( что было редкостью в то время и признаком достатка) , а запах " Красной Москвы" наполнил всё помещение и окутал его.

– О, Владимир, дорогой! Тебя ни на минуту нельзя оставить, уже окружил себя поклонницами! Вижу, ты не скучал без меня, совсем? – и она, деланно, надула свои и без того пухлые губки. И вальяжно поправила набриолиненные рыжие локоны, выбившиеся из – под модной шляпки. Женщина всем своим видом давала понять, что она здесь хозяйка и присутствие молоденькой соперницы здесь некстати! Вальдемар, как называла фотографа дама – ураган, попытался какое – либо словечко вставить, или возразить. Но " стихия " в облике женском, мягко подтолкнув девушку к выходу, за локоть, выпроводила её в открытую дверь, прочь.

– Милочка, до свидания, вы мешаете, это непонятно!? – и командирша закрыла за Людой дверь.

   Девчонки были заинтригованы тем, что происходило в ателье. Им не терпелось узнать все подробности:

– Рассказывай, Люся, что там было? Он предложил увидеться? Рассказывай, не томи! А это кто? Директриса?

   Люда, как зачарованная, слушала подруг и не могла понять, что от неё хотят. Помолчав недолго, она произнесла:

– Он необыкновенный. И, кажется, я где – то его видела, хм, но не могу вспомнить где?!– Люся напряженно наморщила лобик.

– Ой, Люська влюбилась! С первого взгляда! – зашушукались девчонки, по – доброму, – учёба теперь насмарку, будешь ты теперь у нас, Люсь, городская… – и все дружно засмеялись.

   ************

   Киевская жизнь пошла своим чередом. На лето подруги решили устроиться на работу. Им хотелось помочь своей стране, внести, как говорится, посильный вклад в восстановление республики, а особенно – столицы её, величественной, с многовековой историей. Непосредственно это можно было сделать на строительстве новых домов и реконструкции старых, после многочисленных фашистских бомбёжек. На стройку брали всех желающих, обучали профессии, так востребованной в то время. Рита Павловна дала соответствующие рекомендации и девочек по знакомству определили в бригаду маляров – штукатуров. Бригадирша у них была давняя знакомая их коменданта, вместе на фабрике работали в годы войны. Платили за труд немного, но кормили, не надо было сидеть у стариков на шее. Деревенские девчонки к труду привычные, засучив рукава, быстро осваивали азы новой профессии. На второй день после впечатляющей прогулки по Киеву, подруги успели отлично научиться орудовать валиком и шпателем, что выполняли и перевыполняли дневную норму плана работ для профессионалов. Работа в руках у них спорилась. Восстанавливали строители старый, исторически важный, дом, работы хватало всем, и каменщикам и монтажникам и малярам – штукатурам. Сроки сжатые. Ожидали на стройплощадке комиссию и корреспондента из газеты " Советская Украина ". У девчонок как раз начался обед, они, поснимав косынки, шли довольные собой, в импровизированную столовую, умыться и перекусить. Там, в больших котлах, повар снимал пенку с наваристого борща, приготовленного на газовой плитке с баллонами. Всюду стояли длинные деревянные срубы, похожие на столы и табуреты. Рабочие подтягивались с железными мисками за порцией супа. Девчата примкнули к очереди. Было оживлённо и весело среди простого народа. Когда дошла очередь до Люси и ей в миску плеснули поварёшку борща, она даже облизнулась, так сильно сковал внутренности голод, от предвкушения она улыбнулась повару с благодарностью и хотела поспешить к подругам, но натолкнулась на неожиданно возникшее препятствие. Миска вылетела из рук и залила красным свекольным цветом всю свою рабочую одежду и брюки человека, возникшего на её пути.

– Смотреть же надо! – раздосадовано крикнула Люся, подняв глаза, и оторопела.

   Перед ней, собственной персоной, стоял Вальдемар, в твидовом, ладно скроен – ном, и хорошо сидящем на фигуре, костюме, с фотоаппаратом, висящем на шее, в шляпе и виновато улыбался.

– Я совсем, милая Люда, не хотел, чтоб наша вторая встреча состоялась так! Приятная неожиданность – снова видеть Вас! – и Володя протянул Люде руку.

   Девушка попыталась изобразить обиженное лицо, но у неё ничего не вышло, и молодые люди непринуждённо засмеялись.

– Да уж, вот так встреча! – поддержала беседу Люся.

– Значит, у меня появилась надежда снова увидеть вас и загладить свою вину за испорченный обед? – вопросительно, но с надеждой Володя посмотрел на неё. Люся кокетливо улыбнулась, взглянула пристально своими голубыми глазами цвета неба на фотографа, откинув назад чёрную копну волос и повязав умело косынку. Взгляды их встретились, они стояли напротив друг друга, словно под гипнозом, не произнося ни слова. Он первый очнулся, испугавшись, что девушка может исчезнуть, как мираж.

– Могу я осмелиться пригласить вас, скажем в кино, привезли новую ленту, или куда вы захотите? Пожалуйста! – он говорил напористо и в то же время очень уважительно и осторожно. Ему невозможно было отказать, хотя Люсю очень смущало то обстоятельство, что правую руку Володя всё время держал в кармане брюк. Это не очень смотрелось на общем фоне благовоспитанности этого мужчины. Но Люся подумала, что скорей всего это его единственный, простительный ему, недостаток. Ей безумно понравился этот человек. Девчонки сидели недалеко от этой парочки и с замиранием сердца наблюдали за ходом событий. – Это судьба, – без тени зависти, по – доброму, шептались Зоя и Тамара, а Клара и Тоня вторили подругам.

– А можно я вас сфотографирую? Люда, вы очень красивая, а ваше лицо мне кажется таким родным и знакомым! – без пафоса произнёс Володя.

– Мне тоже кажется, что я знаю Вас всю жизнь и раньше будто встречались…, – Люся ещё раз пристально вгляделась в лицо Владимира, – но фотографироваться сейчас – плохая примета! Мы можем обменяться фотографиями!

– Это замечательная идея! Тем более, что я напечатал ваш заказ. Это мой подарок Вам и вашим очаровательным подругам!

– Не надо. Это неправильно, – запротестовала Люся, непривыкшая к таким жестам, но молодой человек оборвал её на полуслове, спросив:

– Значит, мы договорились, сегодня вечером, где вы скажете и во сколько!

– В 7 вечера у общежития на улице Белецкого, до свидания! – и Люся, не оборачиваясь, побежала к заждавшимся подругам, обед подходил к концу, но она ничуть не расстроилась.

   Только девушки собрались было уходить, столовский повар суетливо и услужливо поставил перед Людой тарелку картошки с мясом, это блюдо предназначалось для угощения членов комиссии.

– Откушайте, милая! – важный человек на кухне озирался вслед уходящему

фотокорреспонденту из серьёзной газеты, – у Вас здесь такие влиятельные знакомые! – с завистью, прищурившись, добавил он.

   ********

   Вечером того же дня всем девичьим миром собирали Люсю на свидание с завидным кавалером. Кто – то снабдил даже её из своего гардероба лаковыми ботиночками на шнуровке и длинными бархатными перчатками под бархатное синее платье, которое Люсе сшила мама на выход. Соседская девочка, с барского плеча, выделила меховую накидку из лисицы – выглядела Люся как звезда кино. Длинные чёрные волосы расчесали водой с сахаром и завили щипцами в крупные локоны. Девушка с картинки! Все вздыхали с одобрением и восхищением, даже Рита Павловна поучаствовала и из пульверизатора побрызгала " Розовой водой " на красавицу Люду, но напутственно предупредила: – Надеюсь, ты будешь умница! И не забудь, что завтра на работу – в 21. 00 жду! Люся тепло всех присутствующих поблагодарила и выпорхнула на долгожданную встречу. Напротив выхода из общежития, в небольшом скверике, прохаживался Володя, заметно нервничающий, в руках у него был букет роскошных лилий. Одному богу известно, где и как он достал эти цветы в то время.

   Завидев девушку, молодой человек поспешил навстречу, протягивая букет:

– Добрый вечер, Людочка, вы – само очарование! Завладели моими мыслями и чувствами,  – он осёкся на полуслове, побоявшись, что поспешностью испугает девушку. Вручив цветы смущённой Люсе, он протянул ей конверт с обещанными фото, вторая рука традиционно пряталась в кармане брюк. Девушку мучил вопрос, почему он так делает? Но воспитание не позволяло спросить напрямую.

– Вечер чудесный, но у меня очень мало времени, в 21. 00 я должна вернуться или будут проблемы.

– Всё – как скажете! Может, поужинаем? Знаю и люблю одно очень спокойное и уютное место, – осмелился предложить Володя, не особо надеясь, что предложение будет принято, и оказался прав.

– Не думаю, что это правильно, я вас совсем не знаю, давайте просто прогуляемся? На набережной Днепра так красиво!

– Я согласен на всё!

   И они гуляли и разговаривали, делились воспоминаниями, тщательно избегая воспоминаний о войне. Люся рассказывала о своём посёлке, родителях, брате. Когда речь зашла о родных, Володя помрачнел на долю секунды, но немедленно взял себя в руки. Заметив незначительную перемену в его настроении, девушка спросила:

– Я вас чем – то расстроила?

– Нет, что вы, Людочка! Я вспомнил своих родителей и сестрёнку....

– А где они? – участливо спросила Люся.

– К сожалению, их никого уже нет.... со мной! Погибли в первую бомбардировку Киева, все…

– Какой ужас! Проклятая война! Сочувствую вашему горю! Она была очень чуткой и сообразительной девушкой, – не будем больше об этом. Лучше поговорим о вашей работе.